Родинка

Дед Афанасий, именно так, и никогда по фамилии, его все называли и знали на селе, похоронив свою жену, в которой уже год жил один, всё в той же низкорослой старой  хатке-землянке, которую ставил ещё по молодости, женившись, и в которой родились и выросли у них с женой трое детей.  Его жилище еле видно было с улицы, так изрядно заросло всё вокруг молодым клёном, ветви которого тянулись к солнцу, забивая низкорослые кусты сирени перед окнами.  В селе не было никого, с кем бы можно было ему поговорить по душам, кроме разве что некого деда Ивана, старого его приятеля, частенько навещавшего его и жившего рядом, через дорогу.  Дед Иван был такой же убогий, но более подвижный ещё, жил со своей старухой.  Они дружны были ещё с молодости, были поборниками Советской власти на селе и принимали действенное участие в коллективизации.  У Афанасия, старого солдата Первой мировой войны, погибли в Отечественную войну оба его сына, и осталась одна младшая из них дочь.  Её ещё во время войны совсем подростком мобилизовали - забрали от родителей для работы на какой-то оборонный завод.
Прошло с тех пор более двух десятков лет, и за это время она приезжала в родное село лишь один раз, лет 10 тому назад, на похороны матери.  Уезжая после похорон, единственная кровиночка - наследница Афанасия обещала отцу, как только малость обживётся, получив какую-то жилплощадь, сразу заберёт его к себе. Но время шло год за годом, а она всё не ехала, не появлялась. Дочь других его соседей школьница, подросток, посылаемая родителями, прибегала к нему через день, чтобы принести воды из колодца, подмести и подтереть полы, сварить картошки или кашу, заварить чай. А за это услугу дед Афанасий разрешал ей пользоваться патефоном с пластинками и копаться в шкафу,  в оставшихся от его женщин тряпках,  чтобы что-то выбрав можно было перешить на себя.  Но всё же соседи посылали девочку к старику, ибо сами постоянно заняты работой, хлопотать по хозяйству, больше из жалости к его одиночеству нежели с благодарностью.
Дед Иван, приходя в очередной раз проведать друга, остановившись ещё в дверях спрашивал:
- Не слышно, Мария Афанасьевна пишет чего или нет? -  Так он официально называл его дочь, которая работала теперь не в цехе, как прежде, а начальницей в заводоуправлении. Хозяин молчал, сидя сгорбившись на стуле у стола.  Гость долго сморкался, топтался у порога, затем, пройдя в горницу, присаживаясь к столу напротив, вдумчиво произнёс:
- Ну что ж, - начал говорить, не дождавшись ответа на расспросы, - Бог с ней! Авось может опомнится, вспомнит про родителя.  Да и то сказать, может у неё дел невпроворот,  не знавши причин тоже человека осуждать, - успокаивал помрачневшего друга.
Посидев, поговорив, гость выходил, тяжело двигая больными ногами, осторожно прикрыв за собой дверь.  За дверью остановившись прислушивался, как хозяин начинал тихонько плакать, ибо ложась каждый раз с вечера не знал, доживёт ли до утра.  Но приходило очередное утро и он тяжело вздыхая  вставал, совал босые ноги в калоши и шёл во двор, затем в сарай, где из всего хозяйства у него было десятка два курей. Кормил их, затем присев у дома на завалинку доставал свой кисет с махоркой, закуривал и ждал соседскую девчонку-помощницу, к которой привык уже как к внучке.
- «У молодежи свои дела, свои интересы, лучше не мешать им жить, - сидя успокаивал сам себя думкой о вчерашнем разговоре с другом».
Девочка по просьбе изредка писала его дочери и научилась это делать так ловко, что обходилась в этом деле без подсказок старика. Письма адресовывались на заводоуправление, так повелось ещё по старинке, с войны, когда все проживали во временных, наспех сколоченных заводских бараках, без адреса. Примерно раз в три месяца дочь посылала ему какие-то деньги, которые приносила почтальонша и он, осторожно дрожащей рукой, расписывался там, где ему указывала. Когда  она уходила, он, держа в своих руках почтовый перевод, прочитывал по несколько раз одни и те же слова:
«Много дел. Нет возможности приехать. Целую Маша».
*****
Ещё до войны Указом Президиума Верховного совета от 02.10.1940 года Совету народных комиссаров СССР было предоставлено право принудительно «призывать» (мобилизовывать) сельскую молодежь для работы на гос.предприятиях с 14-15 лет. Они должны были отработать 4 года. С началом войны стали «призывать» с 12 лет и ставили на заводах к станкам. Попала под этот Указ и Мария Афанасьевна – Машенька, 1929 года рождения -13 лет от роду. Её наставником на заводе был молодой парень Коля, четырьмя годами старше. Смышленая, привыкшая к труду Машенька, быстро освоила профессию станочника. Они жили с Колей в одном бараке и часто на смену и обратно ходили вместе, взявшись за руки. За это время они сдружились и проявляли друг к другу некие симпатии. Но скоро, по достижении 18 лет возраста, её Коленьку  призвали на фронт. Она провожала его, отпросившись у мастера со смены на пару часов. При прощании, обнявшись, он чмокнул её в щёку и со словами: «Как пришлю на завод адрес, пиши курносая», взяв на плечи вещмешок ушёл. Несмотря на расставание, тяжёлое военное лихолетие, она была такой счастливой в эти минуты. Впервые в ней вспыхнуло чувство влюблённости.  Потом она часто справлялась в заводуправлении, нет ли писем от их призывников. Но никакой информации об её Коленьке не было. Время шло, кончилась война. Много молодежи вернулось в родные сёла, а она, закончив вечернюю школу, поступила в институт. Работала после учёбы в цехе мастером, инженером, а затем была переведена в заводуправление, возглавляла профсоюз и всё это время надеялась, что вот-вот объявится её Коленька. И как так вышло, что за всё это время, находясь в гуще кипучей жизни, рядом с людьми, она и не пыталась устроить свою личную жизнь без своего Коленьки. 
Её Коленька, теперь уже Николай Михайлович, всё же появился в её жизни, был переведён со смежного предприятия, где работал главным инженером, на завод своей юности, уже в качестве директора. У него своя семья, и они не стали плести какие-то интриги по отношению к его жене из-за порядочности обоих, хотя у него был великий соблазн к одинокой женщине, и она, вспоминая прошлое, довольствовалась лишь только тем, что он рядом, здоров. Видятся хотя не каждый день, но довольно часто. К этому обязывало уже служебное положение обоих. По его рассказам в беседе с ней при первой встрече, после стольких лет разлуки, его женой была медицинская сестра госпиталя, куда он попал после тяжелого ранения, и которая выходила его. С улыбкой на лице он вспоминал, что в госпитале, в бреду, по рассказам жены, он часто упоминал какую-то Машеньку, и она, после выздоровления, грозилась его прибить, если он хоть раз ещё при ней, уже наяву, упомянет это имя. Так вот и свела их судьба – поженила их война.
Наверно есть такой тип русских женщин, составляющих элиту любви и верности. Тяжко ей было еще из-за того, что никак не было там возможности забрать одинокого отца…

*****

Уже было начало осени. Дед Афанасий не вставал с постели третий день, хотя ничего вроде не болело. Но слабость давила на грудь, на голову, тяжелели ноги, и трудно было вздохнуть глубоко.
_ Деда! Что-нибудь болит? – испуганно девочка-помощница смотрела в открытые его глаза. Затем, убежав, пригласила свою маму. Та беспокойно посмотрела на него, и на её расспросы про самочувствие он молчал и только пошевелил рукой.
Пришёл дед Иван. Долго откашливался, сморкался и был взволнован, затем заглядывая другу в глаза спросил:
- Может послать дочке телеграмму?
- Не надо, Ваня! – тихо произнёс он, - не надо дружище, Бог с ней. Спасибо тебе за всё, Ваня. – затем с трудом повернулся лицом к стенке и как будто уснул. Оказывается, затих навсегда.
- Не дождался дочки, - проронил дрожащим голосом дед Иван,  - эх горе то какое. Надо послать всё же телеграмму и доложить о покойнике в сельский совет. Таков порядок…
Ближе к полудню Мария Афанасьевна была на работе у себя в кабинете, хотя с её общественной работой было трудно порой застать её на месте. Позвонила из приёмной секретарша и просила срочно зайти.
- Мария Афанасьевна, вам телеграмма.
- Мне? – и тут же вскрыла её и прочла: «Умер ваш отец. Иван».
- Какой Иван? - подумала она, сразу не сообразив, что к чему, но глянув на обратный адрес, нахмурясь вышла из приёмной. Но сразу же вернулась обратно.
- Что? – почти шёпотом спросила секретарша, - Что-нибудь неприятное?
Мария Афанасьевна тяжелым и пронзительным взглядом спросила:
- Николай Михайлович у себя?
- Да! Пройдите, - сочувственно предложила секретарша.
Мария Афанасьевна вошла к директору, затем сразу же почти вышла, держа рукой у груди телеграмму.
Поднявшись к себе, этажом выше, торопливо оделась и, спустившись также поспешно вниз, выбежала на улицу. Она, дожидаясь транспорта, присела на скамью и горько заплакала, скомкав в руке промокший  от слёз платочек.
Не дождавшись транспорта, вскочила с места и пошла, думая об отце.
- «Как же так? Ведь никого же у меня нет, кроме него. Лишь бы успеть на похороны».
На следующий день она уехала в район.

*****

Хоронили деда Афанасия на третий день, как и положено по православному обычаю. И погода выдалась в этот день светлая, серая. На похороны собрались одни старухи, да ближайшие соседи и сновали от любопытства под ногами ребятня. Кладбище было за селом и когда вышли уже за село по дороге, им навстречу шла грузовая машина с района. Машина остановилась и вышла из неё женщина. Когда они проходили мимо, она медленно пошла вслед за гробом. Старухи оглядывались на неё и шептались, но никто в неё не признавал своей.
-Фельдшерица наверно приехала, - шептались между собой ребятня, видя в её руке небольшой радикульчик, похожий на медицинский саквояжек.
На кладбище она тоже подошла к гробу, наклонилась и поцеловала покойнику высохшую руку. Потом быстро выпрямилась и отошла.
Машина, на которой она приехала, вышла уже обратно из села.
 – Извините, - с печалью в голосе она подошла к деду Ивану, замыкавшему толпу идущих с кладбища, - С похорон положено устраивать обед – поминки. Вот, пожалуйста, возьмите и распорядитесь там на своё усмотрение, - она протянул ему в руке деньги. Дед Иван пристально всматривался на неё, как будто что-то пытался вспомнить и хотел сказать, но молча принял от неё деньги.
- Спасибо вам за всё, - сказала она ему, сдерживая слёзы и, обернувшись, пошла по дороге. Подняла руку, чтобы остановить шедшую обратно машину.
Поравнявшись, машина остановилась, обдавая пылью возвращавшихся людей, уступавших ей дорогу. Она села в машину и они уехали…

*****

Это была дочь покойного. Дед Иван узнал её по большой, с медный пятак, родинке на шее, которую она иногда прикрывала спущенной на плечи косынкой и которую он видел у неё, когда-то была совсем подростком, соседской девочкой, бегавшей по двору с его детьми. Они с её отцом, даже втихаря от властей возили её крестить, и наречен он был её крестным отцом.