Пижама

Пижама

(из сборника «Мои университяпы»)

 Эпиграф:
Мы знаем, есть еще семейки,
Где наше хаят и бранят,
Где с изумлением глядят
На заграничные наклейки…,
А сало… русское едят.
Сергей Михалков

Наверное, тебе известно, достопочтимый читатель, что в середине девятнадцатого века общественные деятели Российской империи подразделялись по своим политическим взглядам на два основных течения – западников и славянофилов.
Славянофилы указывали на самобытность пути России, ее уникальность. Не отрицая достижений западной цивилизации, они считали, что России не следует увлекаться западными ценностями.
Западники, напротив, преклонялись перед заграничным путем развития, предлагая общественное устройство по примеру европейских стран. Над русской самобытностью, столь почитаемой славянофилами, они потешались, как над отсталостью и деревенщиной.
Никто в то время не думал, что в конце двадцатого века, в начале девяностых годов, эти два философских направления мысли столкнутся в ожесточенной антагонистической схватке в нашей общаге, а точнее, в комнате № 55 общежития № 1 Саратовского юридического института.
Мой сосед по комнате Мишка, будучи убежденным западником, проповедовал исключительно прогрессивные (как ему казалось) буржуазные взгляды.
В то время наша страна только приоткрыла форточку в западный мир, однако через щели в границе в Россию уже задуло ветром иностранные жвачки «Wrigleys Spearmint», сигареты «Маgnа» и «LМ», итальянские джинсы «Benetton», ирландские футболки «Fruit of the Loom» и многое другое. По телевизору можно было увидеть хит-парады еженедельной лучшей европейской двадцатки МТВ, а по радио – слушать до рези в ушах голос Америки и станцию «Свобода».
Среди всего этого разнообразия западных товарно-материальных и виртуальных ценностей Мишка плавал, как карась в сметане. Он восхищался абсолютно всем, что преподносилось как иностранное, курил «Marlboro», пил «Amaretto di Saronno», ездил в Москву за импортными «брэндовыми» шмотками и толкал их в Саратове по изумрудным ценам. Сам он одевался тоже нехило – топ-сайдеры от «Sperri Top Sider», джинсы «Lewis», куртка «О Neel», и тратил на одежду почти все свои заработанные деньги.
Для меня же все эти вранглеры-шманглеры были абсолютно неподъемными. Приехавший из глухой провинции, одетый исключительно по-советски в костюм от фабрики «Рассвет», я был вынужденным славянофилом. Теша себя мыслью, что наряду со мной идеи славянофильства поддерживали  А.И. Гончаров, И.С. Тургенев, П.А. Чаадаев, братья Аксаковы и даже, по некоторым вопросам, В.Г. Белинский  и А.И. Герцен, я жестко отстаивал интересы славянства и постоянно спорил с Мишкой, доказывая, что наши костюмы элегантней итальянских, футболисты – не хуже немецких, Дмитрий Маликов не уступает в таланте Лучано Паваротти, а новая «Лада-девятка» превосходит по всем техническим характеристикам последнюю модель «БМВ».
Однако в двусторонних идейных спорах победы почти всегда одерживал Мишка, на стороне которого воевали все высокоразвитые западные страны, а на моей – лишь стонущая и разваливающаяся на части российская экономика.
Поэтому я и решил перевести наши споры в плоскость непосредственных практических действий. Иными словами – придать нашим перепалкам прикладной характер.
На эту мысль меня навел один случай, который произошел в большей части случайно, но определил ход моей дальнейшей военной компании.
Однажды, когда я валялся на кровати и смотрел по «телику» футбол, Мишка вернулся из института в радостном возбуждении. Он был похож на канарейку, которую выпустили из клетки, из-за чего она была готова зачирикать от счастья с секунды на секунду.
- Ну что, Леха, как жизнь? Какие новости?
- Новости? – рассеянно переспросил я. - Тебе хорошую или плохую?
- Сначала хорошую.
- Плохих новостей нет.
- Это хорошая новость?
- Да.
- А плохая?
- А плохая – хороших тоже нет.
Мишка засмеялся. Но отставать не хотел. Я сразу понял, что у него самого вызревает какая-то новость, и он ждет, когда я о ней спрошу. Но я был так увлечен футболом, что мне было не до него.
- С кем играют? – снова спросил Мишка.
- С англичанами.
- Бритиши?! – Мишка уважительно присвистнул, - Тогда бросай смотреть. Наши все равно проиграют.
Наши уже проигрывали к тому моменту 0-3, но я не хотел в этом признаваться и сделал вид, что целиком поглощен происходящим на поле.
Мишка поерзал-поерзал, и не удержался.
- Леха, посмотри лучше, что я купил,- хвастливо заявил он,- швейцарская зубная паста. «Paro amin». Отбеливающая. Великолепная вещь. Ты такую нигде не найдешь. Сегодня по случаю в ЦУМе выбросили. Очередища длиной в Великую китайскую стену. Три часа стоял.
Я мельком стрельнул глазами на пасту. По чистой случайности, у меня была такая же. Да, да. Мне ее прислали родители. Отцу выдали на заводе два тюбика. Мишка не знал об этом, потому что, во-первых, вставал всегда позже меня и ни разу не видел, как я чистил зубы, а, во-вторых, сам я ему про нее не говорил, поскольку наличие заграничной пасты противоречило моим славянофильским убеждениям, столь жестко мною же отстаиваемым. Кроме того, я боялся, что узнав про импортную пасту, Мишка измучит меня своим выклянчиванием, что было уже не раз.
Поэтому я не стал ничего говорить, а только неопределенно хмыкнул, демонстрируя оскорбительное безразличие к приобретенной Мишкой вещи, и просил не отвлекать меня от футбола.
Мишка сделал вид, что обиделся, и больше ко мне не приставал.
Однако, чуть позже, когда он куда-то отлучился, я достал из тумбочки свою пасту, выдавил из нее остатки, и, пользуясь тем, что корпус пасты был из мягкого инертного полимера, надул его так, что он приобрел форму нового, хотя и был абсолютно пустой. В этот пустой корпус я налил обыкновенной воды из под крана, и, достав из Мишкиной тумбочки его пасту, незаметно поменял ее на свою – бутафорскую. А Мишкину спрятал в свой чемодан, чтобы он, не дай бог, на нее не наткнулся. Для своих же надобностей у меня была недавно купленная запасная паста – советская «Ну, погоди».
Когда Мишка вернулся, я, зевнув, промямлил:
- Ну что ты там хотел мне показать? Все, футбол закончился. Я открыт к диалогу.
 Мишка обрадовался, как двоечник, внезапно получивший пятерку.
- Гляди, паста какая брэндовая. После пяти применений зубы станут твердыми, как моржовые клыки, и белыми, как гренландские айсберги. Последнее слово швейцарских стоматологов.
- Кто это тебе сказал?- спросил я.- Гренландские стоматологи перед смертью?
- Дурак ты, Леха, лошара,- кипятился Мишка,- это мне продавцы объяснили.
- Эти пройдохи тебе что хочешь объяснят за твои же сольди. А ты аннотацию читал? Ну-ка, дай ее сюда.
Я сделал вид, что читаю надписи на коробке. Они были на английском языке, в котором Мишка разбирался также, как папуасы в компьютерах.
- Миш, здесь написано, что по истечении срока хранения паста становится жидкой, мутной и теряет свои полезные свойства.
Мишка засмеялся.
- Ты чо, Леха, у нее же срок годности почти что вечный.
- Нет-нет,- возразил я,- смотри, что здесь написано. Срок хранения пасты составляет два года со дня изготовления. Изготовлена она…14 марта 1990 года.  Так-так. Дай сосчитать… Ага… Значит, срок хранения вышел аккурат вчера.
- Да ну тебя, Леха, с приколами твоими идиотскими. Разве стали бы в ЦУМе просроченную пасту продавать!
Я пожал плечами.
До вечера тема была забыта.
Однако около часу ночи, когда я уже крепко спал, Мишка разбудил меня, больно толкнув плечо.
- Леха, черт, представь, все так, как ты сказал - паста стала водянистая какая-то, невозможно зубы почистить. Испортилась, видимо.
- Ну, а я что говорил,- зевнул я,- возьми мою пасту «Ну, погоди». Нет ничего лучше проверенной годами советской пасты!
Тайна исчезнувшей зубной пасты осталась нераскрытой до настоящего времени. И сегодня, через двадцать лет по окончании института, когда я вижу Мишку, мне становится немножечко стыдно. Тогда я иду в магазин и покупаю ему самую дорогую зубную пасту, какая там есть. И Мишка до сих пор не понимает, зачем я дарю ему так много паст по поводу и без повода.
Тогда же я ничуть не сожалел о содеянном. Более того, решив добить Мишку, я совершил еще одну пакость. Ведь, как говорил наш сосед Олег Камахин, нет на свете большей радости, чем говорить и делать гадости.
Дело было так.
Купил Мишка рубашку. Очень красивую элегантную итальянскую рубашку фирмы «Серджио Таччини». Натуральный хлопок. Стоячий воротник и маленький хлястик-вешалка на спине. Рубашка была молочно- белой с продольными полосами желтого, красного и голубого цветов, что придавало ей некоторое сходство с пижамой, о чем я не преминул уведомить Мишку.
Однако Мишка только посмеялся надо мной.
Он прицепил вешалку-плечики с рубашкой прямо к висящей на стене полке, чтобы иметь возможность ежедневно бахваляться ею, попутно высмеивая мой костюм вышеупомянутого чебоксарского производственного объединения «Рассвет».
В конце концов, не выдержав его самодовольного хвастовства, держа в уме трюк с зубной пастой, воодушевлявший меня на новые подвиги, я принялся действовать. Оббежав всех наших друзей в общаге, я договорился с ними о совместных боевых действиях, включив их, таким образом, в разработанную мною комбинацию.
Вечером представление началось.
Первым пришел Серега Быков.
Увидев рубашку, висевшую гордо, как американский флаг, Серега подошел к ней, пощупал, и с видом знатока, спросил:
- Слушай, Миш, а разве пижамы сейчас продаются?
Мишка подскочил на кровати.
- Да ты, Серега, как и Леха, лошара конченый. Какая пижама? Это «Серджио Тачини». Последняя коллекция. Такую ты у себя в деревне можешь на целый трактор поменять. И еще на запчасти хватит.
- Ну-ну,- добродушно ухмыльнулся Серега и ушел.
Через пять минут заглянул Камахин.
- Это не у вас на кухне чайник надрывается? Ой, а что это? Пижама? Ты что, Леха, до сих пор в пижаме спишь?
- Это Мишкина,- ехидно заметил я.
Мишка побагровел.
- Кругом одни неандертальцы, - возопил он.- Да разве может нормальный хомо сапиенс не отличить Серджио Таччини от пижамы? Вы что все вообще не врубаетесь? Это писк итальянской моды.
- Ну, пищи, пищи,- сказал Камахин и исчез за дверью.
Чуть позже в комнату явился Рудик – сосед с четвертого этажа.
- Классная пижама,- авторитетно резюмировал он.- А где штаны от нее?
Короче, в течение вечера к нам заявилось еще с десяток студентов. Причем некоторые из них, например, комендант общаги Сергей Коваленко, мною в число волонтеров вообще не принимались. Видимо, слух о том, что я собрался поиздеваться над Мишкой, облетел общагу со скоростью заказной телеграммы. И каждый норовил поучаствовать в шоу, добавив в борщ свою ложку соли. К концу дня все эти хождения мне надоели вусмерть. На Мишку же я боялся смотреть. Он уже давно не возмущался, не кипятился, а на едкие замечания про пижаму вообще перестал реагировать. Зато его лицо приобрело бордовый окрас, а коротко стриженая, почти лысая, голова стала похожа на тропический красно-зеленый пупырчатый фрукт – «глаз дракона». Казалось, что она уже трещит и вот-вот разорвется от внутреннего напряжения, словно «лимонка», из которой выдернули чеку.
В конце концов, испугавшись за целостность Мишкиной тыквы, я запер дверь на ключ.  Прием посетителей был окончен.
На следующий день я вернулся из института раньше Мишки.
Полка, на которой еще вчера висела рубашка, была пуста.
Мишка пришел чуть позже, осунувшийся, хмурый, и как-то не по годам серьезный.
- А где рубашка? – спросил я его, едва он вошел в комнату.
- Да ну вас, - отмахнулся Мишка,- рубашку я продал.
- Ну и славно, - одобрил я, улыбнувшись, - ужинать будешь?
- А что у нас есть?
- Краснодарский рис с йошкар-олинской тушенкой и грузинский чай.
- Буду,- буркнул Мишка,- и клади побольше. Особенно йошкар-олинской тушенки.