Сон 7 мир Паука. Союзник

Этот рассказ, этот отрывок жизни — не просто история. Это странный, полуночный танец реальности и сновидений, граница между которыми стирается с каждым вздохом, каждым шагом, каждым новым днём.
 Есть дни, которые начинаются так, будто они ничем не отличаются от тысяч других. Но заканчиваются тем, что ты начинаешь сомневаться: что здесь — сон, а что — явь? Мой такой день начался на рассвете, с привычной усталости и тягучего предчувствия рутины.
1
Я работал на стройке, и моя жизнь была похожа на черновик, который я никак не мог дописать. У меня был один напарник и бесконечный ворох начальников, чьи приказы, словно эхо в пустой комнате, отражались друг в друге, сбивая с толку и лишая сил. Я согласился на эту адскую работу только из-за обещания — пустого и сладкого, как летний ветер, — что когда-нибудь стану работать на этом предприятии, а пока его строят, придётся потерпеть. Молод, наивен, и доверчив, я купился на этот бред.
***
Признаться всё это, не так важно для того, что я хочу вам поведать на самом деле. Однако я привык рассказывать по порядку, словно выстраивая кирпичи повествования, один за другим. Поэтому у моего рассказа будет затянутое вступление, и пусть оно будет. Ведь порой, чтобы понять глубину, нужно сначала пройти по поверхности.

2
Эта стройка была моим чистилищем. Я числился там разнорабочим, и у меня было не меньше пяти начальников, приказы которых постоянно противоречили друг другу. Тяжёлая работа усугублялась тем, что параллельно я учился и работал лаборантом в институте, пытаясь «примелькаться» у преподавателей. Моё состояние было, мягко говоря, плачевным.
Но я не сдавался. Я практиковался в сновидении, зачитывался мексиканскими шаманами, а каждодневные поездки на другой конец города воспринимал скорее как приключение, нежели чем как рутину.
Моя жизнь в ту пору была странным, полусонным ритмом: днём я таскал бетонные блоки, а ночью отправлялся в иные миры, где усталость тела уже не имела власти надо мной.
На стройке у нас с напарником был так называемый «вагончик» — продолговатый металлический контейнер, где можно было спрятаться от солнца и перевести дух. Но было одно правило, нерушимое, как закон природы: нам категорически не разрешалось там лежать. Словно в насмешку, вдоль одной стены вагончика была сколочена грубая, жёсткая лежанка, которая, благодаря постоянной усталости, казалась мне самой удобной кроватью в жизни.

3
 Как я уже упоминал, делить этот вагончик мне довелось с напарником по имени Вова.
Это был, мягко говоря, крайне интересный человек.
 Вова предпочитал бег ходьбе. Он ходил только во время смены, а всё остальное время он бежал. Он объяснял это просто: бег "трусцой", помимо очевидной пользы для здоровья, спасает его от лишних разговоров. И действительно: попробовать завести светскую беседу с человеком бегущим "трусцой" явно последнее, что может прийти в голову.
Второй его страстью был чай. На работу он являлся с восемью с половиной сигаретами и старой пластиковой бутылкой, наполненной таким чёрным чифирем, что при одном воспоминании о его вкусе у меня и сейчас сводит лицевые мышцы.
Однако самой экстравагантной особенностью Вовы было его «чтение».
Он учил книгу.
Без шуток.
И этой книгой оказался громадный, невероятно засаленный, англо-русский словарь без титульной страницы, который он, как сам признался, знал наизусть.
Вскоре я убедился, что Вова не лгал. Каждую свободную минуту он посвящал тихому, монотонному бубнежу, как не прекращающейся молитве. Сначала мне даже нравилась такая экстравагантность. Было  интересно, и я помнится с азартом «гонял» его по материалу, тыкая пальцем в случайное слово. Но очень скоро этот постоянный шёпот начал действовать мне на нервы, превращаясь в звуковую пытку.
***
Вова жил по строгому графику. Он ел ровно пятнадцать минут, выкуривал восемь сигарет, а оставшуюся половинку перекладывал в портсигаре фильтром вверх, выкуривая четвёртую и восьмую. Как то я по дурости спросил "зачем?", и  очень быстро пожалел об этом прослушав сумбурную лекцию на этот счет, смысл которой вряд-ли взялся бы уловить даже прирожденный  гений психиатрии.
Однажды я осмелился стрельнуть у него сигарету, и вместо обычного «на» получил еще одну лекцию о порядке и внутренней дисциплине.
Словом Вова был человеком тяжёлым и странным до крайности, но нас объединяло одно: эта работа выматывала нас обоих до чертиков.
К счастью, у вагончика было одно секретное преимущество. Дверь была расположена так, что снаружи виднелась лишь лавка, а лежанка оставалась скрыта. Поэтому один из нас мог сидеть на скамье, изображая прилежность, а другой — тайком растянуться на лежанке и даже подремать. Так что, как бы мне ни было тяжело уживаться с Вовой и его странностями, ненависть к садистским порядкам начальства сделала из нас верных сообщников. Мы делили хлеб, чифирь и риск, превращаясь в маленький подпольный союз против античеловеческого режима.

4
И вот здесь, как ни странно, начинается настоящая история. Это был вторник. Тот самый вторник, который уже с утра набрал такой оборот, что его легко можно было принять за сон или за черновик сценария к фильму.
***
Сначала один из начальников велел мне «страховать» бетономешалку, пока крановщик поднимает её вместе со мной на верхотуру. Когда мы оказались наверху, крановщик, довольный собой, угостил меня «фирменным кофе». Я сделал глоток и задохнулся от неожиданности: в термосе был коньяк. И тут меня пронзила мысль: секунду назад я висел в воздухе, доверяя жизнь человеку, пьяному в дым.
С небес будто смилостивились, и вскоре меня отправили к малярам. Те меня пожалели и сослали на крышу. И там, под открытым небом, я впервые за день позволил себе лечь и смотреть, как бегут облака, наслаждаясь украденной у судьбы минутой покоя. Но ненадолго. Вскоре меня погнали снимать потолочную опалубку. И снова — чудо. Какой-то умелец дёрнул не ту доску, и вся конструкция пошла вниз. Секунда — и меня бы похоронило под горой пропитанных бетоном досок. Но чей-то крик — «Серёга, берегись!» — выдернул меня из ступора. Я просто рыбкой выскочил в окно, едва успев увернуться от падающей массы.
Вся эта череда событий обернулась для нас с Вовой редкой удачей: мы получили возможность уйти пораньше.
Отдыхать в вагончик.
***
Вова отказался курить и предложил мне забрать его время для отдыха и нормально поспать. Он объяснил это тем, что сегодня чифирь подействовал так, как и положено: сна у него не было ни в одном глазу. Я только усмехнулся, вновь отметив странности этого дня, и с благодарностью принял этот подарок.

5
Устроившись на металлическом конусе, за который цепляли вагончик, я закурил. И тут ко мне подошёл кот. Не отдавая себе отчёта зачем, я достал из кармана маленькую окарину и заиграл. Кот склонил голову набок, навострил уши и уставился на меня так, будто понимал каждую ноту. Когда дыхание кончилось, он мяукнул, бросил на меня внимательный взгляд и убежал.
Идти обратно не было смысла. Я прикурил ещё одну сигарету, но вдруг услышал требовательное «мяу». Опустив глаза, я увидел, что передо мной сидели уже два кота.
— Ты что, подружку на концерт привёл? — улыбнулся я.
Коты не сводили глаз с окарины. Я снова заиграл. Они застыли, будто загипнотизированные. Так продолжалось, пока рядом не появился Вова с сигаретой.
— Ну ты даёшь, — сказал он, усаживаясь рядом. — Как ты умудрился котов надрессировать?
Стоило мне остановиться — и кошки словно очнулись. Вздрогнули, переглянулись и рванули прочь. Вова докурил, а я улёгся поудобнее на лежанке. И под монотонное бормотание английского вокабуляра моего странного коллеги незаметно провалился в сон.

6
Сначала я даже не понял, что сплю. Бубнение Вовы стало настолько навязчивым, что я вскочил, уже готовый высказать ему всё, что думаю. И вдруг заметил странное: я упирался макушкой в потолок вагончика. Ошеломлённый, я обернулся… и застыл. На лежанке, вытянувшись во всю длину, лежало моё тело. Спокойное, как у любого спящего. Лицо, дыхание — всё моё. Только вот я стоял рядом.
Но даже это было не самым жутким. Возле моего тела находилось нечто. Плотная чёрная тень, ростом метра два, склонившаяся ко мне. Она застыла в тот миг, когда я её увидел, и медленно начала поворачиваться. Я ощутил: моё внимание словно магнитом тянет это существо, оно питается тем, что я смотрю на него. Я попытался отвести глаза — и не смог. В груди поднималась пустая, холодная паника.
Вдруг пришло понимание: в таком состоянии я — всего лишь еда для подобных существ. Беспомощная добыча. Не зная, что делать, я обернулся к Вове. И тут он заговорил громче. Его привычное бубнение вдруг превратилось в тяжёлую, рубленую ритмику, будто древняя мантра. Слова били в виски, вгрызались в сознание — и в следующее мгновение я проснулся.

***
Позже, перечитывая Кастанеду, я понял: то, что я видел, было похоже на союзника, на летуна — неорганическую сущность, проверяющую меня, испытывающую мои страхи. Она не пришла, чтобы навредить, а чтобы показать пределы обычной жизни, которые открывают новые горизонты. И, быть может, именно в этот день я впервые увидел, что настоящая стройка идёт не вокруг меня, а внутри. Каждый удар молотка, каждая случайность, каждая минута усталости складывались в нечто большее — кирпичи моей собственной сущности. Иногда, чтобы понять, кто ты на самом деле, нужно взглянуть в глаза неизвестному. И только тогда начинаешь по-настоящему жить.