Тени над Черной Рекой

Тени над Черной Рекой
(Мрачная сказка в духе старинных легенд с оттенком мистики и ужаса)

Глава 1. Деревня, где не смеются

Деревня Грустные Корыта лежала в болотистой низине, затянутой вечным туманом. Дома здесь стояли покосившиеся, словно отшатнувшись от Чёрной реки, что огибала поселение тёмной петлёй. Стены изб потемнели от сырости, а ставни, даже в самые жаркие дни, оставались плотно закрытыми — будто прятали что-то внутри.
Марьяна жила на самом краю деревни, в избе с провалившейся крышей. Каждое утро она просыпалась от звука капель, падающих в деревянное ведро, хотя дождя не было. Вода в колодце у их дома всегда была горькой, с привкусом медной монеты.

— Не пей много, — предупреждала бабка Велева, — а то забудешь, зачем проснулась.
Дети в Грустных Корытах не играли в обычные игры. Они знали: если мяч укатится к реке — его не достать. Если запустить воздушного змея — ветер унесёт его в трясину. А самое страшное — если услышишь, как кто-то зовёт тебя по имени со стороны воды.

— Там нельзя отзываться, — шептали старшие, — а то Оно запомнит твой голос.
Марьяна часто стояла у края берега, глядя на чёрную гладь. Вода здесь не отражала небо — только тьму. Иногда ей казалось, что в глубине шевелятся длинные тени.

— Ты похожа на неё, — как-то сказала соседка, глядя на Марьяну. — На Лику.
Девочка не помнила сестру — та исчезла, когда Марьяне было всего два года. Но в сундуке хранилась выцветшая лента, а на стене — старый оберег из вороньих перьев.

— Она ушла к реке и не вернулась, — только и говорила бабка.

А в ту ночь, когда луна стала красной, как ржавчина на ноже, Марьяна впервые услышала стук в ставень.
Это был не ветер, и не стук ветки дерева.
Кто-то царапался ногтями по стеклу.

— Марьяна... — прошептали за окном.
Голос звучал знакомо, будто его ждали все эти годы.

И тогда девочка поняла — река наконец-то выбрала её.

Марьяна медленно подошла к окну. В лунном свете что-то шевелилось у воды — высокое, в платье из мокрых водорослей...

Глава 2. Зов из глубины

Марьяна застыла у окна, пальцы впились в подоконник до боли. Стук повторился - теперь это были не просто царапины, а чёткие удары, будто кто-то стучал костяшками пальцев по стеклу. Три раза. Медленно. Намеренно. Занавеска дрогнула без малейшего ветерка, и девочка почувствовала, как по спине побежали ледяные мурашки.

"Марьяна..." - голос за окном звучал неестественно, словно его обладатель давно разучился говорить по-человечьи. В нём слышалось бульканье воды, скрип намокшего дерева и что-то ещё - что-то глубокое и древнее, от чего кровь стыла в жилах.
Бабка Велева на печи зашевелилась, но не проснулась - её губы беззвучно шептали что-то, а пальцы судорожно сжимали край одеяла. Вода в ведре у двери внезапно забурлила, хотя никто к ней не прикасался. Луна скрылась за тучами, погрузив избу в кромешную тьму.

Когда Марьяна, дрожащими руками, открыла окно, в лицо ей ударил холодный воздух, пахнущий гнилыми водорослями, мокрым пеплом и чем-то сладковато-приторным, как испорченный мёд. На тропинке к реке стояла фигура - не тень и не призрак, а что-то пугающе настоящее. Оно было слишком высоким, слишком тонким, слишком... правильным в своих очертаниях, будто кто-то очень старался казаться человечным.

"Лика?" - выдохнула Марьяна, чувствуя, как сердце готово вырваться из груди.
Фигура повернулась. Под прядями мокрых волос не было лица - только два углубления на месте глаз, щель вместо рта и что-то шевелящееся под бледной кожей.

"Сестрёнка..." - прошептало Оно голосом, от которого похолодела спина.

В этот момент лёд на реке треснул с оглушительным грохотом, будто кто-то сломал рёбра великану. Марьяна почувствовала, как что-то холодное и скользкое обвивает её лодыжки, и мир вокруг поплыл перед глазами...

Глава 3. Слепая правда

Марьяна очнулась на грубых половицах бабкиной избы. Голова гудела, как потревоженный улей, а в ушах стоял тот самый шепот - "Сестрёнка...". Она попыталась подняться, но тело не слушалось, будто кто-то выпил все ее силы.

В углу, спиной к комнате, стояла бабка Велева. Ее костлявые пальцы перебирали что-то в деревянном ларце, издавая сухой шелест, похожий на шорох крыльев мёртвых насекомых. На столе догорала свеча из желтого воска, отбрасывая дрожащие тени на стены. Марьяна заметила, что тень бабки была несоразмерно большой и двигалась чуть позже, чем сама старуха.

"Проснулась, глупышка?" - голос бабки звучал хрипло, словно сквозь слой пепла. Она повернулась, и Марьяна увидела, что в руках старухи - старый нож с черной рукоятью и пучок вороньих перьев, перевязанных красной нитью.

Бабка приблизилась, и Марьяна впервые разглядела ее лицо при свете - глубокие морщины, похожие на трещины в высохшей земле, и мутные глаза, в которых, однако, горел странный огонь. "Теперь ты Его видела," - прошипела старуха, роняя на пол несколько перьев. - "Теперь Оно не отпустит тебя. Никогда."

Она села рядом, и от нее пахло сушёными травами и чем-то ещё - чем-то старым и забытым. "Стригой старше этих болот," - начала бабка, опуская нож в деревянную чашу с мутной жидкостью. - "Когда наши прадеды пришли сюда, Он уже ждал в черной воде. Ждал, когда мы сделаем первую ошибку."

Марьяна почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Бабка достала из-под подушки пожелтевший пергамент с изображением существа с пустыми глазницами и ртом, растянутым от уха до уха. "Десять зим назад старейшины отвели Лику к проруби. Думали - одна жизнь взамен урожая. Но когда лед сомкнулся над ее головой..." - бабка провела пальцем по горлу, - "...вода почернела ещё сильнее."

В избе стало холодно, хотя печь продолжала тлеть. Бабка наклонилась ближе, и Марьяна увидела в ее глазах нечто, от чего похолодела кровь - отражение той самой фигуры у реки, но теперь Оно стояло прямо за ее спиной.

Глава 4. Наказ бабки Велевы

Бабка Велева сидела в углу избы, её слепые глаза, затянутые белой пеленой, казалось, всё равно видели больше, чем глаза зрячих. Её пальцы, узловатые, как корни старого дерева, перебирали костяшки ворожбы, издавая сухой стук, похожий на щелчки мёртвых зубов.

Когда Марьяна вошла, старуха не повернулась. Она лишь прошептала:
— Ты видела Его. Теперь Оно не отпустит.

Голос её звучал так, будто сквозь него говорили многие — и старые, и молодые, и те, кто давно перешёл черту.
— Чтобы спасти Лику, тебе нужно три вещи. Но знай — каждую добыть страшнее смерти.

Марьяна опустилась перед бабкой на колени.

— Первое — зеркало, в котором не отражается лицо.
Старуха повернула к ней голову, и в этот момент тень от печи легла на её лицо так, что казалось — её рот растянулся неестественно широко.
— Оно у Гнилорада, пастуха, что живёт за Чёрным Бором. Но не верь его глазам — они лгут. И не слушай его голос — он не его.

— А как я узнаю зеркало?

— Оно не покажет тебя. Оно покажет то, что скрыто за миром.
Бабка протянула костлявую руку и провела пальцем по Марьяниной ладони. Та вздрогнула — на коже остался след, будто от ожога.
— Второе — цветок папоротника, что растёт на могиле утопленника.

— Но папоротник не цветёт...

— На этом кладбище цветёт.
Старуха ухмыльнулась, обнажив почерневшие дёсны.
— Ищи самую старую могилу. Там, где земля дышит. Но не наклоняйся слишком низко — а то услышишь, как кто-то зовёт тебя по имени.

Марьяна почувствовала, как по спине пробежали мурашки.
— А третье?

Бабка внезапно схватила её за запястье. Её пальцы были холодными, как лёд.
— Ты узнаешь имя реки. Но имя это — не слово. Оно... живое.

— Где я его найду?

— В дневнике Лики. На старой мельнице. Там, где мололи не зерно, а кости.

В избе вдруг стало холодно.
— Когда соберёшь всё — иди к реке. Но помни...
Бабка наклонилась ближе, и её дыхание пахло сырой землёй.
— ...Оно будет пытаться обмануть тебя. Оно примет её облик. Оно будет звать тебя сестрой. Но Лики там нет. Там только то, что Оно оставило вместо неё.

За окном что-то упало с глухим стуком.
— Иди, дитятко. Пока Оно не проснулось окончательно.

Марьяна вышла в ночь. Ветер шептал ей в спину:
"Сестрёнка... сестрёнка..."
Но она знала — это был не ветер.

Глава 5. Испытание у Гнилорада

Тропа к пастушьей хижине вилась между покосившимися соснами, чьи стволы были покрыты странными наростами, напоминающими застывшие в муке лица. Воздух здесь стоял тяжёлый, пропитанный запахом мокрой шерсти и чем-то кислым — будто прокисшее молоко смешалось с медной пылью. Каждый шаг Марьяны сопровождался мягким хрустом — не веток под ногами, а чего-то более хрупкого, будто земля здесь состояла из высохших костей.

Хижина Гнилорада предстала перед ней неожиданно — низкое строение из переплетённых рогов и костей, скреплённых чёрной смолой, вросшее в землю по самые оконца. Вместо двери висела волчья шкура с пустыми глазницами, чья оскаленная пасть шевелилась на ветру, словно пыталась что-то сказать. Когда Марьяна подняла руку, чтобы постучать, шкура сама откинулась с тихим шорохом, открывая чёрный провал входа.

Тьма внутри была необычной — густой, почти осязаемой, словно пространство заполняла не просто темнота, а нечто живое. Из глубины доносилось тяжёлое, хриплое дыхание, перемежающееся булькающими звуками, будто кто-то полоскал горло мутной водой. "Входи, дитя", — прозвучал голос, исходящий не из горла, а будто из самой земли под её ногами.

Внутри, у мёртвого очага, заполненного шевелящимся пеплом, сидел Гнилорад. Его силуэт казался неправильным — покатые плечи, слишком длинная шея, пальцы, тонкие и костлявые, с суставами, вывернутыми под неестественными углами. Когда он повернулся, Марьяна увидела лицо, покрытое шрамами-письменами — словами, вырезанными на плоти и зарубцевавшимися неровными складками. Его жёлтые глаза с вертикальными зрачками, как у ночного хищника, пристально изучали её, а рот... Рот был грубо зашит чёрными нитями, между стежков которых сочилась мутная жидкость.

"Ты пришла за зеркалом", — прозвучало у неё в голове, хотя губы пастуха не шевелились. Марьяна лишь кивнула, чувствуя, как холодный пот стекает по спине.

Гнилорад поднялся — и тогда она увидела, что его ноги не касаются пола, будто он висит на невидимых нитях.
Он направился к стене, где среди костяных полок стояли десятки осколков стекла — мутных, чёрных, треснутых, в некоторых из которых что-то шевелилось. Дрожащими руками пастух достал свёрток, завёрнутый в кусок человеческой кожи с синими прожилками. Развернув его, он показал зеркало в деревянной оправе, покрытой плесенью и тёмными пятнами. Стекло было идеально гладким, но не отражало ничего — лишь абсолютную пустоту, будто в нём не существовало даже света.

"Оно показывает то, что скрыто за миром", — прошептал Гнилорад, его зашитые губы дрогнули в подобии улыбки. "То, что даже Стригой боится увидеть". Когда Марьяна протянула руку, пастух не отдал зеркало. "Цена", — прошипел он. "Ты должна отдать мне голос. Хотя бы на время..".

Его костлявые пальцы коснулись её горла, и Марьяна почувствовала, как что-то вытягивается из неё — не боль, не воздух, а сама возможность говорить. В руке Гнилорада заблестела тонкая серебристая нить, похожая на паутину, но пульсирующая, как живая. "Теперь оно твоё", — сказал он, наконец отдавая зеркало, которое тут же прилипло к её ладони, будто пытаясь срастись с кожей.

Гнилорад отвернулся. "Уходи. Пока Оно не проснулось". За дверью что-то зашуршало. Марьяна выбежала, сжимая свой трофей, а за спиной услышала тихий смех — не пастуха, а чего-то другого, что жило в стенах его хижины.

Он отдал зеркало, потому что оно мучило его, показывая то, что он не мог вынести — свою истинную сущность, превращённую в нечто чудовищное. Он знал, что Марьяна — последняя, и если она проиграет, Стригой насытится, а если победит — зеркало наконец перестанет терзать его душу. Но главное — он боялся того, что жило в зеркале, того, что по ночам выходило из стекла и шептало ему слова, от которых кровь стыла в жилах.

Теперь это стало проблемой Марьяны. И что-то в глубине зеркала уже научилось её голосу.

Глава 6. Испытание на затопленном кладбище

Переправа через Чёрную реку далась Марьяне нелегко. Старая лодка, привязанная к скрипучим сваям, была полна воды по самые борта. Каждый взмах весла поднимал со дна облако ила, в котором мелькали бледные, почти прозрачные существа с слишком длинными пальцами. Они скользили вдоль бортов, оставляя на потемневшем дереве жирные следы.

Заброшенное кладбище открылось перед ней внезапно - сначала как тень среди тумана, потом как наваждение, проступившее из утреннего марева. Земля здесь дышала. Буквально. При каждом шаге Марьяны почва поднималась и опадала, как грудь спящего великана. Надгробия стояли под немыслимыми углами - некоторые вросли в землю под 45 градусов, другие лежали плашмя, но не касались почвы, будто их кто-то намеренно подвесил в воздухе.

Вода здесь была не просто стоячей - она казалась живой. Тёмная, маслянистая субстанция медленно перетекала между могилами, образуя зловещие узоры. Когда

Марьяна сделала первый шаг на кладбище, жидкость у её ног внезапно расступилась, обнажив на мгновение то, что пряталось под поверхностью - бледные, как мел, пальцы, сплетённые в странном жесте, будто что-то охраняющие.

Каменный ангел, указанный бабкой, стоял в самом центре кладбища, почти полностью погружённый в трясину. Его крылья были обломаны, а лицо стёрто до гладкой маски, но в этом отсутствии черт было что-то более страшное, чем любая гримаса. Из полуоткрытого рта скульптуры рос цветок - не зелёный, а мертвенно-белый, с прожилками, напоминающими кровеносные сосуды. Его лепестки пульсировали в такт какому-то незримому ритму.

Когда Марьяна протянула руку, вода вокруг ангела внезапно закипела. Из глубины поднялись пузыри, лопающиеся с тихими всхлипами. Ветер, до этого момента отсутствующий, завыл в разбитых крыльях скульптуры. Пальцы Марьяны сомкнулись вокруг стебля - он оказался тёплым, почти горячим, и липким, будто покрытым чем-то органическим.

В момент, когда цветок был сорван, каменный ангел внезапно разомкнул челюсти шире, чем позволяла анатомия скульптуры. Из зияющей пасти хлынула чёрная жидкость, густая, как смола, но движущаяся с ужасающей живостью. Она растекалась по земле, образуя странные руны, которые тут же начинали шевелиться. Из всех трещин в надгробиях, из-под каждого камня высыпались пауки - не обычные, а с человеческими лицами на спинах, крошечными, но абсолютно узнаваемыми. Они метались в панике, сталкивались друг с другом, некоторые бросались в чёрную жидкость и тут же растворялись в ней с тихим писком.

Земля под ногами Марьяны затряслась. Вода в могильных ямах забурлила, и из неё начали подниматься пузыри, каждый с чем-то внутри - то клочком волос, то обломком кости, то глазным яблоком, следящим за ней с немым укором. Воздух наполнился запахом разложения и чего-то сладковато-приторного, отчего кружилась голова.

Цветок в её руке вдруг сжался, потом расправился снова - теперь он был не белым, а тёмно-синим, почти чёрным в лунном свете. Его лепестки шевелились, будто пытались что-то сказать. Марьяна почувствовала, как что-то тёплое и липкое сочится по её запястью - цветок истекал соком, который пах как... как слёзы. Солёными, горькими человеческими слезами.

Сзади раздался громкий хлюпающий звук. Оборачиваясь, Марьяна увидела, как из главной могилы, той, что под ангелом, медленно поднимается что-то большое, обтекаемое, покрытое тиной и чем-то ещё, что блестело в лунном свете как мокрая кожа. Оно ещё не успело полностью показаться, когда она уже бежала назад к лодке, сжимая в руке цветок, который теперь жалобно пищал, как новорождённый котёнок.

Глава 7. Третье испытание: Тайна мельницы

Мельница стояла на отшибе, её покосившийся силуэт чернел на фоне кроваво-красного заката. Крылья, некогда гордо взмывавшие к небу, теперь представляли собой жалкие обломки, торчащие из стен, как сломанные рёбра. Дерево сгнило насквозь, и когда

Марьяна толкнула скрипучую дверь, та отвалилась с глухим стуком, подняв облако чёрной пыли.

Внутри царил полумрак. Воздух был густым, пропитанным запахом плесени и чем-то кислым - как прокисшее молоко, смешанное с медной монетой. Пол под ногами прогибался с каждым шагом, доски скрипели, будто предупреждая об опасности. В центре помещения стояли жернова - огромные каменные круги, покрытые странными царапинами. При ближайшем рассмотрении Марьяна поняла, что это не случайные повреждения, а буквы, высеченные чьими-то настойчивыми руками. Они складывались в слова, но на неизвестном языке - гортанном и грубом.

В углу зиял провал - вход в подвал. Лестница, ведущая вниз, была почти полностью разрушена: отсутствовали каждые вторые ступени, а те, что остались, выглядели ненадёжными, готовыми рассыпаться в прах при малейшем давлении. Марьяна осторожно начала спуск, цепляясь за скользкие от влаги стены. С каждым шагом воздух становился гуще, тяжелее, словно сам подвал сопротивлялся вторжению.

Внизу царила кромешная тьма. Марьяна чиркнула огнивом, и слабый свет выхватил из мрака небольшое помещение со стенами, покрытыми странными рисунками - не краской, а чем-то тёмным и засохшим. В центре стоял деревянный ящик, на котором лежал дневник. Его кожаная обложка была покрыта плесенью, страницы пожелтели от времени, но когда Марьяна взяла его в руки, книга оказалась на удивление тяжёлой, будто наполненной чем-то помимо бумаги.

Последняя запись в дневнике была сделана дрожащей рукой, чернила в некоторых местах растеклись от капель - или это были слёзы? "Оно не вода. Оно старше. Оно зовётся..." Дальше шло слово, которое Марьяна не могла разобрать - буквы плясали перед глазами, сливались, меняли форму. Только когда она прикоснулась пальцем к странице, буквы вдруг засветились тусклым синим светом, складываясь в имя: "Забвение".

Как только это слово сорвалось с её губ, мельницу сотряс мощный толчок. С потолка посыпалась пыль, смешанная с чем-то похожим на пепел - он оседал на коже жгучими точками. Дневник в её руках внезапно стал горячим, обложка начала пузыриться, как живая. Из переплёта сочилась тёмная, липкая субстанция - не кровь, но что-то более густое и тёмное, оставляющее на ладонях жгучие следы.

В этот момент Марьяна услышала скрип наверху - медленный, размеренный, будто кто-то тяжёлый ходит по полу мельницы. Шаги приближались к провалу в подвал, сопровождаемые мокрым хлюпаньем. Воздух наполнился запахом стоячей воды и гниющих водорослей.

Собрав все три предмета - зеркало, не желавшее отражать её лицо; цветок, пульсирующий в такт её учащённому сердцебиению; и имя, которое теперь жгло её губы, - Марьяна бросилась к запасному выходу, едва заметному в стене подвала.

Последнее, что она услышала, выбираясь наружу, был звук - будто что-то большое и тяжёлое упало в подвал, а затем раздался скрежет, как будто каменные жернова пришли в движение после долгих лет покоя.

На улице ветер внезапно стих, и в наступившей тишине Марьяна отчётливо услышала плеск воды у берега - не случайный, а размеренный, как шаги. Что-то огромное и древнее вышло из реки и теперь ждало её у кромки леса. Она сжала в руках свои трофеи, понимая, что последнее испытание ещё впереди, и оно будет страшнее всех предыдущих.

Глава 8. Последний ритуал у Чёрной реки

Ночь висела над водой тяжёлым саваном. Воздух был густ от запаха гниющих водорослей и ржавого металла - будто в глубине кто-то без конца точил старые ножи о кости утопленников. Кровавая луна отражалась в чёрной воде, но отражение это было неправильным - слишком большим, с растянутым в зловещей ухмылке ртом.

Марьяна стояла по колено в ледяной жиже, где ил шевелился под её кожей, словно тысячи крошечных червей пытались пробраться внутрь. Перед ней лежали три дара:
Зеркало с потускневшей поверхностью, в котором вместо отражения плавали тени тех, кого забрала река. Его стекло было покрыто странными разводами - будто кто-то вытирал слёзы мертвецов.

Цветок папоротника - не зелёный, а сине-чёрный, с прожилками, напоминающими вены на бледной коже. В его сердцевине пульсировал крошечный глаз с вертикальным зрачком, неотрывно следящий за Марьяной. Когда она брала его в руки, из стебля сочился тёплый сок, пахнущий медью и слезами.

И имя. Имя, что жгло её язык, как раскалённый гвоздь, вонзённый в горло.
Когда она разбила зеркало о чёрный ритуальный камень, испещрённый древними рунами, осколки не упали, а застыли над водой, образуя идеальный круг. Внутри этого круга вода стала прозрачной, и Марьяна увидела...
Лику. Настоящую Лику. Её сестра билась в невидимых оковах, рот растянут в беззвучном крике, а из выколотых глазниц тянулись тонкие чёрные нити, уходящие в пучину. Её пальцы были изломаны в странных местах, будто кто-то перебирал их, как клавиши на старом инструменте.

"Сестрёнка..." - прошептала Марьяна, и в этот момент цветок в её руке вдруг раскрылся, обнажив вместо тычинок крошечные острые зубы. Он зашипел, и Марьяна, не раздумывая, швырнула его в центр зеркального круга.

Цветок ударился о водную гладь с звуком разрывающейся плоти. На секунду воцарилась тишина, а затем вода взорвалась. Из глубины поднялось Оно - не тень, не призрак, а сама сущность реки, принявшая форму. Его тело состояло из спутанных волос, рыбьих костей и ржавых крюков. Лицо... если это можно было назвать лицом... было соткано из обрывков памяти Марьяны, мелькая между обликами всех, кого она любила.

Битва была короткой и жестокой. Когда Марьяна вонзила осколок зеркала в грудь чудовища, из раны хлынул не чернильный поток, а... детский смех. Сотни голосов, смеющихся и плачущих одновременно.

В последний момент, когда её губы раскрылись, чтобы прокричать запретное имя, цветок внезапно всплыл на поверхность - теперь огромный, размером с человеческую голову, с распахнутыми лепестками, похожими на веки. Он раскрылся, обнажив внутри... лицо Марьяны. Точную копию, но с чёрными глазами и ртом, растянутым в неестественной ухмылке.

"ЗАБВЕНИЕ!" - крикнули они хором, и в этот миг чудовище не просто рассыпалось - оно втянулось в этот ужасный цветочный рот. Лепестки сомкнулись с мокрым хлюпающим звуком, а затем весь цветок сжался до прежних размеров и упал в воду.
Но было поздно. Марьяна чувствовала, как что-то древнее и чужое уже внутри неё - перестраивает кости, замещает кровь чёрной водой, вшивает воспоминания, которых у неё никогда не было.

Глава 9. Эпилог:

Рыбаки нашли её на рассвете. Вода в реке была кристально чистой, обнажая дно, усыпанное костями и ржавыми колокольчиками, тихо звенящими в течении. Марьяна лежала без сознания, сжимая в руке выцветшую ленту Лики. Но когда она очнулась...
Её глаза стали полностью чёрными. На левой руке, там, где раньше была родинка, зияла маленькая дырочка - если заглянуть внутрь, можно было увидеть, как там шевелится что-то тёмное. А по ночам из её дома доносились два голоса - один принадлежал Марьяне, второй... звучал как скрип ржавых петель.

Каждый год в роковую ночь жители запирают двери. Те немногие, кто осмелился подглядывать, рассказывают жуткое:

Река становится прозрачной, обнажая три фигуры, идущие по дну. Впереди - Марьяна и Лика, держащиеся за руки. Но самое ужасное - третья. Она всегда остаётся в тени, но иногда лунный свет выхватывает её на мгновение - слишком длинные руки, а вместо лица... большой сине-чёрный цветок, из сердцевины которого свисают мокрые чёрные нити, вплетённые в волосы сестёр.

А наутро на берегу находят три вещи: разбитое зеркало, лужицу чёрной воды... и свежий цветок папоротника с закрытым глазком в сердцевине - будто он крепко спит до следующего года.