Фотография

Она стоит у меня на полке, где икона и книги.
30-40молодыхлюдей, мужчин и женщин лет около тридцати плюс-минус. Какие честные и красивые лица - столько одновременно я никогда нигде  не видел. Женщины красивы не кукольной красотой, а той от которой исходит милость, мужские лица более закрыты, но сморят прямо, смело. Это врачи защищавшие пару дней назад Белый Дом. Некоторые ради этой фотографии сорвались с работы: вот как этот, присевший на корточки в белом халате крайний слева и крайний стоящий справа в деловом костюме при галстуке и с дипломатом в руке, смотрящий прямо в объектив. Группа стоит и сидит на фоне  Белого дома, на белой колонне которого кто-то написал углём: «РАЗВАЛИНАМИ КОММУНИЗМА УДОВЛЕТВОРЁН!». В центре я и мои товарищи - бригада токсикологов. Не хочется верить, что прошло уже 34 года и все мы превратились в пожилых и даже очень пожилых людей. Не хочется верить, что государство ради которого мы рисковали собой вновь повернуло к тоталитаризму.     Костюмы, платья, куртки, на некоторых даже плащи - те августовские дни были удивительно душными и дождливыми. Помню своё ощущение в тот миг съемки: почему-то хотелось неудержимо рассмеяться, что-то вроде истерики, и я стою плотно сжав губы.

     Позже меня спрашивали как ты решился. А я и сам не знаю как. В город уже вошли танки, слабый голос из радиоточки в Белом Доме сообщал, что противник готовится к штурму. Всё случилось как-бы само собой: останавливать меня было некому, жена с годовалым сынишкой были загородом у моей мамы, и я начал собираться: побросал бинты и вату в сумку, ещё кое что и поехал. Я ехал и старался много не думать, вообще  не думать, ибо чувствовал, что любое думание неизбежно приведёт меня к отказу от поступка. Мысли блокировал напевая где-то слышанное: «если смерти,то мгновенной, если раны - небольшой...». Но из пространства возникал вопрос «а сын?..» и тут же отвечал себе поспешно: «ну хуже чем при социализме ему не будет!»

    Наступила темнота, шёл дождь, я шёл через толпу молодых и не очень молодых безумцев мимо разбитого трамвая к баррикаде, наткнулся на цепь добровольцев, которые указали мне где найти врачей и я дошёл до одноэтажного помещения, над входом в которое висел мокрый белый флаг с размытым дождём красным крестом.
В помещении,узнав, что я работал в реанимации и на скорой меня определили в бригаду токсикологов и направили за один из столиков. Мы все быстро перезнакомились,человек шесть, все врачи, кроме одного коренастого сивоусого Игоря,художника акварелиста. Было две женщины - Людмила, блондинка с короткой стрижкой лет сорока и яркая брюнетка еврейского типа Ольга. Все были уверены, что этой ночью будет штурм. Но что мы будем в этом случае делать практически не представляли - ни оборудования, ни медикаментов у нас не было: администрация города не дала к Белому Дому ни одной машины скорой помощи, ни одного пакета бинтов - имели лишь то кто что принёс.
      Это потом скажут: подумаешь простояли развлекаясь болтовнёй всю ночь а так ничего и не случилось, кроме «всего» трёх случайно погибших парней. Но до чего верна пословица «Ждать и догонять - хуже нет!»: ожидание, порой хуже события своей мучительной неопределённостью. Гадали что может быть - танки или спецназ будет прорубаться сквозь мясо толпы или газы... И что тут лукавить: было страшно. Помню когда раздались выстрелы и по небу чиркнули трассирующие пули я почти с радостью подумал: «Ну, началось!», Толпу охватила благородная ярость и все в едином порыве, выбрасывая вверх кулаки начала скандировать: «РА-СИ-Я!.. РА-СИ-Я!», « ПОКА МЫ ЕДИНЫ, МЫ НЕПО-БЕДИМЫ!». Но военные прекратили движение и снова наступило томительное ожидание...
Через какое-то время вдруг дверь в наш сарай (ак мы назвали бывшую приёмную Верховного совета, где находились) распахнулась и нам ввели под локотки парня. И все подумали, что это первый раненный, за которым последуют другие, но оказалось, что это не раненный - психический срыв : нервный припадок с судорогами.

Нас дважды за ночь просили выйти из помещения на некоторое время, запомнив друг друга. Боялись проникновения ГБ и просили хорошо запомнить друг друга и сообщать о появлении неизвестных лиц. Люди на площади ждали. Вот нервно ходит взад и вперёд красивая девушка в ослепительно белой куртке. Совсем одна. Что привело её сюда? Политические убеждения или какая-то личная драма? Скорее второе. Мелькнула мысль подойти и познакомиться, но сознание слишком занято было созерцанием неопределённости и душевных сил не оставалось. А вот два дядечки лет пятидесяти спокойно прохаживаются, мирно беседуя, а из транзистора, висящего на груди у одного слышен Голос Америки», вещающий о ситуации здесь, у нас на площади. А вот компания студентов в штормовках. Они веселы, пытаются под мелким дождиком разжечь костёр, поставили палатку из которой торчат ноги их товарища, беззаботно спящего. Да, мы все были верующими подобно катакомбным христианам и Богом нашим была Демократия. Казалось, разреши частную собственность и у всех метрополитенов появятся старушки с пирожками домашней выпечки и сразу накормят Россию.

Были минуты, когда я стоял у ограды и прикидывал будет ли она серьёзным заграждением, если спецназ пойдёт с нашей стороны. Вряд ли... Я с тревогой вглядывался в темноту, в которой чудилось шевеление.  Подумал: как странно, что я здесь стою, ведь в любой момент могу уйти и никто об этом н узнает, не спросит, а почему-то не ухожу. Не ухожу потому что всю оставшуюся жизнь буду под гнётом памяти о своей трусости: всю жизнь клял коммунистов, их лживую и людоедскую систему дома и в кругу друзей за пивом, а когда потребовался поступок- сбежал! Я же сам себя потом всю жизнь сам себя уважать не смогу. Во всяком случае я решил и заявил, что нахожусь здесь до 6 утра, к семи мне надо успеть на молочную кухню, чтобы взять детское питание, пакетики с молоком, которое стало дефицитом, для годовалого сынишки, принести домой в холодильник, а потом на работу.

Нам сообщили, что там за оградой тоже пришедшие люди, но которым не хватило места на площади. И продолжается великое стояние на Угре! Пошёл тёплый дождь и я раскрыл свой старый ломанный зонт и позвал под него Ольгу, не без позы заявив, что мой зонтик пуленепробиваемый.
 
А вот посреди группы на фото невысокий человек в очках со спокойным лицом. Это руководитель нашей группы токсикологов Гена, детский доктор, который пришёл сюда по его выражению «подставить плечо Ельцыну». Человек с железными нервами, совершенно спокойно рассуждающий о медвежьей болезни, вызванной «газиками» в кишечнике.

Но самый тяжкий момент был около двух ночи, в «час быка» по Ефремову. Нам сообщили, что на Москву быстро движется витебская дивизия, которая захватывала телецентр в Вильнюсе. Если войска в Москве достаточно поняли ситуацию и вряд ли с большой охотой будут стрелять, то этого не скажешь о невесть откуда свалившейся Витебской дивизии.  И в сарае наступило общее уныние неизбежности, лица гаснут, приобретая безличность манекенов. И я чувствую эти самые «газики» и направляюсь в туалет. Там за дощатой дверцей возникло ложное чувство безопасности, но воображение тут же даёт свою картинку: вбежавший солдат автоматом даёт очередь по этим кабинкам и мозги стекают в унитаз - совершенно негероическая картина и я возвращаюсь к товарищам. Нам сообщают о движении дивизии: вот 60 км до Москвы им осталось, вот пятьдесят,вот сорок и... о Боже, сообщают, что генерал остановил колонну!  Раздаётся общее «Ура!», лица вновь становятся индивидуальными.
В редеющей тьме проступали розовые очертания стен Дома, рождая ненужные ассоциации о бомбардировке и крови - мне вспомнился отец под бомбёжкой оперировавший не раз.

Ровно в шесть я попрощался с товарищами и вышел из сарая. На площади было совсем малолюдно - из вчерашних ста тысч, едва десять наберётся - тлел догоревший костерок студентов. Утро было хмурым и дождь усиливался. «Нужна смена!» - подума я.