Заначка

Имела старшая сестра моей почившей бабушки по материнской линии заначку в доме.

Дама она была в возрасте преклонном, проживала одна в городе Воронеже, в своей трёхкомнатной квартире.
А так как и болячками страдала, любила разыгрывать комедии для своего своеобразного развлечения и говорила то одному, то другому родственнику, что завещает квартиру ему или ей.
А потом перезванивала и ехидно смеялась в трубку:
— Что, смерти моей, чай, ждёте? Не дождётесь!

Бабка была ещё та — уже довольно-таки выжившая из ума. Неадекватная, как сейчас говорят. Слово модное, частенько употребляемое, а меня воротит от него, как и от прочих новомодных, обамериканившихся выражений.
Но это история другая.
Вернёмся к Ларисе Петровне.

Была она отшельницей. Сидела дома и любила одиночество.
— А мне как раз так и хорошо! — говаривала она.

Только старость — не радость. Вот и приходилось к помощи соседки прибегать. Та и ключи имела от квартиры Ларисы Петровны — на всякий пожарный. Помогала ей по дому и с покупками.
Уж за просто так ли — не ведаю. Зная людей, скорее всего, нет.

Имела старушка Лариска, как упоминалось выше, ещё и солидную сумму денег, которые не отнесла в банк, а спрятала где-то в чулках, в самой квартире.

Как-то навестил её мой дальний родственник — молодой парень, ещё и до тридцати не дотягивал.
После его посещения, когда он останавливался у неё в Воронеже, эта заначка и пропала.

Звонит моя маман мне по телефону — голос взволнованный, дрожит. Посвящает меня во всю эту историю.

— Это, наверняка, он! Подлец какой! А кто же ещё?!

Надо упомянуть, что маман моя давно лелеяла мечту, что всё имущество Ларисы Петровны после смерти перейдёт к ней.
Она, хоть и очень нехотя, регулярно навещала старуху, терпела её выходки и дурной запах стариков, любезничала, помалкивала, когда наорать хотелось — всё ради того, чтобы однажды увидеть своё имя в завещании.

— Что ж, мам… А полгода назад ты Дениса во всю расхваливала, да кому ни лень в пример ставила. Помнишь, что говорила? Он, мол, на Иисуса похож: добрый, скромный, всем помогает, мало ест, мясо вообще не трогает, не курит, не пьёт…
(Вот такое представление моей матушки об Иисусе.)

Что-то даже выше, чем ангелы, на нашей Земле.

Молодой человек, на самом деле, одевался очень просто и носил одно и то же, но это, скорее всего, от нужды. Имел волосы по плечи, был худым, бледноватым — и да, вид у него был как у кого-то, кто не от мира сего. Но кража?..

— Мам, ну ты разве на все сто уверена, что это он? Не пойман — не вор. Там же и соседка ещё захаживает. Может, как раз, когда он там был, и стащила эту злосчастную заначку, предполагая, что обвинят Дениску. Подстава может всё это. А то быстро как-то от образа Иисуса ты отказалась.

Маман раскудахталась, как слетевшая с насеста курица:
— Намедни полиция была у соседки энтой, Глашки! Но, как ты говоришь, не пойман — не вор! Ничего не нашли и...

— ...и послали Ларису Петровну куда подалее?

— Да, именно так! — вздохнула она на другом конце провода.

Конечно, больно матушке теперь. Такой кусок пирога ушёл, да и с квартирой держала тётка её на коротком поводке.

Вся родня погрязла в сплетнях о нашем Денисе — бывшем прообразе Иисуса.
Мол, понаблюдать надо за ним: авось выдаст себя, вдруг купит что-нибудь дорогое, машину или мебель.

И маман, конечно, туда же.
— Мам, Иисус дураком не был! — вставила я во время такого разговора.

Она даже не заметила моей иронии и продолжала:
— И за соседкой глаз да глаз нужен!

Соседку, по слухам, и так съели. Вся улица отвернулась, косились на неё — чуть до травли не дошло!

А Денису родственнички такого наговорили, что он просто куда-то уехал, испарился — что ещё более доказывало его «вину».

— Вот, свалил, небось, с деньгами! Видно, ирод, у старухи последнее красть!

А через год Лариса Петровна сыграла, как говорится, в ящик.
В завещании было писано:

«Хорошо развлеклась! Посмеялась над вами, склочными и алчными! Не брал заначку никто. Церкви я отдала и квартиру ей же отписала. Аминь!»