Тело

У Кипарисова было тело. Но оно совершенно распоясалось и решило, что может жить без него.
Оно даже могло сесть на поезд и уехать. Или заявить, что ему пора на воды, поскольку нужен баланс.
Или что оно достойно любви. 
- Я достойно! – восклицало оно и рисовало на ногах черные розы. 
 Ночами тело шлялось по улицам, и приходило домой только под утро.
- Имею право! – говорило оно, и от него веяло перегаром.
Кипарисов хотел нахлестать его по щекам, но тело укладывалось на кровать
 и смеялось.
- Не завидуй,- говорило оно. – И вообще, я влюбилось.
На следующую ночь тело снова где-то таскалось и заявилось не одно.
- Это Жанна, - сказало оно. – И она будет жить у нас.
Кипарисов не ожидал. А он уже был с Надей. Они лежали на кровати и смеялись. Тело нисколько не смутилось, оно сказало, что Надя может готовить, а Жанна петь, поскольку она певица.
Надя расстроилась, потому что совершенно не умела готовить. Зато Жанна обрадовалась и стала петь.
И пела она так, как будто ее обманули и более того, украли чемодан.
Кипарисов смотрел на ее накрашенный, красный рот и думал о том, что в холодильнике лежат две котлетки и селедка под шубой.
Надя рыдала, а у нее тоже когда-то пропал багаж. Тело достало из банки огурец и хотело выпить.
- Предлагаю тост! - сказало оно. – За искусство!
 Кипарисов устал, и ему очень хотелось спать. Но тело сказало, что они с Жанной теперь неразлучны.
- Мы любим друг друга, - сказало оно. – Нам нужно в Загс! 
Но Жанна видимо не собиралась любить.
- Это иллюзии, - пропела она. – Interno!
Тело хотело выпрыгнуть в окно, но Кипарисов схватил его за штаны.
Жанна рассмеялась, а она хоть и была певицей, все же не обладала деликатностью к чужим чувствам.
- Я пойду, - Надя взяла сумочку. – Мне завтра рано вставать.
Кипарисов вышел с ней в коридор, а ему хотелось, чтобы она осталась.
- Оставайся, - сказал он и хотел поцеловать ее в губы, но тут раздался женский крик.
Кипарисов прибежал в комнату и увидел, что тело разделось до трусов. Оно высовывало язык, вращало глазами, неожиданно подпрыгивало и в воздухе рисовало  сердечки.
Как же это вульгарно, подумал Кипарисов. А он не ожидал, что тело будет водить домой баб и верить в любовь.
 Жанна икала и прикрывала лицо боа, из которого почему-то летели  перья. Они кружились по комнате и падали на пол.
- Mirabile, - сказала она и направилась к двери.
- Я не позволю! – тело перестало скакать и кинулось к Жанне.
Оно стало жадно облизывать ей лицо, и, выплевывая перья, говорило, что они созданы друг для друга.
- Ты моя женщина! – выкрикивало тело. – Моя судьба!
- Сумасшедший! – Жанна хлестала его по щекам. – Ну, какая же тварь!
Надя хотела выйти из квартиры, но никак не могла понять, как открывается дверь. Кипарисов оттаскивал тело, но оно еще больше распалялось и говорило, что ему дано право на счастье.
В какой-то момент оно остановилось и, закидывая волосы назад, объявило перерыв.
- А теперь стихотворение, - сказало оно, как ни в чем не бывало, запрыгнуло на стул.  – Ты стала будто бы моложе, красивей, ярче, веселей! Ничто тебя уже не гложет, забыт весь мрак холодных дней! Ты в нежность будто бы оделась, взяла у солнца желтый луч…
- Ах ты, скотина! – Жанна размотала боа, а оно осыпалось и стало похоже на перья облезшей курицы.
- Твоя душа теплом согрелась, - тело невозмутимо простерло руку вперед. -  И ты нашла от счастья ключ!
Кипарисов смотрел на тело, а оно было таким беззащитным. Даже жалким.
Он впервые подумал, что человек существо ненадежное и в любой момент может закончиться.
 Надя захлопала в ладоши, а она подумала, что это про нее. Жанна присела на стул и пыталась прийти в себя, а ей было жалко боа.
- Между прочим, - сказала она, - это был страус.
Тело никак не успокаивалось, а ему хотелось выступать. Оно спрыгнуло со стула и, надев халат Кипарисова, стало ходить из угла в угол.
- Ты можешь думать, что я ночь, - начало оно. - А я себе не нравлюсь тоже. И я не знаю, как помочь, быть может, дать себе по роже? Мне бы хотелось жить как все, работать, спать, молить о чуде. Но нету счастья в колбасе и нет его в другом сосуде.
Жанна встряхнула головой и хотела что-то сказать, но Надя снова захлопала в ладоши.
- Брависсимо! – воскликнула она и стала искать в сумочке таблетки от горла.
 Кипарисов тем временем ел котлеты, а он проголодался и хотел, чтобы их с Надей объединила какая-то духовная сила.
Тело остановилось у окна и, сняв трусы, выкинуло их в форточку.
- Ты не скажешь мне нет, - начало оно. – Только голос твой станет глуше. До конечной доедет последний пустой трамвай. В серединке у яблока спеет китайская груша, растекается светом медовая, звонкая даль…
Кипарисов перестал жевать, а он не ожидал. Жанна взмахнула ресницами и потянулась за бокалом.
- Per favore, – сказала она в растерянности.
- Мне тоже, - Надя позабыла о том, что собиралась домой, а её пленили мадригалы.
Кипарисов открыл бутылку шампанского и наполнил бокалы. Девушки выпили, и почувствовали, что они в доме поэзии.
- Еще! – воскликнули они, и Кипарисов увидел, как у них зарозовелись лица, как заблестели глаза, и они мгновенно превратились в богинь.
Зато тело стало снова дичать. Оно даже попыталось схватить Жанну за ноги, а потом и вовсе обмякло и лежа на полу, призналось, что ему  тяжело.
- Когда сливовые закаты, - начало оно, - разлили в сумерки вино, на лоб пришили мне заплату, чтоб я был с ними заодно. И я как будто бы поверил, как будто снова начал жить. Но были заперты все двери, и очень тонкой стала нить.
  Жанна вздохнула, а она вдруг почувствовала, что тело ей нравится. Что-то было в нем непритворное. А она давно не видела такого куража и уязвимости одноврЕменно.
Надя пила шампанское и, глядя, как Кипарисов жует, думала о том, что он обычный человек. Странно, удивлялась она. Почему я с ним?
Тело лежало на полу и не шевелилось.
- Мы пойдем, - шепотом сказала Жанна. 
- Да-да, - Надя снова схватила свою сумочку. – Уже поздно.
Девушки тихо прокрались к двери, и вышли в подъезд.
- А он мне нравится, - Жанна закрутила вокруг шеи остатки боа. – Симпатичный.
- Да, - Надя вздохнула и подумала, что больше не приедет к Кипарисову. 
Уж очень он какой-то простой.… А как ест!
 Ночью тело исчезло, и больше его никто никогда не видел.