Нарцисс Араратской Долины. Глава 172

В среду, 23 июня, во второй половине дня, я отправился в редакцию журнала «Афиша». Луна шла по решительному знаку Скорпиона, и мне следовало этим воспользоваться. Приехал по адресу указанному в журнале, на улицу Красина, но там мне сообщили, что редакция переехала на Большую Никитскую, дом 14. Я поехал туда, и там мне девушка, на входе, сказала, - звоните завтра арт-директору, и дала номер телефона. В этот журнал я отправился, так как он чем-то мне напомнил журнал «Столица», где печатали мои рисунки. Никаких таких знакомств у меня там не было. Это было таким вот спонтанным неожиданным решением. Мне вдруг показалось, что там у меня всё получится, и я опять вернусь в этот мир, где печатают твои рисунки и платят гонорары. А не просто ты рисуешь и продаёшь, рисуешь и продаёшь, что меня тогда довольно сильно не удовлетворяло и вводило в депрессию. Моё творческое самолюбие, можно сказать, сильно страдало и мучилось. Нельзя же всё время рисовать, только ради денег, только ради выживания! Карикатуриста Лёшу тоже перестали печатать, и он по этому поводу тоже сильно страдал. А печатали его раньше намного чаще, чем меня. Лёша был знаком со многими карикатуристами Москвы, и его все знали. А потом он немного, как бы, спятил, резко поменял своё графическое творчество, и это никто не оценил… В этот же день мы с Марго вечером сидели в «Кафе-Бин» на Покровке. Она была, почему-то, в дурном настроении. Мы даже чуть не разругались. Потом как-то всё обошлось. Я поехал к ней на «Речной вокзал», где и заночевал…

                В четверг, 24 июня, в 16 часов, я совершил звонок в редакцию журнала «Афиша», и по-быстрому поговорил с арт-директором. Это была женщина, Ирина В. Мы договорились, что я подойду к ней завтра. Звонил я с телефонного аппарата, рядом с мастерской. А перед этим, ко мне зашёл бродяга Илья, и начал заклеивать скотчем свои вещи: рюкзак и спальный мешок. Резкие звуки этого скотча меня раздражали, но я сдержался и не стал делать Илье недовольных замечаний. Просто я готовился к этому важному звонку и немного нервничал. Мне всегда было сложно звонить в незнакомые места. Голос у меня был, так сказать, не очень уверенного в себе человека. Меня даже принимали за женщину. А утром того дня я ещё съездил на Ленинский проспект, где в магазине «1000 мелочей» прикупил себе красную сковородку. Вечером же сходил на помывку к своей тётушке, которая меня ждала с накрытым столом, и которая всегда подкармливала своего нерадивого племянника…

                В пятницу, 25 июня, было жаркий день, -  тридцать с небольшим. Я явился на Большую Никитскую, в журнал «Афиша», где с 14.45 до 15 часов, состоялось моё общение с арт-директором Ириной В. Гордо принёс с собой журналы «Столица» за 1997 год, с моими рисунками на обложках. Ей, вроде бы, они понравились, да и она эти журналы хорошо помнила; попросила оставить их у ней и позвонить через неделю. Я как-то немного был расстроен, так как всё это было без особого энтузиазма с её стороны. Обычное вежливое немного прохладное общение. Меня, как человека сильно ранимого, эта встреча  разочаровала. Звонил ли я туда через неделю?.. Я уже и не помню. Скорей всего, не звонил, или позвонил, и меня попросили ещё раз перезвонить. Когда говорят, позвоните через неделю, это вежливая форма отказа. Во всяком случае, так я это тогда воспринял. Больше я ни в какие редакции не ходил. Наверное, зря. И надо было продолжить, как это делал тот же карикатурист Лёша, который обладал напористым характером. Меня же, мой друг Лёша никуда больше не приглашал. Да я и не просился, не предлагал ему куда-нибудь сходить вместе. На самом деле, журналов в Москве было не так уж и много, и везде сидели свои люди, свои художники. Как в том же издательстве «Коммерсантъ», куда с улицы было не зайти.  Увы, но это так… Марго в этот вечер подарила мне пейджер, сказав, что я потом расплачусь с ней картинками. Также она сегодня приобрела себе машину: серебристого цвета, совершенно новая корейская Дэу Нексия, собранная в солнечном Узбекистане трудолюбивыми узбеками. Этой машиной мы будем пользоваться довольно редко. В основном, для поездок на тётушкину дачу в Можайск. Я в Москве водить так и не научусь (это произойдёт только через 12 лет, на Северном Кипре). Марго же на работу продолжит ездить на метро, ей не нравилось ездить по Москве и стоять в пробках…

  В субботу, 26 июня, я проснулся рано утром у Марго, в квартире в Доме на Котельнической. Мы пришли сюда вчера вечером и заночевали, пока её бабушка жила на даче. Пил я вчера или не пил, про это мой дневник умалчивает. Я забрал из мастерской картинки и поехал на Вернисаж. Мне скоро платить за аренду мастерской, а денег отложить так и не сумел. Пил пиво, радовался жизни. Общался с юной художницей Катей. Задавал ей разного рода наглые вопросы на тему её интимной жизни, и сколько у неё было мужчин, и не лесбиянка ли она. Катя раскатисто смеялась и отшучивалась. Я думаю, что она ещё очень наивная в этом вопросе, и многого ещё не знает. А может просто прикидывается дурочкой. К ней многие художники клеятся, и к тому же она страстный Скорпион. Честно говоря, я к ней тогда особо не клеился, и в мастерскую не приглашал. Катя мне нравилась своим открытым характером, не похожим на характеры многих других женщин, которые чего-то там хотят и хитрят. Катя была, в этом смысле, ещё романтичной тургеневской барышней. Она не пила, не курила, не использовала матерные слова, и рисовала каких-то клоунов. Со временем, она станет рисовать цветы яркими масляными красками и станет успешной хорошо зарабатывающей художницей…

                Потом я немного посидел в компании с художниками, в подземном переходе у Парка Культуры. Там находилась небольшая забегаловка. Были: рыжий бородатый продавец картин Аравик; безбородый художник из Белорусии по фамилии Плотников, рисующий хорошие картины с сюрреалистическими композициями, и хорошо продающийся; обаятельный, добродушный безбородый художник-график Шишкин; а также мой бывший арбатский дружок Миша По, с которым я тогда уже особо не общался, и он ко мне в мастерскую в те времена не заходил. Миша По носил лёгкие усики, и иногда даже отпускал творческую бородку. Я же тогда своё лицо брил, и если бородку и отпускал, то ненадолго. Меня приглашали в июле поехать на природу, на шашлыки, но я так с ними никуда не поехал; зная, что там они будут пить в больших количествах водку, что мне не очень нравилось. Сильно напиваться до безобразного хрюканья и потери самоконтроля я не любил. Да и природу я тогда особо не любил, будучи городским урбанистом. Сегодня мной была продана большая картинка с котами: большой и маленький, глядящие круглыми глазами, в тельняшках, и с широкой доброй  улыбкой. Эту композицию я часто повторял. Она была несложная и быстро уходила, долларов за семьдесят или что-то в этом роде…

                А вечером, в эту же субботу, у меня в мастерской случилась  небольшая вечеринка с танцами. Ко мне неожиданно зашли Лена Ч. с подружкой Мариной Б. Та самая Лена, которая работала костюмеров в одном театре, которую мне сватал розенкрейцер Анатолий. Девушка со сложным нервным характером, влюблённая в актёра Меньшикова. Мы в этот вечер пили джин с тоником. Девушки сильно развеселились и начали плясать. Потом подошла Марго. Марина сильно напилась и мучала меня, чтобы я с ней танцевал под музыку 30-ых. Я же был уже уставший и всячески отбрыкивался. Да и не любил я особо танцевать, находя это занятие каким-то глуповатым. Это раньше, в юности, со своей кузиной Юлей я мог подолгу отплясывать. А потом, как отрезало, и к танцам я резко охладел. Спать в мастерской было негде, и я проводил девушек до метро «Чистые Пруды». Марго же осталась в мастерской. Возможно, если бы Марго в тот вечер не зашла, то эта Марина меня бы точно в соблазн ввела, и она меня явно хотела. Да и Лена Ч. тоже была на всё готова. Джин с тоником – вещь коварная. А мне же завтра на Службу к розенкрейцерам…

                В воскресенье, 27 июня, я сходил на Службу в наш Овальный Зал. Службы я никогда не пропускал, будучи человеком педантичным и обязательным, несмотря на своё пристрастие к спиртным напиткам. После этой Службы у нас наступил двухмесячный перерыв в, так сказать, гностической духовной работе. Были приняты новые люди в члены международной Школы З.Р. Розенкрейцер Петров мне передал письмо благодарности от Русской комиссии (так у нас называли руководство, приезжающее на конференции из Голландии). А потом я был в гостях у розенкрейцера Димы М. Он жил в районе Шмитовского проезда. К нему пришли также наша пианистка Лена и розенкрейцер из Череповца, которого звали Вадим Ж. Была также бывшая супруга Димы, Маша, ныне проживавшая в Америке. Я даже записал город, где она жила, - Сиракузы. Супруги продолжали дружески общаться, несмотря на развод. Вадим работал врачом-педиатром. Он был старше меня на три года, родившись под знаком Льва, 3 августа. Очень приятный человек, с широкой доброй улыбкой на худощавом лице. Увы, он потом проживёт недолго. У него обнаружится рак, и он скоропостижно покинет наш диалектический мир (гностический термин), через несколько лет. И самое странное было то, что родом он был из города Бабаево, где родилась моя мама. Помню, что тогда меня это сильно удивило.

                Я немного выпил с бывшей супругой Димы джина с апельсиновым соком. Остальные не пили. Дима немного удивлённо на меня поглядел, думая, что я уже не употребляю алкоголь, как это полагалось среди учеников. Сам он не страдал этой пагубной зависимостью. Напротив его дома находился роддом, и там, в окне, видны были курящие женщины в халатах. Вадим принёс с собой видеокассету с записью школьного спектакля, где он играл Пушкина. Мы её немного посмотрели. Вадим, в самом деле, в гриме с бакенбардами был очень похож на нашего Поэта. Устроили небольшую фотосессию на балконе. Вадиму очень нравится наша пианистка Лена, чувствуется, что он к ней не равнодушен. Хотя, Лена всем нравится. И даже тому же сдержанному Диме, образцу печального спокойствия, настоящему розенкрейцеру. Прогулялись немного, и потом я проводил Лену до квартиры, в которой она снимает комнату за 70 долларов в месяц. В районе метро «Пролетарская» она проживала. А жила же она в подмосковном городе Жуковском, где я никогда не был. Лена угостила меня чашечкой растворимого кофе и, посидев с ней где-то полчаса, я поехал к себе. Никаких таких мыслей по поводу того, что надо было бы нам чем-то таким заняться, у нас не возникло. Говорю это честно, будучи человеком довольно правдивым, хотя и подверженным низменным страстям…