Трюфель

Это был обычный мартовский день, ничем не отличавшийся от предыдущих, кроме яркого солнца, прорывающегося сквозь густые серые облака, дабы своими лучами прогреть землю и растопить остатки снега. На поляне, где расположена деревня, его осталось совсем немного, но чем ближе к лесу, тем его больше, а что творится в его глуши — страшно представить. Поэтому, в такое время я старался не заходить в лес, а если там и оказывался, то пытался не задерживаться надолго. Но сегодня я брёл по лесу довольно продолжительное время и всё для того, чтобы пополнить запас брёвен на своём складе.

Мои поиски сопровождало течение ручья: от него исходил лёгкий, освежающий холодок, оставляя свой щекотливый след у меня в ноздрях. Было трудно не заметить, как ручей, своим игривым течением, был счастлив от того, что наступила весна и постепенно приходит оттепель. Он улыбался всему лесу, в частности, и мне. Это сказка радовала душу, будто всё это существует для меня.

Немного отвлекшись, я увидел белку, беспокойно перескакивающую с ветки на ветку. Она единственная, кто выделялась среди всего окружения. На её тёмно-оранжевой спине виднелись белые полосы. Она подбежала к дуплу, остановилась и бросила на меня настороженный взгляд, словно предупреждая о чём-то, и забежала к себе в дом. Я ещё какое-то время стоял и прибито смотрел на то дерево, едва очнувшись, я пошёл дальше, таща за собой санки.

Спустя какое-то время хождения по бледному лесу, покрытому ослепляющим снегом, мой взгляд зацепился за дерево среднего размера со странным наростом багрового оттенка. Во мне проскочил колкий страх из-за того, что в лесу появилась новая болезнь. Я немедленно подбежал к этому дереву, дабы осмотреть нарост поближе. Он принимал шарообразную форму, намного выпирая из-под коры дерева, а на нём располагалось множество мелких волдырей. Вопреки моим ожиданиям, нарост не оказался большим.

Чем я дольше смотрел на нарост, тем сильнее вспоминал один деликатес — трюфель. За всю жизнь я попробовал его всего раз, но это было незабываемое ощущение… После этого я всегда грезил тем, чтобы вкусить его ещё раз, хоть один кусочек. Внешний вид этого “трюфеля” всё больше казался мне необычайно аппетитным. Моё нутро тянуло съесть его, разрезать на маленькие, сочные ломтики и медленно отправить их себе в рот, ощущая всеми рецепторами его непредсказуемый лесной вкус, с тонкими нотками шоколада. Не помню сколько я сидел на корточках, но это было долго. Я был словно загипнотизирован, устремляя на него свой звериный взгляд, а изо рта начала вытекать густая слюна. Где-то вдалеке послышался волчий вой, после чего я очнулся.

Что это было?

Я на полном серьёзе хотел съесть этот омерзительный нарост? Что за бред....
Я пулей хватился за топор, лежащий в санях и одним взмахом срубил эту дрянь. Ни о каком деликатесе и речи быть не может, это всего лишь зараза.

На месте нароста осталась гладкая впадина, в которой кроме сердцевинных лучей ничего не было. На всякий случай я осмотрел всё дерево. Обойдя его со всех сторон, я не обнаружил других следов болезни, поэтому решил, что дерево идеально подойдёт как расходный материал и срубил его. После раскряжёвки хлыста я получил бревно, а из него чураки, которые погрузил в сани.

Как только я собрался идти обратно, мной овладела адская слабость, валящая с ног и окутывая мой разум в туман, из-за чего я не мог понять, куда идти. Скорее всего моими ориентирами были оставленные зарубки на деревьях. Доковыляв до своей лачуги, я оставил сани возле склада с дровами и, не разгружая их, поплёлся к двери дома и едва я плюхнулся в кровать — замертво уснул, ни о чём не думая.
Я проснулся утром следующего дня. Всё ещё ощущалась усталость, она была значительно меньше, чем вчера. Стоило мне открыть глаза — сразу почувствовал острую головную боль. Какое-то время я смотрел сквозь потолок и собирался с духом, чтобы встать с кровати.

Первая попытка обернулась крахом: стоило мне приподняться, как в голове ещё сильнее стал бить колокол.

Черт подери, что со мной происходит?

С того момента как я начал жить в лесу, такого со мной никогда не было. Максимум меня ломила лёгкая усталость и то, после тяжёлого рабочего дня.

Провалявшись какое-то время в постели, я аккуратными движениями, кое-как встал на ноги. Головная боль, на удивление, не усилилась.

В доме царила странная тишина — она разносилась громким эхом, выбивала из колеи, скорее всего, она была вызвана бардаком, который я устроил вчера. Минут пять я стоял как вкопанный и пытался вспомнить вчерашнее утро, особенно после того, как срубил дерево с наростом и вернулся домой, но всё размыто, я помнил лишь малую часть и то — незначительную.

Чем дольше я смотрел на этот бардак, тем сильнее мне было некомфортно здесь находиться, а голова просто разрывалась, поэтому я немедля вышел на улицу, прихватив зубной порошок и зубную щётку.

Закрыв за собой дверь, я вышел наружу — на меня хлынули пасмурные облака, которые плыли по небу своим чередом, мрачно наблюдая за мной. Снег отражал бледно-жёлтые лучи солнца. Они были настолько тусклыми, что, казалось, вот-вот пропадут с этого клятого места. Им явно не хотелось здесь находиться, их дискомфорт можно было заметить невооружённым глазом. Хоть у них и не было рта, они всем своим нутром кричали. Это нагоняло сильное беспокойство, но я постарался сделать вид, что не замечаю этого и поспешно свернул в лес к ручью.
Оказавшись у берега, я почувствовал обжигающий холод, исходящий от ручья. Это вызвало у меня сильное возмущение.

Что за чертовщина тут творится?!

Ещё вчера ручей преисполнялся радостью, улыбался мне и всему лесу, а сейчас он шумно проплывает, будто в спешке пытается сбежать.

Он явно был не рад мне. Я осторожно подошёл к нему и начал умываться, изгоняя убийственный запах изо рта. Умывшись, я как можно быстрее вернулся к хижине, дабы не тревожить ручей.

В доме до сих пор была давящая тишина, будто она хотела накричать на меня. Я ещё раз огляделся: опрокинутый стол, рядом с которым лежала сумка. Одежда раскидана по всему дому. На удивление, нетронутыми остались ружьё и книги на полке.
Делать нечего — я принялся за уборку. Первым делом я собрал всю одежду и повесил её обратно на вешалки. Поставил стол, а на него положил сумку, из которой выпал багровый кусок того нароста…

Что?..

В воздухе повисла тянущаяся минута непонимания.

Откуда он тут взялся, неужели я специально положил его себе в сумку? Ничего не могу вспомнить.

Может быть виновником моей усталости и беспамятства стал этот багровый трюфель? Загипнотизировал меня, чтобы я взял его кусочек с собой и съел?..
 
Нет, что за бред. Я приписываю какому-то наросту сверхъестественные качества!
Пятясь назад, я в спешке вышел из дома. Надо заняться брёвнами…

Сквозь напуганные луче, я дошёл до сарая, рядом с которым стояли санки, разгрузил их и принялся рубить чураки на дрова. Закончив, я рассортировал их в сарае и почувствовал приятную дрожь, день начал принимать приятный окрас…

Голодный желудок дал о себе знать. Я быстро развёл небольшой костёр.
Теперь нужно взять посуду и оставшиеся продукты из дома, а там чёртов трюфель… Ладно, была не была.

Едва я открыл дверь, как сразу почувствовалось господство гадского трюфеля. Он расположился посередине стола, наблюдая за каждым моим шагом, пытался притянуть меня к себе. Сопротивляясь изо всех сил, я как можно быстрее взял всё необходимое и выбежал на улицу.

На завтрак я сварил себе рагу из вчерашнего мяса и завалявшихся овощей. Несмотря на голодный желудок, было сложно заставить себя съесть это. Всё-таки пару ложек проглотить удалось, после чего на меня снова напала тянущая ко дну усталость.
Да что же это такое?..

Она была не такой силы, как вчера, но этого было достаточно, чтобы лечь в позу эмбриона.

Нет, всё-таки в этом как-то замешан клятый кусочек багрового нароста, я уверен в этом. В деревне неподалёку живёт мой старый знакомый — участковый врач, надо прийти к нему на приём и, возможно, его заинтересует этот нарост. Я вернулся в дом, положил вс; нужное в сумку, закинул её через плечо и отправился в деревню.
На пути в деревню я встречал всё меньше и меньше снега, а солнечные лучи становились спокойнее. Дискомфорт сходил на нет. Скоро и у леса весь снег растает, а значит можно будет начать сеять. Размышляя о ближайшем будущем, моё лицо расплылось в лёгкой улыбке, а я уже совсем успокоился.

Как только я дошел до первых домов в деревне, на меня новой волной хлынул раздирающий душу дискомфорт. Из окон на меня глядели жители. У всех них был взгляд загнанного зверя, готовый вот-вот напасть. Что это с ними? Отчего такой пристальный взгляд на мне? Буквально из каждого окна дома. Удивительно, но на улице не было ни души, кроме той давящей тишины, все люди спрятались по домам, словно сейчас начнётся буря. До дома А;лана оставалось совсем немного, надо потерпеть.

Подойдя к дому своего товарища, мне стало чуточку спокойнее. Его внешний вид в корне отличался от остальных деревенских: он был более ухоженным, на пороге лежал коврик с надписью “Welcome!”, а рядом с дверью висел график работы и медицинский крест, к тому же из его окон в меня никто не вглядывался тем одичалым взглядом… Из дома доносился запах свежезаваренного кофе.

Ах… какой аромат! Такой тёплый и нежный, это то, что мне надо. Так и чувствуется на языке.

Ещё какое-то время я постоял у порога дома и вдыхал свежий аромат кофе, боясь упустить его. Не помню, сколько я так простоял, но когда очнулся, открыл дверь и вошёл внутрь.

В доме аромат кофе усилился, а с кухни послышались шаги — пришёл мой товарищ, А;лан. Его пенсне, добрый взгляд и чеховская бородка сильно располагали к нему. Едва завидев меня, он спокойно улыбнулся, приветствуя меня:

— Гарет! — он широко обнял меня, от него также пахло тем кофе. Отпустив, А;лан взглянул на меня. — Какими судьбами?

На душе сразу стало спокойнее, лицо расплылось в сияющей улыбке, а вся тревога прошла, словно гора с плеч.

— Что-то последнее время паршиво себя чувствую. Вот и пришёл на осмотр, да и просто посидеть, попить кофе в хорошей компании

— Раз так, то первым делом осмотр, а потом кофе. Иди за мной. — он сказал это дружелюбно, с ноткой серьёзности, и повёл меня за собой, через картины, сделанные на заказ и коллекцией бабочек.

 — Располагайся. — сказал он, как только мы вошли в кабинет.
 
Плюхнувшись в кресло, я обратил внимание как по всему кабинету от письменного стола разливался теплый свет ламп. Больше всего он окрашивал на громадную библиотеку, состоящую не только из врачебных трудов, но ещё и из художественной литературы. А запах большинства книг смешивался в единое целое, давая приятное чувство ностальгии.

Свет одной лампы не смог в идеале отобразить всё её величие, но этого хватило, чтобы снова привести меня в восторг.
 
А;лан, по-врачебному поправив пенсне на своей переносице, начал со мной разговор уже с видимым профессионализмом:

— На что жалуешься?

Я немного подождал, чтобы собраться с мыслями, а затем начал:

— Вчера я обнаружил в лесу, странный нарост на дереве. Он был шарообразной
формы, багрового цвета. Очень похож на трюфель.

Мой голос начал слегка вздрагивать. Продолжить было тяжело, не мог подобрать подходящих слов.

Немного помявшись, я продолжил:

—Я, конечно, срубил его, а затем осмотрел дерево, но следов нароста не было. После чего всё было как в тумане… На меня набросилась звериная усталость, я еле стоял на ногах, а мой разум находился в небытие. Помню лишь как вернулся и без сил упал на кровать, а затем уснул…

Мой голос начал сбиваться.

Почему мне так тяжело говорить?

А;лан, в свою очередь, продолжал внимательно меня слушать. Его взгляд становился тяжёлым, он терял добродушие и наполнялся какой-то нервозностью.

Я всё ещё мялся, не мог подобрать нужных слов. Вскоре слова полились из моих уст.

— Сегодня утром… происходили странные вещи. В доме царил хаос. Голова адски разрывалась. Окружение давило, на меня с такой силой, будто оно ненавидит меня.
А потом … я обнаружил трюфель у себя на столе.

А;лан тут же насторожился, его взгляд стал невыносимым. Он просверливал во мне дыру.

— Всё это время, он пытался меня загипнотизировать, притянуть к себе, чтобы я его съел.

Пока я это вспоминал, из моего рта начала течь слюна. Даже тогда я желал съесть его.

— Я предполагаю, что этот мерзкий нарост выделяет некий токсин, который овладевает разумом человека…

После сказанного, всё моё тело пробило дикой дрожью. Всё что я мог делать — потирать руки.

А;лан сидел некоторое время молча и размышлял над сказанным. К моему удивлению, на его лице проскользнула  тень недоверия:

— Твой упадок сил и беспамятство могут быть следствием твоего труда в лесу. Ты много работаешь, почти не отдыхая, оттого и усталость. Выдели себе время для отдыха. А что касается трюфеля, то твоё предположение интересно, но я сомневаюсь, что в нашей долине есть такие паразиты.

Чёрт… Что он несёт? Почему же он мне не верит? Это не может быть просто байкой. Я говорю ему правду, как он может ставить её под сомнение?!

Тут я вспомнил, что нарост лежал у меня в сумке. В волнениях, я неуклюже достал оттуда багровый кусочек, отдающий пульсацией:

— Вот он, посмотри на него!

Едва завидев его, у А;лана начала прорисовываться надутая вена на шее. Он окинул нарост нервозным взглядом, а затем начал оборванным голосом:

— Выглядит интересно… не против, если я оставлю его у себя, чтобы внимательнее его осмотреть? — А;лан стал гипнотизирующе всматриваться в меня, чтобы я оставил трюфель у него.

— Конечно. — забитым голосом вырвалось из меня

— Отлично. — с лёгким ликованием отозвался А;лан. — Сейчас, схожу только за пробиркой.

После чего он ушёл, оставив меня один на один с трюфелем.

Вот и всё… Этот отвратительный нарост больше не будет меня преследовать и излучать свою бездонную ауру, соблазняя меня вкусить этот плод…

И всё-таки… Неужто я так и не узнаю, что за ним стоит?

Я ещё раз осмотрел трюфель.

Его пульсирующая корка была покрыта сочным багровым оттенком, оставляя на кончике языка вкус дикой малины. У себя в мыслях я представлял, как он нежно растворяется у меня во рту, оставляя нежный сок.

Слюна капнула мне на ботинок.

Непозволительно просто взять и оставить здесь этот деликатес, не вкусив его!

Я мигом выхватил из сумки складной нож, отрезал небольшой ломать трюфеля и, в предвкушении наслаждения, сунул её в рот. Стоило мне лишь немножко прожевать его — я почувствовал поступающую ко рту рвоту. Она буквально сжигала всё на своём пути, не оставляя ничего живого. Я сразу выплюнул всё содержимое, но было уже поздно.

Силы покинули мо; тело и я ощутил жуткий озноб. Мне было необходимо что-то сделать, но я понятия не имел что именно. Мои кости будто шипами протыкали все органы. Было сильное желание сорвать с себя кожу и вырвать все внутренности. Будто этого было мало, моя голова начала бить в набат. Велик был соблазн с разбегу разбить себе голову об стену.
 
Я повалился на пол, держась за горло, и пытался кричать, но ничего не вышло из-за медленно приближающейся рвоты. Она прожгла мне весь рот, после чего боль стихла. Всё от чего я умирал, практически исчезло, осталась лишь головная боль и тяжёлое дыхание.

Что это за ужас только что был?! Неужели столь визуально приятный кусок, заставляющий жадно пускать слюни, способен быть настолько омерзительным и болезненным?.. Хотя чего я ожидал от нароста?

Может А;лан всё-таки прав: я перетрудился и мне правда стоит отдохнуть?
Придя в себя окончательно, я с небольшим трудом поднялся на ноги и тут же заметил отвратительный нарост на столе. Он потерял всю привлекательность, от него осталась лишь гниль, развивающаяся по всей комнате. На мгновение мне показалось, что он злорадно улыбался.

Нарост стал мне омерзителен. Вместе с ним преобразился и кабинет А;лана: пропали тёплые лучи, остался лишь холод, давящий своим присутствием со всех сторон. Большая библиотека больше не вызывала столь большого восторга, от неё остался лишь смрад старых страниц, нагнетающих разум.

— Чего задумался? — беззвучно вошедший А;лан привёл меня обратно в мысли. В нём тоже что-то изменилось: его голос перестал отдавать теплом, вместо этого он говорил со злой серьёзностью.

Теперь чеховская бородка казалась пугающей и неприятной глазу. А через его пенсне виднелся острый, холодный, взгляд, как у Люцифера, анализирующий мою душу.

Что случилось?

Почему после того, как я съел этот мерзкий нарост, всё идёт верх-дном?! Где та тёплая атмосфера, царившая несколько минут назад? Где тот располагающий к себе А;лан?

Почему всё вокруг на меня так давит?

По моему телу вновь пробежала та умопомрачительная боль. Я схватил себя за голову и пытался собраться с мыслями.

— Гарет. — твердым голосом сказал А;лан. У него будто кончалось терпение. Он явно не был мне рад, но с чего бы такое резкое изменение настроения?

Нет, я не могу тут больше находиться!

Головная боль начала медленно наступать. Я сжал свою голову, будто пытался усмирить себя

— Да к чёрту! —прокричал я и выбежал из его дома на всех порах.

С небольшими хлопотами, миновав его коридор, я выбрался на улицу и, не останавливаясь ни на шаг, побежал дальше. Я старался не оглядываться по сторонам, дабы не ощущать того ужаса, преследовавшего меня, но это не помогало.

Пока я бежал, моё тело поглотила бушующая мерзость окружения, вдобавок к нему почувствовалось давление, пытавшееся раздавить мои кости вдребезги и втоптать меня в землю.

Вчера было всё нормально, пока я не встретил эту отвратительную опухоль! Надо как можно скорее добежать до хижины, там не будет этого ужаса, а значит я буду в безопасности и давки быть не должно.

Дойдя до порога родненькой хижины, я почувствовал облегчение. Мне удалось сбежать.

В доме царил волнующий холод. Я скинул сумку на стол и пошёл за дровами в сарай. Там меня накрыл парализующий озноб: все наколотые мною дрова, были покрыты тем багровым наростом, вдоль всего слоя древесины.

Как же такое могло произойти?..

У дерева, которое я срубил, не было ничего, что предвещало об этом паразите. К тому же, эта зараза, каким-то чудом сумела распространиться до старых дров.

Стоп.

Если эта опухоль сумела пробиться к незаражённым дровам, значит она может распространяться по всему лесу и как было уже не будет…

Чёрт, чёрт, чёрт!

Это место было таким хорошим, почему вдруг всё рушится? Из-за чего появились такие изменения?!

Что же будет дальше?

Чем дольше я об этом размышлял, тем сильнее меня пробирал давящий ужас, который медленно проходил в чертоги моего существа. Движимый этим, я собрал все доски, которые были у меня в сарае, и скинул их в одну кучу.

Пошарив по карманам, я достал коробок спичек — это была единственная вещь, которая радовала меня, словно бриллиант. Все эти спички, выстроенные солдатиком, готовые выполнить  мой каприз. Я поджог одну из них и закинул в кучу, а затем ещё, ещё и ещё, до тех пор, пока пламя не разгорелось так сильно, что весь мой озноб не ушёл вместе с былым ужасом, оставив лишь небольшой осадок. Это грело душу.

Всё это время я стоял у костра, не обращая внимания ни на что. Не могло быть ничего лучше, чем горящие дрова, несущие запах чистой сладости. Из медитативного состояния я вышел лишь, когда он потух и время давно перевалило за полночь.
Довольный собой я пошёл к себе в хижину. Подходя к её облупленным доскам, чувствовалась её тревога. Она пыталась что-то сказать, но мне было всё равно.
Ранее царивший в ней холод, почти иссяк, потому что я был сильней его. На душе стала проявляться радость, ведь у меня получилось искоренить нарост, а значит я победил.

На тумбочке у кровати, я нашёл керосиновую лампу, которую зажёг. Из неё, на удивление, излучались ледяные лучи.

Что происходит? Почему они до сих пор борются со мной?

На левой руке прошёлся какой-то гадкий зуд. Я, всё ещё преисполняясь радостью, постарался не обращать на это внимание.

Повесив лампу на крюк, я неторопливо скинул верхнюю одежду, взял с верхней полки сборник стихотворений современной поэзии. Едва мне стоило лечь в постель, то сразу почувствовался тот же бушующий холод, что и перед входом в хижину. Она пыталась мне что-то сказать, это вызывало лёгкое волнение.

В попытках отвлечься, я взял сборник левой рукой, на которой был мерзкий зуд, и в холодном свете лампы, я увидел тот самый багровый нарост нагло расположившийся на моей лучевой кости. Сейчас его вид слегка отличался. Он не гнил, а расцветал, слегка пульсируя. Былой зуд плавно и мучительно переходил в нагнетающий ужас.
 Я не понимаю… Как эта погань добралась до меня, что произошло?

 Пока убивающий озноб не настиг меня окончательно, я вскочил с кровати — вынул из сумки складной нож. В панике, прикладывая все свои усилия, я пытался срезать этого паразита. Сначала дело пошло на ура, нож плыл по нему, но вскоре он начал застревать в этой мерзости так, что едва не отлетел мне в плечо. Нарост покрывал мою руку новым слоем, и мои попытки срезать его были бессмысленными. Он отравлял всё моё тело. Ужас покрыл меня с такой силой, что вновь покрыл мои кости шипами, раздирающие меня изнутри.

Мозг с трудом переносил этот кошмар. Он настолько начал ощущать тошноту состояния, что пытался разнестись прямо у меня в черепе.

Я воспользовался теми силами, что у меня остались и, благодаря этому, мне удалось подойти к полке с различными травами, выхватил первые попавшиеся и нанёс их на руку. Больше тело мне не подчинялось, мне оставалось лишь рухнуть на кровать.

Я кое-как укрылся под одеялом и попытался уснуть, но всё тщетно. Ощущалась лишь дремучая боль, причиняющая страдания всему телу. Вариант самоубийства казался мне привлекательнее с каждой новой мыслью.

Не помню сколько я пролежал в кровати, но всё это время мне не удалось сомкнуть глаза. Оставалось лишь лежать в небывалой дикости.

Атмосфера в хижине была гнетущей: всю хижину снова заполонила та тишина. Она нагло заявляла о своём существовании.

Внезапно, дверь отворилась. Ко мне в гости вошла какая-то тень. Она громко стучала по полу, не пытаясь скрыть своё присутствие. Я слышал, как это нечто подошло к моему столу и, встав рядом с ним, начало прожигать меня взглядом, упрекая меня в чём-то.

Этот тяжёлый, пронзительный взгляд добавлял к моему состоянию особую специю. В какой-то момент сильный поток крови прильнул к моей голове, и меня наполнило яростное желание убить это существо.

С чего вдруг, это животное посмело вломиться в мои владения и показывать своё недовольство?!

Я выпрыгнул с кровати и тут же услышал, как оно впопыхах убежало прочь, оставив дверь открытой, благодаря чему в хижину зашёл нежный лунный свет, вытягивая меня на улицу, и в то же время отталкивающий ледяной ветер, слегка усиливая дробление моего тела. К его несчастью меня было уже не остановить. В пламенной ярости я накинул на себя одежду и выбежал, прихватив с собой ружьё, в необъятный мрак.
Под светом луны, я увидел следы похожие на оленя. Они шли к ручью. Вспоминая прошлый опыт, мне до ужаса не хотелось идти туда. Мрак в хижине начал тянуть меня обратно.

Ну уж нет, я доведу дело до конца, как всегда.

Я пошёл к ручью. К своему сожалению, там мне не удалось никого обнаружить, кроме безразличного течения, покрытой лунным светом. Я присел на корточки и набрал в ладоши освежающую водицу, слегка хлебнув её, тут же почувствовал, как она целебно пробежалась по моему телу, восстанавливая все трещины. Ещё какое-то время я стоял у ручья, наслаждаясь послевкусием.

Скоро все проблемы будут решены и всё встанет на свои места.

Придя в себя, я задрал голову. Небо сменило холодную пелену ночи на багровый оттенок жаркого дня.

Это знак. Пора.

Следы оленя вели в чащу леса. Зайдя туда, меня встретил удушающий запах, изгоняющий из лесного царства. Внутренний ужас ударил во мне новой волной. С каждым шагом было всё тяжелее двигаться. Где-то вдалеке я услышал приближающееся хоровое чтение стиха. Даже с такого расстояния я смог услышать то, насколько чтение было слаженным, голоса накладывались друг на друга, образуя единство. Любопытство взяло вверх, и я остановился, чтобы разобраться чей это стих. Но это было ошибкой: казавшаяся услада заставляла мою душу биться в конвульсиях, передавая импульс остальному телу. Дальше передвигаться по лесу было очень тяжело.

Пройдя сквозь гущу леса, я увидел эту парнокопытную тварь. Багровые лучи падали прямо вокруг нас, образуя большой круг.

В процессе того, как я целился ему в голову, он сумел меня обнаружить и обратился в бегство. Но моя реакция была быстрее. Я спустил курок ружья, из которого вылетела пронзительная пуля, впившаяся ему в бедро. Это повалило его на землю. Подбежав к нему, я с лёгким наслаждением прижал его тело ногой, пока он изо всех сил пытался встать. Это вызвало во мне какое-то превосходство, и я с явным экстазом сказал ему:

— Наконец-то, я поймал тебя!

После этих слов, олень притих. Сдерживая смешок, он ответил мне моим же голосом, инфернально исказив его:

— Поймал меня?! не в его силах было сдерживать тот адский смех, который выходил из его морды. — Человек, не в состоянии поймать самого же себя, никогда не поймает никого и ничего в этой жизни! — С ядовитой пронзительностью выпалил он и продолжил утопать в своём смехе.

Эти слова… Они вернули меня обратно в тот озноб. Думать о чём-то стало просто невыносимо. Мой разум словно находился в вечном кошмаре, из-за чего невозможно было наблюдать за окружением.

Как только я привык к боли мне удалось увидеть, как меня, вместе с демонически смеющимся оленем, окружили те самые люди, участвующие в хороводе. С трудом вглядевшись в них, я увидел своих родителей, брата и самых близких мне друзей, которые остались жить в цивилизации. Они ходили, держась за руки, и со жгучим презрением ко мне читали стих. Теперь я смог разобрать, кого они читали. Это был импонирующий мне поэт — Артём Кьерецкий:

“Скажи, Господь, куда бежать?
От правды ведь мне не сбежать.
Кругом давящие смешки,
Напоминающие про грешки.

Не сумасшедший я, поймите!
Хочу лишь правду вам сказать,
А вы мне – «Лжец!» в ответ кричите.
Зачем терпеть и продолжать?

В лесу не станут пожирать…
Тут только звери и метели,
Начну за всеми наблюдать.
И пролетели так недели.

Но вот как моровой поверья,
Меня и звери начали бранить.
И тут постигла мерзость человечья.
Скажи, Великий, как мне быть!

Я всё бегу и всех терплю,
Как жить, когда устал страдать,
В кошмарах смертных лишь воплю.
Скажи, Господь, куда бежать?

Скажи, Господь… Тебя тут нет,
Лишь ветер воет мне в ответ.”

Они продолжали читать его раз за разом, с еле заметной передышкой. Мне оставалось лишь в ужасе слушать всю эту бесовщину.

Нет! Нет! Так не должно было получится! Я не понимаю почему так вышло?!
Из дрожащих рук выпало ружье. Ими я ухватился за голову и сжал её, надеясь на то, что она лопнет.

Этот кошмар не может продолжаться вечно!

В надежде, что всё это скоро кончится, я свернулся в позу эмбриона и стал биться в конвульсиях.

По ощущениям я пролежал так целую вечность. Собрав всю свою оставшуюся смелость, мне удалось открыть глаза.

Теперь я лежал в кровати, а из окна на меня падали яркие, безразличные лучи солнца.

Это… Это был всего лишь сон. Чёрт подери, лучше бы я умер...
Всё что мне оставалось, так это тяжело дышать и смотреть мутным взглядом в пустоту.

Этот сон было невозможно забыть. Он остался где-то внутри моего разума, прокручивался раз за разом, не желая выходить. Лучше всего запомнились слова оленя, словно клеймо: «Человек, не в состоянии поймать самого же себя, никогда не поймает никого и ничего в этой жизни!»

Это же всего лишь слова, они никак не могут быть правдой…

Так почему они так глубоко осели и пожирают меня изнутри?

Разве я тот, кто бежит от самого себя?

Эти мысли были столь обжигающими, что боль на руке от нароста гасла. То, что происходило внутри меня было чем-то необъятным. Оно распространялось со скоростью света, будто вот-вот вырвется наружу.
 
Да почему же это происходит именно со мной?

Как же я устал от этого…

Я не был прикован к постели как тогда. Нет. У меня были силы встать и идти заниматься делами, но мне было абсолютно плевать на всё, кроме того сна.
Так я пролежал всё утро, безмолвно глядя в потолок. Иногда взгляд бесцельно бродил по всему дому. И вдруг, он случайно нарвался на тот самый сборник стихотворений. В голове тут же пролетел тот стих, бросая меня в дикую дрожь, и лица самых близких мне людей.

А… вот ещё в чём дело. Не только в словах оленя, но и в том, что дорогие мне люди с нескрываемым презрением читали стих Кьерецкого.

Чем же оно вызвано? Не могу этого понять. Разве я это чем-то заслужил?
В моей памяти случайно проскользнуло четверостишие из того стихотворения:

“В лесу не станут пожирать…
Тут только звери и метели,
Начну за всеми наблюдать.
И пролетели так недели.”

И тут я начал вспоминать из-за чего перебрался жить в этот лес.

Это случилось год назад. Тогда я ещё был студентом, учившимся в университете на лингвиста. Не могу похвастаться, что у меня была насыщенная жизнь. Учёба давалась мне хорошо. Порой было сложно заставить себя что-то делать. Чаще всего ленился и утопал в долгах, из-за которых я бывал на грани отчисления.

Поддерживал отношения с друзьями. Их было немного, но это были самые верные и добрые люди, которых я встречал. Мы часто проводили время друг с другом, нам нравилась наша компания.

С родителями я состоял в хороших отношениях: они окружили меня заботой и любовью, поддерживали если было тяжело и всегда были рядом. Я ощущал эту теплоту и старался отвечать им тем же. У меня была хорошая жизнь, от которой дурак бы отказался…

Воспоминания никак не заканчивались, они хлынули на меня волной.

У меня было безобидное увлечение: зачитываться романами и изучать их от корки до корки, выделяя главные мысли. Можно было часто увидеть как я, при свете лампы, нежно потягиваю ароматный кофе и читаю очередную книжку. Моим фаворитом была философия. Мне очень нравилось читать такую литературу, принимать оттуда мысли и, несильно обдумывая их, следовать им. Всё могло остановиться на этом, но, не видя своего невежества, начал считать себя умнейшим. Из-за это я часто спорил со всеми, выговаривал человеку всё что думал, выдавая это за правду, которой надо следовать. Меня не волновала ни аргументация собеседника, ни мои выбросы — я считал себя истинным правдоискателем. Это и стало моей отправной точкой.

Воспоминания стали для меня невыносимыми, я попытался отвлечься — встать с кровати и заняться хоть какими-то делами, но они не собирались останавливаться. Будто прорвалась старая дамба и случилось сильнейшее наводнение, разрушающая всё на своём пути.

В основном, я спорил со всеми в своём городке, где каждый друг друга знал. Однажды это достигла апогея, настолько, что местные жители объявили меня сумасшедшим и пытались положить в психбольницу. После этого меня одолел кошмар. Я боялся выйти из дома один, а если и делал это, то рисковал не вернуться вовсе. Социальное давление окружило меня со всех сторон, дышать становилось невыносимо трудно, свободного пространства не было. На меня везде тыкали пальцем, за мои, необдуманные мысли и идеи, противоречащие друг другу.

“Смотрите, это же местный дурачок!»” — кричали они.

Ладно, если бы это коснулось только меня, но я и своих близких подставил под удар — будь то родители или мои друзья. Стоило оказаться им на улице, то народ награждал их косыми взглядами, перешёптываниями за спиной и осуждениями. Они были недовольны тем, какой балаган я устроил, ругали меня, показывали своё разочарование. Но всё же, это были единственные люди, которые не отвернулись от меня, несмотря на боль, что я им причинил, они всячески пытались помочь решить эту ситуацию, помочь измениться мне самому, а я… я…

Тяжело! Как же тяжело это вспоминать…

Я не захотел меняться, а лишь слегка скрыл своё самое худшее и сбежал… Сбежал в деревушку, в который я бывал очень давно. В ней было всё как во сне: сказочный лес, дающий усладу жизни. Медитативно растущая сирень, делающая воздух более нежным и насыщенным. А ещё, там были люди, мало что знающие обо мне.
Все эти факторы из прошлого показались мне идеалом. Они соблазняли меня, ну и я, наплевав на всё сбежал туда, в надежде на то, что там меня примут как родного. Я поселился в старой хижине лесника и продолжил свою жизнь с «настоящей правдой», не задумываясь о том, чего лишился…

Меня до сих пор поражает то, как быстро мне удалось стереть всё это из своей памяти.

Я не спеша встал с кровати и потерявшимся взглядом смотрел в окно, пристально вглядываясь на тающий снег.

Подумать только!..

Мне казалось, что я чёртов гений, познавший жизнь, не прожив её. Пытался всем что-то доказать, но, когда столкнулся с жестокой правдой, решил от неё сбежать, а вместе с тем и от себя самого.

Я бежал не оглядываясь, даже вперёд не смотрел, лишь бы как можно быстрее убежать, но в итоге врезался в громадную стену, после чего правда крепко схватила меня и утянула в бездну.

Едва оторвавшись от окна, я принялся осматривать хижину. Былая сказка ушла, даже та давящая тишина покинула меня. В доме остался лишь я и суровая мерзость. Все вещи стали смотреть на меня со злорадством полным презрения. Они даже не скрывали этого, они смеялись надо мной, что я, бегущий от всего, наконец-то упал и переломал свои ноги.

Ах, эта омерзительные насмешки! Как же они бесят:

“Гарет, Гарет, ты дурак,
А ещё, трусливый гад!”

Эти гнилые обманщики знали, как изначально обстоят дела, но продолжили молчать, играя со мной в игру, да как они посмели?!. Мерзкие исчадия!

Во мне бурлила слепая ярость. Я стал тяжело дышать, всё тело тряслось из стороны в сторону, а глаза будто налились кровью. Благодаря моим стараниям весь дом пустился в хаос. Я крушил всё что видел. Выкинул в окно стол, на котором раньше лежал нарост, с такой силой, что большая часть осколков полетела мне в лицо, украсив его множеством царапин. Они меня не остановили. Все книги на полках были разорваны в клочья, ни одна не уцелела. Ярость спала с меня только тогда, когда я разгромил почти весь дом. Лишь некоторые вещи остались целыми. Тяжёлое дыхание никак не уходило, мне казалось, что я сейчас задохнусь.

Всё лицо закипало, но это меркло по сравнению с наростом, боль которого усиливалась. Смотря на него, лёгкая тревога полностью затмила былую ярость.
Что же делать? Даже после всего что было, он не оставляет меня в покое.
Проклятье!

Может у А;лана всё-таки найдётся способ мне помочь. Он уже должен был хоть немного изучить нарост.

С этой мыслью я быстрым шагом направился к деревне. Атмосфера на улице слегка отличалось, от той, что было в хижине: я чётко ощущал существование окружающей меня природы, но она не смотрела на меня, ему было плевать на меня, отчего становилось пусто. И такой была вся дорога.

По приходу в деревню, на улице снова не было ни души, но вместе с этим пропали и одичалые взгляды жильцов. Была такая тишина, будто все здешние люди вымерли. В непонимании я пошёл дальше, оглядываясь на своём пути, в надежде, что я здесь не один. Даже издалека, подходя к дому А;лана, я обратил внимание на кардинальные изменения: сорван медицинский крест, в ступеньках у двери была дыра, а из открытого окна шёл отвратительный запашок, прогоняя меня прочь. С большим усилием мне стоило подойти к дому и открыть его дверь.
 
Внутри дома царил хаос: перевернутый шкаф, разгромленные зеркала, на пару с окнами. Этот дом стал совсем другим местом. Вместо кофе в ноздри бил убивающий запах, но я никак не мог понять, что именно это было.

 — А;лан!

Прокричал я, но ответа так и не последовало. Я подошёл к двери его кабинета, около неё лежало разбитое пенсне.

С ним что-то случилось.

Эту громоздкую дверь мне не хотелось открывать больше всего. За ней находится нечто страшное, готовое съесть меня живьём. Немного поколебавшись, я открыл дверь.

Теперь мне всё стало ясно — это был запах гниющей плоти.

А;лан, уже без своей чеховской бородки, лежал у сломанного письменного стола, в его руке лежал револьвер, а на лице застыла гримаса страха, вперемешку с эйфорией. Вокруг него были раскиданы вырванные листы из книг, стеллажи были разрушены вдребезги.

Я не мог поверить своим глазам. Мне до последнего не хотелось в это верить.
Наклонившись над телом А;лана, мой взгляд упал на его руку, на ней был тот же самый нарост, что и на моём предплечье.

Он его съел, а зараза распространилась по нему, сомнений нет…

И снова невиданный страх пробрал меня до костей. Он взял меня под контроль, пока я смотрел на бездыханное тело своего друга, а оно глядело на меня, той самой гримасой, прямо мне в глаза, пытаясь что-то сказать, но слова уже давно рассеялись.

—Что ты натворил, А;лан?!

 Крик раздался на весь дом, я в панике схватился за голову и бродил кругами по кабинету, спотыкаясь о раскиданные вещи.

—Неужто ты тот, кто под напором страданий выбрал бы такой путь?!

Но А;лан мне не отвечал. Он всего лишь глядел сквозь меня, наслаждаясь своим решением, мне казалось, что в нём был страх, он до сих пор есть, но боюсь, что это была не единственная эмоция.

—Где же твоя знаменитая чеховская бородка, добродушный взгляд, или это был всего лишь образ?

Я пал на колени и смотрел на то, как единственный лучик надежды уходит.

В одно мгновение с его лица пропали все эмоции, оно стало пустым, как и тело. Будто до этого момента, он, будучи мёртвым, держал всё это и ждал меня, чтобы что-то сказать… А я смотрел на него, стоя на коленях. Спустя некоторое время, мне наконец-то удалось встать, а затем вышел на улицу.

Состояние природы никак не изменилось. Я до сих пор чувствовал существование вещей, здесь, рядом со мной, но им было всё также безразлично, а мне… я не знаю.
Вобрав в свою грудь свежий воздух, я почувствовал, как нарост будто стал распространяться. Он полностью занял мою лучевую кость, разжигая новую боль. Я ощущал её всем своим нутром, но восприятие было совершенно другим. Мне уже стало плевать на этот нарост, боль и безразличное окружение.

Внутри меня бушевала мерзость, она преследовала меня из самой хижины, а затем ловко присела мне на плечи в доме А;лана, когда я потерял бдительность.
Раз тот, кто испускал лучи надежды и никогда не стоял на месте, выбрал такой путь, значит всё потеряно.

С этими мыслями я дошёл до своей хижины. О её внутреннем состоянии говорило лишь разбитое вдребезги окно, но в остальном, она никак не изменилась, всё также стоит и продолжает жить, внушая мне свой размер. Лишь переступив порог и войдя внутрь двери, можно увидеть какой ужас в ней творится — всё разрушено и в этом виноват только я.

Я сел на слегка потрёпанную кровать, чтобы ещё раз подумать над случившимся. А;лан никак не уходил из моей головы.

Почему он так поступил? На него возлагались такие надежды…

На глазах стали наворачиваться слёзы.

Если такой человек поступил так, значит это единственное верное решение!

Встав с кровати, я подошёл к стене, на которой висела одна из немногих уцелевших вещей — охотничье ружьё. Вместе с ним я сел на кровать. Упершись прикладом в пол, я направил ствол под свой подбородок и с небольшим старанием правильно подобрал угол, дабы пуля попала прямо в мозг, и я не стал инвалидом.
 
Моя левая рука вот-вот готова нажать на курок, правая держит ствол. Напоследок я устремил свой взгляд в окно, показывающее мне чисто розовый закат.

Давно я такого не видел. Будто после бури пришло полное умиротворение.
Как же это красиво, жаль, что вот-вот закончится…

Так, стоп.

Если я спущу курок, не будет ли это означать, что подтверждаю свою трусость и всё ещё пытаюсь убежать от себя и от настоящей правды, которая уже настигла меня? Разве я не могу найти другой выход?

Немного просидев с ружьём в обнимку, я убрал его от подбородка и положил на колени.

Если А;лан избрал такой путь, значит это лишь его выбор, над которым он размышлял и пришёл к соответствующему выводу. Я не вправе его осуждать и то, какой он выбрал путь. Пусть кто-нибудь другой этим займётся.

С приходом этой мысли багровый нарост на моей руке, сжигающий меня, стал утихать. Он лишь изредка покалывал меня, мимикрируя под закат.

Я откинул ружьё, сорвал свою рубашку и вышел на улицу, чтобы подышать свежим, вечерним воздухом.

Природа играла сама с собой, окрасив округ в нежно-розовый цвет. Я вдыхал этот ласковый воздух и пошёл в лес.

На своём пути я встретил медленно текущий ручей, он ничего не выражал, просто продолжал свою плавное течение. Где-то в чаще леса я встретил оленя. Едва увидев меня, он, вопреки моему ожиданию, подошёл и начал смотреть на меня, человечьими глазами. Я невольно протянул к нему свою руку, чтобы погладить — он мне позволил это сделать, и повёл меня за собой.
 
Он шёл чуть впереди, иногда оборачиваясь назад, дабы убедиться, что я иду за ним. Не знаю сколько мы так шли. Каждый мой шаг сопровождался бессознательной радостью. В конце концов, олень привёл меня на холм, на котором был отлично виден закат. Он распространялся волной, по всей долине, сливаясь с ней. Мне стало приятно, что я наконец-то могу чувствовать настоящий вкус жизни, и что у меня открылись глаза на истинную картину. Я слился с этой атмосферой. На языке мягко осел вкус дикой малины.

Олень какое-то время стоял рядом со мной, наслаждаясь моментом. Ему также удалось слиться со всей атмосферой. Мы просто сидели, забыв обо всём, и чувствовали душевный подъём.

Где-то недалеко пробегали его сородичи. Он не хотел уходить, но понимал, что должен был к ним вернуться и продолжить свой путь. Перед тем как уйти, олень посмотрел на меня с надеждой, затем ушёл своей дорогой, а я остался сидеть на холме.

Как же это красиво. Давно я такого не чувствовал…

Слегка подул лёгкий ветерок, приводя меня в сознание. Я ещё немного посидел на холме, смотря на очарование природы, а затем поднялся.

Надо вернуться туда, откуда сбежал ранее и решить всё проблемы. Больше я не сбегу.