Стекловата

   Конец короткого лета. В сумерках душного августовского вечера в багряных отблесках догорает закат, а мы все сидим, кто на чём, вблизи небольшого дымящего костра, запах которого щекочет ноздри своим пряным ароматом. Нас окружают тёмные силуэты низкорослых деревьев, которые изредка озаряют алые всполохи неровного пламени. Это порождает дивную иллюзию таинственной пляски теней. Невдалеке, позади, пролегает неглубокий овраг, со дна которого истекает млечная пелена тумана. Отсюда и далее, уже простираются поля и перелески, и здесь заканчивается трёхэтажная застройка нашего маленького рабочего посёлка.

Рядом со мной, кто ближе, кто дальше, сидят мои дворовые друзья-товарищи. Я вижу из сумрака, как отблески мерцающего огня отражаются в блеске их глаз. Нас тут семь или восемь парней разных возрастов, которых объединяет главным образом то, что все мы давно проживаем поблизости друг от друга, в этих мрачных, почерневших от времени деревянных бараках.

Слышны приглушённые звуки расстроенной гитары, и кто-то из старших, неумело аккомпанируя сам себе, пытается петь, что-то о наивной любви дворового хулигана.

Над нами простирается необъятное, глубоко бездонное небо, во всю свою немыслимую ширь. Сейчас оно густого, тёмно-лилового цвета, и на нём уже проступили, зажглись первые, самые яркие звёзды. Искры от горящего костра, взлетая, устремляются им навстречу. Мы молчим, и каждый из нас думает сейчас, конечно, о чём-то своём, но общая невысказанная атмосфера нашего здешнего присутствия, исполнена непередаваемого комплекса ощущений братского единения с ничтожным привкусом ничем не обусловленной щемящей тоски и мнимой сиротской потерянности.

Слушая приглушённый дребезг гитарных струн, зачарованно провожая взором полёт гаснущих во тьме искр, я тоже, один из этого дворового братства, находясь под флёром собственных размышлений, думаю почему-то о том, что вот-вот, скоро с окончанием лета вновь начнутся школьные классы. И то, что для меня этот учебный год будет выпускным, и надо бы конечно подумать о том, куда поступать для дальнейшего обучения.
Собственно, никаких конкретных предпочтений в отношении выбора будущей профессии я до сих пор не имею, кроме того единственного, пока ещё не вполне осознанного желания уехать из этих мест навсегда, и лучше куда-нибудь подальше. Мать время от времени побуждает меня поступать, то в городской техникум, то в училище при заводе, мотивируя это тем, что так будет практично, а это многое упрощает. Она вполне резонно говорит о том, что в армию в этом случае возьмут не сразу после окончания десятилетки, а с отсрочкой. И вообще, человеку с нужной специальностью всегда и везде проще устраиваться, потому, что в нём будут нуждаться. Она конечно права, но разве мог я тогда оценить правоту её слов? Наверное, неосознанно, под предлогом поступления в какой-нибудь далёкий ВУЗ, мне представлялось возможным, напротив, уехать куда-нибудь подальше, уйти, высвободиться из под надоевшей родительской опеки. Но это вовсе не было каким-то моим осознанным выбором. Тогда я был ещё тем, кого принято снисходительно называть романтик, а по сути, - не определившийся человек. Молодой человек, всегда и везде, в отсутствии, какого бы то ни было жизненного плана, вопреки собственным чаяниям, вовсе не будет предоставлен самому себе, это означает только то, что выбор за него сделает сама его судьба. Но разве мог я тогда, сидя у костра в компании товарищей, мыслить такими категориями? Разумеется, - нет, и я продолжал оставаться в счастливом неведении относительно своего совсем не далёкого будущего.

Внезапно, я почувствовал лёгкий толчок в плечо. Это сосед слева передавал мне пущенную по кругу бутылку дешёвого портвейна. Я принял её, и тоже сделал несколько коротких быстрых глотков, ощутив во рту приторно-сладкий, вяжущий привкус креплёного вина. Странно, но этот вкус мне тогда вовсе не нравился, однако, отказываться было не принято. Волна согревающего тепла моментально распространилась внутри гортани, а ещё через малое время, эйфория ласковой, лёгкой поволокой накрыла сознание.               

Моя жизнь, которая и так не представлялась мне особенно сложной, тут же воспарила в грёзах в какие-то призрачные дали, где столько много всего непознанного и интересного. Где Советский Союз, - это самая лучшая и огромная страна в мире, в которой всё делается для блага её людей, и перед тобой широко простираются открытые пути-дороги. Где сами эти сильные и смелые люди смотрят в будущее вдохновенным взором, а весь иной мир представляется неопределённым и неуютным, со множеством собственных неразрешимых проблем и противоречий, да и знаком-то тебе он только как блёклое изображение вечно рябящего телевизора Рекорд с закадровым голосом Сенкевича.
На дворе семидесятые годы последней четвери двадцатого века, те самые, которые много позже назовут временем застоя, а сегодня, - это наполненная событиями жизнь молодого человека, подкреплённая чувством защищённости и уверенности в завтрашнем дне. И, лишь только, быть может, совокупная чрезмерность всех этих приятных факторов, таких как, - гарантированная работа, созданная тобой же новая семья, и рождение твоего же ребёнка, после, спокойная и обеспеченная старость, способна ничтожно понизить это радостное ощущение, дескать, всё настолько предопределено для тебя в этой жизни, и нет здесь места ни интриге, ни духу приключения.

Поразительно, насколько может заблуждаться молодой человек в своей детской наивности. Как поразительно и то, насколько быстро будет меняться его характер и в особенности внутренний мир под давлением внешних обстоятельств. Родина вскоре вручит вчерашнему выпускнику десятилетки оружие, наскоро обучив его приёмам обращения с ним, и указав в направлении врага, отправит воевать за свои интересы.

Но всё это случится к счастью не завтра. Сегодня же, сумерки августовской ночи, посиделки с дворовыми друзьями у потрескивающего костра, песни под дребезжание гитарных струн, и грёзы о будущей интересной и насыщенной событиями собственной жизни.
   
Мы возвращались в посёлок. Шли неспешно, шумной гурьбой, со смешками окриками и залихватскими посвистами. Уже миновали конечную остановку автобуса, - отсюда и до самых домов, то тут, то там, тротуар всё же освещали тусклым светом редкие фонари. Наш посёлок, - это самая дальняя городская окраина. Здесь, на отшибе, вдали от всех благ цивилизации, когда-то построили завод теплоизоляционных материалов. Сокращённо это звучало, просто как ЗТМ, - так, по крайней мере, было начертано над воротами его проходной, тогда же, поблизости, был наспех возведён и неказистый микрорайон для проживания заводчан, однако, мало кто когда-нибудь называл его так. В просторечии закрепилось другое, внятное наименование, которое, так же, распространялось и на дома, и на всех живущих теперь здесь, и поэтому нас все называют Стекловата.

Поскольку, формально мы находимся в административных границах города, тогда же сюда проложили и городской автобусный маршрут. Как раз, в это самое время прибыл его последний запоздалый рейс. Видавший многое ЛАЗ развернулся на кольце для следования в обратном направлении, пронзительно чихнув, шипя воздушным ресивером, он звонко распахнул створки своих дверей, выпуская припозднившихся пассажиров. Двое молодых людей, он и она, сошли с его подножки на пыльный асфальт и направились в сторону нашей компании. Юный кавалер, по-видимому, провожал свою даму сердца до её дома. Поскольку, от конечной автобусной остановки к баракам здесь вела единственная освещённая дорога, а сами мы ранее уже опередили их, то и разминуться с нами на пути у них никак не получалось.

Наша бойкая, шумящая компания, внезапно притихнув, тут же, не сговариваясь, обернулась в их сторону. Это был высокий, нескладный парень, явно не местный, возрастом ближе всего к старшим из нас. Оказавшись объектом нашего пристального внимания, ему пришлось поневоле сбавлять темп собственных шагов. Выражение его лица при этом, уже начинало отображать смешанную гамму едва скрываемой досады и настороженного недоумения. Его спутница, напротив, поспешила, не задерживаясь миновать наш строй. Ей никто не препятствовал, как впрочем, она всем была безразлична. Стоя за спинами других, я лишь мельком окинул её, спешно уходящую прочь, собственным взглядом.

Оставшись в одиночестве, её недавний провожатый, молча застыл, остановившись перед нами. Молчала и наша сторона. Двое старших, стоя впереди, были ближе всех из нас к забредшему бедолаге, младшие чуть поодаль. Ситуация была самая что ни на есть тривиальная, на самом деле она могла иметь множество вариантов развития, где всё в основном зависело от поведения чужака. Сейчас с ним заговорят, старшие зададут ему по сути ничего не значащие вопросы, внимательно наблюдая за его ответной реакцией. Мне, стоящему за их спинами, была хорошо видна его долговязая фигура, и по большому счёту его судьба была мне безразлична, но одновременно, что-то глубоко внутри меня неприятно зудело. Внутренний голос с досадой и злобным сарказмом как бы вопрошал его криком, - ну, и куда же ты, упёртый недоумок, сунулся не зная брода, неужели, так сильна эта твоя любовь?! Он мог бы всё обратить в банальную шутку, найди, сам тут же, нужные слова или заранее припасённые прибаутки, избери в общении лёгкий и непринуждённый стиль, который так часто выручал в подобных ситуациях любого из нас, но он, то ли, не знал их вовсе, то ли, просто растерялся от неожиданности. Кроме того, всем начинал бросаться в глаза его проступающий испуг, а это было уже чем-то сродни приговора. Ничего бы страшного здесь и сейчас с ним всё равно бы не стало, не та это была ситуация, но дорогу на Стекловату после всего случившегося он наверняка бы позабыл навсегда, такова суровая правда жизни. Сейчас, сейчас, всё это самое, тут же и произойдёт, вот-вот, случится на моих глазах. 
Но, почему же, мне так тошно и муторно на душе!? При всём том, что мне абсолютно не жалко умом этого городского недотёпу, дескать, на что тебе дана голова, которой ты сам должен всегда думать о возможных последствиях, я так не хочу сегодня, в эту тёплую августовскую ночь, как впрочем, видимо и всегда, никакого напрасного насилия. Но тщетно, я явно ощущаю то, что ситуация стремительно движется к своей неприятной логической развязке. И самое гадкое во всём этом то, что по закону дворового братства, где всегда один за всех и все за одного, мне наверняка предстоит самому принять участие в этой расправе.

Но, я же не хо-чу, слышите, я этого не же-ла-ю!

Внезапно, в следующее мгновение, дикий, нечленораздельный крик рвётся уже из меня наружу. С ним я неистово устремляюсь вперёд, расталкивая впереди стоящих, а те, включая двоих старших, в недоумении расступаются, пропуская меня.
А-а-а-а… у-у-у-у… Колян! … у-ууу-ууу… Ко-ля-н-н-н! … а, ну-у-у-у-ка…, пусти …
- ну, ты, чо?... - ты как сам?, - ору я первое то, что приходит мне тут же на ум.
Так, оказавшись непосредственно перед ним, глядя в его, выпученные от испуга глаза, сам быстро нахожу где-то внизу на ощупь его потную ладонь, и яростно трясу её своими двумя руками. При этом, мысленно заклинаю его, - ты только молчи, - стой, как стоишь молча, придурок!
К обоюдному счастью, так всё оно и происходит. Интуитивно угадав мой план, этот перепуганный болван, уже начинает как-то неловко подыгрывать мне, что в целом выглядит со стороны более-менее достоверно. Я это начинаю понимать, ощущая затылком то, что ситуация неотвратимо теплеет. Уже слышны смешки и недоумённые подтрунивания моих товарищей, похоже на то, что они приняли всё за правду. Краем глаза замечаю, как, стоящий слева от меня один из старших, прежде, какое-то время внимательно наблюдавший за нами обоими, не спеша, повернувшись, молча, двинулся прочь …