О художественной рецепции идеи двойственности

ПРОБЛЕМА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ РЕЦЕПЦИИ ИДЕИ ДВОЙСТВЕННОСТИ ЛИЧНОСТИ В НЕМЕЦКОЙ И ФРАНЦУЗСКОЙ РОМАНТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРАХ

Пристальный интерес к символике тени, призрака, духа, теме «битвы с тенью», характерный для средневекового мышления, обнаруживаем в романтической эстетике. В мифотворческом сознании романтического поэта уживалось два мира – действительный, как не истинный, и мир фантазии, «сотворенная реальность», как мир истинный, поскольку  «воображаемый мир мифа обладал часто большей жизненностью, чем мир физически данный». Так сложилась романтическая аксиома о том, что мир фантазии реальнее, чем мир действительный. Для выражения этих мыслей нужен был метафорический язык, который бы предполагал и заключал смены точек зрения, облаченные в тропы и фигуры, аллегории и символы, схваченные чувством и разумом. Этой аксиоме были подчинены и приемы поэтической стилизации и прежде всего те, что уже были разработаны и апробированы предшественниками. Но романтическая стилизация является только одним из путей осмысления культурных и иных процессов  исторической и современной действительности, в которой пристальное внимание уделяется изучению и демонстрации колорита эпох, края, традиций и иных особенностей развития разных народов и цивилизаций.

В Новое время (в западной культуре его принято называть «эпохой модерна», что вносит путаницу в риторику и нарратив русскоязычных беллетристов, смешивающих разные понятия – новой исторической эпохи, обусловленной промышленным переворотом в западных странах, и направления в литературе и искусстве к. 19 – первых десятилетий 20 вв.), у истоков которого находится романтизм, большинство утверждений были порождены «раздраженным бессознательным» (К.Г. Юнг). Но раздражение было порождено сознанием, отличным от того, что преобладало в эпоху Средневековья и изъяснялось с помощью «темных образов», языком дуальностей и аналогий, а посредством неожиданных, атипичных фантазий и идеалов, выраженных в устойчивых мифопоэтических символах и аллегориях, выполнявших функцию простой, всем понятной метафоры. Мифотворческое воображение романтиков, знакомых с идеями Канта, развивалось в результате осознания, осмысления, тщательного анализа и сравнения данных, выливаясь в отрефлексированные интерпретации, обдуманные творческие идеи, картины и образы.

Проблема романтического разочарования в собственной цельности была воплощена в образах двойника, тени, зеркального отражения, часто имеющих не только психологическую, но и социально-политическую природу. Двойничество осмысляется как реалия повседневной действительности и переносится в плоскость художественно-эстетическую. К. Гюнцель пишет: «У поэта музыканта Эрнеста Теодора Амадея Гофмана был двойник-советник королевского прусского апелляционного суда Эрнест Теодор Вильгельм Гофман» [2, с. 19]. Мотивы портрета, зеркала, двойника, «вестника иной реальности» проходят во многих произведениях той поры, воплощены  в романах и новеллах Гофмана, в сказке Г.Х. Андерсена «Тень»,  в повести А. фон  Шамиссо «Удивительная история Петера Шлемиля», в новеллах Шарля Нодье, в лирическом цикле А. де Мюссе «Ночи», в романе А. де Виньи «Стелло» и многих др.

В стихотворении Мюссе «Декабрьская ночь» происходит скольжение смысла от понятия «двойника» к другому Я, являвшемуся поэту в видениях в образе «сверстника в черном одеяньи», в рамках парадигмы «тень – брат –  мечта – призрак – друг», молчаливому и никак не проявившемуся в трудные минуты – ни в участии, ни в поддержке, ни в сострадании:

Кто ж ты? Не знаю я, но ты не ангел света:
Ни разу не пришел ты зло предупредить,
Ни разу в бедствии не подал мне совета
И молча дозволял судьбе меня губить;
В улыбке сдержанной со мной не веселился,
Утешить не умел участием своим,
За целых двадцать лет, что ты за мной влачился,
Себя ты не назвал и мне ты не открылся —
Зачем бы так робел небесный серафим? [1, с. 264–272].

В новелле Нодье «Смарра» сделана попытка проследить отношения между Лоренцо и его двойником Луцием (иррациональный образ, символ бессознательного).

В «Петере Шлемиле» Адельберт фон Шамиссо рассказывает о том, как его герой продал «человеку в сером» свою тень, получив взамен бездонный сафьяновый кошелек.  Шамиссо показывает, сколь трагичен путь осознания себя личностью. А в сказке Андерсена «Тень» (1847) рассказывается, как Тень, «темная сторона человека»,  вошла в «покои Поэзии», сияющей, как северное сияние, увидела все и узнала все, познала себя и стала человеком. «На что же были похожи эти внутренние покои? - спросил ученый. – Свежий зеленый лес? Святой храм? Или вашему взору открылось звездное небо, каким его можно видеть только с горных высей? –  Там было все!  –  сказала тень». Сюжет развивается по правилам волшебной сказки: действие происходит в неизвестной тропической стране и во вневременном плане: тень и господин меняются местами; тень становится господином, а господин – ее тенью. С помощью такой перестановки Андерсен передал глубокий философский смысл самой жизни, заключая его в символы и аллегории и оформляя, по правилам сказочного жанра, в морали. Автор обращает внимание на то, что  процесс трансформации Тени, занявшей место своего хозяина, произошел через познание Поэзии, по его мнению, главного источника духовного развития, завершающегося обретением истинной человеческой сущности.

Важно отметить отличие романтической сказки от народной. Во-первых, через лиризм романтики воссоздавали извечный конфликт между общественным мнением и поэзией, но не возвеличивая, а пародийно снижая особый поэтический темперамент, который в романтической традиции отождествляли то с пророчеством, то с безумием. Во-вторых, это решение проблемы добра и зла. Если в народной сказке неизменно торжествует добро, то в авторской сказке идея о торжестве добра как бы вывернута наизнанку:  длительное время победа оказывается на стороне зла, а добро терпит поражение.

В романе «Стелло» (1831 – 1832) А. де Виньи открыто поставит вопрос о поэзии и общественном мнении как политической проблеме и призовет к отделению жизни поэтической от политической, для чего двойник поэта Стелло, Черный Доктор, будет рекомендовать своему пациенту, страдающему мигренью и завиральными идеями: I. Оставить кесарю кесарево…  II. Свободно и одиноко осуществлять свое назначение. Следовать своей природе, оградив себя от влияния каких бы то ни было, даже самых прекрасных людских объединений... III. Избегать болезненной и переменчивой мечтательности, сбивающей разум с пути, и со всей решительностью отвращать взгляд от слишком легких предприятий деловой жизни... IV. Ни на минуту не забывать три этих образа, выбранные из тысяч, — Жильбер, Чаттертон, Андре Шенье. Если три эти юные тени всегда будут стоять перед вами, каждая из них закроет для вас одну из политических дорог, на которую вас по ошибке может занести... (пер. Ю. Корнеева).

Литература

1. Андреевский С. А. Стихотворения. 1878-1887. Изд. 2-e. CПб: Типогр. А. С. Суворина. 1898. С. 264–272.
2. Гюнцель К. Э.Т. А. Гофман. Жизнь и творчество. Письма. Высказывания. Документы. М., 1987. С 19.
3. Жужгина-Аллахвердян Т.Н. Проблемы художественной рецепции средневековой идеи двойственности в немецкой и французской романтической литературах // Фрaнцiя та Україна. ІХ Мiжнар. конф. Матеріали. Філологічні науки. Дн-вськ: Пороги, 2003. С. 292–293.
4. Шамиссо А. Удивительная история Петера Шлемиля // Избранная проза немецких романтиков: в 2-х т. Т.2. С. 112 – 167.
5. Андерсен Г.Х. Тень.
6. Виньи А. де. Избранное. М.: Искусство, 1846. С. 453 – 454.