Апокалипсис на вырост

Новый роман Михаила Елизарова «Юдоль» — это как найти на помойке старый телевизор. Он шипит, мигает, показывает что-то знакомое, но с жуткими помехами. И вот ты уже не можешь оторваться, потому что сквозь снежную пелену проглядывает твое собственное детство, собранное из кошмаров и городских легенд.

Время действия — очень условные девяностые, «последние времена». Те самые, когда телевизор был жестоким и бесстыжим: в новостях — трупы, после новостей — Кашпировский, а в перерывах — сюжеты про маньяков и пришельцев. Этот телевизионный ад и становится звуковой дорожкой к концу света, который решил устроить у себя в квартире престарелый счетовод Сапогов.

Его история — это классическая (до абсурда) завязка для чёрной комедии: от скуки и экзистенциальной пустоты пенсионер решает служить дьяволу. Его попытки связаться с силами зла — смешные и жалкие, как поток писем сумасшедших в любую официальную инстанцию: «Если вы не отзоветесь, мы напишем в «Спортлото»». Но именно в этой банальности и кроется главный ужас. Ад — это не огонь и смола, а тщетность. Ад пуст, потому что бесам в нем тошно, и они сбежали. И никто не отвечает на телеграммы.

В елизаровской вселенной наступила полная богооставленность. Это мир, похожий на грязный подъезд: воняет, мусор валяется, но прибраться некому — даже обвинить некого. Единственные, кто шевелится в этом пейзаже, — бабушки у подъезда. И конечно же, они все оказываются ведьмами.

Но «Юдоль» — это не только история старика. Это диптих. Второй главный герой — мальчик Костя, у которого на руке растет странный черный палец. Пока взрослые воспринимают телевизор как привычный шум, Костя слышит в нем скрытые послания и пророчества. Для него «Спокойной ночи, малыши!» превращается в программу ужасов. Их с Сапоговым роднит уязвимость и острое, детское чувство близости смерти. У старика и ребенка много свободного времени, а природа, как известно, пустоты не терпит. Не заполнишь ее вязанием или пазлами — заполнишь фольклором, оккультизмом и поиском недостающих частей Сатаны.

Елизаров мастерски показывает, как работает фольклор для тех, кто в него верит. Это вечный, неподцензурный источник мудрости, который с невообразимой скоростью накапливает ошибки. Он не дает ответов, но туманный ответ лучше полного молчания. Народная мудрость со скамейки подсказывает Сапогову, что Сатана, падая с неба, разбился, и не хватает лишь безымянного пальца. А Костю царапина на руке, говорящая голосом иеговистского проповедника, подбивает на жуткую жертву.

«Юдоль» — это не манифест и не призыв. Это вивисекция той экзистенциальной пустоты, что накрыла страну после падения большой идеи. Это исследование того, как люди, оставшись наедине с собой, начинают метаться и искать хоть какой-то смысл — даже в самых мрачных и абсурдных уголках. Роман не предлагает выхода. Он лишь очерчивает Юдоль — долину скорби, в которой мы, возможно, уже давно и живем, просто не решались в этом признаться.