Я - взрослый

Рассказ
1
Мой папа – алкоголик. Так сказала тётя Тоня, наша соседка по лестничной площадке. Сейчас весна и очень грязно, а я играл в футбол и испачкался, конечно. Поднимаюсь домой по лестнице и вдруг на тётю Тоню напоролся. Она пол мыла на площадке и как начала ругаться: «Ну, и соседи! Моешь, чистишь, никакого порядка! Мать – безалаберная, отец – алкоголик вонючий и сын весь в него будет. Бандит!» Она нарочно громко говорила. Хотя я был один, другие соседи днём на работе, и никто не выглянул на её голос. Я ей: «Дура!» Она всем жиром затряслась, но я уже успел захлопнуть свою дверь. И вовремя, а то бы она меня тряпкой обязательно огрела. Ещё звонила и стучала. Отрою я ей, держи карман шире! Пусть хоть целый полк таких же толстых дур приводит. Если бы замка на двери не было, я бы баррикаду из стульев сделал и стрелял бы из рогатки жёванной бумагой. Продержался бы до прихода мамы с работы, а она бы меня спасла.

Мама не любит тётю Тоню. Она всё время папе говорит: «Не связывайся с ней, только хуже будет». Но сама зачем-то тётю Тоню с Новым годом поздравляла и пирогом угощала. Тётя Тоня сожрала наш вкусный пирог, а лучше не стала. Вообще-то она не одна живёт, с мужем – дядей Сашей. Он спокойный такой, никогда на нас не ругается, только замечания делает. Позвонит, вежливо с мамой поздоровается, а потом говорит, например: «Ваш сын, Валентина Петровна, сегодня приводил уличную грязную собаку. Собака это, прежде всего, возможность инфекционных заболеваний. Вы живёте не в частном доме, и мы как соседи предупреждаем – нельзя нарушать общие правила». Мама, конечно, обещает ему, что я не буду приводить случайных собак. Мы-то знаем: дядю Сашу подослала тётя Тоня. Потом мама обычно меня ругает и жалуется папе, что я отбился от рук. Неправда, что толстые люди – добрые, а худые – злые. Тётя Тоня толстая и злая, а папа худой и добрый.

Мама с Наденькой пришла с работы. Я уже сделал уроки и вскипятил чайник. Моя мама работает библиотекарем в районной библиотеке. Иногда баба Настя не может взять к себе домой Наденьку, и мама берет её с собой на работу. Наденька ещё совсем маленькая, ей только три года скоро будет. Она очень смешная и ничего не умеет. Мама никак не может её устроить в детский сад. Зато меня она устроила в группу продлённого дня. Туда никакой очереди, потому что туда никто не хочет. И Петька, и Витька, и Серый не ходят в продлёнку, и я не стал! Мы договорились с мамой, что я уже взрослый и могу сам подогреть обед, сходить в магазин и сделать уроки. Если сравнивать с Наденькой, то я уже древний: я её старше в три с половиной раза. Дедушка старше мамы почти в два раза, а бабушка в полтора. Выходит – я взрослый! Мои бабушка и дедушка живут в другом городе, и мы к ним ездим каждое лето.

Мама стала готовить ужин. Я спросил её: «Мама, а кто такой алкоголик?» – «Алкоголик – это пьяница, – ответила она и настороженно посмотрела на меня, - Дима, сколько времени?» – «Без пяти семь». Папа редко приходит с работы в семь часов, я его вижу только по выходным дням. В будни он приходит, когда я уже сплю, но мама всё равно его ждёт в семь часов и говорит: «Сейчас придёт папа, а у меня ещё ужин не готов». Вместо папы пришли тётя Тоня и дядя Саша, вдвоём. Мама пошла разговаривать с ними в комнату, а меня оставила с Наденькой, сказав: «Смотри, чтобы картошка не погорела и не подпускай Наденьку к газу! Пойду, узнаю, что ты там натворил». Тётя Тоня так кричала, что даже на кухне слышно было. Мама сначала пыталась с ней говорить спокойно, а потом тоже крикнула: «Что Вы в моей квартире базар устраиваете?! Разговаривать с Вами бесполезно, поэтому уходите отсюда!» – «Грубиянка! Мы будем жаловаться в милицию!» – «Хорошо. Пусть милиция разберётся, кто грубит!»

Громко хлопнула входная дверь и мама появилась на кухне. Глаза у неё были злые чужие. Вдруг она ударила меня по щеке: «Мучение моё!» Она ударила меня по л и ц у! Надя заплакала. Я схватил пальто и выскочил на улицу. Моя мама ударила меня из-за какой-то тётки Тоньки! А я так маме помогаю, всё делаю… В кино только раз в неделю хожу, ребята чаще! Мама ударила родного сына! Значит, она меня совсем не любит! У – у, какие у неё были жуткие глаза… Никто меня не любит! Да! У мамы есть Наденька, у папы – мама, а я совсем один, ненужный. Если бы папа был дома, он бы за меня заступился? Нет. Значит, у меня нет дома и я туда не вернусь. Я совершу побег. Буду жить один в чужом городе и даже писем им писать не буду, пусть плачут! Папа будет плакать, а Наденька спросит: «Где Дима?» И всё будут осуждать маму: папа, соседи, все люди. Будут говорить: «Она была плохой матерью, от неё убежал сын!» Я решил: домой не вернусь! Пока иду по центру города. Надо выйти на шоссе и идти всё время по нему, удаляясь от дома.

       Как она могла меня ударить?! Я её никогда плохого не делал, я её так любил… Если ехать по шоссе на автобусе и переехать мост, то будет Дмитров, мы туда ездили с мамой покупать школьную форму. Что будет дальше, я не знаю, но в Дмитрове я переночую, а утром пойду или поеду на новое место. Надо только милиции на глаза не попадаться: вдруг меня домой вернут.

       «Димка, привет!» – крикнул Толик Лаврентьев, который шёл мне навстречу со своим отцом. «Здравствуйте», – ответил я. «Ты куда такой важный направляешься, без кепки и в тапочках?» – спросил дядя Коля. Вот, так номер! В самом деле – я в домашних тапочках! «Да, дядь Коль, я в аптеку, дежурную. Лекарство надо срочно…» - «Кто заболел? Серьёзно?» – «Да, нет! Наденька кашляет немного. Я скоро… Я побежал!» Дядя Кроля взял меня за плечо: «Ты сам закашляешь, если в такую погоду босиком будешь бегать! Какое лекарство нужно? Может, у нас дома есть». – «Нет, мы заказали микстуру. Получить надо». - «А мы с папой футбольный мяч купили! – влез в разговор Толик – Смотри, какой новый! Приходи завтра играть к столбу». – «Мяч красивый, – я высвободил плечо, – Мне некогда, я пошёл!» – «Ну, пока тогда!»

       Здорово я про аптеку придумал!  Вообще, я неглупый и самостоятельный, проживу без мамы и без папы. А мне папа мяч так и не купил! Ещё велосипед обещал… Папа у меня хороший. Мама его ругает за то, что выпивает, а он молчит. Никогда никого не обижает. А выпьет, так спать ложится, потом стонет, болеет. Жалко его. Зато, как весело бывает, когда он нас с Наденькой по очереди на плечах катает! Посадит меня – я как маленький становлюсь! – и бегает по комнате. Я рукой до потолка достаю! Мама просит: «Не разбейте люстру!» Папа тогда большими шагами выбегает из квартиры, делает кружок по лестничной площадке и забегает назад домой. Мама смеётся. Наденька руки тянет, просится на папины плечи. Я подпрыгиваю, как ковбой на верблюде, потому что мой папа очень высокий. На улице я его сразу вижу. Он, как книжный дядя Степа у Михалкова. Дядя Коля, дядя Саша, все-все его ниже. Я сравнивал на демонстрации. Знакомые подойдут к нам поздороваются, поговорят, а я смотрю: ниже! Только один незнакомый дяденька был ему по росту, но папа не был ниже. Я ему тогда сказал: «Не сутулься!»

        Вот, и мост. Совсем темно стало. Канал такой страшный! Машин ездит уже мало. Папа, наверно, меня ищет. Наши дурные соседи вдвоём накинулись на бедную маму. Разве она могла одна с ними справится? Теперь из-за меня она будет с ними судится в милиции. Холодно. Поужинать не успел. Впереди никаких огней, а я всё иду, иду…Успею ли я сегодня прийти в Дмитров? Автобусы сейчас не ходят. На автобусе минут двадцать ехать, а пешком сколько? Часа два-три? Есть хочется.
Кто так совершает побег? Надо, во-первых, сухарей заранее насушить или купить, во-вторых, денег накопить на транспорт (в кино не ходить, не завтракать в школе), в- третьих, одеться потеплее. Что ещё? Да, попрощаться с друзьями. Они же не виноваты, что я их оставляю. А я совсем не подготовился!

        Мама, наверное, Наденьку уложила спать и звонит знакомым, меня ищет. Зачем она меня ударила?! Никогда не прощу. Ночью замёрзну и умру. Я очень далеко зашёл. Нет, я не хочу умирать. Надо вернуться, посмотреть, как они там без меня? Поужинать и переночевать можно у Петьки, а утром убежать заново. Днём легче убегать, и автобусы ходить будут. Надо быстрей домой! Бегом теплее.
        Мост опять стал виден. Лучше бежать из дома не завтра, а когда окончательно соберусь, книги про побеги прочту. Как там Том Сойер и Гек Финн? Вот, если бы вдвоём с Петькой или Витькой убежать! Весело бы было и ничуть не страшно ночью. Мы бы не растерялись. Но их мамы по лицу не бьют. Правда, Витьку отец как-то ремнём выпорол. Но это давно было, он забыл обиду и уже не побежит. Надо выждать время. С мамой не разговаривать. С папой мы будем дружить. Он только один раз меня шлёпнул по ноге. Я тогда в Промокашку помидором из окна запустил. Папа мне велел слезть с подоконника и не кричать на всю улицу, а я не послушался и кинул помидор, потому что Промакашка изображал глухого. Когда папа ударил, я чуть не заплакал от неожиданности. Папа сам, по-моему, испугался. Я смотрел на белый отпечаток его ладони на ноге, он потом покраснел, и я подумал, что будет большой как ладонь синяк. А папа подошёл и сказал: «Больно? Ты прости меня, Дима». Я его простил.

         Часы на площади показывают без пятнадцати минут одиннадцать. В это время я всегда сплю. Как хочется есть, и уши совсем замёрзли. Ноги мокрые, мама ругаться будет. Может быть, она спит. Я тихонько стукну, папа откроет. Схвачу кусок чёрного хлеба и в постель. Устал. Спрошу завтра, сколько километров до Дмитрова? Пять? Десять? Прошёл половину пути, думаю, и ещё обратно. Значит, я уже мог быть в Дмитрове. Зря вернулся?

         Мой дом. В подъезде полумрак. Что это? Кто это? Какой-то пьяный упал на лестнице. Папа! Встаёт… «Папа, ты…пойдём! Не ложись!» – «Сщас… сщас». Он меня не узнаёт. Бормочет: «Я ничего…Иду домой…Я всегда иду домой…» Быстрей к маме!
Мама открыла дверь: «Что случилось? Ты где пропадал?» – «Мама, там…папа!» У мамы глаза стали испуганные, круглые. «Он пьяный,» опять сказал я. «Домой, спать! Ужин остыл,» – она затолкала меня в квартиру и поспешила вниз по лестнице. Мне было не до ужина, сразу лёг в постель. Дрожь мешала мне уснуть. Неужели мой папа алкоголик?

2
         Утром мы завтракали втроём: мама, Надя и я. Папа спал. Мама сказала: «Дима, я тебя очень прошу: не отпускай отца на улицу! Ключа у него нет. Он болен, на работу не поедет. Он в таком состоянии, что с ним может что-нибудь случится. Попадёт под электричку, станет плохо с сердцем… Ты меня понял? Это моё поручение сегодня, сынуля». Я увидел у мамы слёзы, она отвернулась, а Наденька сморщилась, приготовилась реветь. «Что ты, мамочка?! Я всё сделаю, не плачь только… Я – взрослый, справлюсь, и в школе всё хорошо будет». – «Ну, ладно, ладно. Я больше не буду. А ты, ягодка моя, что куксишься? Пойдём-ка к бабе Насте». Мама подхватила Наденьку, поцеловала меня и ушла.

         Когда я пришёл из школы, папа мне очень обрадовался: «Дима, ты обедай, а мне нужно уйти». – «Мама сказала, что тебе нельзя выходить из дома, – строго, как врач больному, говорю я, –  ты болен». – «Глупости! Я же вернусь скоро! Димка, в кого ты такой вредный?» – «Я не вредный, а справедливый!» Пока я обедал, папа ничего не ел и всё меня уговаривал открыть дверь. Потом я делал уроки, а он так тяжело вздыхал, что мне его жалко стало. «Хорошо, – сказал папа, – Нельзя, так нельзя, но у меня срочное дело. Пойдём тогда со мной вместе». – «Пойдём», –  согласился я.

         Уже в сумерках мы дошли с папой до площади. Люди возвращались с работы. Пришёл автобус со станции, потом автобус из Дмитрова. Мы стояли и смотрели. Наверное, папа кого-то встречал. «Пап, пошли домой! Ну, чего ты стоишь?» – я тянул его за рукав. Какое трудное мне мама дала поручение! Папа взрослее и выше, не обращает на меня внимание. «Папа, мне холодно. Я вчера так замёрз, никак не согреюсь. Дома мама ждёт», – клянчил я. Папа поднял мне воротник и сказал: «Жаль, что ты замёрз, а я хотел тебе предложить мороженое». – «Я буду мороженое!» – «Тогда возьми, вот, двадцать копеек и беги быстрей, а то могут закрыть киоск с мороженым». – «А как же ты?» – «Я тебя подожду здесь». – «Правда, подождёшь? Я быстро!». – «Конечно». И я побежал.

          Мне повезло: купил мороженое за пятнадцать копеек, крем-брюле. Возвращаясь, я подумал, что половину мороженого отдам папе. Я даже не стал его пробовать, папа разломит пополам. Но его на том месте, где мы расстались, не было! Площадь была почти пустая, редкие прохожие пересекали её освещённую часть и скрывались в темноте сквера и улиц. Я стал ждать папу. Съел мороженое. Попрыгал на месте. Папа всё не приходил. Может, он пошёл домой? А если нет, то как же я покажусь маме? Она будет опять плакать. Не справился с поручением и, как маленький, побежал за мороженым! А вдруг папе плохо стало, и его скорая помощь увезла в больницу? Я побежал в пункт скорой помощи, но мне там сказали, что никакого папу не приводили. Когда я вернулся назад, папы всё ещё не было на площади. Наконец, я понял. Мой папа меня обманул! Он не придёт сюда. Я должен его найти. Он мог пойти за сигаретами в магазин. Я подошёл к ближнему магазину, он был закрыт. Все магазины уже закрыты.

          Мама как-то ругала папу и говорила: «Для тебя это место, как заколдованное! Мимо пройти не можешь. Посмотрел бы на себя, что с тобой делается! Какой-то невменяемый становишься…Почему ты дома выпить не можешь?» Я знаю про какое место мама говорила. Там продают пиво и водку. Я пошёл к этому дому. Около него папы не было, но в доме горел свет и слышались голоса. Дом с вывеской «Кафе». Ничего особенного, старое облезлое здание. Вышли двое пьяных. Туда вошла женщина. Мне так не хочется туда идти! Вот, если бы папа вышел сам… Может, его там и нет? Надо посмотреть, но я боюсь почему-то пьяных. Из дверей теперь вышла женщина и я спросил: «Вы папу моего там не видели? Он самый высокий». – «Господи, чьих там только пап нет! Да, ты сам пойди, взгляни, а лучше иди домой. Доберётся отец без твоей помощи». – «Нельзя. Он больной». Она усмехнулась, затянул потуже платок и сказала: «Пойдём, а то ещё заблудишься в темноте». – «Нет. Я знаю дорогу». – «Ну, Бог с тобой!». Она ушла, осторожно шагая через замёрзшие скользкие ручьи. Подул ветер.

          Наконец я решился зайти в «Кафе». Там было сильно накурено, неприятно пахло. Много дядек, все сидели за столиками и пили. Я растерялся и никак не мог увидеть папу. Было шумно. Меня толкнул какой-то дядька: «Ты чего тут встал? Проходи, мужик!» И тут я заметил папу и пошёл к нему. С ним за столиком сидело ещё трое. Они о чём-то спорили, а один чёрный с большим носом кричал: «Сань, слушай меня, я тебе говорю! Балбес ты! Слушай меня!» Я тронул папу и сказал: «Пап, пойдём домой!» У меня это получилось так тихо, что я сам себя не услышал, но папа обернулся и засмеялся: «Знакомьтесь, это мой старший сын!» Как старший? Я же единственный сын. «Ишь, какой большой герой», –  сказал дядя с золотыми зубами. Папа погладил меня по голове и попытался посадить к себе на колени. Только я садится не стал и повторил громче, увереннее: «Пап, пойдём домой!» – «Серьёзный сын, – дядька с золотыми зубами захохотал, –  Да ты садись с нами. Лимонад тебе возьмём». – «Спасибо, я уже съел мороженое». – я выразительно посмотрел на папу. А он сказал: «Нехорошо, Димка! Я за сигаретами зашёл и вот с друзьями встретился… Как ты можешь отца осуждать?! У тебя, что друзей нет?» – «Сань, брось ты! Слушай меня», –  опять крикнул чёрный дядька. «Пап, пойдём домой!» – я разозлился на всех и почувствовал себя таким слабым беспомощным, что … Но папа виновато улыбнулся и сказал: «Если сын зовёт, надо идти». Он нехотя встал. «Да, жестокая штука жизнь!» – весело показал свои золотые зубы папин товарищ. «Давай выпьем на прощанье за тех, кто ждёт», – сказал, очнувшись, третий товарищи, невзрачный и помятый. Весёлый разлил что-то по стаканам, и папа взял стакан в руки. «Не пей!» – крикнул я. Дядька опять захохотал. Папа пригрозил мне пальцем и выпил.

        Я не ходил в школу. Болел. Мама поила меня чаем с мёдом, противным горячим молоком с содой, давала таблетки и куриный бульон. Есть я совсем не хотел, горло болело. Я всё время лежал и думал. Слышал, как мама говорила папе: «Если ты не бросишь пить, придётся отдать Димку с осени в интернат. На выходные будем забирать. А что делать?» Папа молчал. Я хотел крикнуть: «Не отдавайте меня в интернат! Я сам разогреваю обед, хожу в магазин, буду лучше учится. Я хочу остаться дома, с мамой, Наденькой», –  но мне было больно, и слова не шли горлом.
               
                1980 г.