1843-й. Часть 14

Из сборника: Темные Аллеи в полночь.





Мы с Костей лежим, спрятанные под его лодкой, на прохладном песке окского берега, под раскидистой старой ивой, что на самом берегу. Он лежит на правом боку, а я - на левом. Мы так тесно прижимаемся друг к другу, как будто мы и сами - два ивовых деревца, которые тесно сплелись, качаясь на ветру.
-Снимайте панталоны, друг мой, снимайте! - говорит мне Левин, и я стягиваю с себя панталоны, обхватываю ногой стройный стан Константина Дмитрича, и чувствую его восставшую мужскую плоть между своих бедер. Я подаюсь немного вперед, и Левин входит в меня, начинает двигаться, пронизывая мое тело, забирая меня себе всю, без остатка. Мы с Костей целуемся, и на наших зубах скрепит песок окского берега, который повсюду: под нашими ногами, на наших пальцах, в наших волосах, и даже у нас во рту. Костя стонет, обнимает меня крепко, я чувствую теплую влагу его тела между своих бедер, думаю о том, что таким вот образом Константин Дмитрич запросто может сделать себе еще одного наследника, уже шестого по счету…
Но Костя так нежен, он целует меня так томно и страстно, что такому мужчине невозможно отказать, и наверное, поэтому он делает себе наследников одного за другим, одного за другим, безо всякого перерыва… да, таких мужчин, как Левин, должно быть как можно больше на белом свете, и Костя это тоже знает, и поэтому в деле производства наследников он так пылок, страстен и неутомим.
И вот мы лежим обнявшись, как будто приросли друг к другу, и наши руки и ноги сплетаются, как ветки двух ивовых деревьев: большого и маленького. Костик прерывисто вздыхает, целует меня снова и потом говорит:
-Какое счастье, что я вас нашел! Но откуда вы здесь, Машенька?
Я объясняю Косте, что случилось со мной:
-Да вот, помните, тогда, на балу… мы прятались с вами в кустах сирени… а ваша жена, она подумала, что мы все это время танцевали вальсы, хотя, на самом деле, мы танцевали далеко не все время, она просто не поняла, куда мы делись, вот и подумала, что мы танцуем…
Мы с Костей смеемся, вспоминая наши с ним танцы в кустах сирени, это упоительное время любви, к которому чувствуешь такое расположение, особенно после вальса…
-И вот, после этого бала, меня вы… меня выпо… - начинаю я говорить, но вовремя останавливаюсь, и пытаюсь облечь свою ссору с отцом, закончившуюся поркой, в более приличную форму…
-И вот после этого бала я… я поссорилась с папенькой, и сбежала с графом Вронским…
-Вы … Вы что сделали?! - в ужасе говорит Левин, крепко зажмуриваясь, как бы не желая знать этой правды.
-Меня увез Вронский… - повторяю я, тихо.
-Этот прощелыга… этот мерзавец… - стонет Левин, не открывая глаз, - Ведь это он хотел соблазнить мою Катеньку тогда, когда… - впрочем, что говорить, вы этого знать не можете, это было давно…
-Он и ваша жена были любовниками?! - удивляюсь я.
-Нет, он не успел ее совратить, ему под руку тогда попалась другая жертва, которую он преследовал до тех самых пор, пока она не изменила своему мужу, графу Каренину…
-Что?! - кричу я, забыв всякие приличия, - дядя Алексей был обманутым мужем?! Как такое может быть, он же вдовец?!
-Ах, простите, я совершенно забыл, что Каренин - брат вашей маман… простите великодушно, мой ангел Машенька, я не должен был этого вам говорить… это тайна, которую вам лучше не знать, простите меня… - стонет Левин, и тон у него чрезвычайно виноватый.
-Нет, уж говорите, если начали, дорогой Константин Дмитрич! - сурово говорю я Левину.
-Давайте так, Машенька: я вам в открытую не скажу, а только намекну…
-Ну, намекните… - соглашаюсь я, и Левин говорит мне:
-Вот у вашего дяди есть сын, Сергей… он вам двоюродный брат, не так ли?
-Да, так… - отвечаю я, не понимая, куда он клонит.
-Так вот у вашего кузена однажды была мать, вы это понимаете? - спрашивает Левин.
-Да, маменька говорила мне, что она умерла родами, и поэтому у нас об этом не принято говорить… - объясняю я Левину.
-Ах, умерла родами… - несколько ядовито говорит Левин, - ах, вот как это теперь у нас называется…
-Что называется? - не понимаю я.
-Вот как теперь называется откровенная ложь, Машенька, - откровенная, неприкрытая ложь! Умерла родами! - горько повторяет Левин.
-Она не умерла родами? - шепчу я, окончательно сбитая с толку.
-Нет, Маша, она попала под поезд! - вздыхает Левин.
-Как и любимая графа Вронского! - говорю я ему.
Левин снова закрывает глаза, стонет, и больше ничего не говорит.
-Как странно… - думаю я, - ну, почему столько женщин попадает под поезд… Неужели нельзя быть аккуратнее и не подходить к паровозу, пока он в движении?