5. Голоса Пустоты

Они прибыли на закате.
Солнце — раскалённый гвоздь, вбитый в небо — медленно тонуло в чёрных водах горизонта. Облака истекали алой пеной.
Лекарь стоял на краю деревни, где последние лучи цеплялись за соломенные крыши, не решаясь уйти. Его длинный плащ трепетал на холодном ветру. Том самом, что шептал между ветвями, предостерегающе и чуть хрипло. Голос земли, простуженный надвигающейся тьмой.
Азгар вытянул шею, медленно, как змея перед броском. Чешуя на загривке приподнялась. Каждая пластинка отражала алое зарево, превращая дракона в живое зеркало умирающего дня. Он не дышал. Вернее, дышал так тихо, что даже трава под его когтями не шелохнулась. Сама природа затаилась вместе с ним.
Деревня перед ними была крошечной, затерянной в чаще. Время здесь текло иначе — лениво, обходя стороной покосившиеся заборы и поля, заросшие бурьяном. Но теперь в этом забытом богом месте что-то изменилось.
Последние недели страх висел в воздухе гуще дыма. На закате ставни захлопывались с глухим стуком, двери запирались на засовы. А тени на пустой улице становились слишком длинными, слишком живыми.
И тогда раздался крик. Он вонзился в вечернюю тишину, резкий и влажный — словно удар ножа в спину.
— Спасите нас, — голос старейшины рассыпался, как пепел из погребального костра. — В лесу... там что-то есть. Дети... они возвращаются.
Лекарь нахмурился, его взгляд стал холодным и проницательным.
— Возвращаются? — Говори яснее, старик!
— Мы принимали это за бредни перепуганных путников... пока не увидели собственными глазами. — Старейшина обвел присутствующих воспалённым взглядом, пальцы судорожно сжимали край стола. — Вчера ночью они вышли из чащи. Не призраки, не звери — нечто худшее…
Он сделал паузу, горло сжал спазм. Воздух вдруг стал тяжелым, пропитанным запахом сырой земли с забытых могил.
— Они движутся как живые. Но лунный свет проходит сквозь них. А когда поворачиваются... — Рука старика дёрнулась к лицу, будто он хотел вырвать собственные глаза. — Там, где должны быть головы — пустота… Совершенная… Будто кто-то вырвал их с корнем. И из этой пустоты... — его голос сорвался на шёпот, — льются голоса. Они зовут нас по именам...
«Не призраки, — промелькнуло в голове Лекаря, холодный ветерок коснулся его шеи. — Призраки тоскуют по тому, что потеряли. А эти... они ненавидят сам шёпот жизни в тишине. Они — тишина, которая возненавидела эхо».
Но ощущение, что за ним наблюдают, не исчезло.
Он с силой вонзил посох в землю, и древние руны на нём вспыхнули тусклым синим светом.
— Идём в лес! — его голос прозвучал стальным клинком, отсекая любые возражения. Он резко повернулся к дракону, и в его глазах заплясали отражения далёких звёзд. — Азгар, идём!
Чешуйчатый великан медленно поднял массивную голову. В темноте его глаза вспыхнули кроваво-красным. Два затухающих костра в кромешной тьме. Из ноздрей вырвался клубок дыма, когда он глухо прорычал:
— Осторожнее, хозяин... — его голос дрожал, будто подземный гром, — Это не просто призраки... То, что скрывается там... не знает ни жалости, ни страха…
----
Лес сгустился, непроглядный и тёмный; сама тьма решила в нём поселиться. Лекарь шёл вперёд, посох светился слабым светом, отбрасывая длинные, искажённые тени. Каждый шаг отдавался хрустом веток — лес пытался предупредить их об опасности.
— Ты чувствуешь это? — спросил Азгар, и его низкий голос прозвучал настороженно-глухо.
Лекарь медленно кивнул. Липкий воздух вязнул в лёгких, густой, болотная жижа, пропитанная чужим страхом.
Внезапно кожу защекотало. Не ветер. Не дыхание. Шёпот.
— Лееекааарь... — странный призвук, будто кто-то сделал глоток воды, говоря это под водой.
Голос скользнул по шее ледяными пальцами, заставив позвонки похрустывать от резкого поворота головы. Никого. Ветви скрипели на неслышном ветру, стволы смыкались в насмешливый коридор. А шёпот не умолкал. Теперь он лился со всех сторон, перекатываясь с ветки на ветку; сам лес размышлял вслух.
Азгар внезапно вжал когти в землю, чешуя вздыбилась. Его рык больше походил на предсмертный хрип раненого зверя:
— Они. Здесь. — каждый слог высекал искры из сжатых зубов. — Готовь посох... или беги. Пока не поздно.
Из тумана вышли они. Маленькие, сгорбленные фигуры, движущиеся как марионетки на невидимых нитях. Их силуэты мерцали, отражения в разбитом зеркале. Узкие плечики, съёжившиеся от вечного холода. Рубашонки, слипшиеся от невидимой грязи. Руки-прутики, высохшие за одну ночь. Дети. Вернее, то, что когда-то было детьми.
Они шли, спотыкаясь на ровном месте. Невидимый кукловод то дёргал их за ниточки, то внезапно отпускал. Но самое ужасающее проступало, когда они поворачивались. Там, где должны были быть головы, не было ничего. Ни среза, ни раны – лишь зияющее отсутствие.
И из этой ниши, будто из глубокого колодца лился шёпот. Эхо накладывалось на эхо, превращая слова в жутковатую какофонию. То ли стонали десятки голосов, то ли один-единственный, разорванный на куски.
— Леееекаааарь...арь...арь... — отзвуком вдали проскрежетал шёпот, и пустота над детскими плечами заколебалась, дрожащий воздух над раскалённым камнем. — Помоги нам...
И стало ясно – этот голос идет не оттуда, где должны быть головы. Он поднимается снизу, из-под земли, сквозь их пустые шеи.
Сердце Лекаря замерло, кровь превратилась в лёд. Он понимал: это не просто призраки. Сама тьма, принявшая облик детей, чтобы проникнуть в его разум, заставить его дрогнуть.
Сжав посох, он чувствовал, как дрожат пальцы.
— Кто вы? — голос сорвался на хрип, хотя ответ уже грыз ему внутренности. Не вопрос. Попытка отгородиться от неизбежного хоть на мгновение.
Мысли Лекаря путались, нити в руках слепой пряхи. Где-то в глубине души шепталось: «Беги!» Но пальцы лишь сильнее впились в посох. Единственную твердыню в этом рушащемся мире.
Дети замерли разом. Невидимые нити, дёргавшие их за конечности, внезапно ослабли. Безголовые силуэты образовали жуткий хоровод, застывший в неестественных позах. Один скрючился, защищая несуществующее лицо. Другой замер с вывернутой кистью.
Шёпот оборвался, и в лес ворвалась гнетущая тишина. Такая густая, что в ушах зазвенело.
Пальцы Лекаря дёрнули посох, когда один из силуэтов резко дёрнулся. Костлявая детская рука поднялась, указывая в чащу. Движение было слишком резким, почти судорожным. Словно куклу дёрнули за невидимую верёвку.
— Тааам... — проскрежетал голос из пустоты над плечом.
Лекарь резко развернулся к Азгару. Его собственное дыхание оставляло на морозном воздухе неестественно сизые клубы. Глаза дракона метались, отражая всполохи внутреннего пламени.
— Что они... — начал Лекарь, но голос предательски дрогнул. Он сглотнул, ощущая во рту медный привкус. — Что это значит?
Азгар медленно покачал массивной головой. Чешуйчатые веки прикрыли на мгновение горящие зрачки.
— Не знаю, — его рычание напоминало скрежет камней в глубине пещеры. — Эта тьма... Она впитывается в землю. В воздух. В кости…
----
Лекарь и Азгар возвращались в деревню, окутанную густым, почти осязаемым туманом.
Крики жителей доносились отовсюду, но их источники было невозможно определить. Искажённые звуки словно доносились из другого измерения.
Где-то в этом кошмаре был источник. Первая трещина, через которую просочилась тьма. Найти её — значило получить шанс.
Лекарь сжал кулаки, ногти впились в ладони.
— Нужно... помочь им, — его голос разбился о морозный воздух, но золотистые искры в глубине зрачков разгорались всё ярче.
Каждый мускул дрожал от напряжения. Тело разрывалось между инстинктом бегства и железной волей.
Чешуя на загривке Азгара приподнялась, обнажая пульсирующие синие прожилки. Из пасти вырвался пар. Густой, едкий. На миг сгустившийся в прозрачный череп — сама смерть мелькнула в воздухе и растаяла.
— Что это? — слова дракона выходили сквозь сжатые зубы, каждый слог окутывался дымом. — Оно дышит. Чувствует. Жаждет.
Когти впились в землю, разрывая мерзлую корку. Из-под лап выползли пласты почвы – чёрные, потрескавшиеся, выжженные изнутри.
— Оно уже здесь. Пробует наши тени на вкус... и ждет, чтобы мы дрогнули.
Туман в деревне сгустился до молочно-белой стены. Лекарь едва различал собственную руку перед лицом.
Каждый шаг отдавался эхом, земля под ногами была пустой.
Внезапно он услышал голос.
— Лекаааааааарь... — Голос тихо, но пронзительно скользнул в ухо, ледяная игла, вонзаясь прямо в мозг.
Он обернулся — пусто.
Однако голос не умолкал.
— Лекаааааааарь... ты слишком поздно... — прошептал он снова, теперь ближе, почти у самого уха.
Лекарь снова ощутил ледяное прикосновение на шее. Чьи-то гниющие пальцы провели по коже, оставляя липкий след.
Внутренности сжались в ледяной ком.
— Нужен старейшина, — его голос звучал ровно, но в глубине глаз плескалась тревога. — Он лжёт. Он знает что-то ещё!
Не успели они сделать и десяти шагов по безлюдной улице, как из тумана выросла сгорбленная фигура.
Мужчина.
Или то, что когда-то было мужчиной.
Кожа отливала мертвенной синевой, словно он месяцами пролежал в болоте. А глаза... Глаза были двумя провалами в бездну. Пустые, бездонные, лишённые даже отблеска сознания.
— О-по-зда-ли... — голос скрипел и ломался, словно кости под прессом. Каждое слово давалось с усилием, будто кто-то насильно вытягивал их из глотки. — Она здесь. В нас. Во всех.
Посох Лекаря вдруг обжёг пальцы ледяным холодом. Даже его собственный голос прозвучал чужим, когда он выдохнул:
— Ты... кто?
Человек-призрак растянул губы в улыбке, от которой по спине Лекаря пробежали ледяные мурашки.
Его зубы были не просто почерневшими. Кто-то выжег их изнутри раскалённым железом.
Теперь это были лишь обугленные обломки, между которыми сочился густой, сладковато-гнилостный запах.
— Это... я... — его голос скрипел и хрустел, дверь склепа, которую не открывали сто лет. — Я... разорвал... Печати... — Каждое слово давалось с мучительным усилием. – Она заставила меня … открыть ... Врата...
Чёрные вены на его шее вздулись, пульсируя в такт жуткому, нечеловеческому ритму.
Они извивались под кожей, слепые черви, прорывающиеся к свету.
— Она... — существо скрючилось в приступе кашля, — обещала... вечность... Но дала... только... голод... — Его голос сорвался на шёпот. — Теперь... я вижу... Её сны... Они... съедают меня... изнутри…
И из перекошенного рта хлынула струя чёрной, маслянистой жижи.
Азгар издал звук, от которого задрожала земля под ногами.
Не рычание. Набат, предвещающий конец времён.
– Кто она? И где она? – прогремел дракон, и от его слов с деревьев посыпались замерзшие листья.
Мертвец медленно поднял руку, и Лекарь с ужасом увидел, как плоть на пальцах начинает течь, как воск от пламени.
Кости хрустнули, перемалываясь в неведомой муке, пока кисть не превратилась в бесформенную массу.
— Там... где вы... оставили... — каждое слово вырывалось с хриплым бульканьем, будто говорящий тонул в собственных лёгких. — Но вам... не справиться... с ней...
Чёрные вены на его шее пульсировали ядовитым светом.
— Она... пустила корни... в каждого из нас... В каждый... вздох... страха... — Губы искривились в мертвенной гримасе. — Она — это... наш ужас... наша... боль... всё, что... когда-либо... мучило... эту землю...
Лекарь перевёл взгляд на Азгара.
В глазах дракона плясали отражения далёких звёзд — или это были слёзы?
Лекарь медленно выдохнул, и его голос прозвучал приглушённо, но с железной твёрдостью.
— То есть... чтобы уничтожить её, нужно отпустить всех?
Азгар тяжело склонил голову.
В этом медленном кивке читалась вся тяжесть прожитых веков.
— Это как сорвать запруду, — крылья дракона судорожно вздрогнули, сбивая с них застывший пепел. — Вся её мощь хлынет на нас. И она станет лишь сильнее.
— Выбора у нас нет, — отрезал Лекарь.
Голос его не дрогнул, но в глубине глаз, словно на дне глубокого колодца, метнулась чужая тень. Последний отблеск сомнения.
— Либо мы рискнём... либо она поглотит всё! И тогда её сила не будет знать предела.
----
Сердце колотилось так громко, что заглушало шёпот тьмы.
Как сразиться с тем, что не имеет формы?
С тем, что просачивается в разум, как вода в трещины скалы?
— Азгар! — голос Лекаря сорвался на хрип. Он резко обернулся, ища в тумане знакомый силуэт.
Где-то рядом раздался хруст ломающихся веток. Слишком близко.
Дракон рванулся к нему сквозь пелену, чешуя вспыхивала синими искрами. Крылья-тени взметнулись, разрезая туман. Воздух завихрился, вырывая у Лекаря стон — будто кто-то провёл лезвием по рёбрам.
— Она здесь, — прошипел Азгар, горячее дыхание опалило щёку Лекарю. — Не смотри в её сторону! Не слушай!
Лекарь кивнул, сглотнув ком в горле. Вместо слов он ударил посохом о землю — молчаливый вызов. Он шагнул навстречу тьме. Туда, где мрак сгустился в зловещую личину, искажённую немым криком.
Туман сгущался, клубясь и извиваясь, словно живое существо. Формируя фигуру — высокую, стройную, почти неземную. Её силуэт был прекрасен и чудовищен одновременно.
Пока лишь два угля глаз, пылавших в тени вместо лица, прожигали туман кровавым светом.
Каждый её шаг был плавным, почти невесомым. Но от этой плавности исходила тяжесть, давившая на грудь, глыба льда.
— Лекааарь... — каждый слог падал, капля застывающего мёда, липкий и удушливый. — Мои дети томятся в тени... Неужели ты хочешь отнять их у меня?
Туман сгустился у её ног, и сквозь пелену проступили очертания лица. Прекрасного и ужасного, забытый сон наяву.
— В тебе так много шума, Лекарь... — её голос был похож на шелест стираемых страниц. — Шёпот надежд, крики боли… Я сделаю тебя тихим. Совершенным. Таким же безмятежным, как мои дети.
Её смех звенел —  хруст разбитого стекла по камню. — Но ты...ты  всегда был моим!
Посох в руках Лекаря затрещал, древняя древесина застонала под его хваткой. Кожа на пальцах натянулась до белизны, обнажая каждый сустав. Грудь сдавила ледяная тяжесть, будто кто-то вбил в неё раскалённый клинок.
— Кто ты?! — вырвалось у него, хотя где-то в глубине души он уже знал ответ.
Губы, красные, как свежая рана, растянулись в улыбке.
— Я – та, что была здесь, когда первые люди ещё ползали в грязи. — Голос звенел тысячей отголосков. — Я – последний вздох умирающих цивилизаций. И я буду здесь... когда от тебя останется лишь горстка праха...
Слова впивались в сознание, как когти. Лекарь чувствовал, как его воля тает, как лёд под чужим солнцем. Голос шептал о покое, о конце борьбы... Так просто сдаться...
— Хозяин! — Голос Азгара прорвался сквозь чары, удар грома. Дракон встал на пути, чешуя вспыхнула голубым светом.
Лекарь встряхнул головой, как после удара. В глазах, полных ярости и ужаса, вспыхнула искра сопротивления.
— Я — не твоя игрушка! — голос дрожал, но не от страха, а от ненависти.
Королева Тьмы рассмеялась. Звук лопнувших струн. Крик новорождённого и скрежет костей.
— Тогда умри героем... А я сделаю так, что ты возненавидишь свой подвиг...
Слова впились в сознание, ледяные иглы.
— Нет! — это был уже не шёпот, а внутренний рык, рвущийся из самой глубины души.
Посох в его руках вспыхнул в ответ, древние руны загорелись синим пламенем, прожигая туман.
----
Они шли сквозь кошмар.
Каждый шаг отвоевывали у тьмы. Тени хватали за ноги. Ветви-пальцы цеплялись за плащ. Воздух густел, наполняясь шёпотом незримых голосов.
Но Лекарь не останавливался.
Деревня ещё дышала где-то позади — и это стоило любой жертвы.
В центре поляны стояло Древо.
Не дерево. Нечто чудовищное, неестественно вытянувшееся к небу. Его ветви извивались, обугленные пальцы скрюченной руки. Корни вздулись под землёй, образуя мучительные узоры.
То ли руны древнего заклятья, призвавшего его в этот мир. То ли сосуды, качающие боль из самых недр.
Но самое ужасное — лицо.
Оно не было вырезано — оно проступило из древесины, кошмар, прорвавшийся в реальность.
Черты формировались прямо на глазах: сначала смутные глазницы, потом резкая складка бровей, и наконец губы, растянутые в беззвучном крике.
Древесные волокна переплетались, образуя подобие плоти. Само дерево пыталось принять человеческий облик и застыло в мучительном переходе.
Из глазниц, глубоких как заброшенные колодцы, сочилась чёрная субстанция. Она не текла — пульсировала в такт невидимому сердцебиению. Густая и вязкая плоть. Каждая капля, падая на корни, оставляла дымящиеся пятна. Земля содрогалась.
— Это... — шёпот Лекаря сорвался, когда сердце ударило в рёбра, перехватывая дыхание.
— Древо Скорби, — рык Азгара больше походил на стон. — Но оно не питается страданиями. Оно пожирает память.
Лекарь шагнул назад. Корни шевельнулись — сплетённые из голосов, из душ.
— Дети...
— Не просто топливо, — голос дракона пророкотал, словно подземный толчок. — Это забытый бог, которого перестали бояться. Теперь его голод абсолютен. Дети — это семена. Каждая слеза, которую Древо впитывает, стирает из мира момент, её породивший. Оно жаждет оставить после себя лишь чистый, нетронутый холст небытия.
----
Ледяной шквал обрушился внезапно. Не холод — ощущение ледяной воды из могильного колодца, вылитой за шиворот.
Лекарь резко обернулся.
Дети. Их силуэты дрожали, как пламя на ветру. Пустые шеи поворачивались неестественно, а из темноты над плечами лились шёпоты.
— По-о-могииии... — голоса накладывались друг на друга, создавая жуткую полифонию. — ...освобо-оооодии...
Азгар прижал крылья к телу.
— Это не тьма! Это зараза! Уничтожь её, пока не поздно!
Лекарь шагнул вперёд. Каждый шаг давался с трудом — земля под ногами была липкой, будто пропитанной кровью. Сердце гулко отдавалось в висках. Колокол, бьющий набат. А в груди разгоралось пламя. Яростное, всепожирающее, с примесью чего-то глубже гнева... сокровенного и опасного.
— Если Древо — центр её силы, то, разрушив его, мы разорвём печать, — прошептал Лекарь, чувствуя, как посох пульсирует в такт подземным ударам.
Посох взметнулся вверх, и древние руны на нём вспыхнули ослепительным светом.
— Не пожалеешь? — голос прозвучал не извне, а из самой глубины его сознания, чужая воля, говорящая его собственными мыслями. — Разрушишь меня — разрушишь часть себя. Ведь именно тьма делает твой свет таким ярким.
Рука дрогнула. В голове промелькнули образы — его собственные тени, давно похороненные, шевельнулись в глубине.
— Выбирай! — рёв Азгара врезался в чары, как таран.
Лекарь оскалился. В глазах вспыхнуло что-то первобытное, нечеловеческое. И он понял.
Это не просто древнее существо. Это — Равнодушие Мира. Та самая пустота, что смотрит на тебя из глубины космоса. Без ненависти. Без злобы. Она просто хочет, чтобы всё стало таким же пустым, как она сама.
— Я выбираю СВЕТ!
Его крик разорвал тишину, словно топор, рассекающий гнилую плоть. И это был уже не вызов врагу, а провозглашение жизни. Хрупкой, но несгибаемой — перед лицом бездонного равнодушия вселенной.
Эхо прокатилось по лесу, ударяясь о стволы.
Руны на посохе полыхнули — не пламенем, а белой яростью, выжигающей саму память о тьме.
Удар обрушился.
Древо взвыло человеческим голосом. Ствол лопнул с хрустом ломающихся рёбер, извергая потоки чёрной, дымящейся жижи.
На мгновение мир затаил дыхание. А лес застонал. Весь целиком, от корней до верхушек, словно в агонии дёргающийся зверь.
— Беги! — рёв Азгара потряс деревья. Чешуя дракона вспыхнула алым заревом, крылья распахнулись, заслоняя Лекаря.
Они бросились прочь, преследуемые живой, ненасытной тьмой.
Когда они, задыхаясь, вырвались на опушку, деревня уже тонула в пучине мрака. Крики жителей разрывали воздух. И это были уже нечеловеческие звуки.
Лекарь сжал кулаки. Его решение перевернуло судьбы всех.
Он спас детей... ценой выпущенного на свободу древнего кошмара. Теперь предстояло самое трудное — сразиться с порождением собственного выбора.
----
Лекарь и Азгар стояли на краю леса, когда мир перестал дышать.
Не тишина. Полное исчезновение звука, будто сама реальность замерла.
И тогда они увидели её.
Элисетра не появилась. Она просто оказалась здесь. Словно всегда стояла на этом месте, а они лишь сейчас смогли различить её среди теней.
Её босые ступни не оставляли вмятин на траве. Казалось, она и не касалась земли вовсе. Но с каждым таким призрачным шагом трава под её пятками мертвела, выцветая, будто кто-то выдернул цвет из самой ткани мира. А в их грудных клетках этот шаг отдавался глухим ударом. Точным и мерным, будто молоток гробовщика, подгоняющий крышку.
Вампир существовала слишком уж явно. Её силуэт был чёток до боли. Чёрный цвет платья — насыщен до неестественности. Она была реальнее самой реальности. Свежий шрам на старой коже.
— Вы смотрите, но не видите! — её голос возник между их сердцебиениями. — Так же слепы, как и она!
Азгар ощетинился, но было поздно. Они оба уже чувствовали, как что-то невидимое начинает исчезать. Не свет, не тьма. А сама возможность различить между ними грань.
— Как... предсказуемо! — её слова опалили воздух, морозный ветер, выжигающий последние листья.
Глаза — две синие дыры в бледном лике. Они вобрали в себя отблески посоха Лекаря, не отражая ничего.
Элисетра сделала шаг вперёд.
— Ты борешься с тьмой, не понимая, что дышишь её лёгкими. Разве не восхитительно? — её голос струился, словно чернила в молоке.
Азгар резко взметнул крыло, и воздух перед ним сгустился, задрожал упругой, невидимой стеной.
— Ты воруешь не чувства, а самую их суть… — проревел он, и его голос пробивался сквозь эту преграду, словно сквозь толщу мутной воды, — … ту искру, что даёт им жизнь!
Элисетра лишь провела кончиком бледного языка по губам, словно пробуя на вкус его ярость.
— Я лишь подбираю то, что и так было обречено утечь в никуда, — её голос звучал сладко и ядовито. — Разве не прекрасно — превратить мимолётное мгновение в вечность?
И Лекарь в тот миг почувствовал. Леденящее ощущение пустоты. Не просто уходящую радость, а дыру на её месте. Способность помнить счастье таяла, как дым. Воспоминания — детский смех, тепло на щеках от ласкового солнца — расплывались в сознании, как кровавые пятна под дождём.
Он резко встряхнулся, сжимая посох до хруста костяшек.
— Что тебе нужно? — его голос прозвучал скрежетом камней.
— Она забирает не только ваш свет, Лекарь, — прошипела вампир, и в её глазах мелькнул не расчёт, а животный страх. — Она гасит саму тьму. Меня. Она — единственное, что вызывает во мне ужас. Я не помогаю вам. Я пытаюсь не исчезнуть.
— Мой голод... встречается с её всепоглощающей пустотой. — её голос сменился сухим, почти человеческим шёпотом. — И в этой встрече нет победителя. Только прах.
Элисетра провела бледными пальцами по запястью, где синеватые вены напоминали корни ядовитого растения.
Чешуя на загривке дракона приподнялась.
— Ты говоришь как человек, — прошипел он, — но что скрывается за этими словами? Даже твои лучшие намерения всегда становятся нашими цепями!
Элисетра медленно раскрыла ладонь. Над её бледной кожей замерло странное мерцание. Не тьма и не свет, а нечто промежуточное, словно предрассветные сумерки.
— Мы можем помочь друг другу, — голос звучал удивительно человечно, почти тепло. — Вы даёте мне то, что всё равно исчезнет в этой войне. Последние проблески радости, надежды... А я поделюсь пониманием тьмы. Пониманием её сути. Потому что она — её начало и конец.
Её пальцы сомкнулись вокруг пустоты, и Лекарь вдруг не увидел, а почувствовал: между ними мелькали лица. Его мать, смеющаяся над чем-то давно забытым. Первый закат после долгой зимы. Мгновения, о потере которых он даже не помнил.
Она разжала пальцы, и мерцание исчезло.
— Не союзники. Не друзья. Просто... попутчики на этом отрезке пути.
Посох жёг ладонь, словно пытаясь предостеречь. Союз с вампиром пах предательством — но разве не станет предательством отвергнуть помощь, даже предложенную из тьмы?
Взгляд Лекаря скользнул в сторону деревни, к закрытым ставням, за которыми прятались люди. Их судьбы перевесили все сомнения. Впервые за долгое время в его груди шевельнулось что-то, отдалённо напоминающее надежду.
— До конца пути? — спросил он, и сам удивился отсутствию в своём голосе прежней непримиримости.
Элисетра улыбнулась — на удивление просто, без тени коварства.
— Она не оставит от этого мира ничего. Ни для вас, ни для меня. Мы можем помочь друг другу. До той развилки, где наши дороги снова разойдутся.
Посох в руке Лекаря пульсировал в такт её словам. Он отдавал себе отчёт в опасности, но что, если это и вправду единственный шанс?
Туман вокруг сгустился, обретая неестественный оттенок. Цвет забытых снов. Словно сама реальность напоминала о той развилке. Лекарь понял: чтобы дойти до неё, сначала придётся пройти через всё, что ждёт между.
----
Элисетра остановилась перед древним дубом на краю леса.
Дерево было исполинским. Его ветви, словно скрюченные пальцы, в мольбе тянулись к небу, а кора была испещрена глубокими трещинами — словно старые шрамы.
Когда они приблизились, ствол засветился странными символами. Не на поверхности, а будто под кожей дерева, пульсируя в такт невидимому сердцебиению.
— Не дотрагивайтесь до коры, — предупредила Элисетра, проводя рукой в сантиметре от ствола.
Её пальцы скользили по воздуху, будто гладя невидимый барьер.
Дуб ответил.
Сперва — сдавленный вздох, будто сама древесина сжалась в ожидании. Потом ветви затрещали — без единого дуновения ветра. А из-под земли донёсся стон. Низкий, гулкий, будто земля содрогалась от прикосновения к чему-то запретному.
Лекарь отпрянул, но Азгар зарычал. Драконий взгляд уловил то, что скрыто от людей.
— Руны, — прошипел он. — Они не просто защищают. Они предупреждают.
На мгновение кора посветлела, и из её трещин вспыхнули знаки. Ярко-алые, как свежие раны. И так же быстро угасли.
Элисетра усмехнулась, но в её глазах мелькнуло нечто... почти уважение, смешанное с давней болью.
— Этот дуб старше Храма. Старше магии. Даже я не рискую его трогать, — она отступила на шаг, и её голос дрогнул, став тише и призрачнее. — Я тоже когда-то была в её сетях. Почти не выбралась. Но если вам так хочется узнать, что внутри... попробуйте.
Она наконец коснулась дерева, и мир вздрогнул. Символы ожили, извиваясь как змеи, а воздух стал густым, пропитанным запахом сырости и чего-то ещё. Не гнили, а забытых времён.
— Это не портал, — голос Элисетры звучал странно растянуто, будто доносился сквозь толщу воды. — Это дверь в её восприятие. Но там всё не так. Время течёт вспять, тени живут своей жизнью, а реальность... — она повернулась, и Лекарь увидел, что её глаза теперь отражают не его лицо, а какие-то чужие, искажённые видения, — ...реальность там любит лгать.
Лекарь сжал посох, ощущая, как древесина стала неестественно тёплой.
Азгар наклонил голову, глаза сверкнули в нарастающем тумане.
— Тогда идём, — сказал Лекарь, но собственный голос показался ему чужим.
Элисетра кивнула и шагнула в ствол, который теперь напоминал водяную гладь. Лекарь последовал за ней —
— и мир перевернулся.
Цвета сплелись в хаос.
Он обернулся к Азгару, но дракон казался одновременно рядом и где-то далеко. Его образ дрожал, как подобие отражения в треснувшем зеркале.
— Не отставайте! — голос Элисетры рассыпался на множество эхо. — И не верьте своим глазам. Здесь вымысел сильнее правды.
Лекарь почувствовал, как холодные пальцы — то ли чьей-то руки, то ли корня — обвили его запястье.
Шёпот проник прямо в сознание. «Лееекааарь...»
Но когда он резко дёрнулся, вокруг никого не было. Только бесконечный лес, где стволы деревьев корчились в немом крике. А их ветви цеплялись за одежду, словно костлявые пальцы замученных душ.
----
Лекарь очутился в сердцевине кошмара. Это был не лес, а внутренний мир Королевы Тьмы, вывернутый наизнанку. Вокруг плыли, наслаивались и гасли осколки чужих судеб.
— Она везде и нигде, — голос Элисетры донёсся с опозданием, будто пробиваясь сквозь толщу лет. — Не верьте глазам. Здесь нужно искать... вкусом.
Лекарь, повинуясь интуиции, лизнул пересохшие губы.
Язык тут же обожгла медная горечь страха — и мир вокруг покраснел, закровился. Он сделал новый вдох, поймав сладковатый привкус плесени отчаяния, — и деревья вокруг обросли чёрной, склизкой коркой.
Он искал надежду, и когда нашёл её — горьковатую, как полынь, — перед ним на мгновение проступил единственный верный путь, тонкая серебристая нить в этом хаосе.
Этого было достаточно.
— Я понял, — выдохнул он. — Здесь всё иначе.
В тот миг пространство содрогнулось.
Явилась она.
Не сделав ни шага, Королева Тьмы заняла всё вокруг. Её тень, густая как смоль, упала на ближайшее прошлое — солнечную поляну с играющими детьми. И поляна изменилась. Солнце померкло, краски поземлились, а на лицах детей застыли маски ужаса. Она не стирала былое. Она его переписывала, вплетая в него своё отчаяние.
— Мило... — её голос просочился в самое сознание, обжигающе-сладкий. — Ты принёс мне подарки. Дракончика... и ту, что когда-то была человеком.
Земля взвыла. Из трещин выползли тени — уродливые копии тех, кого Лекарь любил и потерял.
Азгар, рыча, бросился в бой, разрывая их на клочья, но на месте одних тут же возникали другие. Элисетра же исчезла, чтобы возникнуть в самой гуще тьмы. Её когти не разрывали тени, а впитывали их, словно губка. Она сражалась её же оружием, покупая им время.
«Они держат её. Теперь или никогда», пронеслось в голове Лекаря.
Он обрушил взор вглубь себя, туда, где копилась его собственная сила. И он понял. Сражаться с ней её же методами — значит подпитывать её. Огонь и сталь здесь бессильны.
Разрушение — её язык. Значит, моё оружие — созидание.
— Ты — всего лишь шёпот в архивах мироздания! — его крик был не вызовом, а провозглашением.
Лекарь не стал бить посохом. Он вложил в него всё, что нашёл в себе — не ярость, а решимость; не ненависть, а ту самую, хрупкую надежду. Посох вспыхнул безупречно-белым светом, но это был не свет разрушения. Это был свет понимания.
Волна этого света покатилась по искажённому миру. Она не сжигала тьму. Она возвращала искажённым образам их подлинный облик.
Там, где она проходила, перекошенные маски ужаса таяли, обнажая спокойные лица давно ушедших. Искажённые шёпоты смолкали, уступая место тишине покоя. Королева Тьмы не закричала — её форма, лишённая подпитки, начала рассыпаться, словно карточный домик.
— ВМЕСТЕ! — рёв Азгара врезался в нарастающий гул. Дракон стал живым щитом, прикрывая их отступление.
Дальше был только бег. Бег сквозь рушащийся мир, сквозь хватающие тени и выжигающий воздух. Они вывалились обратно в свой мир, когда тот содрогнулся, будто от смертельной раны. Позади, на месте портала, зияло лишь пятно выжженной земли.
Лекарь, тяжело дыша, смотрел на этот шрам. Он не уничтожил врага. Он заставил его отступить, вернув часть украденного покоя. И теперь им предстояло сделать то же самое с последствиями этой битвы в реальном мире.
----
Тьма отступала, как раненый зверь, не желавший признавать поражение. Её клочья цеплялись за землю, но первые лучи солнца неумолимо рвали чёрные оковы. Воздух очищался, оставляя лишь привкус гари — слабый, но назойливый, словно воспоминание о кошмаре.
Лекарь стоял, как последняя колонна разрушенного храма, среди поваленных деревьев. Их корни, вывернутые наизнанку, застыли в немом крике.
Страх схлынул, обнажив пустоту, которую не заполнить никакими словами. Лекарь прислонился к уцелевшему стволу, чувствуя, как дрожь пробегает по измождённым мышцам.
Элисетра стояла в трёх шагах. Её платье висело клочьями, а бледная кожа была исчерчена дымящимися царапинами.
Внезапно она вскрикнула — хрипло, нечеловечески — и впилась пальцами в собственную грудь. Кости хрустнули. Лекарь бросился вперёд:
— Что?..
Но она уже вырвала наружу осколок зеркала, где плясала бесконечная тьма.
— Забавно... — её губы искривила усмешка, но глаза расширились от настоящего ужаса. — Даже сейчас она держит меня на цепи. Как дворнягу.
Осколок треснул, превратившись в алмазную пыль у её ног.
— Мы не уничтожили её, — Элисетра сжала пальцы, и тени у её ног затрепетали в судорогах. — Лишь изгнали обратно в бездну. Печати восстановлены. Её власть... разорвана.
Внизу, в деревне, на мгновение затих даже ветер. Мир затаил дыхание, ожидая подвоха. Но ночь оставалась тихой.
Пока что.
Лекарь смотрел на горизонт, где последние клочья тьмы таяли в пламени рассвета.
— Тьма не умирает, — прошептал он. — Она ждёт. Что будем делать?
Элисетра повернулась. Слишком плавно, будто кости под кожей ей не принадлежали.
— Я пришла не спасать свет, — её голос рассыпался, словно пепел. — И уж точно не тебя, Лекарь. Но есть тени... — она уже растворялась в воздухе, — ...которые не гнутся. Даже перед вечностью.
В её тоне не было прежней насмешки. Сквозь него пробивалось нечто иное... почти признание.
Лекарь почувствовал холод на запястье — там, где когда-то лежала её рука.
Шрам? Нет. Тень шрама.
Её тело рассыпалось в пепел, но частицы не развеялись, а потянулись к Лекарю, образовав на миг её точный силуэт — пустой контур из чёрного пепла.
И тогда этот пепельный силуэт дохнул на Лекаря. Холодный пепел осел на его плаще, впитался в кожу, оставив ледяное тавро. Не рану, а оскудение души — словно часть его самого вырезали и унесли в бездонное забытье.
— Опаснее её нет! — Глаза Азгара полыхали. — Она отметила тебя... но не как жертву.
Лекарь коснулся инея. Холод жёг пальцы.
— Значит, будем учиться с этим жить, — тихо сказал он Азгару.
Над горизонтом всходило солнце, но в его глазах оставалась тьма — теперь уже обжитая, как часть самого себя.
----
Лекарь и Азгар стояли на опушке, наблюдая, как последние клочья тьмы тают в утреннем воздухе.
Внизу, в деревне, послышался скрип половиц. Глухие всхлипы, сдержанный шёпот. Люди по одному выходили из домов, протирая глаза, будто стряхивая остатки кошмара. На их лицах проступала робкая надежда, но Лекарь знал правду. Это была не победа, а передышка.
— Скажи мне, Азгар... — Лекарь провёл рукой по лицу, ощущая усталость в каждой клетке. — Зачем ей всё это? Зачем копить столько боли?
Дракон тяжело опустился на передние лапы. Чешуя тускло поблёскивала в первых лучах.
— Ты мыслишь как человек, хозяин. Для неё страдание — не пища. Это... язык, на котором она говорит. Музыка её существования.
Лекарь сжал кулаки; гнев смешивался в нём с отчаянием.
— Но ведь есть и другая музыка! Радость, любовь...
Где-то хлопнула ставня. В оконном проёме вспыхнуло дрожащее пламя свечи — маленький бунт против всё ещё зыбкой тьмы.
Этот хлопок встряхнул Лекаря.
— Значит, всё это... бессмысленно? Она будет возвращаться снова и снова?
Азгар расправил крылья, ловя тёплые лучи.
— Нет. Потому что ты сегодня показал ей кое-что новое. Что даже в самой густой тьме можно зажечь свет. — Дракон тяжело поднялся. — Теперь она знает страх. И это — наша победа!
Кто-то в деревне заиграл на дудочке. Неумело, фальшиво, но до боли жизнерадостно.
И Лекарь вдруг понял. Он смотрел на эти хрупкие огоньки, на эти лица, на эту фальшивую дудочку — и видел не слабость, а несгибаемость.
— Мы не дадим ей погасить все огни, — твёрдо сказал он. — Каждый зажжённый свет, каждая улыбка, каждая минута счастья — это победа.
Азгар издал звук, похожий на смесь рычания и смеха.
— Именно поэтому она боится тебя, хозяин. Ты носишь в себе не только память о боли, но и упрямую веру в свет. А это — самое грозное для неё оружие.
Где-то вдалеке запел первый петух. Рассвет вступал в свои права.
Лекарь глубоко вдохнул. Ему почудилось, будто вместе с утренним воздухом в него возвращаются силы. Ненадолго — но этого было достаточно. Чтобы сделать следующий шаг.
----
Лекарь стоял на границе леса, спиной к деревне, лицом к опустевшей чаще.
Последние лучи солнца пробивались сквозь рваные тучи, рисуя на земле длинные, неровные тени. Они напоминали бледные пальцы, всё ещё цепляющиеся за этот мир.
— Что теперь? — Азгар опустил голову, крылья безвольно повисли.
В голосе дракона слышалась не тревога — усталость. Та самая, что копится веками.
Лекарь провёл ладонью по лицу, ощущая шершавую щетину и липкий пот. В груди клубилось что-то невыразимое — смесь гнева, скорби и странного, почти предательского облегчения. Он повернулся, глядя на тёмные силуэты домов, на редкие огоньки в окнах.
— Мы будем готовы, когда она вернётся.
Его собственный голос прозвучал чужим — слишком спокойным для того хаоса, что бушевал внутри.
Азгар вытянул шею, коснувшись носом плеча хозяина. Без слов.
Где-то внизу, в деревне, ребёнок засмеялся. Звонко и неосторожно. Звук был таким хрупким в этой неестественной тишине, будто стеклянный шарик, покатившийся по лезвию.
Лекарь закрыл глаза, впервые за долгие часы позволив себе просто дышать.
И этот вдох, смешанный с запахом дыма и хвои, показался ему вкусом той хрупкой и невероятной вещи под названием мир.

2020-2025 г.