ГЛ. 10

  Он торопливо шагнул к одной из дверей отеля и вбежал в холл, но сделав по инерции несколько шагов оторопело остановился, поражённый великолепием круглого холла и его размерами.

  Было тихо и прохладно, из невидимых динамиков лилась органная музыка. Его поразил фонтан в центре холла обрамлённый великолепным мраморным бассейном. Фонтан вместе с бассейном медленно вращался. Струи воды, подсвечиваемые разноцветными прожекторами, устремлялись к сводчатому потолку, вода искрилась всеми цветами радуги.


 В противоположном от входных дверей полукружье холла располагались лифты с большими световыми табло над дверями. Их хорошо было видно с того места, где сейчас он стоял, Караваев насчитал тридцать шесть дверей. По периметру холла стояли кадки с декоративными деревьями. Не было никаких стоек администраторов, кресел для отдыха, киосков, признаков жизни не наблюдалось.
 
  Он испуганно обернулся на покашливание позади себя. У двери стоял пожилой швейцар в тёмно-зелёном мундире, брюках с широкими золотыми лампасами и фуражке с каким-то гербом.
 «Прямо маршал тебе, а не швейцар. Вот сейчас мы у дедушки и узнаем, где нам местное начальство найти», — решил Караваев и, было, двинулся к швейцару, деланно улыбаясь, но остановился, прочитав объявление на двери за его спиной гласившее: «Вопросы швейцару бесплатные, ответы — платные. Администрация».
Караваев замешкался.
 

  «Круто. Может спросить? Авось ответит старче? Вопрос-то у меня пустяшный», — подумал он, но почесав затылок, передумал спрашивать, решив, что швейцар явная сволочь.
 
  «Сяду в лифт, доеду до любого этажа, кого-нибудь да встречу и спрошу, где здесь что. Язык до Киева доведёт», — осуждающе глянул он на швейцара, который, как ему показалось, ухмыляется в седые усы. Он развернулся, решительным шагом пересёк холл, вошёл в открытые двери лифта номер шесть и нажал кнопку второго этажа. Двери лифта плавно закрылись, из динамиков что-то сказали на английском, но лифт не тронулся. Включилась тихая музыка и вкрадчивый женский голос произнёс:
 
 — Вы забыли ввести карточку оплаты проезда в лифте в считывающее устройство. Прорезь устройства находится на щитке управления лифтом рядом с телефоном. Если у вас нет карточки оплаты, наберите на щитке цифры 6, 3, 3, 6, затем нажмите кнопку «выход», выйдите из лифта и продолжите движение пешим порядком по лестницам нашего отеля. Спасибо.
 

  — Во, как! Тут, однако, нигде на халяву не проскочить, — пробормотал Караваев и быстро нажал цифры 6, 3, 3, 6, но двери не открылась. Табло под щитком замигало. Голос из динамика произнёс:
 — Ошибка в наборе. Повторите набор цифр.
 

  Караваев набирал и набирал комбинацию цифр, но каждый раз слышал сообщение об ошибке в наборе. Неожиданно прозвучало новое сообщение:
 — Сбой в системе управления. Аварийная ситуация. Приносим свои извинения за доставленные неудобства. Ожидайте. До свидания.
 — Хорошо, что не прощайте, — пробормотал Караваев и зло треснул кулаком по щитку с кнопками.


  С потолка просыпался сноп искр и вслед за этим произошло нечто удивительное: лифт медленно пошёл, но сразу же остановился. В противоположной от дверей зеркальной стенке точно посередине образовался небольшой просвет. Зеркальные половинки стены медленно разъехались в разные стороны. Голос из динамика тревожно произнёс:
 — Опасность! Опасность! Опасность! Срочно покиньте кабину лифта.
 

  Караваев торопливо шагнул в темень и в ту же секунду вспыхнул ярчайший свет, ослепивший его и заставивший зажмуриться.
 Когда он открыл глаза, то увидел, что находится в огромном ярко-освещённом зале с амфитеатром и балконами. Широченный подиум застеленный красной ковровой дорожкой рассекал партер на две равные части. По обе стороны от него стояли ряды кресел для зрителей. Почти все места в партере, амфитеатре и на балконах были заполнены шумливой публикой. В глубине зала, там, где начинался подиум, возвышалась сцена с занавесом и оркестровая яма, из неё шёл зудящий и резкий разнобой звуков настраивающегося оркестра. В зал всё время прибывала публика. С колотящимся сердцем Караваев остолбенело замер.
 

  Мимо него прошла женщина в вечернем длинном платье, слегка задев его сумочкой.
 — Простите, — приостановилась она, бросила на него быстрый и испуганный взгляд и, ускоряя шаг, пошла, ошарашенно оглядываясь.
 
  Караваев посмотрел на свои сланцы, и ему захотелось провалиться сквозь паркет зала. «Сейчас выкинут меня отсюда с позором и, наверное, это будет справедливо. И скорей бы это произошло», — чувствуя, как краска стыда заливает лицо, пронеслось в голове.  Его охватило безволие и безразличие к своей дальнейшей судьбе.
 

  — Вы участник или зритель? — спросил у него откуда-то подскочивший круглолицый вертлявый мужчина в чёрном смокинге с микрофоном в руке, его сдобное лицо показалось Караваеву удивительно знакомым.
 — Друг, заплутал я. Мне бы в шесть тысяч триста девяносто третий номер попасть. Подскажи, пожалуйста, по гроб тебе буду благодарен, — Караваев приложил руки к сердцу с умоляющим видом.
 

  — Что за бред вы несёте! О чём вы? Я вам не справочное бюро и не друг вовсе. Глупости, какие! Я работаю. Я ведущий! Ве-ду-щий! Андестенд? Я человек занятой, мне нет дела до ваших проблем. Как говорится, кесарю — кесарево, слесарю — слесарево, а кесаревой жене — кесарево сечение. Раз пришли, то проходите, присаживайтесь в кресло и наслаждайтесь нашим шоу, — выпалил круглолицый, озираясь и бегая глазами, и, наконец, увидев, во что одет человек, с которым он говорит, округлил глаза:
 

  —  Вау-у-у! Что это за прикид на вас, чёрт побери? Сейчас мода на одежду с помойки?
 Караваев опустил голову.
 — Впрочем, чёрт бы вас побрал, каждый сходит с ума по-своему, — подытожил круглолицый, посмотрел на часы и галопом рванул к сцене, размахивая руками и виляя задом.
 

  В зале плавно погас свет, на подиум со всех сторон ударили лучи прожекторов, ярко его осветив. Шум в зале стихал. Поёживаясь и пригибаясь, Караваев прошмыгнул к свободному креслу.
 
  Оркестр грянул бравурную мелодию. На подиуме возник тот самый круглолицый с микрофоном в руке только что говоривший с ним, а с ним смуглая девушка с копной взбитых волос в короткой юбчонке, белых гольфиках и топике. Тараща глаза и делая какие-то странные движения телом, бёдрами и руками, будто деревянная кукла на верёвочках, круглолицый затараторил, выстреливая слова пулемётными очередями, быстро и гнусаво:
 

  — Да! Да! Да! Да! Да! Да! Да! И ещё раз да, да, да, господа! Да, да, да, господа! Да, господа! Да-а-а-а-а-а! Этот день, вернее, вечер наступил-л-л-л-л! Чёрт побери, фатально наступил, обрушился на нас, как метеорит, как девятый вал! А лучше сказать, как звездопад. Он пришёл, пришёл, пришёл этот долгожданный сладостный вечер, праздник восторга и восхищения, пришёл в наш дом, наконец! К нам пришёл, пришёл, черт возьми, Третий Международный Фестиваль «Звёзды года»! И хотя нашему ребёночку, господа, всего три года, но он уже крепко и надёжно стоит на ножках. Да, крепко стоит наш любимый ребёночек и хочется пожелать ему счастливого детства, весёлой юности, яркой молодости и мудрой зрелости. Хочу успокоить вас, господа, все участники фестиваля, приглашённые на сегодняшний сабантуйчик, оказались людьми сознательными и дисциплинированными, никто не отказался от участия, приехали все и они за кулисами, дожидаются своего выхода. Мало того, к звёздному десанту участников неожиданно присоединились ещё множество новых звёзд и звёздочек, и вы будете иметь счастье совсем скоро их лицезреть. И среди них, господа, сегодня будет сама Мадонна! О, Мадонна миа! Чёрт побери, сама Мадонна! Да, господа, очаровательнейшая женщина и несравненная певица. Будет ещё… нет, я не могу сдержать волнения, господа, меня буквально потрясывает… обещал приехать сам король! Идол поп-музыки, сэр Элтон Джон с супругом, пардон, с супругой! Или… всё же с супругом? Неважно, чёрт возьми, да здравствует любовь! Будет кто-то ещё, но я вам этого не скажу сейчас. Пусть это станет для вас сюрпризом. Да, пусть это будет для вас приятным сюрпризом. Есть новости, господа, и не очень хорошие: Сам… (ведущий многозначительно поднял глаза к потолку), не придёт. Обещал. Мы созванивались с его администрацией, но в последнюю минуту нам с небес, хе-хе, сообщили, что его не будет. Он сейчас на горнолыжном курорте в Альпах. Там снег, господа, про который мы здесь давно забыли, но он только что прислал телеграмму, сейчас я её вам зачитаю.
 

  Ведущий залез в карман сюртука и достал телеграмму. Несколько мгновений он разглядывал её, потом с торжественной интонацией произнёс:
 — Участникам третьего Международного фестиваля «Звёзды года». Поздравляю… я…
 

  Тут он запнулся. Глядя в телеграмму, недоумевающе произнёс:
 — Чёрт побери! Поздравляю… и «Я» — с большой буквы? Однако, однако, господа, вы не поверите! Это всё, что здесь написано, оригинально. Больше в телеграмме ничего нет. Точность — вежливость королей. По-военному коротко и понятно.
Соведущая расхохоталась, подмигнула круглолицему:


  — Типа, как бы донесение Юстаса центру, други мои, хотя адресат, чёрт побери, очень даже недвусмысленно себя идентифицировал. И на том спасибо, как говорится. Богам с Олимпа как бы виднее. Пожелаем ему хорошего отдыха, а нам как бы хорошего вечера.
 

  Тут Караваев, мучительно вглядывающийся в ведущего, с удивлением узнал в нём популярного телевизионного шоумена Валдиса Пельша. Ведущий продолжал говорить, округляя глаза, меняя оттенки голоса от ласково-таинственого до шумливо-устрашающего, всё время, дёргаясь, жестикулируя и выплёвывая быстрые слова очередями:
 

  — Звёзды, господа, были всегда и во все времена. Правда в прежние века не проводились фестивали такого грандиозного масштаба, как наш фестиваль, но звёзды светят людям с сотворения мира. Многие звёзды прошлого до сих пор светят, озаряя путь новым молодым звёздочкам. На них равняются, им поклоняются, злословят, проклинают, боготворят, писали и пишут до сих пор о них, спорят, снимают фильмы, анекдоты рассказывают, что несомненно говорит об их популярности. Мы решили вспомнить звёзд прошлых лет и приготовили для вас шикарное искромётное шоу. Сейчас, господа, мы совершим небольшой весёлый экскурс в прошлое. Забавный мини-парад звёзд прошлого, надеюсь, развлечёт вас, господа. Это некий остроумнейший перформанс, сценарий которого написал наш любимый, генитальны… пардон, гениальный режиссёр Богомолов.

  Девушка восхищённо добавила:
— Костюмы участников шоу, други мои, как бы от мэтра Юдашкина.
 Оркестр грянул озорную мелодию. Подиум быстро наполнился шумной толпой костюмированных и загримированных артистов. Караваев, напрягшись, смотрел на подиум, смиренно ожидая, когда ему заломят руки за спину и с позором поведут через зал, но никто не обращал на него внимания.
 

  Все персонажи этого необычного шоу легко узнавались, хорошо поработали режиссёры, гримёры и костюмеры. Выглядело представление балаганно-шутовским, но с какой-то претензией на осмысленную идею, по сути же, всё было бестолково и легкомысленно. Хорошо просматривалось желание создателей этого представления любыми средствами растормошить зрителей, привести их в нужную кондицию, завести, что называется перед грядущим представлением.
 

  А на подиуме творилось что-то невообразимое! Худой, как жердь Дон Кихот с копьём скакал, сидя на толстенном Санчо Пансе, высунувшем от натуги язык. Благородный рыцарь иногда покалывал копьём участников шоу, те с визгом подскакивали. Чапаев в ластах, с кислородным баллоном за спиной, и с вздёрнутой на лоб маской для подводного плавания тискал полуголую Анку-пулемётчицу, обвешанную пулемётными лентами. На тонкой верёвке высоко над подиумом мотался Человек-Паук, бросая вниз петарды. Нежно глядя друг на друга и, не обращая внимания на кавардак, вальсировали Джон Кеннеди с Мэрилин Монро. Леонид Ильич Брежнев в мундире при всех наградах целовался с Ясиром Арафатом взасос. Здоровенный детина в драной косоворотке и лаптях протащил по подиуму на верёвке «собачонку». Её изображала девица, единственной одеждой которой была жилетка без пуговиц с вышитым на спине золотом «Муму». Сверкая розовым задом, «Муму» визгливо лаяла на участников шоу.
 
  Майкл Джексон с пластырем на месте носа, окружённый ватагой весёлых детей в памперсах, мерил подиум «лунными шагами»; чинно проехали на белых конях Будённый и Ворошилов. Ослепительно улыбаясь, пропрыгала с гитарами четвёрка «Битлз» в вельветовых костюмах без воротников, за ними чинно дефилировала принцесса Диана с принцем Чарльзом. Неожиданно стремительно промчалась Ксения Собчак, за ней, размахивая топором, гнался Иван Грозный. Выкинув руку в нацистском приветствии, в открытом автомобиле проехал выпучивающий глаза и брызжущий слюной Гитлер. Проскакал на микрофонной стойке Фредди Меркьюри, а за ним прошли играющий на трубе Луи Армстронг с Эллой Фитцджеральд.
 

  На здоровенном битюге гордо проехал Александр III сильно похожий на Никиту Михалкова; за ним протопали три былинных богатыря на таких же битюгах, а за ними тащились Иванушка-дурачок на коньке-горбунке и Молла Нассреддинн на осле. Конной группе все уступали дорогу. Позади них плёлся Робинзон Крузо в тряпье, с автоматом Калашникова. Он целовался с темнокожим Пятницей, срам которого бы прикрыт юбчонкой из бананов. За ними шли три Дмитрия Медведева, виртуозно жонглируя айфонами, зал с хохотом аплодировал.
 

  Беседуя, прошли покуривающий трубку Шерлок Холмс с доктором Ватсоном. Карл Маркс с Энгельсом толкали тележку, заваленную книгами; следом шла компании «вождей» — Ельцин, Горбачёв, Сталин и Ленин, те самые, с которыми недавно Караваев сидел в беседке. Сталин с Ельциным поддерживали под руки совершенно пьяного Ленина, Горбачёв приветственно махал рукой зрителям.
Че Гевару спаровали с Фиделем Кастро, Билла Клинтона с Моникой Левински. Перекидывая головами друг-другу мяч, пробежали Пеле и Марадона. Появился ещё один Ленин — этот на броневике. Появился очередной Горбачёв с Рейганом. Рейган был в ковбойской одежде с револьвером на поясе; Горбачёв — в белой римской тоге, сандалиях с лавровым венком на голове.
 

  В открытой пролётке, посылая воздушные поцелуи, проехал улыбающийся Александр Пушкин-негр. Пролетку тащила тройка поэтов Лермонтов, Маяковский и Есенин. За ними гнался, стреляя в воздух из пистолета, господин в цилиндре. На спине его сюртука вспыхивала и тухла неоновая надпись «Дантес», Том Сойер в заплатанных штанишках со своим другом Геком обстреливали Дантеса вишнями из рогаток, тот подпрыгивал, когда в него попадали.


  Улыбаясь, прошла с кружками пива в руках любимая в народе комедийная троица: Вицин, Никулин и Моргунов. Фехтуя со слугами кардинала, и, тесня их, пробежала четвёрка мушкетёров, а за ними всё семейство Адамсов.

 На костылях, с головой в кровавых бинтах, проковыляла женщина в форме проводницы поезда, на её спине горела неоновая надпись: «Анна Каренина — жертва РЖД». Альенде прогнал по подиуму Пиночета, подталкивая того в спину автоматом Калашникова. Гогоча, пронеслись Ксения Собчак, Александр Цекало и Иван Ургант, а люди в восточных одеждах провели Саддама Хусейна с петлёй на шее, пиная его ногами. Лев Николаевич Толстой солидно шёл с косой, изображая косаря. Артисты с визгом отпрыгивали от него.


  Три женщины с окунёвыми накачанными губами и одинаковыми лицами, видимо изображали «Трёх сестёр». Они гонялись за Чеховым. Он отбивался от них тростью.
 
 Сгибаясь под тяжестью внушительных размеров креста, под хохот зала, медленно прошёл окровавленный Иисус Христос с терновым венцом на голове, погоняемый «римскими легионерами» в картонных доспехах. Бен Ладен стрелял вверх из автомата. Солженицына со связанными руками в арестантской робе провели два охранника в форме НКВД. Бенджамин Франклин раскланивался в костюме из стодолларовых купюр.
Как из рога изобилия на сцену высыпали деятели разных лет, с хорошо узнаваемыми лицами. Были в этой звёздной группе: Хрущёв, Мао Цзе Дун, Берия, Маргарет Тэтчер, Наполеон, Григорий Распутин, Пётр Первый, Николай II, Альберт Эйнштейн, Чарли Чаплин, Элвис Пресли, Мик Джаггер, Авраам Линкольн, Юрий Гагарин, Надежда Крупская, Зигмунд Фрейд, Троцкий, Эдит Пиаф, граф Дракула, Сальвадор Дали…
 Когда поток загримированных артистов, изображавших знаменитостей прошлого, реальных, книжных и киношных иссяк, на подиум высыпала весёлая и шумная ватага мультяшных героев, устроив на подиуме невероятную кутерьму.
 

  Парад открывала Белоснежка. За ней гуськом приплясывали семь гномов. Два гнома были белыми, трое – негритятами, двое — ярко выраженными азиатами. За ними шли, прыгали, бежали, кувыркались, шли на руках хорошо узнаваемые персонажи: Том и Джерри, кот Матроскин с Шариком, Карлсон с Малышом, Заяц с Волком, кот Леопольд с мышами, Снежная Королева. Между крокодилом Геной и Чебурашкой затесалась Ксения Собчак, она за руку вела упирающегося Чебурашку. Винни-Пух ехал на ослике, Аладдин пробежал с обезьянкой на плече, утёнок Дональд вёз в тележке Микки Мауса, Маугли сидел на Шер-Хане; прошло всё семейство Симпсонов, целая бригада остроносеньких созданий, с глазами размером с блюдце из японских «аниме», голые бесполые Телепузики бегали по подиуму и стреляли в участников шоу из водяных пистолетов
 

  Появление этих героев немного развеселило зал. Послышались редкие хлопки и смех, стало шумно. Всё время пока шло представление над подиумом летал на метле Гарри Поттер и обстреливал участников шоу помидорами.
 

  Когда прошла последняя группа артистов, на подиум опять выскочил ведущий. Оркестр сменил мелодию, а ведущий, — теперь он был в бархатном камзоле, расшитом золотом и бисером, в белых панталонах, чулочках и больших старинных туфлях с пряжками, — подбежал к микрофону и зачастил в своей странной манере:
 — Ну, как, господа, вы созрели? — крикнул он в зал, делая круглые глаза и прикладывая ладонь к уху.
 

  По залу прокатился неясный гул.
 — Не слышу ответа? — выкрикнул ведущий, не отнимая ладони от уха.
 Зал зашумел активнее. Перекрывая гул зала, из первых рядов кто-то зычно выкрикнул:
 — Давай уже, жопа с ручкой, выводи весь шалман. Хорош, нам мозги парить, козлиная морда!


  Сектор, откуда раздался этот голос, взорвался пьяным хохотом. Шум в зале усилился. Зрители в партере завертели головами, зашушукались.
 Ведущий подождал, когда шум в зале стихнет, и, как ни в чём не бывало, закричал в микрофон:
 — Да! Да! Да! Да! Народ созрел! Народ жаждет видеть своих героев. Оркестр: фанфары!
 

  Серебристо отзвучали фанфары, а ведущая звонким голоском торжественно объявила:
 —Третий Международный фестиваль «Звёзды года», девиз которого: «Если звёзды зажигают, значит, это кому-нибудь можно», объявляется открытым! И я как бы приглашаю открыть наш праздник легендарную, самую звёздную пару всех времён и народов, прародителей всех звёзд, любимцев публики и талисман нашего фестиваля… правильно, господа. Да, да, да, да! Честь открыть наш фестиваль предоставляется… Адаму и Еве-е-е-е-е-е-е…
 

  В зале раздались жидкие аплодисменты и на подиум под музыку из кинофильма «Мужчина и женщина» вышли совершенно голые мужчина и женщина. Держась за руки, лучезарно улыбаясь, пара продефилировала до конца подиума, развернулись, и, виляя бёдрами, пошла назад.
 

  Бородатый мужчина, дремавший справа от Караваева, открыл глаза, наклонился к его уху. Шумно дыша винными парами, он просипел:
 — Ублюдки сделали операцию по пересадке пола. На прошлом фестивале Адам был Евой, а Ева — Адамом. Врубаешься, братан, до чего пидормоты дошли?
 

  Караваев обрадовался, что с ним заговорили и уже решил спросить у соседа, не знает ли тот, где можно найти администратора отеля, но бородач заснул, уронив голову на грудь. Он похрапывал, распространяя вокруг себя крепкий алкогольный дух.
 

  Когда Адам с Евой скрылись за кулисами, оркестр заиграл диксилендовую мелодию «Когда Святые маршируют» и на подиум с интервалом в 5–10 секунд посыпались настоящие участники фестиваля.
 

  Первыми почему-то стремительно пронеслись Собчак с Волочковой, за которыми гнался охранник с дубинкой. За ними, энергично, по-американски, широко скаля белоснежные зубы, пожёвывающий жвачку Буш-младший с супругой. При появлении следующих трёх пар участников, Караваев разволновался и стал нервно озираться, чтобы увидеть реакцию зрителей, но люди вяло аплодировали и никакого волнения не проявляли. Разволновался он оттого, что по подиуму прошли Горбачёв, Ельцин и Анатолий Собчак с супругами. Он не мог понять, как такое может быть, ведь о смерти супруги Горбачёва, Ельцина и Собчака сообщалось в своё время по телевизору и в печати.
 

  Далее появились бывший мэр Лужков со скульптором Церетели, как закадычные друзья, обнявшись, прошли Чубайс с «волшебником» Дэвидом Коперфильдом, они шли, взявшись за руки; Сергея Кириенко «сплюсовали» с фокусником Амаяком Акопяном, не к селу ни к городу проехала полуголая Ксения Собчак на велосипеде с сигаретой во рту. Подслеповато щурясь, проковыляла Новодворская под ручку с Константином Боровым.
 

  Бывшего премьера Касьянова спаровали с депутатом Химштейном, Зюганова с Жириновским, Германа Грефа с Алексеем Кудриным, Бориса Грызлова с Сергеем Мироновым, Марата Гельмана с Александром Невзоровым. Обнявшись, прошли историки Млечин и Пивоваров.
 

  После этой группы участников шоу, вышли на подиум Татьяна Толстая с Дуней Смирновой, кудрявый Венедиктов с Ганопольским, Басков с Монссерат Кабалье, «няня» Заворотнюк с Жигуновым, певица Валерия с Пригожиным, долго шли спарованные адвокаты. В первых рядах этой группы шествовали Барщевский и Резник, Астахов и Падва, Макаров и Кучерена.
 

  Долго шли парами дикторы НТВ. За ними Илья Клебанов со Степашиным, Валентина Матвиенко с модельером Зайцевым, политологи Караганов с Павловским, Эдита Пьеха с внуком, Михаил Шац с Татьяной Лазаревой.
 

  Пары шли и шли нескончаемым потоком. Караваев смотрел на подиум, на эти странные смотрины, не понимая, что здесь происходит. Последнее время он почти всё своё свободное время проводил у телевизора и поэтому узнавал всех участников сегодняшнего шоу. Люди, к которым он уже давно чувствовал отталкивающее равнодушие, а к некоторым просто неприязнь, появляющиеся на экранах телевизора с регулярностью рекламы йогуртов, жвачки или женских гигиенических прокладок, проходили по подиуму в качестве участников невесть зачем устроенного, помпезного и, по всему, совсем не дешёвого мероприятия.
 

  Пары были спарованы довольно странным способом. Одни, несомненно, были людьми близкими, другие как бы противопоставлялись друг другу, Караваев обычно видел их по телевизору в качестве непримиримых противников. Но поскольку все участники шоу сейчас дружелюбно и фальшиво улыбались, ему казалось, что это единая команда, из которой невозможно кого-то выделить и поэтому, несмотря на бравурную музыку, улыбающиеся лица конкурсантов и переполненный зал, всё выглядело уныло и фальшиво. Вспомнив про чудеса, которые являются непременной частью здешней жизни, он перестал нервничать из-за того, что среди участников этого шоу есть умершие люди.
 

  По подиуму тем временем катилась очередная порция участников. В зале зааплодировали: шли «телеакадемик» Познер со Сванидзе, телевизионные ведущие Соловьёв и Киселёв, «проплыли» Басков с Волочковой.
 

  С парой случилась неприятная заминка. Волочкова решила сделать «шпагат». На «шпагат» она села, но встать не смогла. Поднимать её бросились шедшие позади неё писательские пары Донцова с Марининой, Устинова с Юденич, Сорокин и Быков, Улицкая и Веллер. Кажется, у Волочковой произошла авария с нижним бельём. Писательницы прикрыли её, спасая от конфуза.


  Движение пар на некоторое время приостановилось. После пробежали три дуэта: «Чай вдвоём», «Тату» и «Не пара», а за ними распевая «Хаву Нагилу», разбитый на пары вокальный ансамбль «Марш Турецкого». Важно прошёл один без пары Иван Охлобыстин, осеняя крестным знамением зал. Зал свистел и хохотал.
 

  Регина Дубовицкая вывела на подиум корифеев юмора. Петросяна со Степаненко, Стоянова с Алейниковым, Клару Новикову с Ефимом Шифриным, Гальцева с Еленой Воробей, Винокура с Семёном Альтовым, «Новых русских бабок» и других участников «Аншлагов», «Кривых зеркал» и прочих коллективов такого рода, большинство из которых, несмотря на пенсионный и предпенсионный возраст, всё ещё веселили страну. Ксения Собчак за это время умудрилась, обгоняя участников, пробежать дважды.
 

  Караваев сидел вжавшись в кресло, не отрывая глаз от подиума, по которому теперь пошла какая-то непонятная сборная «солянка». У него вдруг включилась привычка считать одинаковые предметы, но на 69-той паре — это были Борис Моисеев с Людмилой Гурченко, — он сбился и перестал считать.
 

  Кого только он не увидел дальше! Наташу Королёву с полуголым Тарзаном, Гошу Куценко с Фёдором Бондарчуком, Скабееву с мужем, Романа Виктюка с Еленой Образцовой, Викторию Бекхэм с Дэвидом Бекхэмом, Анфису Чехову с Машей Малиновской, Сергея Зверева с сыном; Ксения Собчак, наконец-таки, нашла себе пару, пройдясь с Отаром Кушанашвили. Иосиф Кобзон прошёл с репером Тимати, доктор Курпатов с доктором Малаховым, Андрей Макаревич с Артемием Троицким, Борис Гребенщиков с индусом Саи Бабой.



  Пары продолжали идти. Зал медленно «разогревался». Всё чаще звучали аплодисменты, на подиум полетели букеты цветов. У Караваева рябило в глазах, его одолевала зевота, неудержимо тянуло в сон и он, чтобы ни заснуть, стал тихо осматриваться.
 

  Сосед справа мирно похрапывал. Слева от него, не обращая ни на кого внимания, целовались взасос два худосочных парня обритые налысо, группа молодых людей позади него шумно веселилась, попивая пиво из банок. Впереди сидела группа вальяжно развалившихся в креслах мужчин пожёвывающих жвачку. Не глядя на подиум, они что-то деловито обсуждали. Тип из этой компании что-то всё время орал в мобильник, зло ругаясь.
 

  «Ясное дело, пока этот бардак не закончится, мне отсюда не выбраться. А точнее сказать, меня отсюда выведут под белые ручки, когда это мероприятие закончится», — затосковав, подумал Караваев и опять уставился на подиум.
 Теперь по нему шли целые коллективы, разбитые на пары.
 

  Кидая в зал белые гвоздики, длинной колонной прошла бригада радиостанции «Эхо Москвы», ведомая кучерявым хозяином Венедиктовым; целая рота развязных молодых людей с канала MTV прошла, дрыгаясь и кривляясь. Нескончаемыми потоками протекла орава кукольных девочек и мальчиков с «Фабрики звёзд», возглавляемая Яной Чуриковой, прошагали «менты» — артисты сериала «Улицы разбитых фонарей», за ними долго шли звёзды популярных телевизионных сериалов. Затем на подиум высыпала нескончаемая молодая юмористическая артель участники неисчислимых комедийных шоу, появляющихся, как грибы после дождя почти на всех телевизионных каналах. Их было много, они были молоды, развязны и раскованы. Ведомые Ксенией Собчак прошли участники «Дома-2», им аплодировали дружно и с удовольствием, но наибольший успех вызвало появление на подиуме участников шоу «Комеди клаб», которых вывели на подиум два Гарика — Мартиросян и Харламов. С солидным видом прошла сборная солянка игроков Клуба Весёлых и Находчивых.
 

  Затем на подиум выкатилось целое стадо полуголых девиц, молодых и не очень, покручивающих бёдрами, призывно улыбающихся, изнывающих от фальшивой страсти, (их Караваев не знал), шли ещё какие-то незнакомые деятели. Спать хотелось нестерпимо, и он клюнул носом, уронил голову на грудь и задремал.
 

  Очнулся он от оглушительных оваций. В центре подиума стояла примадонна российской эстрады с Максимом Галкиным. Её окружали аплодирующие Борис Моисеев, Сергей Зверев, Игорь Николаев, кучерявый экс-супруг Киркоров, Кристина Орбакайте, раздобревший Пресняков и Илья Резник.
 

  Всеобщий восторг был настолько велик, что примадонне пришлось пройтись по подиуму трижды. Ксения Собчак попыталась пристроиться к этой группе, но появившиеся охранники вежливо оттёрли её от звёздной кучки.
 

  Зал аплодировал стоя, пришлось встать и Караваеву. Когда овации стихли, примадонна спела с Максимом Галкиным простенькую песенку, в которой повторялись слова «будь или не будь», и под овации удалилась.
 
  Оркестр заиграл зажигательную латиноамериканскую самбу и на подиум, как из ведра пшено, посыпались звёзды-одиночки. Они проходили стремительно, будто их подгоняли. Сорвав шквал аплодисментов, прошла, наконец, Мадонна, посылая в зал воздушные поцелуи. За ней замелькали в быстром потоке Иван Ургант, Дмитрий Медведев, Гордон, Станкевич, Навальный, Цекало, Децл, Никита Михалков, Гай Германика, Витас, Валерий Леонтьев, Виктор Шендерович, Александр Невзоров, Дмитрий Нагиев, Александр Буйнов, Андрей Малахов, Барри Алибасов, Ника Стрижак, Жанна Фриске, Починок, Кох, Потанин, Вексельберг, Гозман, Дима Дибров, Михаил Швыдкой, Хавьер Солана, Мария Арбатова, опять Невзоров, Виктория Боня, Карла Дельпонто, Татьяна Пушкина, Катя Лель, Глюкоза, Борис Трахтенберг, Борис Смолкин, Жанна Эппле, Хилари Клинтон, Лада Дэнс, Никас Сафронов, Елена Ханга, Рената Литвинова, Дана Борисова, Анита Цой, Арнольд Шварценеггер, опять Гозман, Алексей Митрофанов, Лера Кудрявцева, Гарри Каспаров, Лолита, Депардье, опять Жириновский, Леонид Парфёнов, Бурбулис, Чубайс, Олег Дерипаска, Никита Белых, Сергей Пенкин, Юлия Меньшова, опять Ксения Собчак, Богдан Титомир, Настя Стоцкая, опять Иван Ургант, ещё раз Лолита, Александр Розенбаум, Николай Фоменко, Елена Ищеева, Зоя Буряк, Людмила Нарусова, Надежда Бабкина, Светлана Сорокина, Сергей Доренко, Шура, Тина Канделаки, Илья Стогов, Ирина Салтыкова, Миша Гребенщиков, опять Владимир Соловьёв, Анастасия Мельникова, Дима Билан, Евгений Плющев, Хакамада, Бритни Спирс, Ксения Бородина, Фридман, опять Тина Канделаки, Геннадий Зюганов, писатели Улицкая, Жванецкий, Минаев, Быков, Лукьяненко, Сорокин, Прилепин; Абрамович с командой «Челси», миллиардер Прохоров со стайкой  красоток. Странно, но в этой группе номинантов на премию были и одиночки из уже прошедших пар участников.
 

  Когда поток участников иссяк, смолкла музыка, на подиум с опозданием выскочила Ксения Собчак. Под смех зала она быстро пробежала по подиуму, споткнулась и упала в оркестровую яму. Доставали её за ноги. Зал хохотал и улюлюкал — Ксения была без нижнего белья.
 

  Тут же на подиум вышли немолодые мужчина и женщина в ярко-оранжевых жилетах. На спине жилета женщины было написано: «Марья», у мужчины — «Иван». Не обращая внимания на зрителей, на которых летела пыль, Иван да Марья занялись делом. Марья сноровисто мела ковровую дорожку, а Иван, пошатывающийся, явно подвыпивший, поругиваясь, шёл за ней и сматывал дорожку.
 

  На подиум выскочил ведущий, сменивший камзол на ярко-красный костюм и загалдел:
 — Вот и всё! Я в шоке — спазм в горле! Как короток миг счастья, господа! Короток, чёрт побери! Дефиле окончилось, но волнение осталось. Участники нашего фестиваля в ожидании приговора компетентного международного жюри пьют сейчас за кулисами валерьянку и не только, ха-ха. А жюри решает, кому достанутся главные награды фестиваля, присуждаемые в двух номинациях. В номинации «Звёздная пара», лучшей паре будет вручена золотая статуэтка, изображающая Двуликого Януса, приз так и называется — «Золотой Янус». Статуэтка весит 999 граммов и изготовлена бельгийскими мастерами из золота самой высокой пробы. В номинации «Звезда года» победителю будет вручён приз также из чистого золота, но поменьше весом. Вес «Золотого дятла», так называется эта награда, 666 граммов. В номинации «Звёздный коллектив года» победитель получит «Золотого кулика», весом в 333 грамма. А теперь позвольте представить вам членов звёздного жюри нашего фестиваля…я в шоке! это: бывший узник совести, пострадавший от рук тоталитарного советского режима, правозащитник, Маркел Амброзий-Борщевик, Остап Порожняк кутюрье из Одессы. Чёрт побери, в Одессе, таки, появились кутюрье! Отто Неважнецки — меценат, бывший офицер вермахта, директор фонда «Гуманитарная поддержка блокадников Ленинграда», Вазген Смутьян — гендиректор Ереванского коньячного завода, Су Кин Сын — китайский актёр, чемпион мира по карате, Шовкет Усманпердыева — казахская актриса, певица, писательница, модель; Серджио Оффанарелли — итальянский медиа-магнат, братья-близецы из Греции, владельцы туристической компании «Эллада»: Николас Попандопулос, Александрис Пондалуполос и Виктор Пондопопулос; Мери МакКлистер и Жан-Жак Нассеро — основатели и владельцы сети биотуалетов в нашем городе, популярный дуэт трансвеститов из Чехии Иржи Впух и Мирослав Впрах, театральный режиссёр и драматург, наш земляк, Аполлон Мокрово-Коровин, нефтяной магнат Держи Карманшире приехал к нам из Ирана, прилетела и очаровательная порнозвезда и топ-модель горячая итальянка Стефания Послеполуночи. Японию представляет Нагиса Бочкотара — борец сумо. И наконец, — у меня сердце сейчас выскочит из груди! — разрешите представить вам председателя жюри, секс-символа семидесятых, замечательного американского актёра, легенду Голливуда, продюсера, сценариста и режиссёра, пламенного борца за права секс-меньшинств Дристофера Дристоферсона, он приехал к нам с очаровательным супругом. Само собой, господа, что такое крупное мероприятие, как наш фестиваль, не могло состояться без спонсоров. Спонсоры нашлись и спонсоры, о-го-го, какие, чёрт побери! Генеральный спонсор нашего фестиваля — акционерное общество закрытого типа «Башнабашгаз» и лично председатель этого газового гиганта Этилен Пропиленович Метанов! Остальные наши спонсоры не менее имениты. Это Издательство «Порноиздат» и журнал «Трое в спальне без занавесок», инвестиционная компания «Соломон Ребекинш и дочь», ГАИ города Усть-Колобродино, сыскное агентство «Кто? Где? Кого?», владельцы VIP-салонов красоты «Обаяшки», Яков Карпинш и Яков Шнипрак. Главный наш спонсор банк «Русский Кретин», прошу прощения, «Русский Кредит», казино «Орёл и Решка», фирма «Вешние Воды» и фармацевтический концерн «Фармкомбикорм». Вот такие у нас спонсоры, господа. Передаю микрофон очаровательной Лялечке Негусто.


  Девушка, улыбаясь, сказала:
— Пока жюри будет решать, кто же станет победителем, у вас, господа, как бы есть возможность перекусить. Ведь, как говорят сапёры, главное, хе-хе, во время перекусить. Шутка, шутка, други мои.
 

  В зале произошло заметное оживление. Зрители шумно поднимались с мест. Бородатый сосед Караваева проснулся, толкнул его в бок, потягиваясь, спросил деловито:
 — Жрать звали?
 Караваев кивнул головой.
— Ну, и чего сидишь? Сейчас эти пираньи всё подметут в айн момент. Давай, вставай, пролетим как шведы под Полтавой.
 — Да я… — замялся Караваев.
 — Давай, давай, братан, — раздражённо бросил бородач и потянул его за руку. Кажется он спьяна не замечает, как одет Караваев.
Караваев повиновался. Тревожно озираясь он пошёл за бородачом. Толпа вынесла их через открытые двери в просторный зал к длинному столу в виде гигантской буквы П, у него уже толпилась пьющая и жующая публика. Бородач бесцеремонно расчистил себе и Караваеву место у стола, раздвинул в разные стороны двух толстяков поглощающих с необычайной скоростью салаты, налил две стопки водки и проговорив:
 

  — На халяву, братан, и уксус сладкий, — выпил и стал закусывать.
Увидев, что Караваев не пьёт, не ест и мнётся, он грубовато брякнул:
 — Ты чё, в натуре, трезвенник? Чё ломаешься? Пей. За всё заплачено.
 

  Караваев немного поколебался и махнул рукой, думая: «Гори оно синим пламенем. Будь, что будет! Всё равно меня здесь рано или поздно «повяжут», хотя бы наемся перед этим», и залпом хлобыстнул стопку водки.
 

  Никогда прежде он не пил такой вкусной водки! Ледяная и мягкая, не жгучая и крепкая в то же время, она приятно ударила в голову, а сосед тем временем снова наполнил стопки, подвинул к себе блюдо с бутербродами. Бутерброды были разные, маленькие и аккуратненькие, с икрой красной и чёрной, ветчиной, сыром, бужениной, балычком, с форелью и колбасой.


   — Ты закусывай, закусывай, — сказал бородач и будто нечаянно не слабо ткнул локтем в бок хлыща, затянутого в кожаный комбинезон, протянувшего, было, руку к блюду с бутербродами, рыкнув: «Сгинь, петушила». Хлыщ ойкнул, но ничего не сказал. Согнувшись, опасливо косясь на бородача, он отошёл от стола.
 

  Караваев выпил с бородачом ещё, съел четырнадцать бутербродов и спросил у него, как бы, между прочим:
 — Слушай, друг, здесь такое дело, ёш твою два, я здесь в первый раз. Так здесь всё запутано, не могу свой номер найти. Заплутал маленько, как в ведьмином кругу брожу, ничего понять не могу. Сел в лифт — какая-то карточка нужна, потом лифт сломался, сюда меня занесло… мне бы в администрацию попасть, оформиться в свой шесть тысяч триста девяносто третий номер…
 

  — Ресепшн на втором этаже. Не парься. Закусим, выпьем, потусуемся немного и я тебя отведу. Кстати, соседями будем, я в шесть тысяч триста девяносто втором номере живу — это самая верхотура, последний этаж. Я здесь, брат, каждый закуток знаю в этой крысиной норе. Частенько здесь бываю, оттопыриваться прилетаю из Сибири. Как «капусты» настригу, так и прилетаю. Здесь есть, где погрешить, братела, — разглядывая жующую публику, сказал бородач.
 

  Караваев безмерно обрадовался такому обороту дела. Он взял ещё один бутерброд и спросил:
 — Так ты фермер?
 — Председатель колхоза, — ощерился бородач.
 
  Он налил водки себе и Караваеву.
 — Блин, заснул я на этом шоу. «Татушек-прошмандушек» проглядел. Ты их видел?
 — И «Тату» были, и «Чай вдвоём», и Варум с Агутиным, и Эдита Пьеха с внуком, — ответил Караваев с набитым ртом.
— А петушок был?
— Какой?
 — Очко с дырой!
— Не понял?
— Я про Элтона Джона. Педрила  обещался приехать.
— Кажется не было, а может и был, я тоже задремал…
 

  — Да, — с сожалением в голосе произнёс бородач, — а я проспал! Ночка у меня, как обычно, случилась развесёлая, здесь любят гостей с баблом, на цырлах ходят. До утра гулеванил, поспать удалось пару часов. Хотел на этих сиповок «Татушек» посмотреть, я их только по телевизору видел. И на этого сэра английского. Всё говорят, что он с женой, а я так думаю, что жена всё же он. Хотя… для этих это всё не важно.
 

  Караваев съел очередной бутерброд и спросил:
 — А скажи, мне, друг, что-то я не въезжаю, каким образом жюри определяет победителей этого фестиваля, по каким, так сказать, показателям? Зарплату у нас на шахте, к примеру, платят из расчёта количества добытого угля, когда поют на конкурсах всяких, тоже мне понятно, — победит тот, кто лучше всех споёт. Ну, в спорте совсем просто: обогнал всех, прыгнул выше всех или копьё запустил дальше других — получай медаль. А тут, понимаешь, прошли гуртом под музыку, как на Первомайской демонстрации. Непонятно как-то получается.
 

  Бородач ловко закинул в рот маслину, выплюнул косточку в пустую тарелку и ухмыльнулся:
 — По каким показателям, спрашиваешь? А ни по каким. Закидывают в шляпу бумажки с номерами участников этого дурдома, перемешивают их, как следует и — барабанная дробь! достают из шляпы бумажку с номером победителя, всего-то дел. Ошибок не бывает, потому что все бумажки в шляпе с одним номером — с номером нужного победителя.
 

  — Шутишь? — недоверчиво качнул головой Караваев.
 — Шучу, — весело согласился бородач, — но думаю, что-то именно вроде этого финта ушами и делается. Здесь жульничают по-крупному.
 —Зачем же тогда тратить время и безумные деньги на такие глупые мероприятия? — спросил Караваев, наливая себе сока. — Жюри зачем?
 

  — А чтоб не забыли их, звездунов, — ответил бородач. — Мордами торгующих. Надо, брат, быть всё время на виду. Показать всем: жив я, господа, вот он я! Я ещё в лодке, при бабках, у меня всё в порядке, я с вами, я не лох, не нищеброд. Да брось ты думать о туфте этой. Давай ещё по одной накатим?


  — Накатим, — согласился Караваев и спросил о «страшном», — а мёртвые? Мёртвых сколько ходило. Или артисты это загримированные? Объясни.
— Они и мёртвым своим кентам не дают совсем умереть, таскают с собой. Лет через пятьдесят, прикинь, на очередном шоу одни мертвецы ходить будут, — расхохотался бородач. — Не бери в голову. Ну, что, дерябнем ещё?
 — Дерябнем, — сказал Караваев и они выпили.


  Оглядевшись, бородач хлопнул его по плечу.
 — Сейчас коктейли будут разносить. Ты четыре возьми. А я быстренько вон к той шалаве-блондиночке, что у стеночки скучает, подкачусь под бочок. Спинным мозгом чувствую, что ей мужик нужен, забью её себе на ночь. Я, знаешь, без бабы спать не могу, — игриво подмигнул он Караваеву.
 Задрав подбородок, он поправил галстук, щёлкнул по-военному каблуками и, слегка пошатываясь, что-то напевая, направился к блондинке.
 Караваев рассмеялся. Бородач ему понравился, он понаблюдал за ним. Тот уже что-то быстро нашёптывал блондинке на ухо, губы женщины медленно растягивались в резиновой ухмылке.
 Караваев повернулся к столу, улыбаясь, покачал головой:
— Гулять — так гулять, — пробормотал он, налил себе стопку водки и уже было собрался выпить, но тут кто-то коснулся его локтя.


 Он обернулся. Перед ним стоял бледный мужчина в цветастой шёлковой рубашке и кожаных коротковатых брючках в обтяжку с толстенной золотой цепью на шее и серьгой с прозрачным камешком в ухе. Длинные чёрные волосы были стянуты на затылке в «хвостик».
 

  «И здесь цыгане», — решил Караваев раздражённо и залпом выпил водку.
 Незнакомец же, глядя на него влажными маслянистыми глазами, и почему-то ещё больше бледнея, забубнил в нос низким, сипловатым голосом:
 — В тебе, дружище, есть что-то притягивающее и нечто демоническое. Эти яркие святящиеся неземным светом глаза, эти густые брови, сросшиеся на переносице, мощный торс кентавра, говорящий о недюжинной силе, чувственный рот… потрясающе, потрясающе!
 

  Пробормотав: «Пардон», он осторожно тронул двумя пальцами бицепс Караваева, вскричав восхищённо: «Wow!».
Караваев покраснел, а незнакомец, ласково глядя ему в глаза, улыбнулся и поклонился.
 — Ах, да, разреши представиться: Артур Гугнивый-Античный — музыкальный продюсер.
 — Караваев Иван Тимофеевич, шахтёр, — солидно представился Караваев.
 — Я так и знал! — воскликнул радостно продюсер. — Я это чувствовал! Интуёвина меня не обманула! Угадал, что ты не здешний. Откуда в нашем провонявшемся и гниющем звёздном раю могут появиться такие колоритные фигуры? Только в далёкой глубинке ещё сохранилась чистые экземпляры, которых не касались грязные лапы, так называемой цивилизации.
 

  Он положил руку на плечо Караваева и продолжил, выстреливая предложения короткими фразами:
 — Ничего! Ничего! Ну, ничего не могу с собой поделать! Смотрю на тебя с восторгом. Мне ужасно хочется тебе помочь. Иван, ты меня вдохновил. Страстно и страшно вдохновил! Так вдохновил, мама мия! Я как тебя увидел, сразу решил, что обязан тебе помочь. Нет, не то, не то я говорю! Я хочу, хочу тебе помочь, я жажду! Такие экземпляру;сы живут только в России. Клёво я скаламбурил про русов? Я могу тебе помочь! Я обязан сделать из тебя мега-звезду! Певца! Мы с тобой всех переплюнем! Просто руки зачесались! Так зачесались, так зачесались! Я сделаю тебя первым! Ты понимаешь? Ничего ты не понимаешь. Я тебя хочу… хочу тебя… хочу, Ванечка, хе-хе, спродюсировать. А хочется тебе, Ваня, звездой стать? Хочется, чтобы я тебя спродюсировал?
 

  —Да какой из меня певец, — начиная нервничать, промямлил Караваев, — так, пою иногда в компании. У меня и голоса-то нет. Скажете тоже — певец!
Продюсер бледно и снисходительно улыбнулся.
 

  — А голоса певцам как раз не так уж и нужны в наше время, Ванюша. Певцам нужны хорошие продюсеры, вроде меня. А голоса… голоса, Иван, нужны депутатам всяким вонючим, таксистам да спикерам. Это их хлеб насущный — голоса. Вау, как я скаламбурил! А тебя, Ваня, я крутану в два счёта. У нас будет колоссальный успех! У нас будет невиданный успех. Охрана, личный автомобиль с водителем, счёт в банке, вилла, отдых на престижных курортах — это всё у тебя будет, в телевизоре будешь дневать и ночевать. Шикарная идея! Мы создадим тебе имидж настоящего мужика из рабочей среды, много повидавшего в жизни и немного уставшего от неё. Будешь петь лирические песни о настоящем мужском труде. Песни незамысловатые, чуть грубоватые и грустные, о маленьких сексуальных радостях одинокого мужчины и ещё чего-нибудь, этакое, с перчиком замутим. Вот только фамилию мы тебе сменим, она хлебная какая-то. Фамилию придётся сменить. В самом деле, ужасно звучит. Караваев? Хлебобулочное что-то. Раз ты у нас шахтёр сделаем тебя Шахтиным. Или ещё короче — Шахта! Отлично звучит, инфернально. Ха-ха-ха! Ваня Шахта — человек из преисподней! Инфернально красиво! Шахта! Коротко и запоминающе. Отлично звучит, демонически. Иван Шахта — клёво! Такое имя уже, как успех звучит, как короткое замыкание! А группу сопровождения назовём, скажем… (продюсер щёлкнул в воздухе пальцами) … назовём, соответственно... «Штольня»! Балетик организуем, девочки, мальчики с фонариками на лбу, в а-ля лёгком инфернально-подземельном стиле, от какого-нибудь крутого модельера. Я заранее дрожу от волнения! Представляю! Выходит мой Ваня на сцену в рубашке с небрежно закатанными по локоть рукавами, в шёлковых брючках, заправленных в фирмовые сапожки, загадочный, седой, волосы — перец с солью, красивый, притягивающий, берёт микрофон и зал взрывается овациями! Он поёт под восторженные крики фанатов. Восторг публики мы организуем, Ваня. Сварганим пару видеоклипов, погоняем их месячишко, другой по всем каналам, на радио запустим. Соглашайся, Иван…
 

  Караваев затосковал.
 — Мне бы в шесть тысяч триста девяносто третий номер, — сказал он, рыская глазами, в поисках бородача, который исчез куда-то с блондинкой.
 — В любой номер, Ваня, в любой, какой ты захочешь, — быстро проговорил продюсер и погладил совсем засмущавшегося Караваева по спине.
 — Соглашайся, Ваня. Всё будет «в шоколаде». Ты даже представить себе не можешь, как всё будет хорошо!
 

  Продюсер побелел как мел, а Караваеву стало тоскливо и неуютно. Топчась, он искал глазами бородача, уповая на него, как на спасителя, и вдруг, похолодев, почувствовал, что рука продюсера, скользнула под резинку его спортивных штанов.
Вздрогнув, он ошарашено посмотрел на продюсера, на лице которого застыла нелепая плотоядная и напряжённая гримаса, и онемел: рука продюсера, высунувшего от волнения кончик языка, подбиралась к его мужскому достоинству! Лицо продюсера зашаталось, как у джинсового типа, стало двоиться. Одна его половина периодически превращалось в морду оскалившегося волка, вторая — в высохшую половину черепа. Холодный пот прошиб Караваева, он закашлялся и срывающимся голосом выдавил из себя:
 

  — Ты чего это?
 — Тс-с-с, — зашипел продюсер, выкатив остекленевшие глаза, — сейчас, Ванюша, поднимемся в мой номер и в деловой конструктивной обстановке обсудим все условия взаимовыгодного контракта. У нас, Ваня, будет свой фестиваль. К чертям собачьим этот вонючий, мы свой организуем. И награды у нас свои будут, Ваня. У них «Золотой Янус», а у нас «Золотой Анус».
 

  Он коротко и нервно хохотнул и до Караваева, наконец, стал доходить истинный смысл происходящего. Кровь ударила ему в голову, замутила глаза, он оттолкнул продюсера, и уже не думая о последствиях, вложив в удар груз всех обид и волнений, накопившихся за этот сумасшедший день, смачно и жестоко врезал продюсеру в челюсть.
 

  Продюсер, вскрикнув: «Ой, мамочки!» упал на каменный пол. Немного полежав, он сел на пол и, ошалело озираясь, выплюнул на пол неестественно белые с бриллиантовыми вкраплениями зубы. Ползая на коленях, он стал суетливо их собирать, по-бабьи истерично взвизгивая:
 — Правоохранительные органы! Правоохранительные органы! Вызовите скорей этих тварей ментов кто-нибудь, наконец!
 

  Как из-под земли появился пожилой милиционер с погонами полковника, вылитый милицейский начальник по прозвищу Мухомор из телевизионного сериала «Улицы разбитых фонарей», а с ним рябоватый мужик, в котором нельзя было не узнать техасского рейнджера Уокера из телебоевика «Крутой Уокер».
 

  Рейнджер вежливо приподнял шикарную ковбойскую шляпу и выплюнул непрожёванное «Hi», а Мухомор, быстро оглядев картину инцидента, строго произнёс.
 — Что здесь происходит, товарищи?
 

  Продюсер встал, пошатываясь и прикрывая рот ладонью, прошепелявил, тыча пальцем в Караваева:
 — Я Феликс Гугнивый-Античный, продюсер. Сериал видели «В бане»? Арестуйте этого раздолбая! Распните этого ублюдка, плачу баксами. Деревня долбаная! Я к нему со всей душой, спродюсировать его хотел, а он — кулаками махать. Арестуйте этого вонючего подземельного бомжа. Он пьяный, кстати. Киньте его в камеру к голодным зекам пусть попользуются. Он мне новенькие зубы выбил, командир. Мне одна работа встала в Швейцарии в двадцать тысяч бакинских, а ещё бриллианты, я их только вчера вставил.
 


  Выслушав продюсера, милиционер повернулся к Караваеву:
 — Спокойно, спокойно, давайте разберёмся. Гражданин, с какой руки вы ударили античного господина продюсера? С левой или с правой? Только честно, не советую вам увиливать и врать. Говорите, как дело было.
 — С левой. Левша я, — пробормотал Караваев.
 — С левой, — с удовлетворением отметил милиционер, потирая руки. — Вот! Это обстоятельство существенно меняет суть дела. Вот если бы вы заехали этому, я извиняюсь, гугнивому продюсеру с правой руки, тогда бы мы, то есть правоохранительные органы, разбирались бы. А поскольку, я опять извиняюсь, вы античногугнивому с левой заехали, — тут все карты в руки левоохранительным органам. Вот ведь какой компот получается.


  Уокер, задумчиво постукивая здоровенным кулаком в перчатке с открытыми пальцами по ладони, процедил сквозь зубы, коверкая русские слова на американский лад. Ударение в слове «органы» он сделал на букве «а»:
 — Yes, my friend… Лэвоохрэнытэлные орг;ны.
 — Это мой напарник из Америки, — ухмыльнулся полковник, — приехал опытом поделиться с нами и нашего перенять в рамках, так сказать, взаимообмена. По-русски ещё не рубит шериф.
 — Это, чё за дела? Чё ты мне лепишь, полковник? Прикалываешься? Какие к чёрту левоохранительные органы! Чё ты гонишь? Какие ещё левоохранительные, правоохранительные? Вызывай тогда ваши левоохранительные органы. Пусть замочат этого вонючего нищеброда, я приплачу за это. Не парь мне мозги. Скоко, надо?
 — А это взяткой пахнет. Статьёй пахнет, так что помолчите. И, кстати, весь состав левоохранительных органов срочно брошен на борьбу с левой осетинской водкой, — сказал Мухомор, подмигнул Караваеву и тронул рейнджера за плечо:
 — Пойдём, рейнджер. Это не наша тема, мув на хазу. Сами пусть разбираются в своих семейных делах.
 — Какого хрена! Слушай сюда, представитель славных кривоохранительных органов, тебе погоны сегодня снимут и разжалуют в рядовые. Давай, вяжи ублюдка шахтёрского, одень наручники быдлятине!
 — Не имею права, — козырнул продюсеру Мухомор. — Всего наилучшего. Прощайте, господин античный продюсер.
 

  Продюсер побледнел и бросился на милиционера с занесённым для удара кулаком. Но ударить Мухомора не позволил рейнджер. Крутнувшись на месте, своим фирменным ударом он так лягнул продюсера в грудь ногой в ковбойском сапоге, что тот взмыл в воздух как лёгкая птица, пролетел метров десять над залом, и упал спиной на один из столов. Стол рухнул, звеня, посыпалась на пол разбитая посуда. Продюсер затих на разломанном столе.


  В зале повисла зловещая тишина. Жующая публика, застыв, провожала взглядами неторопливо уходящих Мухомора и Уокера. Кто-то из гостей нервно хлопнул в ладоши, затем ещё и ещё. Кто-то поддержал его и через минуту уже весь зал провожал Уокера с Мухомором бурными овациями. Уокер с улыбкой кланялся.
 «Надо бы смыться, быть беде. Так просто это не может закончиться», — нервничая и озираясь, подумал Караваев и тут увидел, что из другого конца зала к нему идёт четвёрка гориллоподобных мужчин в одинаковых чёрных костюмах с рациями в руках.
 «Недолго музыка играла, сейчас мушкетёры повяжут. Вот и закончился твой отпуск, Иван Тимофеевич», — прошептал он, отступая к стене. Когда упёрся в стену, то почувствовал, что она поддаётся. Он повернулся. В стене была незакрытая дверь, выкрашенная в цвет стены. Караваев юркнул в неё. Дверь за ним хлопнула, закрылась.   
 

  Было темно. Ощупывая руками стену, он медленно побрёл вдоль неё. Рука наткнулась на выключатель и он нажал на него. Заиграл оркестр. Тишину взорвали овации, вспыхнул яркий свет. Он стоял в небольшом уютном зале. А на сцене суетился ведущий, тот самый, вертлявый, с фестиваля звёзд. Только в этот раз он был одет в атласную африканскую тогу, а на голове красовался высокий шёлковый тюрбан. Он подскочил к Караваеву и заверещал, тараща жуликоватые глаза:
 — Ну, наконец-то! Ну, наконец-то! Ну, наконец-то! Куда же вы пропали, дорогой Иван Тимофеевич? Вам оставалось отгадать всего лишь одну мелодию, а вы вдруг куда-то испарились. Где же вы бродите, Иван Тимофеевич? Мы вас ждём, ждём, ждём, чёрт бы вас побрал. У вас же, считай, уже в кармане крупный денежный приз. А рубль у нас сегодня, представьте себе эту прелесть, равен азербайджанскому манату! О-го-го! Манату! Ни какому-нибудь захудалому доллару или там стерлингу, а его величеству азербайджанскому манату. За дело, Иван Тимофеевич, за дело, за дело, за дело, за дело!
 

  Ведущий подвёл его к пульту с кнопкой, вприпрыжку отбежал и загундосил в микрофон, меняя тембр голоса и интонации. Он, то хмурил брови и говорил грозным баском, то улыбался и заговаривал ласково:
 — Сейчас, сейчас, сейчас, этот гигант мысли, этот Робинзон с необитаемого острова гениев в моднячих запылённых сланцах и с не стрижеными ногтями, непременно отгадает мелодию! Мы все с нетерпением ожидаем это чудесное мгновение. Наш будущий победитель сваливается, как снег на голову и нам становится холодно, бр-р-р, холодно, холодно, холодно от его ледяного спокойствия и невероятной уверенности в победе. Кстати, господа, на наряд его не обращайте внимания. Видел я этого модника на фестивале, а туда попадают только люди влиятельные с баблом. Так что сами додумайте. Человечек просто прикалывался.
 

  Караваев окончательно ошалел от такой стремительной смены событий. Он никак не мог понять, откуда Пельш знает его имя, и как этот тип умудряется быть ведущим одновременно в двух залах сразу. К тому же из его слов выходило, будто он уже был здесь, потом исчез куда-то и вот теперь опять появился, чтобы продолжить участвовать в шоу.
 

  Эти вопросы роились в его голове, но тут зазвучала мелодия до боли знакомая ещё с юности, и он механически нажал на кнопку пульта.
 Мелодия резко оборвалась. Ведущий, заговорщицки подмигивая Караваеву, затараторил:
 — Знает! Он знает! Я это чувствую, я это предвижу, я это предрекаю! Он сейчас, сейчас, сейчас, отгадает мелодию. Я слышу, как она звучит в нём. Только прошу вас, Иван Тимофеевич, подумайте хорошенько прежде чем ответить…
 — А чего тут думать? — устало сказал Караваев и неожиданно для себя запел довольно приятным баритоном:
 — Там на ша-ахте у-угольной па-а-ренька приме-е-тили…
 

  В зале зааплодировали. Ведущий в экстазе завертелся волчком, а Караваев, мечтательно глядя в потолок, продолжил самозабвенно:
 — И в забой отправился, па-арень ма-ала-дой…
 Ведущий прошёлся по залу на руках, сделал кульбит и двойное сальто, а Караваев, эффектно замедлив мелодию, набрал в лёгкие побольше воздуха и закончил петь, взяв последнюю ноту песни октавой выше, вызвав дикий восторг ведущего и овации зала.
 — Класс! Супер! Гениально! Чёрт бы вас побрал, — это практически бельканто! Брависсимо! Басков с Киркоровым отдыхают! Верхнее ми! Или соль… Бельканто! Вот это да! Вы победили, Иван Тимофеевич, я это предрекал. Только один вопросик, я плохо расслышал, Вы спели в забой отправился или в запой? — ведущий подбежал к Караваеву, щурясь как сытый кот.
 — В забой, конечно.
 — И это хорошо, что в забой, а не в запой отправляются наши славные шахтёры-трезвенники, — закричал ведущий и бросился обниматься, но Караваев, вспомнив недавние развратные действия продюсера, отодвинул ведущего и тихо, но твёрдо сказал: «Руки убрал, паскудник».
 Ведущий отскочил от него, как ужаленный и, дежурно улыбаясь, взвопил:
 — Вот он победитель! Вот он триумфатор! Идите, идите, идите, идите, Иван Тимофеевич, и получайте честно заработанные манаты. Вон в ту дверь, по коридору налево. Идите, идите, счастливчик вы наш!
 

  Караваев торопливо прошёл к двери и вышел в коридор. Не пройдя и десяти шагов, он увидел открытое окошко в стене, а над ним надпись «Касса».
 Он потоптался немного, раздумывая, но потом всё же заглянул в окошко и тихо кашлянул. Девушка с сигаретой во рту отложила в сторону журнал, взглянула на него удивлённо.
 — Тебе, чё, старый?
 — Да я это, как его… того… выиграл, одним словом. Меня этот, с чалмой на голове, Плеш, сюда послал за выигрышем, за деньгами, за манатами азербайджанскими, — смущённо пробормотал Караваев.
 — Пельш, — рассмеявшись, поправила его девушка. — И ты, дурак старый, поверил? Во, народ доверчивый пошёл!
 — А чего не верить? Меня, говорю же, ведущий сюда прислал. Иди, сказал, получай деньги, — недоуменно сказал Караваев. — И чего ты обзываешься?
 — Ну ты и дурень, — опять рассмеялась девушка. — Это же подколка, прикол, понимаешь? Какие манаты, кто их видел? Если всем каждый день деньги раздавать — обанкротишься. Песен, батя, у нас много, а денег мало. Шёл бы ты. Тебя ж по телевизору покажут, на всю страну прославишься. Это, что тебе не награда? А ты манаты, манаты… иди, батя.
 

  Караваев дёрнулся.
 — Хороши порядочки! Зачем гонять человека? Я не лошадь. Сказал бы сразу, что шутка это. Нет же, гусь лапчатый, ведущий этот ваш, весь извертелся на шарнирах, обниматься лез прилюдно, поздравлял с выигрышем и сюда направил. Ещё и зарплату, наверное, получает, за то, что людей дурит. Что я, пацан сопливый, чтобы так меня за нос водить? Прикольно, да?
 

   Поскучнев лицом, кассирша закрыла окошко. Караваев потоптался у кассы и пошёл назад. Дошёл до двери, из которой он только что выходил, но она оказалась замурованной кирпичом. Кладка была свежая, от неё пахло цементным раствором. Он повернулся и пошёл обратно к кассе. Но и окошко, где недавно находилась касса, исчезло. Оно было свежезамуровано. Чуть дальше он увидел ещё одну дверь, решительно её толкнул и оказался лицом к лицу с Леонидом Якубовичем, передачу которого он всегда смотрел по пятницам. Ведущий программы стоял у игрового барабана и улыбался, поглаживая усы.
 


  — Прошу любить и жаловать — наш финалист, Иван Тимофеевич Караваев, шахтёр, ударник труда из Красношахтёрска, — сказал Якубович и зал взорвался овациями.
«Ёш твою два», очередной прикол? — обречённо прошептал Караваев.
 — Ну-с, любезный Иван Тимофеевич, задание у нас сегодня наипростецкое, — продолжил Якубович после того, как в зале стало тихо, — нужно отгадать всем нам хорошо известное слово. Это, можно сказать, даже не слово, а распространённое восклицание, ставшее в народе устойчивым выражением. Оно весьма длинное, в нём целых десять букв, но я надеюсь, что вы достойно справитесь с заданием. Что ещё? Я просто уверен, что вы хоть раз в жизни, но употребляли это восклицание, а уж в юные годы оно точно могло присутствовать в вашем лексиконе. Может быть, даже и сейчас вы балуетесь этим словечком. Подскажу вам немного. Словцо это одновременно выражает массу ощущений: удивление, восторг, отвращение, разочарование, досаду и ещё целую гамму разнообразнейших чувств. Кроме всего, оно настолько универсальное, что им легко можно заменить даже непечатные выражения — этакий народный универсальный эвфемизм, и при этом его вполне можно произносить даже при дамах и многие из них скорее рассмеются при этом, а не оскорбятся. Это чисто русское ноу-хау. Больше нигде в мире его не употребляют. Ну-с, Иван Тимофеевич, крутите барабан.
 

  Караваев крутанул барабан с силой, которая нужна для того, чтобы завести рукояткой двигатель грузовика. Барабан бешено завращался. Это вызвало оживление в зале, а Якубович восхищённо воскликнул:
 — Есть ещё, есть ещё богатыри на Руси. При такой скорости вращения барабана вы нам успеете пересказать содержание романа «Война и мир». А пока вращается барабан, у вас есть возможность рассказать нам какую-нибудь забавную историю из вашей жизни. Барабан, чувствую, будет вращаться, пока вертится Земля. Так что рассказывайте. Традиция у нас такая.
 

  Караваев не стал отнекиваться. Заворожено глядя на вращающийся барабан, он стал покорно рассказывать:
 — Как-то зимой гостил я у тёщи в Белоруссии. Она с мужем в деревне под Минском жила. Места отличные, лес, пруд, тишина. Рыбы в пруду немерено. Я рыбачил почти каждый день. Как-то выловил здоровенную щуку килограмма на четыре. Щука, я вам скажу, злобная попалась, не щука — сущая фурия! Прыгала, всё схватить норовила, зубами клацала. Ну, я её слегка по башке каменюкой пристукнул, оглоушил одним словом, она и угомонилась. А мороз в тот день был градусов под пятнадцать, промёрз я до костей и решил домой идти, благо улов богатый. Щуку в сенях бросил, выпросил у тёщи рюмочку для согрева и пошёл до жонки. Жена спала ещё, а тёща по дому управлялась, она ни свет, ни заря вставала. Только значит, я рядом с жонкой пригрелся, слышу, тёща моя, как зарезанная орёт. Орёт и орёт, понимаешь, не переставая. Грохот какой-то в сенях — наседка заквохтала. Квохчет и квохчет, будто петуха соседского увидала. Какой тут сон?! Выхожу в сени. Гляжу, щука моя висит у тёщи на подоле, тёща бегает, орёт благим матом. А вышло вот что. Тёща с ночи корзину с наседкой в сени занесла, приспичило дурёхе под конец зимы птенцов высиживать. Щука моя оглоушенная рядом лежала. Лежала, лежала и оклемалась зубастая, в себя пришла и давай сигать да подскакивать! Наседка орать стала. Тут тёща на шум в сени зашла, а щука на неё переключилась. Хвать её за юбку! Тёща с испугу ведро с молоком опрокинула, поскользнулась, упала, и давай, значит, орать со страху. Я, конечно, за топор… и по башке её, по башке её, по башке её! Вот смеху-то потом было!
 

  Якубович испуганно замахал руками, отступая от Караваева.
 — Стивен Кинг и Хичкок отдыхают! Какая жесть — убивать хохоча! Это, знаете, у меня слов нет, мороз по коже, бр-р-р. Как же вы могли, Иван Тимофеевич?! Можно, конечно, не любить тёщу, многие их не любят, но что бы топором за то, что спать не дала — это уже, знаете, слишком. Это знаете, ни в какие ворота…
 

  Караваев недоуменно посмотрел на Якубовича и рассмеялся:
 — Скажете тоже, Леонид Аркадьевич! Я же щуку, а не тёщу топором-то…
 Зал стонал от хохота. Барабан остановился, а Якубович сказал, утирая выкатившуюся слезу и пряча улыбку в усы:
 — Ну, это другое дело. Разрешаю вам, Иван Тимофеевич, открыть четыре… нет, пять букв. И учтите, ставка очень велика: в случае выигрыша вы получите ключи от новенькой квартиры в нашем райском местечке с супер климатом Гипербореем.
 

  Караваев обречённо вздохнув, попросил открыть первые пять букв. Длинноногая девица открыла буквы на табло — это были буквы Ё. К. Л. М. Н.
 — Везунчик! — обрадовался Якубович. — Вам дать минуту на размышление или вы сразу слово назовёте?
 

  Караваев затоптался на месте, в зале разочарованно загудели, раздались крики: «Слово, слово, слово», но Якубович поднял руку, и пошла томительная минута, отведённая на обдумывание.
 

  В полной тишине Якубович гипнотически глядя на Караваева, периодически вставлял:
 — Десять букв… это хохмочка такая… невинная… каламбурчик из народа… напрямую с алфавитом связано… с алфавитом, понимаете… две буквы гласные, остальные — согласные… как бы пароль… с известным любому русскому ответом…
 

  Минута истекала, а Якубович привязался:
 — Ну, ну? Слово, Иван Тимофеевич, слово. Подумайте, если Ё. К. Л. М. Н. подходит, что дальше должно идти? Вы же знаете слово, знаете…
 

  Караваев кашлянул в кулак.
 — Может, я ошибаюсь, но скажу. Значит так: если первое — Ё. К. Л. М. Н, то дальше, как ни крути — О. П. Р. С. Т. будет.
 

  Испугавшись своей смелости, Ккараваев затих, а Якубович восхищённо закричал, да так громко, что у автомобиля, стоящего в студии в качестве приза, сама собой включилась аварийная сигнализация:
 — Yes! Вначале было слово и слово это было — Умница, ох, вы и умница! Вот ведь гений из народа! Вы отгадали! Отгадали! И награда хороша — ключи от квартиры. Вот ваши ключи, Иван Тимофеевич, берите и владейте.
 

  Караваев собрался с духом, наклонился к уху Якубовича и прошептал:
 — А деньгами нельзя получить выигрыш, Леонид Аркадьевич?
 
  Якубович выронил микрофон и изумлённо вытаращил глаза:
 — Не верю своим ушам! У нас же Гиперборей, искусственный климат, полстраны мечтает здесь жить! Как можно не хотеть в этом райском месте жить? Я вас правильно понял, не ослышался? Неужели не хотите жить в нашем волшебном Вавилоне?
 

  Караваев утвердительно кивнул головой. Якубович минуты три осмысливал ситуацию, потом, развёл руками.
 — Хозяин — барин! Ваша воля, Иван Тимофеевич.
 

  Он достал из кармана телефон и набрал номер.
 — Клавдия Афанасьевна, сейчас к вам зайдёт победитель сегодняшней супер игры Караваев Иван Тимофеевич. Выдайте ему, пожалуйста, сто тысяч долларов. Да, да, от квартиры он отказывается. Человеку деньги нужны.
 Якубович положил телефон в карман и дружелюбно глянул на Караваева.
 — У нас всё солидно, Иван Тимофеевич. Идите и получайте свои денежки, ёклмн! В кассу вас наша красавица Наташа проводит… опрст…
 

  Длинноногая Наташа, обворожительно улыбаясь, взяла его за руку и повела к кассе. Они шли какими-то длинными коридорами. Караваев пытался освободить руку, но Наташа держала его ладонь крепко, вела как маленького ребёнка. Он смирился и стал думать о том, как он распорядится свалившимся на него богатством. Мысли были приятные:
 «Первым делом, сегодня же, как деньги получу, — лихорадочно думал он, — еду на такси в магазин, одеваюсь — и в аэропорт. Сразу лечу домой. Хавиру свою продаю. Сколько дадут, за столько и отдам. Шахту брошу. Хватит спину гнуть на чужого дядю. Уеду жить к морю в Анапу или Геленджик. Доживу свой век в домике с садом и огородом. От Анапы до Севастополя рукой подать, буду с братом чаще видеться. У Никифорова машину куплю — «двойку», она у него хоть и старенькая, зато в идеальном состоянии, гаражная машина. Говорят, машины тех лет очень надёжные и крепкие и в эксплуатации дешёвые. Дочь поддержу, дам ей пятьдесят тысяч долларов. С внуком будут ко мне на лето приезжать, здоровье поправлять. Оставшиеся деньги в банк положу и буду на проценты жить…»
 

  Эти сладкие мысли прервала Наташа. Сжав его руку, она спросила, кокетливо поведя плечами:
 — А вы женаты, мужчина?
 Караваев искоса глянул на прямую, как стропила Наташу, и чтобы она отвязалась, съязвил, расхохотавшись:
 — Я, барышня, замужем.
 — Дурак! — обиделась Наташа и бросила его ладонь.
 

  Они подошли к кассе. Кассирша быстро взглянула на них, выложила на прилавок кассы, громко стуча, десять колод долларов, равнодушно спросив:
 — Пересчитывать будете? Здесь десять пачек по десять тысяч долларов в каждой.
 — Да чего уж там, — сдавленно пробормотал Караваев и стал суетливо запихивать пачки за пазуху под майку.
 

  Когда он положил последнюю пачку и поднял глаза, то заметил, что кассирша и Наташа как-то странно на него смотрят. Немного помявшись, он достал из-за пазухи одну пачку, разорвал упаковку и дал по купюре Наташе и кассирше.
 

  Наташа фыркнула презрительно, сунула деньги за вырез платья, виляя задом, удалилась, а кассирша, сухо поблагодарив, сказала укоризненно:
 — Нельзя же так с деньгами, Иван Тимофеевич. Возьмите пакет. Надо быть осмотрительнее.
 

  Караваев взял пакет и переложил в него деньги. Немного подумав, дал отзывчивой кассирше ещё сто долларов.
 У кассирши зазвонил телефон. Она подняла трубку и, поглядывая на Караваева напряжённым и бегающим взглядом, стала отвечать кому-то негромко и односложно:
 — Да… да… да… получил… десять «котлет», нет ещё… сейчас пойдёт… увидимся вечером.
 

  Положив трубку, она, наконец, улыбнулась:
 — Ну, прощайте, Рокфеллер вы наш ненаглядный. Вперёд и с песней, как говорится. Сейчас идёте прямо по коридору до служебного лифта, на стенах указатели есть. На нём спускаетесь на первый этаж, выходите на улицу на стоянку такси. Вы домой или сразу в Париж?
 — Да бросьте вы — в Париж! В родной Красношахтёрск. Домой! Домой! Домой! Хватит с меня ваших чудес. Ничего больше не хочу. Домой! Спасибо вам, — рассмеялся Караваев.
 — Не за что. Привет Красношахтёрску, — усмехнулась кассирша и закрыла окошечко кассы.


Со счастливой улыбкой Караваев шёл по коридору. Настроение было отличным, он даже стал мурлыкать свою любимую «Песню про зайцев», из кинофильма «Бриллиантовая рука», но не прошёл он и десяти шагов, как к нему подскочил лысоватый коротышка с диктофоном в руке и засеменил рядом. Поднеся к его лицу диктофон, он представился:
 — Никита Впотьмах — радио «Ящик Пандоры». Мы только что узнали о вашем феноменальном везении. Вы не возражаете, Иван Тимофеевич, если я задам вам несколько вопросов? Наши слушатели буквально осаждают нас звонками, всем хочется больше узнать о вас.
 
  — Валяй, — благожелательно улыбнулся Караваев, — Слушал я пару раз ваше радио. Если ваших слушателей интересует, какие у меня трусы, отвечаю: сатиновые, синие, с овощным рисуночком. Я спешу, покороче, ладно?
 — Вопросы эротического белья тоже интересует определённую часть наших слушателей, — сказал серьёзным тоном парень и стал задавать свои вопросы. Начал он с довольно неожиданного:
 — Мне показалась, что у вас лучший в жизни оргазм случился, когда вы сегодня узнали о своём феноменальном везении. Такая у вас ро… такое лицо было…приплывшее…
 

  — Ну, даёшь! — расхохотался Караваев и погрозил журналисту пальцем. — Дык, сто тыщ, да в валюте — приплывёшь! Но были оргазмы и круче сегодняшнего. Запомнившихся полноценных оргазмов у меня в жизни было три. Первый раз, когда соседка моя зануда, сплетница, кляузница и воровка, незабвенная Олимпия Викторовна, надо же — Олимпия, да ещё и Викторовна, сплошная победительница, с лестницы упала и ключицу сломала, второй раз, когда Горбачёву по тыкве мужик за всех за нас заехал, а третий, — когда мои сбережения в Сбербанке навернулись. Вру! Был ещё четвёртый оргазм, когда денежки в «Хопёр инвесте» лопнули. Сильный был оргазм.
 — Да вы юморист, — кисло улыбнулся коротышка и продолжил:
 — Могли бы вы, Иван Тимофеевич, вступить в отношения с мужчиной?
 — Да, радио у вас… у меня «бинокль» нормальный. А вот господа из нашего правительства какие-то извращенцы, ёш твою два! Постоянно меня имеют и не спрашивают хочу ли я этого. Вот у кого оргазм стабильный!
 

  — Опять хохмите. Перестаньте, пожалуйста. Кто, по-вашему, будет следующим президентом?
 — Они ещё не решили.
 — Кого вы подразумеваете под этим «они»?


  Караваев многозначительно поднял глаза к потолку.
— Ну, есть же «высшие силы»?
— Вы мистик?
—. Станешь им поневоле под землёй. Я же шахтёр.
— Трудно с вами, — вздохнул, журналист, — а как вы относитесь к транссексуалам?
— Нехорошо этим в транспорте заниматься. Люди всё же кругом.
— Иван Тимофеевич, это не об этом вовсе. Вы можете, наконец, серьёзно отвечать? Ну, хорошо, практический вопрос. Сколько вам нужно денег, чтобы прожить, скажем, месяц?
 — Последний раз я получал зарплату пять месяцев назад и, как видишь, жив.
 — Нашли эликсир бессмертия?  — хмыкнул интервьюер.  — Волнуют ли вас проблемы детской проституции?
 — Мне больше нравятся женщины за тридцать.
— Долларов хотя бы?
— Ну, ты дурилка!
 — Вы слышали о новом налоге на воздух? Что скажете об этом?
 — Нет, не слышал. Но если введут такой налог, будем дышать через раз.
 — Удовлетворяет ли вас нынешняя Государственная Дума?
 — Она… это, как его — самоудовлетворяется, если культурно говорить. И неплохие деньги, между прочим, за это получает, что называется, «два в одном».
— Состоите ли вы, в какой-либо партии?
— Состоял в комсомоле. Подумываю создать свою.
 — Как назовёте?
  — П.Б.Л.
 — Как переводится?
 —Партия Брошенных Людей.
 — Слушайте, хватит хохмить! Как вы относитесь к лицам кавказской национальности?
 — Когда появляются деньги, всегда покупаю у них фрукты. Овощи у них дешевле, чем в магазинах.
 —А к лицам еврейской национальности? Влияют они на вашу жизнь?
 — Никак не влияют. Жизнь у меня стабильная. Они на свою жизнь влияют. Могут, черти.
 — А светская жизнь вас интересует?
 

  — А как же, дорогой мой! Встаю ни свет, ни заря, съедаю этот, как его… круассан, выпиваю кружечку чёрного кофе со сливками, спускаюсь с товарищами под землю. Мы все в белых перчатках и смокингах и весь день ведём светские беседы. Типа: Иван Тимофеич, не будете ли вы так любезны, передать мне кайло? Или: Фёдор Николаевич, дорогой, посторонитесь, пожалуйста, не попадите под вагонетку, Никита Семёныч, поправьте бабочку, любезный, пожалуйста, она у вас перекосилась.
 — Невозможный вы человек. Что вы думаете о нынешних оппозиционерах?
 — Шустрые черти! Таким палец в рот не клади. Работают ребята, деньгу куют.
 —Ущемляются ли ваши конституционные права?
 — Никита, как может ущемляться то, чего у меня нет?
 — Какой первый указ вы бы издали, стань вы президентом?
 — Как любой нормальный президент, о выделении мне дополнительных полномочий и пожизненного царствования.
 — Какие телевизионные программы вам нравятся?
 

  — Да все! Я рекламу люблю больше всего люблю, хотя ничего из того, что рекламируют не покупаю — нет возможности. Хорошо бы такой канал сделать, чтобы по нему круглые сутки одна реклама шла. Я бы только его и смотрел. Так на душе спокойно было бы, не видеть взрывов, наводнений, аварий, пожаров, депутатов, министров, террористов, задниц голых, не слушать брехню пройдох. Смотрел бы себе в экран на красивые и вкусные вещи и радовался бы за людей, которые их покупают. Ещё музыка в рекламе радует, особенно вот эта: «У-у-у — «Данон». Коротко и красиво
— Ну, теперь-то, с вашими деньгами, вы сможете покупать любые красивые и вкусные вещи. Как собираетесь их потратить? На острова, наверное, кости полетите старые погреть? Вижу, вы уже готовы, даже в сланцы переобулись?  — ядовито ухмыльнулся журналист.
— Подколка правильная. Для начала приоденусь. Постараюсь благоразумно распорядиться деньгами. Опыт потерь у меня богатый — последний чемодан с моим шикарным скарбом умыкнули в вашем расчудесном раю. Может и на острова закачусь или ещё куда. Видно будет.
 

  — И последний вопрос, Иван Тимофеевич. Что бы вы пожелали нашим слушателям?
 — Читал я греческие сказки. Сказка ложь, да в ней намёк. Лучше не открывать ящик этот, потому что, я извиняюсь, в мире и так говна уже многовато скопилось.
Журналист с недовольным видом выключил диктофон и не попрощавшись убежал.
 У лифта курили двое крепких парней. Выбросив сигареты, они зашли в лифт с Караваевым. Ничего не сказав, один из них нажал кнопку первого этажа. Двери лифта закрылись и Караваев внутренне сжался, предчувствуя приближение беды. Накачанный, с бычьей шеей парень, выплюнул на пол жвачку и мрачно прогундосил:
 — Значит, Ванёк, говоришь, не хочешь здесь жить? Брезгуешь нашим «общаком», терпила? — и ударил его под дых, коротким ударом.
 Караваев ойкнул, согнулся пополам и тут же получил жестокий удар по затылку. Что-то ярко полыхнуло перед его глазами, погасло и он кулем свалился на пол лифта.