Маленькая трилогия

                Маленькая трилогия
              Две стороны одного ордена
         Тема нашей заметки кажется не очень актуальной, ибо посвящена она в основном событиям сороковых годов прошлого века, да и происходили они далеко от мировых центров цивилизации. Но ещё О. Бисмарк предупреждал, что какая-нибудь глупость на Балканах (а мы сперва будем говорить именно об этом клочке планеты) может привести к большой войне. И такое уже бывало не раз. И годы Второй мировой токмо подтвердили печальный прогноз великого канцлера. Как обычно, все тамошние государства передрались между собой, точнее Румыния и Болгария воевали на стороне стран Оси, и при их поддержке, против Албании, Югославии и Греции. Причём в Югославии обстановка осложнилась расколом страны и гражданской войной между её народами. А поскольку тамошние жители принадлежали к трём различным конфессиям, на национальную рознь наложилась и религиозная. Строго говоря, вероисповедальные различия были решающими, ибо язык у сербов, хорватов и боснийцев практически одинаков, различий там меньше, чем между диалектами русского или испанского, не говоря уж о китайском. Правда, крайние националисты всех трёх народов много раз пытались доказать обратное, но ничего путного из того не вышло. Понятно, что в такой ситуации религиозная рознь в годы Второй мировой достигла невиданного размаха, и большинство преступлений совершалось с именем Бога на устах. Особенно отличились в оном хорватские усташи, переплюнувшие в своих зверствах эсесовцев и бандеровцев. А так как усташи были, по их собственному мнению, истинными и ревностными католиками, то и все свои деяния они оправдывали волей божьей, полученной чаще всего не непосредственно, а через «слуг господних». Последние, к сожалению, сплошь и рядом сами участвовали в «эксцессах» (там и тогда), со всех трёх сторон. Многие после войны понесли «заслуженное наказание», как любили говорить тогда пропагандисты Антигитлеровской коалиции, да и стран Оси также. Но осталось множество проблем и вопросов, и в первую очередь по поводу Алоизия Степинаца, хорватского архиепископа. Прямо и непосредственно он никогда не касался (и тем паче не одобрял) усташских зверств, но в целом поддерживал политику А. Павелича и никогда не осуждал его мероприятий. Правда, архиепископ приютил в «своём хозяйстве» некое число еврейских детей, иногда спасал и отдельных взрослых граждан, хотя и редко. Но большинство православных югославов считало, и посейчас считает, что он мог сделать гораздо больше, даже и в те страшные годы. Вопрос конечно интересный, и до сих пор, к сожалению, актуальный, так что попробуем разобраться.
     Конечно, А. Степинац мог бы действовать и решительнее, спасая тела и души невинных сербов, не говоря уж о евреях и цыганах. И его, скорее всего бы, услышали, пусть и с поправками, а то и ссылками на его совершенно неарийское поведение, и с возможными оргвыводами. Но сие было возможно в Петеновской Франции, в Италии, в Бенилюксе, в Польше, в Венгрии, да даже, при благоприятных обстоятельствах, и в нацистской Германии. Но не в НХГ, там его при малейшем подозрении в нелояльности отправили бы в лучший мир, а на его место, скорее всего, попал бы Сараевский епископ Иван Шарич, убеждённый сторонник самых крайних усташских методов. Он и на приватных фотоснимках позировал исключительно с винтовкой, карабином, гранатой, ну в крайнем случае с саблей. И конечно одобрял, и вполне искренне, все меры своего Загребского правительства по искоренению любой заразы, от кого бы, или откуда бы, она не исходила. И бежал на запад вместе с большей частью вождей НХГ, тем самым признав свою причастность к их неблаговидным делам. Но тем самым, скорее всего невольно, он (и другие беглецы) очень помог архиепископу Степинацу. Получалось, что Алоизий Степинац оказался чуть ли не единственным хорватским политиком не-титовского толка, кто имел хоть какое-то право и возможность работать в послевоенной Югославии, пусть и с большими оговорками.
        В итоге И.Б. Тито оказался в дурацком положении. Осудить архиепископа по всей строгости закона, как союзника усташей, значило извлечь на свет божий всю подноготную собственного возвышения, во многом обязанного именно диким усташским выходкам, особенно геноциду сербов и евреев, да и всех прочих несогласных с диктатурой А. Павелича. Ну и частично приходу «коммунистов» к власти поспособствовали и чётники, часто тоже резавшие всех подряд, кто им не приглянулся, хотя масштабы их деятельности не сравнимы с хорватами. Но признать такое значило признать свою власть обязанной самым «тёмным силам прошлого», будь то дикий национализм или религиозная невоздержанность, но никак не пролетарский интернационализм, и даже не классовая борьба, коия в условиях долгой и кровавой войны национальной оказалась в подчинённом положении. Да и кто в аграрной Югославии мог воспринять, да даже и просто понять, теорию «марксизма-ленинизма»? Несколько сот студентов и преподавателей вузов, да несколько тысяч наиболее образованных и высокооплачиваемых рабочих, и всё. А все остальные повстанцы, десятки и сотни тысяч, воевали за свою жизнь, и за возможность создания более-менее нормального государства, где не будут убивать людей по любому, даже пустячному поводу. Но так как подобные откровения для «коммунистов» Югославии были невозможны, им пришлось ограничиться обвинением Степинаца в поддержке усташей в те дни, когда ещё шли боевые действия (апрель 41-го) и в сотрудничестве с оккупантами, что было трудно доказуемо. Особенно если учесть негативное отношение итальянцев к НХГ. В итоге и осудили архиепископа на 16 лет тюрьмы, а реально он отсидел пять, правда, потом жил под домашним арестом.
         Теперь можно обсудить и более глобальные проблемы тех лет, в первую очередь сравнить политику двух понтификов, до и во время войны. Образно говоря, Пий Одиннадцатый делал (или старался делать) всё что мог для противодействия тоталитарным режимам, а его преемник старался делать лишь то, что заведомо не повредит ему и его подчинённым. А в условиях тотальной войны таких возможностей было немного. Конечно, в 44-45 гг можно было действовать и посмелее, но для этого необходим темперамент не дипломата, а авантюриста. Но в военные годы авантюризм в такой должности, и при том положении, очень опасен, можно конечно добиться кое-каких успехов, но при этом поиметь множество проблем, кои с лихвой перевесят все достижения. Так что увы, у Ватикана тогда выбора не было, и все ошибки и просчёты военных лет – неизбежная плата за некую стабильность, так сказать, наименьшее зло из многих возможных зол на тот миг. А вот на атомную бомбардировку Хиросимы Пий XII отреагировал быстро и явно отрицательно – в ватиканском официозе «Оссерваторе Романо» уже 7-го августа 45-го года появилась статья, где в частности говорилось: «человечество… поддалось чувству ненависти и изобрело орудия ненависти. …это разрушительное оружие остается как искушение для нашего потомства, которое, как мы знаем по горькому опыту, очень мало учитывает уроки истории». Можно конечно сказать, что тут заранее, огульно, осуждаются и те народы и правительства, что задумают создать, или уже создают, атомное оружие у себя дома. Но создавать и использовать – сие совершенно разные вещи, к тому же против расползания ядерной угрозы тогда было вполне действенное средство – международный контроль, сотрудничество всех великих (и просто промышленно развитых) держав, и широкая гласность. Оные меры предлагали не токмо А. Эйнштейн и Н. Бор, но и многие видные лица в администрации Вашингтон а и Лондона, и большинство создателей самой сверх-бомбы. И коль их мнением пренебрегли, подавляющая часть ответственности, согласно духу и букве цитированной статьи, ложится на президента Трумена и его прихвостней (по обе стороны Атлантики). И в дальнейшем отношение Святого престола к оружию массового уничтожения оставалось, за редкими исключениями, отрицательным.
          Ну а за последние полвека католическая церковь постепенно стала самым последовательным защитником обездоленных, эксплуатируемых и угнетённых. Конечно, существует масса левых партий, почти во всех крупных странах планеты, коии тоже провозглашают себя защитниками «трудящихся» и врагами «буржуев», но их разномастность и вечные раздоры между собой сильно компроментируют левый лагерь. Крайние его сочлены, маоисты, анархисты и партизаны прямо террористического толка, своими крайностями давно отпугнули от себя всех нормальных людей, их опора – маргиналы и люмпены. И ежели в каких-то странах их много, хотя бы относительно, то сие уж вина господствующих классов. Социалисты, особенно правые, слишком уж сговорчивы, им не хватает решительности и целенаправленности. А их пристрастие к промежуточному пути, между социализмом и капитализмом, довольно беспредметно, ибо в развитых странах чистого капитализма давно уже нет, да и «чистого» социализма тоже почти не видно. То есть позиция Социнтерна сводится по сути к апологетике переходного периода, что не очень разумно. Ну а коммунисты, частью даже и наиболее реформированные, продолжают цепляться за старые догмы. Мол, промышленность, особенно тяжёлая, есть важнейшая часть экономики, концентрация произ-водства необходима и прогрессивна, а крупные предприятия имеют неоспоримые преимущества перед мелкими, и не токмо в промышленности и сельском хозяйстве. На самом деле всё сложнее, а в большинстве отраслей в наше время и «совсем наоборот». А вот католическая церковь всегда проявляла внимание к мелким производителям (и мелким предпринимателям вообще), и ныне сие внимание особенно полезно и актуально. На этой оптимистической ноте можно и закончить наше маленькое повествование.
         Слово о староверах
         В июне 1974 года, можно сказать уже в прошлом столетии, после седьмого класса средней школы, работал я в археологической экспедиции. Простым подмастерьем, и  мы ничего не копали, а моделировали древние технологии. Ведь когда находят каменные орудия, далеко не всегда можно определить по их внешнему виду, для чего их создали и что ими делали. А уж оценить производительность древних мастеров, понять их приемы и методы работы и вовсе невозможно  без широкого и всеобъемлющего опыта. И вот наши старшие товарищи мастерили из кремня и вулканического стекла инструменты по первобытным образцам, а мы, студенты и школьники, скоблили, резали и сшивали ими шкуры, шлифовали доски и пилили небольшие брёвна. Всё это тщательно записывалось и учитывалось по времени, а вечерами ходили в лес или на озеро, кто-то пел песни под гитару, а лишенные слуха и голоса их с удовольствием слушали. Происходило всё это в Литве, в Молятском районе, в селе Желваряй. Археологи на лето сняли там местную школу, где мы работали, и столовались, а частью там и жили. А остальные, и ваш покорный слуга тоже, обитали в недостроенном кирпичном доме, двухэтажном и вроде бы шестиквартирном. Отопление ещё не работало, но сие летом было не страшно, и сортир был во дворе. И в доме вроде бы туалеты не предполагались, то ли в проекте что-то напортачили, то ли при постройке… врать не буду. И тогда не шибко интересовался, а теперь и то, что слышал, давно забыл. Но в общем, устроились мы неплохо. И рядом с нами жили старообрядцы, уж не помню теперь отдельным ли поселением, или они занимали окраину села. Жили они очень тихо и спокойно, даже по сравнению с литовцами, коии раз-другой в месяц устраивали пьяные свары, не очень громкие и не очень заметные, но всё же. А вот наши соплеменники никогда ни в чём подобном замечены не были. Все они хорошо говорили по-литовски, но и русским языком владели в совершенстве. А так как они не злоупотребляли неологизмами и заимствованиями, слушать их речь было просто приятно. В Литве «совершенство» колхозного строя не дошло до той степени, как в Центральной России, у всех были большие огороды и такие же сады, куча домашней скотины, куры и гуси, а у иных и индейки. Обширные сенокосы располагались по берегам двух озёр и соединявших их речушек, посему многие хозяева имели деревянные лодки, не шибко большие, но удобные. И наши соотечественники ничем не уступали литовцам и даже, по словам последних, часто превосходили их в умении и трудолюбии.
         В общем и целом мы с местными общались не часто, старались не мозолить им глаза. Хотя большинство относилось к пришлым вполне дружелюбно, им видно просто интересно было видеть вблизи простых питерцев и москвичей. Но вот горожане, приезжавшие в страдную пору помочь родственникам, или просто подзаработать, иной раз косились на нас не очень приветливо. Ну и бог с ними, в общем-то, нам было почти что всё равно. Но два случайных обстоятельства способствовали более близкому знакомству с местными, и именно со староверами. Да, чуть не забыл, руководитель всей программы С.А. Семёнов родился в Вильно, в семье строительного рабочего. Как я понимаю, семья была старой веры или связанная со старообрядцами, и СА знал о существовании общин старой веры в Молетском районе. И в поисках подходящего места для экспедиции в первую очередь, естественно, обратился к нашим соплеменникам. Сам он в тот год пробыл в поле недолго, и я его толком и не запомнил. Но вот когда случилось несчастье, он ещё был в экспедиции и очень помог местным. Суть была в том, что один молодой человек на мокром повороте просёлка, тёмным вечером, не справился с управлением мотоциклом. И со всего размаху налетел на бетонный столб ЛЭП. Удар был страшен, здоровенный столб покосился под углом 40-50 градусов, а бедного водителя отпевали в закрытом железном гробу. И отпевали его как раз в староверской церкви, хотя парень был чистокровным литовцем, хоть и имевшим родственников среди старообрядцев. То ли родственники погибшего не решились обращаться в Молетай, где был ближайший католический храм (обстоятельства гибели были не очень простыми), то ли просто не хотели выставлять своё горе на весь район. На отпевание собрались все, и литовцы и русские, и нас тоже позвали. И таким вот образом мы побывали в староверской церкви. Печальная процедура длилась почти час, над гробом произнесли заупокойную молитву, потом говорили друзья и родственники. Всё было просто, печально и спокойно, и обстановка в храме, по словам моих коллег, была очень спартанской. Да я и сам заметил, несмотря на молодость, простые оклады икон, безо всякой позолоты, строгую и суровую архитектуру здания. По-моему священника не было, его роль исполняли пожилые люди, кто-то их назвал старейшинами. Сие отпевание произвело на меня огромное впечатление и запомнилось на всю жизнь. Кто-то из археологов проворчал, что мол можно было организовать всё более торжественно. Но я мысленно с ним не согласился, и тогда и потом, всякий раз вспоминая тот день.
   Второй случай был более обычен, и случился уже в августе. Я так хвалил июньские впечатления, что родители, обстоятельно поговорив с археологами, решили август провести в литовской глуби-нке. Благо школа была ещё в нашем распоряжении, остались неиспользованные хозяйственные суммы, пусть и небольшие, и некий запас продуктов. Программу почти выполнили, осталось человек пять, кои переделывали и уточняли наименее удачные опыты. Ну а мы могли пожить на дармовщину пару недель, а потом решили смотаться на море, или посмотреть Вильнюс. Там вроде бы жил кто-то из родственников Семёнова, но в июне он ещё с нами не работал, и я его не видел. А вот теперь он решил отдохнуть в родных краях. Звали его Фома, был он на несколько лет старше моего папаши, среднего роста, очень подвижный и энергичный человек. Хорошо говорил по-немецки, что сильно помогло в годы войны, когда ему пришлось руководить бригадой то ли строителей, то ли ремонтников. В общем, они в Вильно и окрестностях чинили и строили мелкие объекты, по указаниям немцев и их литовских сторонников. Работы было много, но кормили неплохо, по военным, конечно, меркам. В 43-ем хотели их отправить работать в концлагерь, но удалось уговорить местного чиновника, слегка, правда, его «подмазав». Ну а к лету 44-го наши строители потихоньку связались с окрестными партизанами, снабжали их лекарствами и полезной информацией. Партизан под Вильнюсом было мало, но всё же больше, чем в остальной Литве. Все они были русскими или поляками, что было очень кстати, ибо жили они (в сельской местности) маленькими группами, иногда просто семьями, и чаще всего на хуторах. То бишь все друг друга знали досконально, и можно было не бояться предателей и провокаторов. В самом городе тоже были какие-то подпольные группы, но Фома решительно не хотел с ними связываться. В Вильно всегда жило много евреев и родовитых поляков, кто-то из них по мере сил боролся с немцами, кто-то просто скрывался, ожидая лучших времён, а иные тайком сотрудничали с оккупантами, надеясь спасти свою жизнь, да и немалые сбережения. А отличить их от других было очень трудно. Ну а так, по мере приближения советских войск, ремонтники оказались на хорошем счету у партизан, и когда дивизии Черняховского ворвались в город, встретили их в предместье, в Павильнисе, как освободителей. Мы вот, мол, тоже боролись с гитлеровцами по мере своих скромных сил.
            Потом были, конечно, бесчисленные проверки, и в основном строители их выдержали. Им, правда, запретили проживание в Москве, Ленинграде, Горьком и ещё в десятке крупнейших промышленных центров, но никто туда и не стремился. Ограничили возможность поступления в вузы самыми непрестижными институтами, но и сие никого не огорчило. Сам Фома уже в 74-ом нам рассказывал, что у него не раз консультировались доценты и научные сотрудники, и все остались довольны. Его, кстати, со всеми родственниками хотели после войны записать в поляки и отправить куда подале. Была такая мода, что в столице республики должны жить в основном (хотя бы наполовину) литовцы. Но наш герой нашёл кучу свидетелей, что он русский, и крестили его в православном храме (о чём сохранились нужные бумаги), да ещё показал справку 40-го года, что при польской оккупации Виленского края он подвергался притеснениям со стороны «панов». И не токмо сам лично, но и со всеми родственниками. И их оставили в покое. Фома с женой и детьми поселился на северо-восточной окраине Вильнюса, почти на берегу реки Нярис (или Вилия, как река называется в верхнем течении), где им дали участок земли в 15 соток. Рядом была брошенная и полуразрушенная усадьба бежавшего на запад шляхтича, и большая часть брёвен, кирпичей и кровельного железа осталось на месте. Сохранились и блоки фундамента, и большая печь с камином, и кое-что из домашней утвари. В общем, на просторную, удобную и тёплую избу всех «матерьялов» хватило с избытком, кое-что отдали соседям в обмен на ложки, вилки и тарелки (ножей, чашек, стаканов и рюмок в усадьбе сохранилось вволю). Наш герой во время войны стал  искусным каменщиком, а теперь, лет за пять, освоил и кладку каминов, и отделку их изразцами, и вообще все тонкости печных работ. Работы в полуразрушенном городе хватало, только вот в начале 50-ых ремесленников, и частников вообще, стали довольно настойчиво собирать в артели и кооперативы. Пришлось Фоме стать председателем небольшой артели каменщиков, всего из одиннадцати человек. Потом кто-то ушёл на пенсию, самые ленивые перебрались в местные СМУ, и в начале 60-ых годов их осталось четверо. Ретивые чиновники из горкома пытались слить их с каким-то кооперативом, не очень подходящей специализации, но наш герой объяснил, что это неизбежно скажется на качестве работы и вызовет недовольство заказчиков. В итоге все четверо фактически оказались на положении вольных частников, лишь формально объединённых в артель. Кстати, сослуживцы Фомы также происходили из староверческих семей.
   На пятнадцати сотках удалось поместить не только большой сад и приличный огород, но и сарай для кур, небольшой свинарник и стойло для породистого тяжеловоза. Потом, когда хозяева прибрели легковушку и мотоцикл с коляской, конюшню ликвидировали, постепенно сократили и свинарник. Вокруг уже образовалась плотная застройка, хотя и одноэтажная, и приходилось заботиться о чистоте воздуха, воды и газонов вдоль дорог. Но на рубеже 60-70 гг здесь,  на ровном и удобном месте, на высоком речном берегу, началось строительство панельных 5-ти и 9-ти этажек, общим числом около двадцати. Район назвали Жирмунай, и в столице Литвы он считался одним из лучших в советское время, не считая знаменитого Лаздиная. Частную застройку в районе снесли почти полностью, но на окраине несколько домов осталось, те что не попали под новое строительство. Сохранилась и изба нашего героя, хотя она оказалась в гуще новостроек. Участок, конечно, сильно сократили, осталось пять соток с частью сада и огорода, и сарай с двумя отсеками. В одном хранили дрова, в другом лежали лопаты, вёдра, косы, вилы, топоры, пилы и прочий инвентарь. Сохранился и колодец с отличной водой, за ней иногда приходили из соседней пятиэтажки, когда водопроводная влага уж очень сильно отдавала хлоркой. За пару-тройку лет до того на юге Украины случилась вспышка холеры, не очень сильная и быстро локализованная, но сильно напугавшая неких литовских чиновников. Шушукались, что кто-то из партийных бонз отдыхал тогда на море, и холеру подцепил охранник его резиденции, что произвело сильное впечатление. Как бы то ни было, воду в городе хлорировали от души, а хозяева избы и их друзья и соседи пили колодезную и остались живы-здоровы.
         И вот мы, распрощавшись с археологами, под руководством Фомы двинулись в Вильнюс, где нам отвели большую комнату в прохладном бревенчатом доме. Забавно было сидеть в тенистом саду, обозревая панельные хрущобы окрест. Дней за пять мы осмотрели город, побывали в картинной галерее, и полетели в Палангу, на маленьком винтовом самолёте. Но сие уже другая история. И в последующем, когда археологи работали в Литве, на озере Асвяя и в Станюнае к востоку от Швенчёниса, они общались в основном со староверами. В частности, в последнем месте нам отдали в пользование сад и большой сарай с сеновалом, где мы прятались от дождя со всеми своими причиндалами. В изобилии ели красную смородину, а ещё незрелые яблоки пекли на костре в часы отдыха. И даже в окрестностях Ленинграда, на Ижорской возвышенности, наши руководители нашли небольшое селение старообрядцев, где археологи работали всё лето. Место было своеобразное и не очень удобное для жизни – на поверхности земли не было ни ручьёв, ни рек, вся вода уходила вглубь, по трещинам и промоинам, как на плато Карст. Колодцы были глубиной в 15-20 метров, хоть и стояли в самых низких местах, и вытаскивать ведро было непросто. Крутили ворот медленно, с остановками, вода была очень жёсткая, хотя и приятная на вкус. А вот наши соседи (мы как обычно жили в местной школе, маленькой, но очень уютной), имевшие корову и десятка три овец, пользовались маленьким ветряком, доставшимся им от бывшего колхоза. Когда-то, при укрупнении сельхозартелей, его списали, ибо никто не хотел тащить сию конструкцию на центральную усадьбу нового хозяйства. Ну а нашим хозяевам для подъёма воды вполне хватало двух лошадиных сил, что давал оный ветряк, благо корова была одна, а овцы пьют мало. Кстати, овцы были основным домашним скотом в тех местах, ибо хороших лугов окрест не было, и травы сеять было негде. Тем не менее наши соседи имели и огород, и небольшой сад, а на пустыре за сараем подсевали клевер к местным диким злакам, и там паслись их питомцы два-три месяца. А зимой ветер дул сильнее и чаще, воды требовалось меньше, и ветроколесо в самые морозные дни через длинный ремень и пару шкивов соединяли со старым электрогенератором, оставшимся ещё со времён войны, от немцев. Был он постоянного тока и какого-то странного напряжения, вроде 70-80 вольт, но его хватало на обогрев «предбанника» и подсобки. Что ещё? В Нарьян-Маре, на берегу студёного моря, жило несколько сторонников протопопа Аввакума, и все они имели хорошие теплицы, в отличии от большинства иных жителей города. К сожалению, мы почти не общались с жителями, ибо работая в стройотряде, жили на нефтебазе, которую и строили. А она стояла в стороне от центра, на самой окраине города, и поход в жилые места требовал изрядного времени. А его как всегда не хватало. Вот пожалуй и всё, исторические сведения и данные литературы упоминать не будем, они общеизвестны, и в общем и целом подтверждают личные впечатления. Что и требовалось доказать.
           Приверженцы старой веры никогда, кстати, активно не выступали против отделения церкви от государства. В душе они, конечно, осуждали оное действо, но не придавали ему какого-то исключительного, вселенского значения. Ведь основа любой религии – вера, а её не насадить административно-бюрократическими методами, не говоря уж о государственном вмешательстве. Тем паче с помощью тупых чиновников. А уж внутреннего убеждения и уверенности в своей правоте у староверов всегда было в избытке. А это в наше время очень ценные качества, и сами по себе, и как источник положительных деяний в любой сфере нашей жизни. И в заключение выскажем вполне конкретное предложение. Наша официальная церковь охотно строит новые храмы по всей Руси великой, а вот с восстановление и реставрацией старых не спешит. Денег мол на них нет. Между тем многие из заброшенных церквей представляют историческую и художественную ценность, есть среди них и настоящие шедевры прошлого. А ежели передать сии храмы староверческим общинам, то их и восстановят быстрее, и с меньшими расходами. А это всегда актуально, и особенно в наши дни.
         Новое средневековье
     Беловежская пуща, один из старейших заповедников (заказников?) Европы, да наверное и всего мира, по людской прихоти много раз меняла свой статус, границы и «степень охраны» своей экосистемы. И неоднократно польские магнаты, русские цари и просто излишне горячие охранители природы вводили по всей Пуще строго заповедный режим, исключая всякую охоту на копытных. Результат всегда был один – истощение кормов, болезни, и ежели ослабевших животных вовремя не отстреливали они массами гибли сами, завершая тем самым экологическую катастрофу. Впрочем, бывало и наоборот, хотя и гораздо реже, когда угрозу огромному лесу создавала неумеренная охота. Но в таких случаях «население Пущи» восстанавливалось гораздо быстрее, ведь охотничий пресс обычен для дикой природы, а вот «наоборот» бывает крайне редко. В заключение отметим, что подобное случалось и в других местах Земли, пусть реже и не так явственно, да и не всякий заказник может похвастаться царскими охотами и соответствующим вниманием со стороны общества. Однако вот в Индии, стране древней охотничьей культуры, большинство подобных проблем были более-менее очерчено еще до появления европейцев. И казалось бы они (европейцы) на азиатском опыте должны были хоть чему-то научиться. Но увы, стоило им попасть в Африку, как начались бесконечные кампании, то по истреблению якобы вредных животных, то по безудержной охране тех же самых видов. И ладно бы только в Африке, постоянные проблемы американских нацпарков, то с медведями, то с оленями, то с лососями, показывают всю неразработанность вопроса. Мы уж не говорим о енотовидной собаке в Европе, или о скворцах и кроликах в Австралии. С последними, кстати, борются уже двести лет, а воз и ныне там, если не в ещё более глубокой яме.
    Можно возразить, что экологические проблемы всё же не самое важное в жизни, особенно для той трети человечества, что недоедает, спит в трущобах или вовсе под открытым небом, и часто не имеет прививок даже от самых опасных болезней. Пусть так, хотя в той же Африке во многих местах выгоднее разводить диких зверей, чем пасти тощий местный скот, от которого ни молока, ни мяса. Но иметь большие стада очень престижно, да и куда проще, чем организовать разумное хозяйство. Можно вспомнить, что экология, и как наука и как прикладная отрасль, очень молода и тут неизбежны промахи, огрехи и неудачи. Ладно, возьмём самую древнюю и почитаемую отрасль нашего бытия, военное дело. Многие его положения, обычаи и законы были сформулированы ещё в античное время, проверены жизнью и столетиями принимались как должное. Были, конечно, печальные исключения, но в небольшом числе и не очень заметные на общем фоне. А вот в XIX и особенно в XX вв началась нелепая и непрактичная самодеятельность, сплошь и рядом приносящая вред самим «изобретателям». Уже в Наполеоновскую эпоху случились такие перлы, как Англо-Американская война 1812-14 гг и Наполеоновское вторжение в Испанию. Испанское сырье, и в первую очередь тонкорунная шерсть, видите ли было необходимо французской индустрии, а денег на покупку необходимого не хватало. Так организовали бы бартер, а ежели своих товаров не хватало, так поощрили бы германский экспорт за Пиренеи. Испания тогда была бедной и малонаселенной страной, и континентальная промышленность легко справилась бы с аглицкой конкуренцией на полуострове. А уж политически испанские Бурбоны всегда боялись «северного соседа», даже когда в Версале царствовал добродушный и нерешительный Людовик XVI, а не неистовый корсиканский гений. А гишпанский флот мог оказать большие услуги Бонапарту, ведь рано или поздно морское столкновение с Англией было неизбежно. Оный флот, правда, не отличался особыми боевыми качествами, но ведь и французский был не многим лучше. А уж американская война тех лет просто откровенно нелепа. Можно понять Наполеона, надеявшегося на ослабление Британии в ходе оной войны, но в любом случае английские потери были бы мизерными по европейским меркам, и не могли помешать англичанам снабжать Россию и Швецию, а в перспективе и всех прочих, желавших повоевать за свои интересы против узурпатора. Американцы в ходе войны надеялись захватить Канаду, а англичане вернуть свои колонии. Но и то, и другое, было нелепой фантазией, особенно учитывая, что местное население и «там» и «здесь» не имело никакого желания нарушать статус-кво. Да и потребных для столь смелой кампании войск просто физически не было у обоих противников.
    В эпоху 1820-50 гг преобладали революционные и гражданские войны, по определению более бестолковые и иррациональные, чем национальные конфликты. Так что там и отмечать особо нечего. А вот в 60-ые в Новом Свете случились две войны, кои по иному, чем дебильные, и не назовешь. Мексиканская экспедиция 1861-67 гг начата была Испанией, коия надеялась, видно, вернуть себе бывшую (и одну из богатейших) колоний. Но коль её не удалось удержать в своё время, имея обширный базис и свободную связь с Европой, то теперь наступательная война была и вовсе безнадёжной. К тому же на стороне Мексики, в соответствии с доктриной Монро, рано или поздно выступили бы Соединённые Штаты, скорее всего сразу по окончании Гражданской войны. И какая бы армия в ней не победила, она заведомо была сильнее любых европейских, что могли быть доставлены на тот берег Атлантики. Кстати испанцы, чувствуя свою слабость, привлекли на свою сторону Британию и Францию, но и это не помогло. После полугода бесплодной войны англичане и испанцы эвакуировались, и лишь Наполеон Третий с непонятным упрямством продолжал возню до марта 67-го, занял столицу и заметную часть мексиканской территории. Но победу сие не приблизило ни на шаг, а окончание Гражданской войны в Штатах сделало реальным вмешательство американцев. И авантюра пришла к логическому концу. Следующая война это агрессия Аргентины и Бразилии против Парагвая, который, на первый взгляд, безнадёжно уступал по всем статьям двум крупнейшим державам Южной Америки. Но парагвайцы имели развитую по тем временам промышленность, и их небольшая, но хорошо вооружённая армия нанесла противникам изрядные потери. В итоге за шесть лет тяжёлой войны Аргентине удалось отхватить клочок земли, не шибко богатой природными ресурсами и в состоянии, близком к выжженной земле. При том, что половина аргентинской территории тогда была совершенно не освоена и не заселена. Бразильцы в Парагвае надеялись разжиться рабами, но их потенциальные невольники полегли в боях, изрядно потрепав в ответ бразильскую армию. А территориальная «добыча» была ещё скромнее аргентинской.
         В Европе в те годы случились три войны за объединение Германии, и вторая из них, австро-прусская, была О. Бисмарком проведена образцово. А вот по окончании войне с Данией можно было и не аннексировать датскую часть Шлезвига. Толку от неё было чуть, и куда важнее было бы сохранить нормальные отношения с датчанами, благо что немцы согласились, по совету Англия и Франции, провести там референдум. Но воспользовавшись противодействием России и Австрии, отказались от столь выгодного решения. Дания, конечно, страна маленькая и армия у неё слабая, но стратегическое положение очень выгодное, и ради клочка земли не стоило датчан превращать в потенциальных врагов немцев. Ну а Франко-прусскую войну О. Бисмарк почти проиграл, ежели подразумевать не формальную, а истинную победу. Когда послевоенный мир лучше довоенного, хотя бы для кого-то из участников. Можно возразить, что такое бывает редко, но именно посему к войне надо относиться очень серьёзно, а не так, как большинство правителей и генералов последних двух столетий, когда во многих войнах победителей не было вовсе. А в чём же именно великий канцлер допустил ошибку? Да в том, что позволил своим генералам отхватить кусок истинно французской территории, хотя на большей части оного куска и говорили вроде бы по-немецки. Но по своим симпатиям и традициям сии земли были французскими, и их отторжение вызвало вековую ненависть к Пруссии, как на аннексированных территориях, так и по всей Франции, и у всех франкофилов по всему свету. Мольтке и его сподвижники утверждали, что мол без крепостей Мец и Тионвиль Германии не жить, обладая ими французы всегда могут напасть на немцев и натворить кучу бед. Но в одиночку Франция не могла вести наступательную войну против объединённой Германии даже в принципе, без Меца, с Мецом и Тионвилем, и даже с Ландау, Саарбрюккеном и Триром впридачу. А вот поиск возможных союзников для реванша был спровоцирован именно аннексией Эльзас-Лотарингии, и было ясно, что в оном деле рано или поздно французы преуспеют. Ибо Германия в том виде, как она сложилась в 1870-ом и развивалась далее вплоть до Первой мировой, была слишком опасным соседом для большинства государств Земли. Особенно когда Вильгельм Второй начал свою пропагандистскую кампанию за расширение и укрепления «немецкого мироздания». Такого не позволяли себе даже крестоносцы, насмерть сцепившиеся с «неверными» и грабившие «отступников» и «язычников». А потом появилась «Майн кампф», по-своему очень цельная и логичная книга, но только вот её посылки, цели и задачи были нереальны и фантастичны. И тем не менее, великий народ в течении двадцати лет вдохновлялся оными идеями и мыслями, с многочисленными дополнениями и приложениями министерства пропаганды. По наивной и тупой безжалостности всё сие ничуть не лучше, чем призывы к детским крестовым походам, или к походам бедноты. С той разницей, что сии походы стоили жизни в основном лишь их участникам, в то время как «новый порядок» подмял под себя миллионы совершенно нейтральных людей, ничем ему вроде и не мешавших и не стоявших на дороге Третьего Рейха. Одно радует, что после столь глобальной и неудачной попытки объединение Европы кое-как пошло, наконец, по более рациональному пути. Конечно, глобальная, всесильная и бесполезная бюрократия Евросоюза не многим лучше гитлеровских гауляйтеров и полицай-президентов, но отрадно уже то, что очередные пробы и ошибки идут уже сугубо мир-ным и эволюционным путём. Так что лет за сто-двести, надо полагать, какой-то общеевропейский порядок, разумный и взаимоприемлемый, создать всё же удастся.
           Впрочем, альтернативные нацизму-фашизму и просто параллельные ему во времени (по крупно-историческим меркам, конечно) попытки создать глобальную мировую структуру с соответствующим тотальным мировоззрением были ещё хуже и глупее. Мао Цзэдун при всей популярности своих идей сплошь и рядом насаждал нереальные и вредные для его же подхода вещи. Мировая деревня, конечно, экологичнее, стабильнее и чище мирового города, даже и самого европейски-столичного, но плавить металл, синтезировать пластик и изготовлять трактора и самолёты в каждом крестьянском дворе нереально при любых предпосылках. Промышленно-торговая деятельность требует хотя бы небольшой концентрации населения, хотя бы в виде большого поселка или маленького города, хотя бы одного на весь район (или уезд). Маркс и Энгельс, претендовавшие на сугубо научное описание жизни социума в виде истмата и диамата, дали лишь самое общее и очень грубое описание, к тому же излишне схематичное. Так, то что они называли общественно-экономическими формациями, на самом деле есть типы (или группы) формаций, часто очень различающиеся между собой. А чрезмерное внимание к экономической основе жизни общества заставило Ф. Энгельса в конце жизни постоянно спорить с адептами «вульгарного материализма», доказывая, что и климат, и природная среда влияют на жизнь социума, и что обратное влияние «надстройки» на «базис» ничуть не меньше прямого, так сказать, воздействия. Ну а великое творение К. Маркса (сокращённо называемое «Капиталом») описывает химически чистый, по меткому выражению Л.Д. Троцкого, капитализм, которого в реальной жизни не было и быть не может. Особенно в последнее столетие, во времена монополий, государственного регулирования и международного (по сути) контроля над рынками важнейших продуктов и первичного сырья. В.И. Ленин, блестящий диалектик и глубокий знаток марксизма, в практической работе сплошь и рядом проявлял себя заурядным народником, «подгонявшим» и «ускорявшим» историю, и больше верившим в «героев», чем в «толпу» (отсюда, скорее всего, и его стойкая нелюбовь ко всеобщему и равному избирательному праву). Правда, героев пришлось рекрутировать в гораздо большем количестве, чем при Засулич, Желябове и Гершуни, даже если считать лишь ЦК, губкомы и укомы, и соответствующие комсомольские и профсоюзные органы. А «партия нового типа», вернее её авангард, была обширным резервом правящей верхушки. Кстати, сие название вполне правомерно, политические партии любой эпохи сильно отличаются от своих предшественников, будь то греческие демократы и олигархи, «цирковые» партии Византии, «шляпы» и «колпаки» в Швеции или либералы и консерваторы Канады. Но создание «массовой базы» революции в 17-ом году, как и выдающиеся личные качества революционеров, не компенсировали, и не могли сие сделать в принципе, отсутствие объективных предпосылок построения социализма, даже в самом начальном и примитивном виде. И сколько Ильич не уверял себя и других, что мол можно сперва захватить власть, а потом уж заняться индустриализацией, культурной революцией и кооперированием мелких частников, толком ничего не вышло. Те немногие сотни, да даже тысячи партийцев, коии знали что делать и как, просто растворились, рассеялись в людском море, или были им сметены, частью непосредственно, а частью вылезшими наверх фанатиками, бюрократами, тупыми карьеристами и просто благодушными мещанами. В итоге получился не то предельно обобществлённый госкапитализм, то ли неразвитый социализм в его самой грубой и дикой форме. А скорее всего, сие переходный вариант, коих всегда было много в истории, и которые всегда были весьма долговечны. Рассуждения наших псевдомарксистов (хотя даже и Маркс и Энгельс, как мы уже говорили, были поверхностными и «недоделанными» марксистами), что мол можно за 40-50 лет перейти от капитализма к социализму, везде и давно опровергнуты опытом, коий есть единственный критерий истины. Конечно, В. Ленин и почти все его соратники надеялись на мировую революцию, но уже в 22 году стало ясно, что оные надежды рухнули. И сколько Л. Троцкий не доказывал, что в 23-ем в Германии пролетарская революция могла и должна была победить, он выдавал желаемое за действительное. Если бы массы «рвались в бой», то вожди нашлись бы и помимо оппортунистов из верхушки компартии. В России перед Октябрьским переворотом тоже большинство ЦК, и вообще видных большевиков, было против восстания, но достаточно было натравить на них Выборгскую районную организацию РСДРП, как все сомнения рассеялись. Воистину, система взглядов французских просветителей 18-го века была логичнее и привлекательнее основных доктрин и «универсальных систем», созданных в веке двадцатом, или чуть ранее и позднее.
         Мы, однако, забежали вперёд, сперва надобно закончить обзор основных конфликтов от 1870 года до наших дней. Русско-турецкая война, безграмотная тактически, завершилась довольно удачно. Основные приобретения достались Австрии и балканским странам, кои и так всегда были врагами турок, ну а Россия поимела лишь мелкие, но стратегически важные клочки Закавказья и Бессарабии. Испано-американская и Русско-японская войны в общем и целом не отличались тактическими и стратегическими шедеврами, но и явных промахов стороны допустили не очень много. А вот Англо-бурская война была явной и грубой ошибкой Британии. Бурские республики, не имея выхода к морю и собственной промышленности, экономически полностью зависели от Британской империи, и приводить их к общему знаменателю не было нужды. Тем паче, что с самого начала было ясно, что сие процедура болезненная и дорогая. А в итоге получилось как всегда, пришлось задабривать США, Германию и Францию островами и сферами влияния, и всё равно общественное мнение Европы и Америки было насквозь антибританским. Там не токмо смаковали все неудачи англичан, но и вербовали добровольцев, всего их воевало в Южной Африке почти 3 000 человек. Очень прилично для тех лет и для тех мест, учитывая что армии бурских республик никогда не имели в строю более 30 тыс бойцов. Причем кроме родственных бурам голландцев и французов и ненавидевших англичан ирландцев, к черту на рога отправлялись и шведы, и итальянцы, и русские… А после войны британцам пришлось восстановить разрушенное и оплатить все убытки, признать бурский язык одним из государственных и постепенно готовить самоуправление бывших бурских республик. Так зачем же было огород городить? Первая балканская война выглядит довольно осмысленно, хотя вечные свары между союзниками и их желание захапать больше, чем полагалось по всем довоенным соглашениям, сильно мешали общему делу. Ну а вторая война… можно ли в здравом уме нападать на бывших союзников, зная что их как минимум поддержит Румыния, против которой болгары могли выставить пару бригад ополченцев? В итоге ситуация на Балканах резко обострилась, что приблизило глобальный общеевропейский кризис, а затем и Первую мировую войну, на радость американцам и азиатам.
        Ну и совсем удручающее впечатление производит та самая Первая мировая война. Франция, положим, воевала за Эльзас-Лотарингию, а Турция стремилась сохранить остатки своей империи. Ну а все прочие? России пора было озаботиться внутренними проблемами, и в первую очередь равноправием своих народов и наций, их культурной и административной автономией. Максима-льно расширить самоуправление Финляндии, и подобную же систему ввести в Польше. Это, кстати, сделало бы немецко-австрийских поляков ярыми русофилами, что грозило Центральным державам большими сложностями. Идея же о присоединении Галиции была ложной, сей народ сильно отличается от классических украинцев и тем паче от тавричан и заднепровцев. Лучше было оный гадюшник оставить Австро-Венгрии. Германия, несмотря на все вопли о «жизненном пространстве» не могла толком освоить уже имеющиеся колонии, а экономическая экспансия в Турцию и Китай и так шла успешно. Не надо было лишь спешить и орать на весь мир о своих грандиозных и неподъёмных планах. К тому же все попытки ассимиляции Эльзаса и Познани потерпели провал, и надо было думать о стабилизации обстановки в сих регионах, а не о новых захватах. Ну а австрийцам (венгры уже были не склонны к внешней экспансии) для превращения двуединой монархии в триединую совсем не обязательно было захватывать Сербию. Хорватия, Босния-Герцеговина, Чехия и сербская часть Воеводины – чего ж вам больше? Хотя и разделённая надвое географически, получалась весьма солидная держава, правда, разноязычная и разнородная вероисповедально. Но тем лучше было для немцев и венгров, пока бы славяне разбирались со своими проблемами (возможно десятилетиями), за единство империи можно было не опасаться. Италии конечно хотелось захватить Южный Тироль и Триест, но не настолько, дабы лезть ради них в глобальную войну. К тому же итальянцам надо было освоить Додеканесские о-ва и реально завоевать Ливию, формально присоединённую к империи, но пока что совершенно независимую. А это было делом весьма нелёгким.
    И наконец, Британская империя, по мнению большинства главный инициатор «мировой бойни». Считается, что глобальная немецкая экспансия, и в первую очередь рост военного флота, сделали войну неизбежной. Но после небольшой заминки в 1907-10 годах британский флот уверенно опережал германский по всем основным классам кораблей. Причём «дредноутная гонка» Англией переносилась довольно легко, а вот немцы собирали нужные средства буквально по грошам. И с каждым годом ситуация для них только ухудшалась бы, ибо британские союзники, Россия и Франция, также усиленно строили военные корабли. А вот Австро-Венгрия в реконструкции ВМФ явно отставала от Италии, коия после 1912-13 гг окончательно и недвусмысленно перешла в лагерь Антанты. А на суше ситуация была ещё хуже, в то время как Центральные державы почти не имели резервов роста, Россия быстро перевооружалась, ликвидировала последствия Японской войны и начала строительство новых, стратегических линий железных дорог, что должно было сократить разрыв в сроках мобилизации и развертывания армий. А ведь оный разрыв был главным козырем германского генштаба при планировании будущей войны. Франция, хоть и с опозданием, создавала тяжёлую полевую артиллерию и непрерывно совершенствовала свои оборонительные сооружения, как и Бельгия. Последняя к тому же с каждым годом, по мере роста «тевтонской угрозы», всё более сближалась с французами, хотя и негласно, и зело скрытно. И наконец, Япония, дальневосточный союзник Англии, также стремительно наращивала свою морскую мощь. В такой ситуации британцам, да и Антанте в целом, было выгодно как можно дольше оттягивать начало войны, благо лет через десять им была обеспечена лёгкая победа, а через 15-20 и воевать было бы не с кем (скорее всего). Была конечно вероятность, что немцы, закусив удила, бросятся в драку невзирая ни на что, но она была ничтожна. Твёрдая позиция Британии всегда сдерживала германцев не хуже смирительной рубашки, особенно когда Англию поддерживали Россия и Франция. Иногда можно было и поступиться какими-то колониальными кусочками, благо на немцев самый мелкий успех в «третьем мире» действовал как хорошее успокоительное. И конечно надо было всеми силами жёстко сдерживать экстремистов в собственном лагере, в первую очередь балканских бомбометателей, буланжистов и черносотенцев-славянофилов.
         Ну а итог Первой мировой известен – огромные жертвы и разрушения, рождение кучи почти нежизнеспособных авторитарных государств, и ни одного реального победителя. Разбогатевшие на войне Соединённые Штаты растратили своё преимущество (и очень быстро) на бесплодные кампании внутри и вне страны, и найдя утешение в изоляционизме, попали в «объятия кризиса». Могла бы стать нормальным государством Чехословакия, демократическая и обеспеченная страна, но её жизнь была отравлена национальными проблемами. Надо было сразу отказаться от большей части Судет и от южной, венгерской полосы Словакии, тем паче что оборонять сии земли было некому – война показала плохие качества чешской армии, блестяще подтвердившиеся в 38 и 68 годах. «Малые» войны 20-30 гг отличались жестокостью, большими потерями и затратами, и совершенно не адекватными итогами. А уж Вторая мировая… мы привыкли мерить её итоги Европой, но ведь подавляющая часть участников жила и сражалась в Азии. В итоге «победы над агрессором» Китай пережил гражданскую войну и раскол на два враждебных государства, коии до сих пор не могут договориться. Конечно, народам Юго-восточной Азии японское нашествие принесло и некую пользу, показав, что казавшиеся всемогущими белые господа проигрывают сражения, массами сдаются в плен, а то и бегут с поля боя. И всё это приблизило и ускорило освобождение данных стран от колониальной зависимости. Но оный процесс сопровождался то долгими войнами за независимость, как правило, кончавшихся установлением тоталитарных режимов, то созданием государств с принципиально нестабильной структурой, каковая во многих местах сохраняется и до сих пор. Европа вся, без исключения, войну проиграла, особенно Британия – из полу-властелина мира она превратилась во второстепенную великую державу, если так можно выразиться, и за несколько лет растеряла все свои более-менее ценные колонии. Да и Советский Союз, ценой огромных потерь и разрушений создавший сомнительную империю, только проиграл от такой вот «победы» в ВМВ. Поддержка просоветских режимов требовала огромных затрат, и всё равно народы Восточной Европы воспринимали их как оккупантов. За исключением Югославии, но с ней первый генсек умудрился разругаться по самым пустяковым поводам, бросив своего единственного союзника в объятия Запада. Сильное и влиятельное левое движение орудовало тогда в Греции, но Сталин предпочёл отдать его на съедение англичанам, взамен получив свободу рук в Польше. Что свидетельствовало о его тупости и необразованности, ибо поляки всегда были и будут последовательными врагами России, пока не получат Львова, Станислава и Гродно. Да и что могла сделать Польша, зажатая между Союзом ССР и нашей оккупационной зоной в Германии? В 20-ом году субтильная Красная армия разгромила половину польского воинства, да и вторая часть спаслась лишь с французской помощью. А в 39-ом немцы наглядно доказали, что и помощь «Антанты» бесполезна при численном перевес соседей, и их качественном превосходстве. А Советский Союз после 45-го года был уж не слабее Третьего Рейха в 39-ом. Конечно, надо было решительно поддержать левых поляков, расширить права профсоюзов, усовершенствовать рабочее законодательство и довести до ума аграрную реформу. Но воевать пять лет с аковцами ради насаждения колхозов, коии вскорости всё равно пришлось распускать, было верхом глупости и недальновидности. А Греция давала возможность контроля не только над Черноморскими проливами, но и над всем восточным Средиземноморьем, ибо от о-ва Крит до Палестины и Сирии 900 км, Александрии 600 км, до Ливии и того меньше. А Ионические о-ва не только блокируют всю Адриатику, но и позволяют наносить удары по Мальте (600 км по прямой), не говоря уж о Таранто и Неаполе. Кстати, многие советские граждане понимали уже в конце 40-ых годов, что власть просоветских марионеток держится на штыках, и при первой же возможности восточно-европейские народы переметнутся к американцам. Достаточно вспомнить генералов Г.И. Кулика, В.Н. Гордова и Ф.Т. Рыбальченко, не раз обсуждавших оные проблемы за стаканом водки или коньяка. Правда, за свою болтливость отставные военачальники поплатились жизнью, но оставались их более осторожные единомышленники, и в немалом числе.
          Единственной державой, реально выигравшей Вторую мировую войну, были США. Но увы, Франклин Д. Рузвельт, единственно по-настоящему великий президент Америки, не выдержал борьбы со временем в самый ответственный момент, когда от привычных военных забот надо было переходить к мирным проблемам, куда более сложным. А его преемник Г. Трумэн за полгода сделал две грубые ошибки, устроив атомную бомбардировку японских городов и отказавшись от сотрудничества с Мао Цзэдуном. Хотя истинные знатоки Китая, и в первую очередь генерал Д. Стилуэлл, были уверены, что тамошние коммунисты окажутся весьма неразборчивыми, жадными и податливыми гражданами. Но Трумэн предпочёл, тупо и прямолинейно, во всём и всегда поддерживать Чан Кайши, за что вскоре и поплатился. А потом президент пошёл на поводу у У. Черчилля, развернув, пусть и не сразу, антисоветскую истерию и провозгласив основой своей политики «сдерживание коммунизма». Хотя тогдашние «коммунисты» готовы были продаться не токмо за участие в плане Маршалла, но и за продолжение поставок по ленд-лизу. Естественно, ежели при том им не ставили каких-то условий и не покушались на их самостийность. Благо «надавить» на тов. Сталина было невозможно, ибо по своей тупости и необразованности, при огромном упрямстве, он был не способен к каким-то компромиссам. А вот обмануть или «уговорить» («заговорить») первого генсека было вполне возможно, ФДР во всяком случае оное делал не раз. И уж совсем глупо было начинать «охоту на ведьм» в самих США, пробивая через конгресс средневековые по сути законы. Притом что американская компартия, после некоторых успехов в тридцатые годы, во время войны превратилась в небольшую секту, скорее социал-демократического склада, и вполне законопослушную. Э. Браудер, тамошний генсек, поддерживал постоянные контакты с Рузвельтом, и однажды заявил вполне официально, что ежели Д.П. Морган помогает антифашистам, то коммунисты работают вместе с ним. А в мае 44-го в «интересах национального единства» компартию преобразовали в политико-образовательную ассоциацию. Правда, после войны партию быстро восстановили в «чистом виде», но её влияние всегда было ничтожным, и никакой опасности для правящего режима она не представляла.
       Заметим, что Ф. Рузвельт весной 45-го категорически отказался от захвата Берлина западными союзниками, хотя они могли сие сделать быстрее русских, и с меньшими потерями, хотя и очень чувствительными для победных месяцев. Но столица Германии давно и официально была отдана на растерзание Советам, и не было никакого резона портить отношения с очень неспокойным и агрессивным союзником ради тщеславия англичан. А до того он решительно противился всем попыткам У. Черчилля влезть на Балканский полуостров. Впрочем, тут кроме политических были и стратегические «но». Во Франции, с её густой сетью отличных шоссе, союзники испытывали проблемы со снабжением чуть ли ни с первых дней операции, а осенью сии проблемы стали почти непреодолимыми. А что было бы на Балканах, где по большей части не было и нормальных просёлков, а редкая сеть однопутных железных дорог изобиловала мостами и туннелями? К тому же во Франции десятки тысяч партизан активно помогали союзникам, а в Греции и Югославии НОАЮ и ЭЛАС были настроены яро антианглийски. И к ним наверняка примкнули бы и албанцы (40 тыс головорезов, вооружённых первоклассным итальянским оружием), и ещё многочисленная   хорватская армия. Ведь сторонники А. Павелича ненавидели Карагеоргиевичей не меньше, чем солдаты И.Б. Тито, который к тому же создал федеративное государство с широкими правами входящих в него республик. По сути то была конфедерация. А король Пётр мог предложить лишь «культурно-национальную автономию», да и то неохотно. В таких условиях операция развивалась бы куда медленней итальянской кампании, и с ещё большими потерями и затратами. Англичан устраивал и такой ход событий, они в любом случае хоть частично восстанавливали своё влияние на Балканах, и могли надеяться в дальнейшем его как-то расширить. Но всем прочим странам Антигитлеровской коалиции оная возня была абсолютно ни к чему. Высадка в тех краях имела бы смысл, если её организовать в Триесте или Фиуме, откуда было недалеко до Дунайской равнины и до австрийских заводов. Но сие было крайне рискованно, на такой шаг могли пойти гитлеровские адмиралы, в своё время за два-три месяца захватившие Норвегию под носом у британского флота, но никак не осторожные стратеги союзников. Высадка же в Плоче, Дубровнике или в Каттаро, поближе к своим базам, была бесперспективна, от сих портов в глубь страны шла единственная узкоколейка, частью проходящая по совершенно бесплодным местам, а частью по глубоким и узким ущельям (основную линию Сараево-Мостар-Плоче перешили на широкую колею в 1958-66 гг, а некоторые ветки и того позже). И в иных подобных случаях Ф. Рузвельт старался не злить «дядю Джо», порой жертвуя ради единства «антифашистской коалиции» весьма ощутимыми политическими и стратегическими выгодами.
         А вот его преемник охотно ввязался в «холодную войну», и испортив отношения с Советами, дал им желанный повод возобновить агрессивную политику 39-40 гг. И лишь только производство основных военных материалов, в первую очередь алюминия, стали и нефти, достигло довоенного уровня, началась Корейская война. Она как бы завершилась вничью, но для «мирового лидера», богатого и обладавшего атомным оружием, сие было просто унизительно. Правда, китайцы сильно обиделись на СССР за то, что их заставили платить, пусть и товарами, за поставленное оружие. Но то был внутренний спор, и не очень принципиальный, а во внешней политике, в борьбе против империализма, оба монстра выступали совместно ещё очень долго, до самой вьетнамо-китайской войны, несмотря на ожесточённую перепалку между собой уже с середины 60-ых годов. Были, конечно, разногласия и во «внешних делах», но редкие и не принципиальные.
            К тому же Советский Союз обошёлся посылкой в Корею лётчиков и небольшого числа профессионалов других родов войск, а американцам пришлось привлечь 8 пехотных дивизий, почти 1000 танков и множество кораблей, боевых и транспортных. И очень солидные воздушные силы. И их натиск смогли сдержать «китайские добровольцы», плохо обученные и скудно вооружённые. Их конечно  было много больше, чем американцев со всеми союзниками, и китайцы несли куда большие потери, но сие мало волновало председателя Мао. Он за ценой стоял ещё менее, чем первый генсек, а созданная японцами в Маньчжурии промышленная база позволяла за 7-8 лет вооружить и оснастить, пусть и не лучшим образом, огромную армию. И тогда в случае некого «комбинированного удара» – СССР с сателлитами атакует Западную Европу, а Китай разворачивает наступление в Азии, от Японии до Бирмы, была неизбежна атомная, точнее уже термоядерная, война. А этого мало кто желал в «свободном мире», за исключением самых оголтелых генералов в Штатах, ФРГ и Британии. С тех пор, видимо, у американской элиты и родился иррациональный страх перед любым левым или псевдо-левым движением, будь то в Гватемале или в Боливии, Ливане или Ираке, Вьетнаме или Малайзии. И как только где-то вспыхивало что-то похожее на «революцию», туда гнали американские войска, деньги и оружие. А каковы результаты? Там где движение было слабым, неорганизованным или откровенно верхушечным, его подавляли, иногда легко и быстро, но чаще долго и трудно. И в любом случае затраты и потери были несоизмеримы с достигнутой «победой», ибо подобные выступления никакой угрозы Западному миру не представляли. Ну а там где возникало более-менее массовое движение с нормальным руководством, будь то Куба или Египет, Мозамбик или Лаос, все усилия гринго превращались в «пустые хлопоты». Правда, в большинстве случаев обошлось без большой войны, хотя бы со стороны американцев, но поражения их союзников, включая и самых близких, совсем не красят «мирового жандарма». Причём в Алжире, где восемь лет шла самая ожесточённая из колониальных войн послевоенного времени, львиную долю расходов со стороны Запада несли именно США. Что не помешало их французским друзьям с блеском проиграть войну. Ну а про Вьетнам и говорить нечего, благо всё уже сказано, и не один раз. Отметим лишь, что ходячее представление о решающей роли советской помощи в победе Вьетконга сильно грешит против истины. Конечно, самолёты, зенитные ракеты, локаторы, танки и самоходки поступали из СССР и стран Восточной Европы, но и без них вьетнамцы выиграли бы войну, конечно с куда большими потерями и за более долгий срок. Война – лишь продолжение политики, а американская политика в Индокитае была нерациональна, недальновидна и просто ошибочна и глупа. А вот без чего Вьетнам обойтись не мог, так это без тропических касок и одежды, бинтов, йода, хинина и аспирина, металла и инструмента для ремонта оружия и многих иных мелочей, иногда и своей жратвы не хватало. И всё это везли из КНР, благо один из основных промышленных центров юга Китая, Куньмин, находится в 300 км от вьетнамской границы. А от Владивостока до Хайфона 3 500 вёрст. Так пришла расплата за огульную и слепую поддержку Штатами Гоминьдановского режима в конце 40-ых годов. Да и Хо Ши Мин с товарищами после 45-го был готов сотрудничать с американцами на любых условиях, лишь бы те поспособствовали постепенному, пусть и очень медленному, освобождению Вьетнама от французов. Но увы…
         Холодная война также сильно навредила американцам в «третьем мире», особенно в бывших колониях, в большинстве своём получивших независимость в 45-65 гг. Большинство из них включилось в движение неприсоединения, а многие заняли и откровенно просоветскую позицию. Даже умеренные лидеры тех стран, вроде Д. Неру, прекрасно знавшие все недостатки и пороки советского строя, всё же считали его меньшим злом, чем «империализм янки». Ну а европейцы и японцы, переложив (в основном) на Америку бремя военных расходов, за 30-40 лет, сущий пустяк по меркам истории, перегнали США в экономическом плане. А теперь по их стопам движутся китайцы, индусы, мексиканцы и бразильцы, не говоря уж о дюжине более мелких стран. Так что крах американского доллара не за горами, а ничего более за душой у гринго нет.
     Осталось обсудить ещё не упомянутые войны второй половины 20-го столетия, хотя по совести говоря, там и обсуждать нечего. Советско-афганская война лишь подтвердила общеизвестные истины, хотя в чисто военном плане Советская армия воевала очень неплохо, и с очень малыми потерями для столь сложного и обширного ТВД, да ещё и малонаселённого и нецивилизованного. Во всяком случае, лучше американцев в Индокитае. Но политически конфликт был проигран с самого начала, и никакие частные успехи не могли сей истины опровергнуть. Фольклендская война показала вопиющую безграмотность «совремённых» кораблестроителей и флотоводцев с обеих сторон, да наверное и по всему миру тоже. Воистину, турки при Лепанто действовали грамотнее и эффективнее, не говоря уж об испанцах. Арабо-израильские конфликты, учитывая выдающиеся боевые качества «воинов ислама», особенно египетских, вообще недостойны обсуждения. Притом, что несмотря на все успехи евреев, конфликт так же далёк от завершения, как и 80 лет назад. Наверное, единственный разумный выход – переселить американских иудеев в Израиль, а на их место отправить палестинских арабов. Пусть порадуются, живя в самой богатой стране мира. Пожалуй, токмо индо-пакистанские войны имели некую осмысленную нагрузку, особенно столкновение 71-го года. Индия, выполнив минимальную программу по отделению Восточного Пакистана от метрополии, готова была заключить мир чуть ли ни с первых часов войны, а на западном, формально более важном, фронте придерживалась вяло-оборонительной тактики, помогая противнику «сохранить лицо». И Пакистан, убедившись в потере Восточной Бенгалии, не стал упорствовать в попытках бесплодного реванша, и быстро пошёл на заключение нормального мира. К сожалению, сие чуть ли не единственный пример разумного подхода на общем фоне почти средневекового и бессмысленного варварства.
             И ещё одно печальное наблюдение, причём сие не скопище отдельных фактов, пусть и многочисленных, а всеобщая, глобальная, тенденция. В ходе Второй мировой войны отдельные танковые части иной раз проходили за сутки 80-100 км, но таких же результатов достигала и монгольская конница за много веков до того. И не токмо монгольская, хотя кавалеристы иных стран подобных рекордов достигали реже и с большими потерями. Конечно, то были рейды отдельных, обычно небольших, отрядов, но и танкисты 39-45 гг вырывались далеко вперёд очень небольшими силами. А в целом ни одна танковая армия (или группа) в те годы не прошла за сутки более 60 км. Но нормальный (средний!) темп движения римского легиона составлял 45 вёрст, со всеми обозами и тыловыми службами. Причём в боевой обстановке. И наполеоновские корпуса проходили за сутки по 40 км, не все и не всегда, но довольно часто. А уж о рекордных цифрах не стоит и говорить, а то современные генералы шибко обидятся. То бишь многократное увеличение затрат на оснащение армии привело к очень скромным результатам. А ежели сравнить статистику производства боеприпасов… те же монголы тратили на убиение одного противника 10-15 стрел, а иные европейские лучники и того меньше (правда, их всегда было очень мало по сравнению с общей численностью войск). А в первую мировую войну на 10 млн потерь понадобилось более миллиарда снарядов, по сто штук на рыло. Притом, что 15-20 % потерь приходилось на другие виды оружия. Можно возразить, что артиллерия в основном громила укрепления, полевые и долговременные, траншеи, проволочные заграждения и завалы, расчищая путь пехоте. Пусть так, но ведь в те годы было выпущено по противнику более 25 млрд патронов (точную цифру, увы, установить очень трудно), в основном винтовочных и пулемётных. Даже если принять потери от ружейного огня в 25 % от всех общих, получается по десять тысяч на каждого поверженного противника! Современный патрон, конечно, дешевле хорошей стрелы (в сопоставимых ценах), но даже если принять соотношение 1:50, получается ужасная картина. А уж снаряд, даже самый массовый вроде ОФ-350, уж никак не дешевле самой совершенной стрелы, даже арбалетной. Между тем производство боеприпасов – самое затратное во всей военной промышленности. Наивные изобретатели, вроде Х. Максима, полагали, что резкое увеличение скорострельности стрелкового оружия приведёт к сильному сокращению тогдашних армий. А вышло «совсем наоборот», в годы Второй мировой процент мобилизации в иных странах дошёл до 18-ти, практически всё боеспособное население было поставлено под ружьё. И, как мы уже знаем, просто с мизерным результатом. Вот вам и прогресс военной науки и техники…
             Но может быть, в гражданской экономике дела обстоят получше? Не фига, ситуация практически такая же. Последний раз эффективность общественного производства реально и резко повысилась при переходе от живого (в основном ручного) труда к энергии топлива, к паровой машине. И то затраты на добычу угля, в мелких и плохо оборудованных шахтах, съедали большую часть «общественной прибыли». Хотя уже тогда можно было перейти на нефть и газ, конечно постепенно и с большими затратами, но отнюдь не дикими. А все последующие «улучшения» были столь неэффективны, что называть их «прогрессом» нет никакого повода. И самый яркий пример тому ядерная энергетика. Даже в дочернобыльский период «атомная» электроэнергия стоила дороже «тепловой», а в последующие годы разрыв ещё более увеличился. Атомщики всё время подчёркивают, что КПД теплового цикла АЭС в последних моделях даже выше, чем на тепловых станциях, особенно у реакторов на быстрых нейтронах. Но кроме процесса превращения тепла в электричество и получения самого тепла, есть ещё стадия подготовки топлива. Газ и мазут требуют минимально очистки, как и сырая нефть, уголь иногда приходится обогащать, но сие процедура не очень затратная. Максимум в полтора раза его цена вырастет после обогащения, а ежели более, то такой энергоноситель никому не нужен. А вот уран перед загрузкой в реактор надо очистить от всех элементов, активно поглощающих нейтроны, до уровня 0,00001 %. А это не только экзотические гадолиний и европий (хотя как раз лантаниды сплошь и рядом встречаются в рудах вместе с ураном), но и довольно обычные бор, литий и кадмий. И самое главное, элемент с номером 92 в исходно-природном виде годен лишь для использования в реакторах на тяжёлой воде, канального типа. А в таких реакторах неизбежны потери тяжёлой воды от её распада под действием нейтронного облучения. Конечно, часть дейтерия удаётся вернуть в процесс, но при 500-600 градусах водород, включая и тяжёлый, легко проходит через любые металлы. Посему подобные реакторы и не получили широкого распространения, не считая тех случаев, когда сей реактор планировалось использовать и для наработки плутония. Но для оного существуют более эффективные методы, и в итоге громадное большинство энергетических реакторов. Минимальное содержание активного изотопа (для первого варианта реактора РБМК) составляет 2,5 %, во всех других случаях ещё выше. А в природном уране его всего лишь 0,71 %, то бишь неизбежно изотопное обогащение в 4-5 раз, а в реакторах на быстрых нейтронах ещё в десять раз выше. А ведь обогащение такого типа очень энергозатратно, и треть, как минимум, энергии, полученной от ядерного горючего после обогащения и «сжигания», уйдёт на изотопное разделение. То бишь по гамбургскому счёту сжигание органического топлива куда экономичнее. Конечно, мазут и уголь дают при сгорании кучу всякой дряни, но и продукты деления урана далеко не сахар. К тому же отходы горения не накапливаются в котлах и топках, и при любой аварии на ТЭС их выбросы возрастают ненамного. А вот в твэлах атомных реакторов скапливается радиоактивная грязь, наработанная за несколько месяцев, и при аварии весь оный запас улетает во внешнюю среду. И совсем непонятно, почему в новомодных трёхконтурных реакторах на быстрых нейтронах во втором контуре используется натрий, а не скажем, сплав Розе (50 % висмута и по 25 % олова и свинца), по тепловым параметрам близкий к натрию, но более высококипящий, что куда удобнее. Конечно, свинец да и висмут вещества вредные, но при разрыве контура они останутся на месте, ну чуть растекутся по полу и быстро затвердеют. А вот жидкий натрий, самовозгорающийся не только на воздухе, но и в воде, спалит пол-станции, а то и всю её дотла.
           Ещё один шедевр современной техники – это широкое использование хлорсодержащих полимеров и хлорорганики вообще. Давно замечено, что ни в одном природном объекте, от микроба до шимпанзе нет органических производных хлора, в отличии от фтора и йода, элементов более редких. Хотя хлористых солей (неорганических) в живой природе содержится прилично. Но они при любых метаморфозах остаются вполне безвредными веществами, а хлорорганика даёт при распаде, особенно при сжигании, некое количество диоксинов. Очень маленькое, но учитывая их очень сильную ядовитость, и оно недопустимо. И сие не последний пример прогресса в кавычках, когда отрицательные последствия явно и намного больше положительных.
    Настоящий прогресс не в том, дабы создать очередную железку, которая якобы облегчает жизнь конкретным людям или человечеству в целом. Ибо облегчает она жизнь в первом приближении, а в общем и целом только усложняет. Не обязательно для тех, кто пользуется «новинками», но для большинства населения точно. А настоящий прогресс в том, дабы создавать  самое необходимое с минимальным расходом ресурсов и минимальным ущербом для окружающее среды. Например, вместо бесконечного усовершенствования холодильников, от коего они становятся всё сложнее и дороже, применить давно известную систему накопления холода, успешно применявшуюся ещё в СССР. Всего-то и надо пару герметичных цилиндров с очищенным керосином, несколько вентилей, два термометра и трубы для циркуляции холодного воздуха. Или наконец создать нормальный способ получения алюминия, без фторпроизводных и электролиза при тысяче градусов. Ах, окись алюминия не восстанавливается водородом? В чистом виде да, а в смеси с веществами, образующими интерметаллиды и даже просто твёрдые растворы, очень даже. А поскольку главные примеси в бокситах это гидроокиси железа, то получатся сразу два полезных металла. Восстановится конечно и кремний, но он всегда востребован, ежели не для синтеза полупроводников, так для раскисления стали или для производства отличной бронзы. И подобных примеров можно привести множество.
           Интересно, что в периоды экономических потрясений трезвые мысли о неизбежности преобразований в производственной сфере приходили в голову многим. В США после нефтяного кризиса 73-го года подсчитали, что можно было бы сэкономить, даже не ущемляя самых упёртых потребителей. Так, половину междугороднего сообщения можно передать на железные дороги, отказаться от архитектурных излишеств, чем сэкономить огромные суммы на отоплении зданий, включая и частный сектор. Заменить алюминий и пластик на железо и дерево в большинстве отраслей, использовать мыло вместо моющих средств. С 45 по 70 гг потребление энергии упало бы на две трети при этих, отнюдь не революционных, мерах. И что же? Как токмо прошёл испуг от топливных неурядиц, все дружно забыли про планировавшиеся реформы. Чёрт с ними, со всеми прежними неувязками, но новое-то строительство и вообще планирование экономики надо бы вести по новому! Но нет, продолжается во всей красе современное, приукрашенное, тупое и самодовольное варварство. И не только не сокращается число и мощность двигателей внутреннего сгорания, обильно насыщающие атмосферу бенз(а)пиреном, но ушлые гринго ещё и форсируют производство сланцевого газа, в коим оного бензпирена «от рождения» пруд пруди. А в целом, перечитывая ныне обширную литературу 70-80 гг, посвящённую будущему человечества, видишь удивительную вещь. Прогнозы были самые разные, от ужасно мрачных до неуёмно радостных, предрекавших самые различные вещи, от глобальных катастроф до невиданного изобилия всего и вся, порождённого укрощённым термоядом. И вот теперь виден единственный «глобальный» итог, совершенно не предусмотренный ни одним прогнозом – что за оные десятилетия ничего стоящего не произошло, ни в хорошем, ни в плохом плане. Можно понять провал попыток использования термоядерного синтеза на благо людское, ведь в реакции d+t около 80 % энергии выделяется с быстрыми нейтронами, кои почти невозможно утилизировать, а реакция d+d очень медленная, равный объём (или вес) горящих дров выделяет в минуту много больше тепла, при несравненно более простом оборудовании. Да и дейтерия в природной воде менее 0,05 %. Но вот то, что не сбылись вполне обоснованные надежды на поголовную вакцинацию населения Земли хотя бы от самых опасных болезней, на более-менее всеобщую грамотность, хотя бы самую начальную, и на ликвидацию очагов хронического голода, очень печально. Тем более, что денег на все оные и подобные им программы, в общепланетном масштабе, требовалось с гулькин нос. А вот основные виды оружия за это время подешевели, хотя бы относительно, и террористы размножились, а уж чиновничий аппарат неимоверно вырос, решительно во всех странах, от самых неразвитых и отсталых, до наиболее продвинутых и просвещённых. Такие вот дела.
    Но ведь вряд ли человечество вымрет как вид даже при самом страшном развитии современного варварства? Конечно вряд ли, останется миллиард или чуть меньше китайцев, индусов, яванцев и бразильцев, коии худо-бедно создадут какой-то новый порядок, бедный, тоталитарный и очень застойный. Скорее всего в духе знаменитого романа О. Хаксли. Прекрасный новый мир оптимален для выживания вида как такового, без изысков, с минимальными тратами, без всякой культурной и художественной жизни, при полном единомыслии и стандартизации человеческих образцов (слова личность и индивидуум тут уже не уместны). Ну и то хорошо, хоть не всех волки и медведи съедят, не говоря уж о крокодилах.