Четыре взгляда на Красоту

Четыре взгляда на Красоту: от защитной слепоты до гнозиса Меджнуна

В сказках «Тысячи и одной ночи», этом опасном и мудром океане человеческих судеб, повторяется один мотив, который современный ум списывает на поэтическую гиперболу. Юноша мельком видит лицо девушки, и сила Красоты поражает его душу так глубоко, что он либо сходит с ума, становясь меджнуном — одержимым, либо его сердце буквально разрывается, и он умирает.

Это не просто литературный прием. Это сохранившееся свидетельство утерянной метафизической истины: Красота в своем чистом, неприкрытом виде — это сила столь же фундаментальная и опасная, как гравитация или ядерная энергия. Это прямое излучение Божественного атрибута Аль-Джамаль (Красота), и соприкосновение с ним без подготовки подобно прикосновению к оголенному проводу под высоким напряжением. Перед этим огнём проявляются четыре способа встречи с чистой Красотой.

Первый взгляд: благословение слепоты

Большинство людей слепы. Для них Красота покрыта тысячью вуалей. Это не проклятие, а величайшее Милосердие. Их мир — это мир функциональный, прагматичный, горизонтальный. Женщина — это социальная единица, партнер, мать. Дерево — это источник древесины или кислорода. Закат — это просто атмосферное явление.
Их восприятие защищено толстой броней утилитаризма и здравого смысла. Они не способны увидеть Теофанию — Богоявление — в лице возлюбленной или в изгибе лепестка. И в этом их спасение. Если бы с их глаз внезапно спала пелена, их неподготовленная психика, лишенная метафизического Центра, была бы мгновенно уничтожена. Их рассудок, привыкший к плоскому миру причин и следствий, не выдержал бы вторжения вертикального измерения и разрушился бы. Они — обитатели подвала, для которых солнечный свет смертелен.

Второй взгляд: эстетизм как укрощение (взгляд Гёте)

Это взгляд современного, культурного человека — человека, которого так точно описал Ф. Шуон на примере Гёте. Он не слеп. Напротив, его глаз натренирован, он видит нюансы, ценит гармонию, наслаждается формой. Он — эстет, коллекционер прекрасного. Он может отличить Рафаэля от Тициана, он разбирается в поэтических размерах и музыкальных гармониях.
Но его взгляд — это горизонтальный взгляд. Он укрощает Красоту, превращая ее из огненной, трансформирующей силы в безопасный объект эстетического наслаждения. Он создает «интеллектуальный буфер» между собой и явлением. Красота для него — это «интересно», «изящно», «волнующе», но никогда — «смертельно» или «священно». Он, подобно Гёте, обладает «обширной и тонко окрашенной мудростью», но эта мудрость лишена вертикального прорыва.
Это взгляд, который позволяет восхищаться иконой, видя в ней лишь «шедевр древнерусской живописи», но не Окно в Горний мир. Это взгляд Фауста, который стремится обладать Еленой как высшим символом красоты, но не преклониться перед тем Божественным Принципом, который через нее проявляется. Эстет строит вокруг себя музей, где самые опасные реликвии помещены под стекло психоанализа и искусствоведения. Он защищен, но его защита — это его же тюрьма.

Третий взгляд: священный трепет (предчувствие вертикали)

Этот взгляд находится на границе. Человек все еще стоит на горизонтальной плоскости, но уже чувствует сквозняк из другого измерения. Глядя на Красоту, он испытывает не только восторг, но и необъяснимый страх, благоговейный трепет. Это mysterium tremendum et fascinans — тайна, одновременно ужасающая и притягательная.
Он интуитивно понимает, что красота лица, пейзажа или симфонии — это не свойство самого объекта, а нечто, что просвечивает сквозь него. Он ощущает, что за видимой формой стоит невидимое Присутствие, могущественное и абсолютное. Этот взгляд опасен, ибо он уже лишен брони прагматика и безопасного буфера эстета. Человек стоит на пороге. Он еще не меджнун, но уже кандидат в него. Его душа, как сейсмограф, регистрирует подземные толчки из мира метафизических реальностей. Он чувствует, что еще один шаг — и привычный мир рухнет. Именно такие люди становятся либо мистиками, либо безумцами.

Четвертый взгляд: метафизический гнозис (взгляд Меджнуна, ставшего Арифом)

Это взгляд того, кто обладает Центром. Он не просто чувствует — он знает. Он видит не красоту вещей, а Красоту как таковую, как один из Божественных Атрибутов, который проявляется в вещах, как свет солнца в осколках стекла.
Для него встреча с Красотой — это акт гнозиса, познания и, главное, воспоминания (зикр). Видя красоту женщины, он видит отражение Совершенства Творца. Как говорил Ибн Араби, самое полное созерцание Бога — это созерцание Его в форме женщины, ибо в ней соединяются аспекты Творца и творения, Активности и Пассивности.
Этот взгляд преображает, а не разрушает, потому что он защищен доктриной и духовной практикой. У него есть «духовный громоотвод». Когда ударяет молния Теофании, ее энергия не сжигает его, а направляется по подготовленному каналу к Центру его существа, воспламеняя в нем любовь к Богу (махабба).

Меджнун из сказок — это трагическая фигура. Его душа была достаточно чиста и открыта, чтобы воспринять Красоту в ее абсолютном, вертикальном измерении (в отличие от эстета), но у него не было метафизической подготовки, чтобы выдержать этот удар. Он увидел Бога, но, не имея опоры, был сбит с ног Его сиянием.

Современный же мир, в своей гётеанской уравновешенности, выбрал безопасность эстетизма. Он научился производить и потреблять красоту в промышленных масштабах, полностью стерилизовав ее, лишив ее священного и смертоносного жала. Мы променяли риск стать меджнуном ради безопасного комфорта в музее, где даже самые грозные божества превращены в безобидные экспонаты.