Князь Сергей 3. Я лучше откажусь...

      Но, может быть, Раевские переплюнули его родовитостью?
      Дворянством считались они с правления Василия III, небогатая ломоносовская линия вряд ли много значила для потомственной аристократии тех времен. Генерал мог похвалиться тем, что Петр I Романов имел в анамнезе прабабку Раевскую со стороны Нарышкиных – до Натальи Кирилловны дворян мелкопоместных и захудалых, - да родством с Потемкиным-Таврическим. Жених же Машеньки - Рюрикович ХХVI колена – принадлежал к роду значительно более древнему, чем Романовы, к тому времени царствовавшие двести лет. Предки Сергея Григорьевича – Ольговичи - сидели в славном Чернигове и вносили смуту еще в Древней Руси…
      Знатные, состоятельные… И стелился за боевым генералом шлейф легенд…
      Подобные партии не упускают.

      Домыслы о том, что юная Машенька пошла под венец против собственной воли, а после поехала за престарелым мужем из чувства долга, родились из последующих событий. Мария преувеличивала разницу в возрасте, небрежно бросив в своих «Записках», что жених, «которого она едва знала», был ее старее на 20 лет. Разница все же не 20, а 17 годков, что в те времена встречалось довольно часто. Предназначением женщины было единственно стать матерью и женой, мужчине же полагалось войти в брак с некоторым багажом за плечами. Князь Сергей впоследствии так вспоминал историю своей женитьбы:
      «Давно влюбленный в нее, я, наконец, в 1824 году решился просить ее руки».
То есть о мимолетном знакомстве речь не шла. Да и не могла идти, со своим хорошим другом М.Ф. Орловым, зятем Марии, он учился в юности в пансионе аббата Николя и дружил крепко, это Михаил Федорович сосватал князя Сергея в тайное общество, а после устроил его брак.
      Существует еще одна легенда, весьма расхожая, - о существовании некой расписки о непринадлежности к тайному обществу, которую Раевский якобы взял с будущего зятя (по другой версии, расписку дали и Волконский, и Орлов).
      Зная щепетильность сословия, к которому принадлежали все эти люди, задаешься вопросом: а зачем?.. Во-первых, генерал довольствовался бы и словом – как в случае с сыновьями, которых заставил поклясться, что те никогда не вступят в подобное общество. Во-вторых, чем могла бы помочь расписка, когда бы выяснилось, что князь нарушил клятву? Странно идти с подобной бумагой в какие-либо инстанции: до обнаружения общества еще рано (еще повяжут непутевого зятя), после обнаружения поздно. Третье, и самое главное - князь Сергей никогда бы ее не подписал и не дал бы слова:
      «Я положительно высказал Орлову, что если известные ему мои сношения и участие в тайном обществе будут помехою в получении руки той, у которой я просил согласия на это, то, хотя скрепя сердце, я лучше откажусь от этого счастья, нежели решусь изменить своим политическим убеждениям и своему долгу».
      В одном из писем отцу Мария упоминает о некоем документе, который Волконский подмахнул не глядя, и вот на основании ее слов кто-то решил, что расписка существовала.
      «Она (Софья Григорьевна Волконская, сестра декабриста) уверяет и клянется мне всеми святыми, Сергей не читал бумагу, которую его заставили подписать в день нашей свадьбы, и раз дело было сделано, он больше об этом не думал», - писала Мария.
      Удивительно - бумагу его заставили подписать в день свадьбы (!). А если бы жених заартачился? Венчание, когда гости уже съехались и ждут в церкви, а невеста во флердоранже, и дело за батюшкой, отменили бы? Простите, но это скандал, и в первую очередь для Раевских.
      Все же думается, если б генерал настоял на расписке, то сделал бы это заранее. Может быть, в день свадьбы князь подписал другой документ?
      По свидетельству Николая Репнина-Волконского, бывшего посаженным отцом, князь Сергей за час до венчания исчез, объяснив брату, что кровь из носу должен побывать у Пестеля. Как ни удерживал его Николай Григорьевич, тем более, что полковника пригласили шафером на свадьбу и вскорости ждали, Сергей сорвался и уехал, и «был в отлучке не более четверти часа».
      На следствии заговорщиков пытали на особый предмет: отношение к цареубийству. Отчаянные головы, готовые истребить царскую фамилию, среди декабристов имелись, планы уничтожения императора и его семьи строились; Волконский вспоминал, что члены Южного общества ставили подпись в документе, где оговаривалась возможность цареубийства при удачном раскладе восстания.       Расписались, по его словам, все – круговая порука, клятва, связывающая сообщников пусть виртуальной, но все-таки кровью. «Бесы» Достоевского, кровь Шатова – как залог единомыслия… И не виртуальная уже, а вполне осязаемая кровь царской семьи - спустя столетие… При этом, как заметил Волконский, никто не придавал сему манускрипту никакого значения. Не придал и он.

      Так не «учинил» ли Пестель «подписку» в день венчания, в чем уверял впоследствии и Репнин?..
      О цареубийстве мы еще поговорим, а пока констатируем, что две версии: с одной стороны Раевский буквально загнал дочь в выгодный брак, с другой - неохотно отдал свою овечку заговорщику, - противоречат одна другой. Если откинуть легенды, Раевский принял сватовство генерала не без удовольствия и, возможно, без колебаний. Сделав предложение, князь Сергей тут же уехал на Кавказ, а через месяц – срок достаточный, чтобы письмо дошло - получил согласие. Как свидетельствует их переписка, отец невесты поторапливал князя Сергея со свадьбой: за несколько недель до сватовства умер старый Волконский, и жених до нового 1825 года должен был носить траур.

      Оснований противиться этому браку не было и у Марии. Олизар страдал в своем имении, и если некогда она и поглядывала в сторону графа, то быстро его забыла. Кроме пылкого певца Амиры, другие претенденты на ее руку и сердце на горизонте не маячили. Версии о неразделенной любви то ли Пушкина к ней, то ли ее – к Пушкину (биографы Марии Волконской никак не сойдутся), о существовании некоего любовного письма к поэту (да еще и не одного), не выдерживают никакой критики, потому как не подкреплены ни малейшим доказательством. В свое время Щеголев выдвинул эту гипотезу на основании строки в пушкинском посвящении к «Полтаве»: «Что ты единая святыня / Что без тебя мир… / Сибири хладная пустыня». Строка, будучи одной из прочих вариантов, многократно исправлена, но единственное упоминание Сибири является, по его мнению, безусловным свидетельством того, что утаенная любовь поэта, коей «Полтава» была посвящена, - это Мария Волконская, два года как мотавшая срок рядом с мужем. На шаткость подобной позиции указывали многие пушкиноведы; в советское время версия пользовалась большой популярностью – как же, первый поэт и отважная декабристка, едва ли не революционерка, хотя Мария Волконская никогда – я подчеркиваю – никогда не разделяла взглядов своего мужа. В постсоветские времена появились версии совсем фантастические. Некоторые биографы княгини на голубом глазу утверждали, что строчила она поэту многочисленные письма (не найдено ни следа их существования), и что именно с нее он списал Татьяну Ларину, а муж ейный – конечно же, князь Волконский. «Нос и плечи задирал…» Однако все предполагаемые прототипы его героини состояли в браке с генералом и все носили какой-нибудь титул. И вряд ли Пушкин окарикатурил бы человека, с которым был знаком достаточно, чтобы его уважать, и у которого на страницах все той же «Полтавы» мучительно допытывался: когда б ты прежде знал…
      Да и женщины Раевские твердили прямо противоположное. Внук декабриста, С.М. Волконский вспоминал, что высказываясь «по поводу прогулки по берегу моря под восторженными взглядами Пушкина», Е.Н. Орлова чопорно пожимала плечами:
      «Вовсе мы не так были воспитаны, чтобы с молодыми людьми бегать по берегу моря и себе ботинки мочить...»
      Мария Николаевна, достаточно тщеславная, чтобы упомянуть о внимании поэта – все тот же знаменитый морской эпизод, где он любовался ножками, - высказалась единственно о его любви к музе. Замечание поверхностное, и свидетельствует о малом ее знакомстве с поэтом. Все же в южном путешествии он больше общался с взрослыми членами семьи, а Машенька была одной из четырех сестер, которые все одинаково «прелесть», и только старшая, Екатерина - «женщина необыкновенная».
      Ее брат Николай, по словам М.В. Юзефовича, как-то «разразился целой диатрибой против отца (якобы пожертвовавшего для связей судьбою своей дочери) и против условных обязанностей детей к родителям». Однако можно ли отнести «диатрибу» единственно к браку его сестры с Волконским? Перед отъездом в Сибирь она пожаловалась старшему брату, Александру, что семья ее не понимает:
      «Ты никогда не поймешь всей величины жертвы, которую я приношу, моя семья, которая сыграла в этом большую роль - отказывает мне в утешении быть тронутой этой жертвой».
      Брат решительно отказал ей в сочувствии:
«Я не понимаю добрую часть твоего последнего письма: жертвы, в которых твоя семья играла большую роль. Если ты хочешь говорить о твоем несчастном замужестве, то ты не имеешь права никого в нем винить».
      О чем можно судить на основании этого отрывка? Судя по всему, Николай Николаевич, настоятельно советуя не отказываться от брака с хорошим человеком, предоставил Марии полную свободу выбора.
      Осуждая деспотичных родителей, Николай, возможно, имел в виду неудачное сватовство Олизара, своего доброго товарища: приятный юноша Машеньке все ж таки нравился, но отец давил, и, поколебавшись, она отказала детному разведенцу. Еще раз – все дочери Раевского были весьма горделивы, Елена предпочла зачахнуть в одиночестве, но не взять товар, забракованный сестрой. «Ядовитое семейство», - отзывались о Раевских некоторые знакомцы; присные старого генерала отнюдь не были мягкодушны, как можно было бы вывести из их доброго отношения к изгнаннику Пушкину. Остроглазый Ф.Ф. Вигель писал о домочадцах Раевского так:
      «Вообще всё семейство его только и умело что себе и другим вредить… Всё семейство страдало полножелчием и, смотря по сложению каждого из членов его, желчь более или менее разливалась в их речах и действиях», - чем особенно отличалась внучка Ломоносова, Софья Алексеевна Раевская, «женщина, - по словам ее правнука, С.М. Волконского, - характера неуравновешенного, нервная, в которой темперамент брал верх над разумом». Все ее дети в той или иной степени унаследовали матушкины манеры и матушкин желчный нрав.
      После второго сватовства настырного графа старый генерал кряхтел: мол, опять нужно искать предлог для отказа…
      Вступив брак с Волконским, Мария обскакала сестер, даже красавицу и генеральшу Орлову. И если до сватовства она не задумывалась о неюном приятеле зятя как о будущем муже, то переговорив с родителями, не стала противиться, а в 1825 году выходила замуж по взаимной и страстной любви. Эта женщина - существо нервное и впечатлительное - всю жизнь легко увлекалась, и темперамент в ней, подобно матушке, всегда брал верх.

      …Ах, какие письма писала она князю Сергею! Надо сказать, влюбиться в него было нетрудно: современники отмечали необыкновенную ласковость «мсье Сержа», а его положение – у юной девушки кружилась голова, стоило только представить возможности женщин из дома Волконских. Салон Зинаиды Волконской, жены третьего брата, Никиты, был утонченнейшим в Петербурге. Учитывая знатность жениха, богатство и близость к царской фамилии, перед четой Волконских открывались блестящие перспективы. Она была очарована, ослеплена… Что больше любила Машенька Раевская: свое представление о князе Сергее или его самого, - не понимала и сама Машенька…
      Но кто из нас не обманывался перед венцом? Мужчины влюбляются в ямочку на щеке, а после свадьбы обнаруживают целую девушку; невеста верит, что новобрачный будет носить ей розы, а не картошку в авоське, а некоторые досадные мелочи в его характере рассосутся сами собой, как через несколько лет, бывает, рассасываются банальные бородавки…
      Но, может быть, Раевские переплюнули его родовитостью?
      Дворянством считались они с правления Василия III, небогатая ломоносовская линия вряд ли много значила для потомственной аристократии тех времен. Генерал мог похвалиться тем, что Петр I Романов имел в анамнезе прабабку Раевскую со стороны Нарышкиных – до Натальи Кирилловны дворян мелкопоместных и захудалых, - да родством с Потемкиным-Таврическим. Жених же Машеньки - Рюрикович ХХVI колена – принадлежал к роду значительно более древнему, чем Романовы, к тому времени царствовавшие двести лет. Предки Сергея Григорьевича – Ольговичи - сидели в славном Чернигове и вносили смуту еще в Древней Руси…
      Знатные, состоятельные… И стелился за боевым генералом шлейф легенд…
      Подобные партии не упускают.

      Домыслы о том, что юная Машенька пошла под венец против собственной воли, а после поехала за престарелым мужем из чувства долга, родились из последующих событий. Мария преувеличивала разницу в возрасте, небрежно бросив в своих «Записках», что жених, «которого она едва знала», был ее старее на 20 лет. Разница все же не 20, а 17 годков, что в те времена встречалось довольно часто. Предназначением женщины было единственно стать матерью и женой, мужчине же полагалось войти в брак с некоторым багажом за плечами. Князь Сергей впоследствии так вспоминал историю своей женитьбы:
      «Давно влюбленный в нее, я, наконец, в 1824 году решился просить ее руки».
То есть о мимолетном знакомстве речь не шла. Да и не могла идти, со своим хорошим другом М.Ф. Орловым, зятем Марии, он учился в юности в пансионе аббата Николя и дружил крепко, это Михаил Федорович сосватал князя Сергея в тайное общество, а после устроил его брак.
      Существует еще одна легенда, весьма расхожая, - о некой расписке о непринадлежности к тайному обществу, которую Раевский якобы взял с будущего зятя (по другой версии, расписку дали оба зятя).
      Зная щепетильность сословия, к которому принадлежали все эти люди, задаешься вопросом: а для чего ему нужен был сей документ? Во-первых, генерал довольствовался бы и словом – как в случае с сыновьями, которых заставил поклясться, что те никогда не вступят в подобное общество. Во-вторых, чем могла бы помочь бумага, если бы князь нарушил клятву? Странно идти с подобной бумагой в какие-либо инстанции: до обнаружения общества еще рано (еще повяжут непутевого зятя), после обнаружения поздно. Третье, и самое главное - князь Сергей никогда бы не подписал подобного документа:
      «Я положительно высказал Орлову, что если известные ему мои сношения и участие в тайном обществе будут помехою в получении руки той, у которой я просил согласия на это, то, хотя скрепя сердце, я лучше откажусь от этого счастья, нежели решусь изменить своим политическим убеждениям и своему долгу».
      Перед отъездом в Сибирь Мария в письме отцу упоминает о некоем документе, который Волконский подписал не глядя, и вот на основании ее письма кто-то решил, что расписка существовала.
      «Она (Софья Григорьевна Волконская, сестра декабриста) уверяет и клянется мне всеми святыми, Сергей не читал бумагу, которую его заставили подписать в день нашей свадьбы, и раз дело было сделано, он больше об этом не думал».
      Удивительно - документ его заставили подписать в день свадьбы (!); т.е. откажись жених, и церемонии, когда гости уже съехались и ждут в церкви, а невеста во флердоранже, и дело за батюшкой, не бывать. Простите, но это скандал. Словно старый генерал решил опозорить дочь, но выцарапать-таки бумагу... Забавно.
      Все же думается, если б Раевский настоял на расписке, то сделал бы это заранее. Может быть, в день свадьбы князь подписал другой документ?
      По свидетельству Николая Репнина-Волконского, бывшего посаженным отцом, князь Сергей за час до венчания исчез, объяснив брату, что кровь из носу должен побывать у Пестеля. Как ни удерживал его Николай Григорьевич, предложив послать за полковником (тем более, что последнего пригласили шафером на свадьбу), Сергей Григорьевич сорвался и уехал, и «был в отлучке не более четверти часа».
      В период следствия участников восстания пытали на особый предмет: отношение к цареубийству. Отчаянные головы, готовые истребить царскую фамилию, имелись, планы уничтожения императора и его семьи обсуждались; Волконский вспоминал, что члены Южного общества ставили подпись в документе, где оговаривалась возможность цареубийства при удачном раскладе восстания. Эту бумагу, по его словам, подписал каждый член общества – как залог, как клятву, связывающую сообщников пусть виртуальной, но все-таки кровью. «Бесы» Достоевского, кровь Шатова – как залог единомыслия… И не виртуальная уже, а вполне осязаемая кровь царской семьи - спустя столетие… При этом, как заметил Волконский, никто не придавал сему манускрипту никакого значения. Не придал и он.
      Так не «учинил» ли Пестель «подписку» в день венчания, в чем уверял впоследствии и Репнин?..
      О цареубийстве мы еще поговорим, а пока констатируем, что две версии: с одной стороны Раевский буквально загнал дочь в выгодный брак, с другой - неохотно отдал свою овечку заговорщику, - противоречат одна другой. Если откинуть легенды, Раевский принял сватовство генерала не без удовольствия и, возможно, без колебаний. Сделав предложение, князь Сергей тут же уехал на Кавказ, а через месяц – срок достаточный, чтобы письмо дошло - получил согласие. Как свидетельствует их переписка, отец невесты поторапливал князя Сергея со свадьбой: за несколько недель до сватовства умер старый Волконский, и жених до нового 1825 года должен был носить траур.

      Оснований противиться этому браку не было и у Марии. Олизар страдал в своем имении, и если некогда она и поглядывала в сторону графа, то быстро его забыла. Кроме пылкого певца Амиры, другие претенденты на ее руку и сердце на горизонте не маячили. Версии о неразделенной любви то ли Пушкина к ней, то ли ее – к Пушкину (биографы Марии Волконской никак не сойдутся), о существовании некоего любовного письма к поэту (да еще и не одного), не выдерживают никакой критики, потому как не подкреплены ни малейшим доказательством. В свое время Щеголев выдвинул эту гипотезу на основании строки в пушкинском посвящении к «Полтаве»: «Что ты единая святыня / Что без тебя мир… / Сибири хладная пустыня». Строка, будучи одной из прочих вариантов, многократно исправлена, но единственное упоминание Сибири является, по его мнению, безусловным свидетельством того, что утаенная любовь поэта, коей «Полтава» была посвящена, - это Мария Волконская, два года как мотавшая срок рядом с мужем. На шаткость подобной позиции указывали многие пушкиноведы; в советское время версия пользовалась большой популярностью – как же, первый поэт и отважная декабристка, едва ли не революционерка, хотя Мария Волконская никогда – я подчеркиваю – никогда не разделяла взглядов своего мужа. В постсоветские времена появились версии совсем фантастические. Некоторые биографы княгини на голубом глазу утверждали, что строчила она поэту многочисленные письма (не найдено ни следа их существования), и что именно с нее он списал Татьяну Ларину, а муж ейный – конечно же, князь Волконский. «Нос и плечи задирал…» Однако все предполагаемые прототипы его героини состояли в браке с генералом и все носили какой-нибудь титул. И вряд ли Пушкин окарикатурил бы человека, с которым был знаком достаточно, чтобы его уважать, и у которого на страницах все той же «Полтавы» мучительно допытывался: когда б ты прежде знал…
      Да и женщины Раевские твердили прямо противоположное. Внук декабриста, С.М. Волконский вспоминал, что высказываясь «по поводу прогулки по берегу моря под восторженными взглядами Пушкина», Е.Н. Орлова чопорно пожимала плечами:
      «Вовсе мы не так были воспитаны, чтобы с молодыми людьми бегать по берегу моря и себе ботинки мочить...»
      Мария Николаевна, достаточно тщеславная, чтобы упомянуть о внимании поэта – все тот же знаменитый морской эпизод, где он любовался ножками, - высказалась единственно о его любви к музе. Замечание поверхностное, и свидетельствует о малом ее знакомстве с поэтом. Все же в южном путешествии он больше общался с взрослыми членами семьи, а Машенька была одной из четырех сестер, которые все одинаково «прелесть», и только старшая, Екатерина - «женщина необыкновенная».
      Ее брат Николай, по словам М.В. Юзефовича, как-то «разразился целой диатрибой против отца (якобы пожертвовавшего для связей судьбою своей дочери) и против условных обязанностей детей к родителям». Однако можно ли отнести «диатрибу» единственно к браку его сестры с Волконским? Перед отъездом в Сибирь она пожаловалась старшему брату, Александру, что семья ее не понимает:
      «Ты никогда не поймешь всей величины жертвы, которую я приношу, моя семья, которая сыграла в этом большую роль - отказывает мне в утешении быть тронутой этой жертвой».
      Брат решительно отказал ей в сочувствии:
      «Я не понимаю добрую часть твоего последнего письма: жертвы, в которых твоя семья играла большую роль. Если ты хочешь говорить о твоем несчастном замужестве, то ты не имеешь права никого в нем винить».
      О чем можно судить на основании этого отрывка? Судя по всему, Николай Николаевич, настоятельно советуя не отказываться от брака с хорошим человеком, предоставил Марии полную свободу выбора.
      Осуждая деспотичных родителей, Николай, возможно, имел в виду неудачное сватовство Олизара, своего доброго товарища: приятный юноша Машеньке все ж таки нравился, но отец давил, и, поколебавшись, она отказала детному разведенцу. Еще раз – все дочери Раевского были весьма горделивы, Елена предпочла зачахнуть в одиночестве, но не взять товар, забракованный сестрой. «Ядовитое семейство», - отзывались о Раевских некоторые знакомцы; присные старого генерала отнюдь не были мягкодушны, как можно было бы вывести из их доброго отношения к изгнаннику Пушкину. Остроглазый Ф.Ф. Вигель писал о домочадцах Раевского так:
      «Вообще всё семейство его только и умело что себе и другим вредить… Всё семейство страдало полножелчием и, смотря по сложению каждого из членов его, желчь более или менее разливалась в их речах и действиях», - чем особенно отличалась внучка Ломоносова, Софья Алексеевна Раевская, «женщина, - по словам ее правнука, С.М. Волконского, - характера неуравновешенного, нервная, в которой темперамент брал верх над разумом». Все ее дети в той или иной степени унаследовали матушкины манеры и матушкин желчный нрав.
      После второго сватовства настырного графа старый генерал кряхтел: мол, опять нужно искать предлог для отказа…
      Вступив брак с Волконским, Мария обскакала сестер, даже красавицу и генеральшу Орлову. И если до сватовства она не задумывалась о неюном приятеле зятя как о будущем муже, то переговорив с родителями, не стала противиться, а в 1825 году выходила замуж по взаимной и страстной любви. Эта женщина - существо нервное и впечатлительное - всю жизнь легко увлекалась, и темперамент в ней, подобно матушке, всегда брал верх.

      …Ах, какие письма писала она князю Сергею! Надо сказать, влюбиться в него было нетрудно: современники отмечали необыкновенную ласковость «мсье Сержа», а его положение – у юной девушки кружилась голова, стоило только представить возможности женщин из дома Волконских. Салон Зинаиды Волконской, жены третьего брата, Никиты, был утонченнейшим в Петербурге. Учитывая знатность жениха, богатство и близость к царской фамилии, перед четой Волконских открывались блестящие перспективы. Она была очарована, ослеплена… Что больше любила Машенька Раевская: свое представление о князе Сергее или его самого, - не понимала и сама Машенька…
      Но кто из нас не обманывался перед венцом? Мужчины влюбляются в ямочку на щеке, а после свадьбы обнаруживают целую девушку; невеста верит, что новобрачный будет носить ей розы, а не картошку в авоське, а некоторые досадные мелочи в его характере рассосутся сами собой, как через несколько лет, бывает, рассасываются банальные бородавки…