Глава 6 What kill the delusion of future?

Глава 6: What kill the delusion of future?

Книга I  Рассвет

Солнце вползло над Салалой, не как светило, а как гнойная блямба на воспаленном теле России. Не восход, а вскрытие нарыва. Воздух не просто вонял – он был плотным от миазмов. Прогорклое сало, слезы, которые уже не плачут, а выпотевают, и тяжелый, сладковатый запах распада – не тел, нет, куда страшнее: распада смыслов, надежд, самой возможности будущего. Это был запах конца, растянутого на десятилетия.

Розовый Пёс сидел на ржавой бочке из-под солярки, давно выеденной ржавчиной до дыр. Его некогда яркий мех был слипшимся, покрытым серой пылью и чем-то жирным. Он не был собакой. Он был наблюдателем. Окаменевшим свидетелем медленного агонии города, страны, может, мира. Его глаза, тусклые, как пуговицы на старом пальто, фиксировали все, но уже ничего не отражали. Война – та, большая, или эта, тихая, повседневная – отучила его удивляться. Он просто был. Как бочка. Как вонь.

Тарабас Невнятный, человек, чье лицо напоминало разбитый дорожный указатель, задрал голову к грязно-желтому небу. Горло его сжал спазм, не то от вони, не то от безысходности.
— Что нам здесь делать, бля?! – выкрикнул он. Голос сорвался, стал сиплым.
Вопрос не эхом разнесся по пустынным переулкам – он повис в воздухе, как запах тухлой капусты из подвала. Тяжелый, ненужный, безответный. Что делать? Как жить? Зачем просыпаться?

Воронежский Привет, стоявший чуть поодаль, лицо его было смятой картой местности, где все дороги ведут в тупик, лишь буркнул в ответ:
— Я файфу фомой.
Его нос, огромный, багровый, похожий на перезревший, подбитый баклажан, судорожно втянул струю воздуха. Пахло не просто гниющими огурцами – пахло тоской. Конкретной, осязаемой, как грязь под ногтями. Тоской по чему-то, чего никогда не было, но должно было быть. По нормальной жизни. По чистому воздуху. По запаху хлеба, а не разложения.

«Они спрашивают «что делать?» – подумал Розовый Пёс, не отводя взгляда от трещины в асфальте, где копошились какие-то бурые жучки. – Как будто есть выбор. Как будто есть это волшебное «что-то», что можно сделать. Война научила: делать нечего. Просто существовать. Дышать этим воздухом. Впитывать эту грязь. И вонять. Вонять так, чтобы сама смерть морщилась, проходя мимо. Они еще не поняли. Или забыли. Скоро поймут снова».

Тарабас пнул пустую консервную банку. Жалкий звон прокатился по улице и тут же умер. Тишина снова сомкнулась, густая, как кисель. Воронежский Привет достал из кармана замусоленный кисет, свернул цигарку дрожащими пальцами. Табак был низкосортный, горчащий. Как и все вокруг. Он чиркнул спичкой. Вспышка на мгновение осветила его лицо – сеть морщин, глубоких, как окопы, глаза, потухшие, как угли после костра. Он затянулся, выпустил струйку дыма, которая тут же смешалась с общим миазмом. Файфу фомой. Принимаю как есть. Как данность. Как приговор. Потому что бороться – смешно. Убежать – некуда. Остается только курить и ждать. Чего? Неизвестно. Может, просто конца дня. Или конца всего.

Розовый Пёс следил за дымом. Он помнил другой дым. Густой, черный, едкий. От горящих домов. От горящих танков. От горящих людей. Этот дым был другим – тоньше, жалче. Дым отчаяния, а не от огня. Но суть была та же: он застилал горизонт. И будущее. «Все дымы в конце концов одинаковы, – подумал Пес. – Они просто напоминают, что гореть может что угодно. И кто угодно. И мы здесь – просто дрова. Медленно тлеющие».

ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ