Глава 7

Глава 7: Последний Танец в Клубе

Книга I: Клуб «Забвение» — Предместья Ада
 
У входа в клуб «Забвение», который раньше назывался «Посидим,  понюхаем« стоял стол — старый, видавший виды, будто прошедший все фронты от Марны до Сталинграда. Стул рядом был покрыт ржавчиной и пятнами, похожими на засохшую кровь. На нём, облокотившись на руку, спал старик. Его палец с исступлённой решимостью штурмовал ноздрю, словно сапёр, разминирующий минное поле собственного прошлого в поисках последней живой вены.

Воронежский Привет кашлянул. В ответ раздался лишь писклявый, влажный звук, перемежающийся храпом — звуковая какофония к грязной оперетке бытия. От этого сочетания в горле поднялась знакомая горечь, пробудившая память тела — спёртые ужасы юности, пахнувшие дешёвым самогоном, порохом и потом.

— Суучки, — прошептал он, и голос сорвался неожиданно высоко, по-детски. Он пожал плечами с усталой покорностью солдата, идущего на бессмысленную позицию. — Ладно… Чёрт с вами. Идите ко всем чертям.

Он перданул коротко и деловито, будто ставя точку в разговоре. Однако вонь шла не от него, а из самого клуба — тяжёлая, сложная, сероводородная, с метановой нотой и густым шлейфом старых, давно испорченных надежд. Внутри стояли круглые столики, обтянутые кожей цвета запёкшейся крови. За ними сидели тени людей. Они горланили что-то бессмысленное, гнусавили и ритмично втягивали мутную жижу из жестяных кружек.

Воздух был густым коктейлем из палёного спирта, щелочного запаха страха и сладковатого какао из столовой интерната №69. Эту смесь нельзя было вдыхать — ею можно было только травиться.

Тарабас Невнятный, его собутыльник, молча указал на свободный столик. Его пальцы, толстые и неуклюжие, вечно искали точку опоры в этом качающемся мире. Воронежский Привет, зажав нос, пробрался к нему. Поверхность стола была липкой и холодной. От урины, вероятно. Или от слёз.

«Посидим, понюхаем» не был клубом. Это был подвал. Сырой, низкий, с земляным полом, заваленным опилками, впитывающими вечные лужи. Воздух был густым, как кисель, сплавом десятков запахов: прокисший самогон, дешевый одеколон «Шипр», едкий махорочный дым, пот немытых тел, старое тряпье, тухлая селедка и под всем этим – всепроникающая, знакомая до боли основа: вонь безнадеги. Это был запах конца пути. Или просто конца.

Розовый Пёс сидел в углу, на ящике из-под снарядов. Его розовая шерсть сливалась с грязью стен. Он наблюдал. Как всегда. Его глаза, тусклые, фиксировали картину последнего танца:

Путана из Родворотни кружилась посреди подвала. Одна. Ее платье из «Известий» шуршало, заголовки мелькали в тусклом свете единственной лампочки: «УСПЕХИ...», «ПОВЫШЕНИЕ...», «МИРУ...». Она танцевала с тенью. С тенью того, кто мог бы ее любить. Или просто с тенью надежды. Ее движения были плавными, усталыми, почти красивыми в своей обреченности. Она напевала ту же песню про три копейки и разбитое стекло.
Поручик Ржевский сидел за липким столом, заваленным пустыми стаканами. Он пил виски большими глотками, не закусывая. Его лицо, обычно оживленное клоунадой, теперь было серым, опустошенным. Он не смеялся. Не говорил про Париж. Он просто пил, заливая что-то внутри. Тоску? Стыд? Пустоту после рэп-батла? Его пальцы барабанили по столу бессмысленный, нервный ритм.
Воронежский Привет сидел напротив Тарабаса. Перед ним стоял граненый стакан с мутной жидкостью. Он не пил. Он жевал. Медленно, с каменным лицом, он жевал одну из тех самых конфет-козявок. Его челюсти работали методично, как жернова, перемалывая символ Сральника. Фам фадо о фуда. До конца. Его взгляд был устремлен в пустоту.
Тарабас Невнятный сидел, сгорбившись. Он не смотрел ни на кого. Он тихо, ритмично бился лбом о край стола. Туки-туки-туки. Не сильно. Но упорно. Как метроном безумия. Туки-туки-туки. Каждый удар – попытка выбить из головы мысли. Воспоминания. Боль. Туки-туки-туки. Туалет на втором этаже. Леща от Воронежского. Звезды над окопом. Туки-туки-туки. Простота движений. Утешение монотонности.

Книга II: Хор Униженных и Оскорблённых

Из-за столика, заваленного пустыми бутылками, доносился хриплый смех. Там сидели куклы. Зайчик Юля теребила потрёпанный конверт с обещанными и невыплаченными семьюдесятью долларами. И пыталась получить удовольствие от лимонада фиолетового цвета, который пах не фруктами, а каким-то лекарством.

ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ