Тагра и её жители. Глава 3. Вторжение

В трактире было тепло, и запахи печёного хлеба, дыма и сушёных трав висели в воздухе плотным, чуть сладковатым туманом. За окнами стояла настоящая мгла — не ночная и не утренняя, а та, что приходит в Тагру без предупреждения, растекается по окраинам и остаётся, пока ей не надоест. Дым из камина поднимался как-то неохотно, струйки вились врозь, будто не могли решить, куда им двигаться.

Тим сидел за столом у стены, вертел в ладонях кружку слухни и, казалось, ждал, когда Привратник устроится поудобнее. Когда тот сел, Тим заговорил — тихо, так, будто за соседним столом мог кто-то подслушивать.

— Там, на самом краю, где дальше только пустота, появилось здание, — сказал он. — С вывеской «Банк».

Привратник взглянул на него, чуть прищурив глаза.

— Банк? — переспросил он. — В Тагре? С вывеской? Ты серьёзно?

Но в голосе Тима не чувствовалось ни шутки, ни желания произвести впечатление.

— Да. Чёрные буквы, как уголь, а фон будто вырезан из старой, облупившейся стены.

— Может, кто-то решил в копилки поиграть? Зачем нам банк, если у нас не ходят деньги?

Тим покачал головой.
— Линии. Я пытался их уложить. Они там не берутся. Скользят, как прутья, облитые маслом. И ни одной прямой. Всё время уходят в сторону, как будто само пространство не даёт собраться в узор.

Привратник взял кружку, сделал глоток и чуть приподнял брови: слухня оказалась с яблочным привкусом. Он отпил ещё — медленно, смакуя, как человек, у которого всегда при себе есть хотя бы одно яблоко, на всякий случай.

— Может, ты просто устал, — сказал он, будто между прочим.

— Может, — ответил Тим. Но глаза у него оставались настороженными, как у человека, который уверен, что видел волка, даже если в этих местах его никогда не бывало.

— Я бы, дружище, туда не ходил. Но ты же всё равно пойдёшь.

За окном мгла чуть дрогнула, и на миг показалось, что в мутной толще промелькнула тёмная полоса, похожая на трещину. Привратник не стал об этом говорить. Он просто встал, поправил шапку и сказал:

— И то верно.



Он вышел на улицу, и дверь за спиной поспешно закрылась, как будто трактир не хотел впускать в себя холод. Туман был густой, но не белый — сероватый, с легким, почти металлическим блеском, словно в нём растворили старое потёртое зеркало. Лампы над дверями домов светились тускло, и их ореолы не раздвигали мрак, а только обозначали в нём маленькие островки, между которыми приходилось идти на ощупь.

Привратник шёл уверенно, как человек, знающий каждую трещину на мостовой, но вскоре привычные детали улиц начали исчезать. Сначала пропал гул отдалённых шагов и колёс, потом — тени от редких фонарей, потом и сами фонари. Остались лишь ровные плиты под ногами и мягкое, вязкое молчание.

Он нащупал в кармане яблоко — тёплое от его руки, как живая вещь, — и крепко сжал, будто проверяя, что хотя бы это с ним.

Когда показалась вывеска, он сразу понял, что Тим не преувеличивал. Слово «Банк» висело в воздухе плотным, чёрным, будто вырезанным в ночи. Каждая буква была чуть не в рост человека. За ними угадывалась стена — старая, шероховатая, цвета выцветшей охры.

Дверь была открыта ровно настолько, чтобы казалось: кто-то только что вошёл и забыл её прикрыть.

Привратник оглянулся. За его спиной уже не было города. Туман сомкнулся в бесформенную, неподвижную массу. Он подумал, что, может быть, повернёт обратно, но ноги сами сделали шаг вперёд.

Вестибюль встретил его тишиной, которая продлилась всего мгновение. Из глубины здания донёсся глухой гул — будто впереди, за поворотом, разговаривали люди. Множество людей. Голоса сливались, не разбиралось ни слова, только ритм чужой речи, то усиливающийся, то почти пропадающий.

Привратник прислушался. Голоса были там, дальше, и он двинулся к ним — неспешно, как человек, который хочет понять, что за странная компания собралась в пустом и странном доме.

Стены узкого коридора были выкрашены в ровный, безжизненный серый цвет. Шаги глухо отзывались в полу, но эха от них не было. Голоса не приближались, сколько бы он ни шёл.

Он свернул за первый угол, потом ещё за один — и снова оказался в том же самом коридоре, без окон и дверей, с той же полосой света на стене. Голоса звучали ровно так же, где-то впереди.

Привратник остановился, повернулся обратно. Позади тянулся точно такой же коридор, и в нём тоже глухо шёл этот безличный разговор. Казалось, говорящие идут впереди него, и одновременно позади, на том же расстоянии, которое не меняется.

Он пошёл быстрее, потом почти перешёл на бег — стены мелькали, но пространство не менялось. Голоса звучали так же. «Какой-то бессмысленный лабиринт», — подумал Привратник. «Впрочем, чего ещё ждать от бессмысленного банка».

Захотелось выйти отсюда как можно скорее. Он двинулся дальше, решив проверить, нет ли окон. Окно в любом доме — это шанс. Даже если за ним пустырь или стена соседнего дома, всё же это возможность выхода. Особенно, когда этаж первый.

Окно появилось неожиданно, в проёме между поворотами. Оно было высоким, в половину стены, с мутным стеклом, в котором дрожало блеклое, серебристое свечение. Привратник подошёл, прижал ладонь к стеклу — и сразу отшатнулся.

Холод ударил, как из глубины колодца, и был в нём не только мороз, но и что-то чужое, неподвижное, мёртвое. За стеклом не было ни улицы, ни света, ни даже тумана — только ровная, серая пустота, как если бы всё за окном было стерто до основания.

Он пошёл дальше, и ещё одно окно подтвердило страшную догадку: этот банк не стоял в Тагре. Он торчал в пустоте, связанный с городом только своей дверью. И если закрыть эту дверь…

Тень медленно поползла по стене, свет в коридоре стал вязким. Привратник понял, что наступает ночь — но не та, которую он знал. Здесь не темнело, а просто исчезал свет, кусок за куском, словно кто-то снимал его со стен, аккуратно складывая в мешок.

Голоса вернулись вместе с наступившим сумраком. Теперь они звучали ближе, с явственными паузами и переливами интонаций.

За поворотом появилась стойка, и за ней — силуэт девушки. Привратник остановился, прищурился, пытаясь рассмотреть. Фигура стояла неподвижно, сложив руки, чуть склонив голову. Но когда он сделал шаг ближе, девушка исчезла — и на её месте осталась лишь узкая тень от шкафа, стоявшего у стены.

В коридоре сзади что-то тихо шевельнулось. Голоса продолжали приближаться.



Он медленно отошёл от стойки, не спуская глаз с тени шкафа. Где-то в глубине зала шаги начали совпадать с его собственными, а голоса сменились ровным деловым гулом. И теперь уже можно было разобрать слова.

— Доходность по облигациям…
— …если пакет диверсифицировать…
— …кредитная ставка под рефинансирование…
— …портфель активов у нас стабилен…

Слова были чёткие, произнесённые тем особым тоном, каким в старом мире говорили о вещах, в которых никто толком не разбирался, но все делали вид, что разбираются. Здесь, в Тагре, эти слова не значили ничего. Они звучали пусто, как жестяные кружки, катающиеся по пустому полу, но в них было что-то опасное — ровный ритм, от которого хотелось подстроиться и идти в такт. Слова гипнотизировали.

Он двинулся к очередному окну. За стеклом, как и прежде, не было ни улицы, ни света, только ровная, серая пустота, бесконечная и неподвижная. Холод ударил в ладонь. Он почувствовал, что пальцы застывают, и увидел на них тонкую корку инея.

Привратник отпрянул и вдруг понял: банк не просто стоит в пустоте — он из неё сделан. Коридоры и залы были лишь фасадом, а за тонкой плёнкой стен простиралось это мёртвое ничто, готовое втянуть в себя любого, кто задержится.

Голоса за стеной стали ближе.
— …мы работаем с надёжными контрагентами…
— …риск-менеджмент на уровне…
— …реализация активов по согласованию с советом директоров…

Привратник свернул за угол и вновь увидел за стойкой фигуру девушки. Старомодное платье, опущенная голова. Он сделал шаг, и она начала поднимать взгляд. Но в тот миг, когда он надеялся разглядеть лицо, фигура растворилась, и на её месте снова оказался шкаф, отбрасывающий длинную, кривую тень.

Тень на полу дрогнула, вытянулась к нему, словно щупальце, и на миг показалось, что ноги сами готовы сделать шаг навстречу. Он резко развернулся и бросился прочь.



Привратник бежал наугад сворачивая то влево, то вправо, пытаясь найти хоть что-то, что вернёт его к двери, через которую он попал в этот дом. Но коридоры менялись. Сначала появился новый поворот, которого он точно не помнил. Потом исчезла ниша с окном, куда он собирался заглянуть ещё раз.

Он остановился, тяжело дыша. Прислушался. Всё тот же деловой гул:
— …инвестиционный портфель…
— …рентабельность выше прогнозов…
— …согласуем транш со страховым пулом…

Голоса шли отовсюду, и в них не было ни капли интереса к нему. Не было даже ощущения, что они адресованы кому-то живому. Слова рождались сами, как трещины на старой стене, без смысла и без нужды.

Привратник обернулся — и заметил, что коридор позади стал чуть уже, чем был. Он провёл ладонью по стене. Поверхность была тёплая, как тело, и едва ощутимо дрожала, будто в глубине шли процессы, скрытые от глаз.

Тогда он понял: банк рос. Медленно, но неуклонно, отвоёвывая пространство у города. Не из злости, не из желания властвовать, а просто потому, что умел только это — расползаться и поглощать окружающее. Как грибница, как рана, как болезнь, которая не знает, что убьёт и себя, когда умрёт тот, кого она пожирает.

Он двинулся дальше, но с каждым шагом чувствовал, что пустоты за окнами становится больше. Она уже подступала к самому стеклу, словно заглядывала в комнаты и готовилась пролиться внутрь.

— …досрочное погашение…
— …срок действия депозита…
— …индексация активов…

Голоса сливались в ровный, убаюкивающий поток. На этом фоне мысли становились вязкими. Шаг, ещё шаг — и он поймал себя на том, что идёт в сторону ближайшего окна. Там было блеклое серебристое свечение, и в нём, казалось, что-то шевелилось.

Он остановился посреди коридора, прислушиваясь. Голоса за стенами сливались в ровный, чуть глухой гул — словно он стоял внутри огромной пустой раковины, в которой кто-то невидимый без конца повторял одни и те же слова про «проценты», «пакеты акций», «кредитные ставки». Здание жило своей чужой жизнью, и ему в этой жизни не было места.

Когда-то он знал, что такое закрывать двери. Это было ещё в те времена, когда в Тагру мог прорваться кто-то случайный — и тогда его задачей было не впустить, даже если у того были убедительные слова или жалкий вид. Право решать, где город заканчивается, было в его руках.
Он умел закрыть дверь так, что она переставала существовать. Не «на замок», не «под засов» — а так, что за ней уже никогда ничего не будет.

Но с тех пор прошло много лет. Город сам стал выбирать, кого пускать. Люди приезжали только тогда, когда их прежний мир выталкивал их окончательно, и в этих случаях Тагра всегда открывала свои двери. А он… он перестал быть Привратником в строгом смысле. Осталась привычка встречать, объяснять, успокаивать.

И вот теперь, впервые за столько лет, он стоял на пороге работы, от которой отвык. Закрыть дверь — значит признать, что не всё можно спасти, что иногда надо отсечь, чтобы сохранить остальное.

Он провёл ладонью по стене. Под пальцами шла едва уловимая дрожь — здание росло. Оно тянулось к городу, как корень сорняка под плитами мостовой. Оно не знало, зачем это делает, и не могло остановиться. Как болезнь, которая не думает о том, что умрёт вместе с телом, которое пожирает.

Он вдохнул.
— Ну что, — сказал он тихо, — посмотрим, помню ли я, как это делается.

Коридор дрогнул. Голоса усилились, слова полились быстрее, но смысла в них не прибавилось: «…индексация активов… ликвидность портфеля…»
Тени зашевелились, потянулись, как будто пытались отрезать ему путь. Но он уже знал, куда идти: к той самой двери, через которую вошёл. Её не было видно, но он чувствовал её — как чувствуют под кожей старый, заживший шрам.



Он шёл, наощупь пробираясь сквозь коридоры, и думал о том, что случится, если оставить всё как есть.
Банк не просто здание. Он тянет за собой кусок пустоты, и та пустота медленно разрастается внутри него, разрушая, как лёд в трещине камня. Сначала он займёт эту окраину, потом — дом за домом, улицу за улицей. Не для того, чтобы что-то построить на их месте — а просто, чтобы заменить их собой, одинаковыми коридорами, одинаковыми голосами, одинаковыми окнами в никуда.

В этом и была настоящая опасность: Тагра держалась на разности, на непохожести своих мест, на живом дыхании каждого дома, каждой лавки, даже пустого переулка. А банк всё превращал в одно и то же. И если дать ему время, он переделает весь город в копию самого себя — мёртвую, замкнутую, бесконечно повторяющую одну и ту же пустую речь.

Он понимал, что тогда Тагра просто перестанет быть Тагрой. Город умрёт, не заметив, что умер. И когда пустота съест всё, что можно, она проглотит и сам банк — так же равнодушно, как он поглотил бы любую улицу.

Именно поэтому дверь нужно было закрыть. Прямо сейчас. Иначе завтра придётся закрывать уже не дверь, а целый квартал. А потом и этого будет мало.



Он выбрался в более широкий коридор — тот, что, по его ощущению, вёл к двери. Здание заметило это почти сразу. Гул голосов стал плотнее, резче, будто стены сами начали говорить.

— …инвестиционный климат…
— …согласование по линии комплаенс…
— …гарантированный доход при минимальных рисках…

Слова лезли в уши, в глаза, казалось, в кожу. Они были такими же пустыми, как всегда, но громкость делала их ощутимыми физически — от них внутри черепа появлялась тупая, вязкая боль. Привратник чувствовал, что за этой какофонией прячется главный расчёт: лишить его сосредоточенности, заставить забыть, что он умеет, зачем сюда пришёл и где дверь.

Он сжал зубы, заставил себя идти дальше. Шаги глухо отдавались в полу, и теперь даже их ритм подстраивался под этот гул — ещё чуть-чуть, и он начнёт идти в такт фразам, а там и до того, чтобы подчиниться, недалеко.

— …персональное предложение…
— …фиксация ставок…
Он попытался вспомнить, как это делалось. Закрыть дверь — значит обозначить границу, после которой города больше нет. В его памяти эта граница была чёткой, как линия на карте, но чем громче становились голоса, тем труднее было удержать её в голове.

Вдруг коридор пошёл рябью, будто под ногами колыхнулась вода, и из этой дрожи вынырнула тень — длинная, распластанная, похожая на руку. Она потянулась к нему, но он оттолкнул её ногой и шагнул вперёд.

Он уже видел дверь. Она была именно там, где он ожидал, — тёмная, простая, без табличек. Но голоса обрушились на него всем весом, как лавина.

— …инвестиционный портфель…
— …ликвидность активов…
Привратник зажал ладонями уши, но звук был внутри, в голове. Он чувствовал, как мысли вязнут, как гул пытается забить их до отказа, чтобы не осталось ни щели для нужных слов.

И тогда он закрыл глаза. Сосредоточился на ощущении двери — не на том, что видел, а на том, что знал. На её границе, на её весе. И произнёс тихо, но так, чтобы это услышала сама Тагра:

— Закрыть.



Слово будто прорезало воздух. Голоса запнулись — не сразу, но так, как запинается разбежавшийся человек, споткнувшись о порог. Звук захрипел, рассыпался на отдельные фразы, которые начали глохнуть одна за другой:

— …риск-менедж…
— …депози…
— …проце…

Коридор вокруг сжался, словно его обтянули тугой тканью. Потолок опустился, стены приблизились, и Привратник почувствовал, как здание, лишённое выхода в город, начинает схлопываться внутрь себя.

За окнами пустота дрогнула, пошла рябью, и впервые за всё время он увидел в ней движение — не рост, а отступление. Словно морская вода, которую начали откачивать из затопленного отсека.

Тени на полу рванулись к нему в последний раз, но исчезли, едва коснувшись ботинка. Голоса стихли окончательно. Остался только звук его собственного дыхания.

Перед ним стояла дверь — теперь уже обычная, старая, с облупившейся краской. Он толкнул её, и за ней оказался вечерний воздух Тагры, тихий и прохладный, с запахом камня и далёких печных труб.

Он вышел, закрыл за собой дверь и она исчезла, оставив лишь голую стену.

Привратник постоял, вслушиваясь. Тагра была на месте. Но он знал: там, на окраинах, всегда может появиться что-то ещё. И, может быть, придётся снова вспомнить ту часть своей работы, о которой он предпочитал забывать.

Он поправил шапку, сунул руки в карманы и нащупал яблоко. Вдохнул, задержал дыхание и пошёл обратно к городу.



Вечером они сидели втроём в трактире. Привратник, как всегда, взял себе место у окна, но вместо привычной суетливой наблюдательности он сидел спокойно, почти неподвижно, будто всё уже видел и знал заранее.

— Ты глянь на него, — тихо сказала Алла, когда он ушёл к стойке.

— Ну? — Тим поднял бровь.

— Вернулся из банка… и как будто стал на полраза тяжелее. Не про вес, — усмехнулась она. — Про взгляд. Он теперь такой… как у мужчины, который может и обнять, и выкинуть за дверь, если посчитает нужным. И не станет долго объяснять.

Тим хмыкнул.
— Думаешь, это плохо?

— Думаю, — она чуть прищурилась, глядя на Привратника, — что иногда это может оказаться очень кстати. Но он раньше таким не был.

Привратник вернулся, положил на стол яблоко.
— Угощайтесь, сладкое.

Алла взяла, поблагодарила, но взглядом проводила его до места — будто пробуя на вкус не только яблоко, но и нового Привратника.