Заслуженный дворник участка

16 марта страна отмечала День работника жилищно-коммунального хозяйства. Стало мне обидно, что я в стороне от этого большого мероприятия. Может, я тоже хочу в этот день пить, веселиться и принимать поздравления!  Выглянул в окно. Солнышко светит, снег уже почернел, и я увидел людей восточного происхождения в оранжевых жилетах, очищающих тротуар от наледей. Нахлынули воспоминания юности, как я учился в театральном институте в городе Ленинграде.
Так вышло, что к моменту поступления в творческий вуз, я уже имел семью – жену и ребёнка. Сложность заключалась в том, что в те советские времена очень большое значение имела прописка по месту жительства. Тоталитарный режим страны требовал полного контроля за людьми: за их передвижениями по стране, за проживанием, за местом работы или учёбы. Сейчас прописку называют регистрацией. А раньше, например, переехать жить в любой большой город было трудно – нужно было прикрепиться к определённой жилой площади, а за отсутствие такой «крепости» грозило уголовное преследование. Про Москву и Ленинград – и говорить нечего. На эти две столицы вся страна работала, чтобы там хорошо жилось. Всем бы хотелось там обосноваться, но туда не пускали просто так. Не хватало ещё, чтобы всякие провинциалы понаехали и сытую жизнь этих мегаполисов нарушили! Но всё-таки были способы переехать и в эти города. Первый – учёба, второй – работа на непрестижных для местных жителей предприятиях, третий – устроиться дворником или милиционером, и таким образом, стать, так называемой, «лимитой».
У меня была мечта – выйти на профессиональную сцену, получив творческое образование в Ленинградском государственном институте театра музыки и кинематографии им. А. Н. Островского. Реализация оной зависела от нескольких факторов. Сначала надо было поступить на актёрское отделение, конкурс на которое начинался от 150 человек на место. Чтобы жить с семьёй, было необходимо, чтобы и моя молодая жена тоже легализовалась в городе. Она мечтала стать художником, поэтому наметила поступление в Высшее художественно-промышленное училище им. В. И. Мухиной, где конкурс казался ещё более сложным, чем у меня. После маловероятного зачисления в столь престижные вузы, надо было найти детский сад для дочери, так чтобы удобно было ребёнку, и взрослые могли учиться на очном отделении. Итак, чтобы остаться вместе, необходимо было прорваться в эти учебные заведения обоим. Только после этого предполагалось забрать дочь Настюшу у бабушки и начать жить и учиться с более-менее спокойной душой. Шансы на такой исход событий были невелики, но было принято решение «сжечь мосты» и добиваться намеченной цели.
Как ни странно, мы оба поступили, чем удивили и родственников, и друзей, которые до этого хором призывали нас не «валять дурака», а начать нормальную трудовую жизнь. Я в то время служил во Дворце культуры нефтехимиков одного маленького города, занимался самодеятельным театром, приносил домой зарплату. И в общем-то всё было хорошо, правда как-то ограничено, провинциально. Порой думаю, что может они были и правы. Уж очень много испытаний пришлось пройти, чтобы добиться права стать: мне –актёром, жене – художником. Проблемы начались сразу по приезде в Ленинград – жить вместе не получалось: мне не дали общежития, сказали в деканате, мол, взрослый человек, найдёшь себе жильё, у нас вчерашние выпускники, приехавшие из дальних городов, к жизни ещё не приспособленные, и то не все получают койко-место. Супруге предложили проживание в отдалённом районе, до которого добираться надо было часа два. Какая уж тут семейная идиллия?
Я знал, что дворникам дают служебную жилплощадь, поэтому бодро взялся за поиски работы, несмотря на невероятную учебную занятость. Я выкраивал время между парами, уходил во время обеденного перерыва или пропускал теоретические предметы, чтобы зайти к возможным работодателям. Во всех жилищных конторах, как только узнавали, что я студент, да ещё театрального института, сразу же махали руками и объявляли, что вакансий нет. Порой так поспешно, что я подумал, что предыдущие студенты, устраивавшиеся на эту работу, видимо, очень постарались, чтобы добиться восприятия работниками ЖКХ трудовых способностей будущих актёров на уровне нуля с минусом.
Через месяц поисков я затосковал. Было полное ощущение, что, меня в дворники не примут никогда. Однако один знакомый, которому я пожаловался на плохую карму, сказал просто: «Под лежачий камень вода не течёт». Как ни странно, но меня эта фраза подбодрила, и я нашёл службу недалеко от учёбы. Мне выделили служебную комнату площадью двадцать метров в коммуналке – в доме на углу улицы Восстания и переулка Манежного. Это было настоящее счастье! Семья, наконец, смогла объединиться, но дочери пришлось посещать детский сад с круглосуточным прибыванием в городе Павловске, что находился в получасе езды на электричке от Витебского вокзала.
График в детском саду был своеобразный. Детей принимали утром в понедельник, забирать надо было в среду вечером на ночь, утром в четверг опять сдавали ребёнка на двое суток, а с вечера пятницы до утра понедельника маленький человек находился с родителями. Получалось, что в саду дочь находилась пять дней и три ночи. Кажется, немного, но Настя страдала. Ей нравилось быть в садике днём среди детей, но вот оставаться на ночь было тяжело. Почти всех малышей родители забирали по вечерам, а у неё как будто нет ни мамы, ни папы. Жаловалась, что злые ночные нянечки завязывали глаза тем, кто не спал. Потом привыкла к такой жизни. По пятницам мы гуляли с ней по знаменитому Павловскому парку, и она находила под деревьями конфеты и газировку, которые я предварительно пока шёл за ней в садик, закапывал в листву. Было весело. Девочка настолько поверила в свои волшебные силы, что однажды нашла бутылку лимонада, которую я не прятал.
Чтобы безбедно жить в самом центре города, я должен был работать добросовестно. В обязанности дворника входило несколько функций. Подъём в пять утра, чтобы к тому времени, когда большинство людей спешат на работу, тротуары и дворы были уже подметены. На моём участке деревьев почти не было, поэтому мести было легко, и не надо было особенно «париться». Те же дворники, у кого во дворах или вдоль тротуаров были деревья, сильно страдали особенно осенью. Убирать листья – это тоже была дополнительная работа. Также мне нужно было утрамбовывать мусор в большие баки, заполняемость которых в каждом дворе следовало контролировать и, главное – не забывать вовремя заказывать вывоз, особенно перед выходными. Поначалу я забывал зайти в контору и заявить, что баки почти полностью заполнены и их срочно надо менять: в те времена в Питере полные баки забирали, а взамен оставляли пустые. За субботу и воскресенье жители близлежащих домов приносили столько мусора, что баков часто не было видно. На помойке возникала огромная куча отходов, которую дворники всё-таки умудрялись забить в уже полные баки, трамбуя ногами рыхлые ТБО.
Слава Богу, зловония не было, как в некоторых других городах, потому что в Ленинграде пищевые отходы отделяли от сухого мусора уже много лет. Для пищевых остатков были отдельные контейнеры, в которые дворники должны были сносить органику, собирая со всех этажей специальные большие вёдра, предназначенные для неё, стоявшие на чёрных лестницах. В домах люди в основном пользовались парадными, но у каждой квартиры рядом с кухней был чёрный ход, выходивший на запасную лестницу. Работа по выносу пищевых отходов была самая трудная и противная. По неведомой причине, местные жители валили остатки еды в эти бачки даже тогда, когда они были заполнены. Часто это месиво вываливалось на лестничную клетку, после чего дворникам приходилось вонючую «суспензию» собирать совками и лопатами, чтобы вынести во двор. Да и таскать двадцатилитровые вёдра, наполненные зловонными отходами со всех этажей на помойку, было ещё тем удовольствием.
Мне выделили участок улицы и пару дворов, а также несколько домов для обслуживания подъездов. Поначалу я старался все требования выполнять добросовестно, но потом понял, что на это уходит слишком много времени. Я на занятия не успеваю, к тому же не высыпаюсь. Приглядевшись к работе других дворников, понял, что «оптимизация» трудового процесса необходима. Вместо того, чтобы подметать парадные на всех этажах, я начал убираться только на двух нижних. Обычно проверяющие выше второго этажа не поднимались. Иногда попадались опытные контролёры, которые находили силы взойти на самые верхние лестничные клетки, или обиженные мусорным изобилием жители жаловались в контору. Тогда поднимался крик, и мне приходилось некоторое время чистить парадные снизу до верху. Зимой, как ни странно, улицы убирать было легче, потому что рано утром их прометал трактор механическим валиком-метлой, а на проезжей части снег собирала снегоуборочная машина. Правда, во дворах немного приходилось орудовать «пихлом» – большим металлическим листом с ручкой, и, конечно, лопатой и метлой. Да ещё в силу особенностей ленинградского климата, когда снег то тает, то замерзает, надо было долбить ломом наледи, особенно крупные под водосточными трубами.
В те времена в каждой дворницкой стоял короб с пескосолярной смесью для посыпания тротуаров и дорожек с целью предотвращения падений местных жителей. К тому же соль имеет свойство разъедать лёд, как побочный эффект – заодно и обувь граждан. Однажды я простудился, но намечалась крупная городская коммунальная комиссия, и меня мастер участка заставил долбить лёд на улице. Я поработал пару часов, а после этого в организме случился такой приступ радикулита, что я не то, что ходить или работать, стоять не мог. Пошёл в больницу. Мне сделали инъекцию «Реопирина», и я как пьяный поплёлся домой. Состояние было близко к обморочному, видимо лекарство специфически подействовало. Решил по дороге выпить кофе, чтоб взбодриться.
В Ленинграде работали такие магазины, где продавали кондитерские изделия и конфеты, но можно было выпить и кофейку с булочкой. Для этого надо выбить в кассе чек, плотом, отстояв очередь, дойти до прилавка, где, предъявив чек, покупатель получал чашечку бодрящего напитка. Я стоял в очереди с ощущением, что пробежал марафонскую дистанцию и могу в любой момент упасть. Когда падение стало неизбежным, чтобы не пугать людей, вышел из магазина и побрёл, пошатываясь в сторону дома. Как пришёл в квартиру, как упал на кровать, я не помнил.
 Проснулся, когда за окном уже стемнело. Лежу одетый, в руке какая-то бумажка. Посмотрел на неё и вспомнил, что кофе так и не выпил. Часы показывали восемь вечера, а магазин работает до десяти. Встал, пришёл в кондитерскую, отоварил чек, получив пирожок с изюмом и чашечку кофе. Выпил и почувствовал, что жизнь возвращается. Всё же наледи я разбил ломиком, и комиссия мастера моего участка не ругала за излишнее оледенение тротуара.
Мастерами у нас конторе служили, как правило, молодые инженеры – выпускники института коммунального хозяйства. Были когда-то в стране и такие учебные заведения. Ребята молодые, бывшие студенты, со мной легко общались, можно даже сказать, дружили. Иногда оказывали друг другу неформальную помощь. Когда я только устроился на работу, мастером у нас была молодая женщина по имени Марина. Она следила за вверенным ей кварталом и начисляла заработную плату дворникам, электрикам и прочим сантехникам. Были ситуации, когда люди уходили в отпуск, и тогда надо было распределять участки ушедших на других работников. Порой летом просто некому было работать, иногда один дворник обслуживал больше участков, чем разрешено по трудовым правилам.
Хочу сделать некоторое отступление, посвятив его этому правилу. В те времена считалось, что дворник не сможет справиться больше, чем с тремя участками. Дескать, это не подвластно одному человеку, поэтому какой-то неведомый начальствующий экономист придумал эти ограничения. Однако, именно в эти годы в заснеженном городе Иркутске появился дворник, который умудрялся успешно обслуживать десять участков, получая соответствующую зарплату. Я так понял, что он устраивал на работу родственников, а «пахал» сам. Вроде бы это было незаконно, но дворы были чисты и начальство довольно. Этот человек ввёл рационализацию в примитивную доселе работу уличного уборщика. Например «пихло» оборудовал колёсами, после чего производительность уборки снега резко возросла. И так во многих аспектах своего труда. Про него написали в газете, вызвав в огромной стране полемику: можно ли в социалистическом обществе так работать, и, что самое главное, получать много денег? Основная идея Советского Союза заключалась в том, чтобы не было богатых, а какой-то дворник зарабатывает, как академик. «Соответствует ли это гражданским постановлениям и дальнейшим видам России?» – используя фразу Николая Гоголя, спрашивали обыватели. Дискуссия, как всегда, ни к чему не привела, и запрет дворникам брать много участков для обслуживания сохранялся и дальше.
Так вот, возвращаясь к моей службе: при необходимости Марина договаривалась с людьми, вроде меня, и выписывала дополнительные деньги в виде зарплаты для того, чтобы отдать их тому, кто много работал. Всё бы ничего, но одна новая дворничиха, кстати, кандидат наук, служившая, как и я ради служебного жилья, вступила в конфликт с Мариной, не помню по какому поводу, и написала на неё заявление в отдел по борьбе с хозяйственными преступлениями – ОБХСС. На мастера завели дело и стали расследовать её «преступления». Я знал, что она порядочный человек, понимал, что может случиться беда, но чем я мог помочь? Однажды меня вызвал следователь и предложил рассказать про полученные мной незаконные деньги. При этом ласково предупредил, что если я буду врать, и это станет ясно, то в тюрьму меня конечно не посадят, но… «Вы студент престижного учебного заведения, в которое мечтают поступить многие молодые люди в нашей стране, но не могут – слишком высокий конкурс и мало мест. Вы счастливчик, наверное, вам будет обидно, если вас из театрального института отчислят по ходатайству правоохранительных органов», – сказал он и добавил: «Посидите в коридоре и подумайте, что бы вы хотели мне рассказать».
Надо ли объяснять, что я пережил в этом коридоре? Долго думал, как не оказаться подлецом и в то же время не потерять дело всей моей жизни. Потом встал и пришёл к следователю: «Давайте, я расскажу вам всё, как есть, а вы сами решайте, кто прав, кто виноват». «Рассказывайте», – предложил милиционер. Я пояснил ему, что Марина – хороший человек, что для того, чтобы город был чист, надо порой нарушать правила, что заявление на мастера написала склочная женщина, обиженная на руководителя, что пару раз я получал деньги как подставное лицо, но передавал их не Марине, а тем, кто их заработал. Следователь, который вначале показался мне скверным «ментом», неожиданно сказал, что рад, что я оказался порядочным человеком, и ему теперь по этому делу всё ясно – административных и иных решений в отношении мастера участка принимать он не будет, просто проведёт профилактическую беседу. Я вышел из отдела милиции с лёгким сердцем, но с ощущением такой тяжести будто брёвна таскал – настолько был утомлён встречей с представителем закона. Он из меня всю энергию выпил. Возможно, в органы набирают специально энергетических вампиров, чтобы ослабить подозреваемого и выведать все секреты. Позже Марину перевели на новый участок, а к нам поставили очередного молодого специалиста Валеру, который обогатил мой лексикон забавным выражением. Однажды, он зашёл ко мне в гости, и я спросил, хочет ли он есть? Он ответил: «Всеми порами!» Впечатлило! Теперь иногда употребляю это высказывание, когда необходимо высказать глубину своей заинтересованности в том или ином аспекте.
Если кому-то кажется, что работа дворником проста с точки зрения нервного напряжения, так это не так. Постоянные жалобы жителей, частые проверки… Кроме того, дворников заставляли напоминать неплательщикам коммунальных услуг об их долгах, разносить квитанции и повестки. Люди – существа сложные. Приносишь неоплаченную квитанцию, а человек начинает ругаться, оскорблять и, в редких случаях, даже драться. Им объясняешь, что «ничего личного», мол, начальство заставляет напоминать о неплатежах, а они ещё пуще нервничают и кричат нецензурными словами. В этом случае лучше ретироваться – «не дразнить гусей». Один человек обещал мне голову проломить, если я к нему приду ещё раз. Я сказал, что за преступление придётся сидеть в тюрьме, на что он заявил, что у него есть справка о психическом нездоровье, и ему за нападение ничего не будет. Ещё дворников обычно звали на помощь, если врачам скорой помощи нужно было вынести из квартиры больного, а лестничная клетка не позволяла воспользоваться носилками. Немощных в этом случае нужно было спускать с этажей в импровизированном гамаке из одеял или иных тканей: штор, простыней, покрывал. Если умирал одинокий человек, то в задачу дворников входила не только помощь в выносе тела, но и освобождение квартиры от старых вещей.
В связи с этим мне запомнились несколько таких эпизодов. Например, умерла старушка, и меня позвали вынести всё ненужное. У неё была старая мебель, ломберный стол, множество журналов «Советская архитектура» за 30-е годы и чертежи зданий, которые меня заинтересовали. Я рассматривал их со странным ощущением соприкосновения с чьей-то жизнью, ведь это были рисунки и чертежи, выполненные карандашами и тушью, то есть подлинники. Неожиданно нашёл проект Дворца культуры имени С.М. Кирова, что стоит на Васильевском острове. Выходит, что житель этой квартиры был связан со строительством этого здания, представляющего собой яркий пример советского конструктивизма, хотя внутреннее пространство с колоннами похоже было выполнено в стиле сталинского неоклассицизма. Может, эта бабушка была архитектором? Позже мне Валера рассказал, что старушка была вдовой главного архитектора Ленинграда, который был то ли расстрелян во времена большого террора, то ли сам умер сравнительно рано по неизвестной причине. Фамилию я не запомнил, но подумал, что человек исчез, а дело рук его осталось и принесло пользу лично мне. Во дворце Кирова работал кинотеатр Госфильмофонда «Кинематограф». Я там бывал часто, потому что в нём показывали лучшие фильмы прошлого. Каждый сеанс предлагал новую кинокартину, и это давало возможность увидеть шедевры, давно ушедшие из проката. «Мышьяк, вино и старые кружева» с немецким актёром Борисом Карловым, который был также первым исполнителем роли голема, созданного доктором Франкенштейном. Кстати, первого «Франкенштейна» я тоже там смотрел. «Тётка Чарлея» и «Джордж из Динки джаза» – самые смешные комедии своего времени. «Сестра его дворецкого», «Сто мужчин и одна девушка» с Диной Дурбин, «Девушка моей мечты» с Марикой Рёкк – всего не перечислишь – были фильмами, оставившими след в моей жизни. В другой раз я нашёл в освобождаемой квартире целый ящик с фотографиями индийских актёров и письма, представлявшие собой переписку фанатов индийского кино. Все послания были подписаны странными именами, вероятно псевдонимами, выбранными для себя страстными любителями Болливуда. Шакья, Маруна, Лакшми – вот имена, которые запомнились.
Иногда коммунальные власти устраивали рейды по чердакам для выявления нарушений пожарной безопасности и незаконного проживания лиц без определённого места жительства. Однажды меня попросили участвовать в такой комиссии в качестве мужчины на случай необходимых «силовых действий». «Что это за действия такие?» – поинтересовался я. «Да ничего страшного», – отвечают, – «иногда бомжи бывают агрессивными, но, когда видят мужчину, сразу успокаиваются». Отправились мы по чердакам, и, как только приблизились к первой двери, женщина в милицейской форме предложила мне пройти первым. «Понимаете», – объяснила она, – «на чердаках бывают повешенные, и на нас, женщин, это производит угнетающий эффект. Лучше, когда мужчина первым увидит висельника, оценит обстановку и организует снятие тела». Честно говоря, меня такие перспективы не порадовали, но раз уж я оказался единственным мужиком в женской компании, отказаться было неловко. Поэтому полдня я смело взламывал ломиком ржавые замки чердачных люков и дверей, которые казалось не открывали веками, а ключи были утеряны, первым врывался в заброшенные помещения под крышами старых домов, после чего уже приглашал остальных членов комиссии. На тёток моя отвага произвела впечатление, и после этого рейда начальница нашего ЖКУ при встрече со мной всегда улыбалась.
Но настоящим героем-дворником я стал после того, как совершил «коммунальный подвиг». На одном из участков, принадлежавших нашей конторе, стоял дом дореволюционной постройки, у которого двор был организован так, что в него не мог заехать транспорт для вывоза мусора – арка подворотни была очень низкая. Как-то так вышло, что дом поставили на капитальный ремонт, жильцов расселили, а бак для пищевых отходов набитый доверху почему-то остался во дворе. Несколько лет шла полемика, как его вывезти. Власти, стоявшие над конторой, ругали местных руководителей и выносили им предупреждения и выговоры. Но бак так и стоял. Отходы за эти годы высохли и спрессовались, но всё равно контейнер был тяжёл, и попытки нескольких групп дворников вытащить его на улицу, где спецтранспорт мог бы его забрать, к успеху не привели. Зайдя как-то осенью к начальству с просьбой выписать мётлы для работы, я услыхал, как представитель администрации района распекал моего мастера, что на его земле стоит бак с «дерьмом», а он ничего не предпринимает для его утилизации. Я тихо вышел из конторы и решил посмотреть на этот бак повнимательнее. Земля к тому времени уже замёрзла и была покрыта коркой льда. Я навалился на край четырёхугольного контейнера и наклонил немного в свою сторону, потом перенёс центр тяжести бака на его угол. Вращая бак по льду вокруг угловой точки, переместил конструкцию ближе к воротам. Потом наклонил бак на другой угол, и так же вращательным движением переместил его снова в нужном направлении. За полчаса я вытащил контейнер на улицу, использовав здравый смысл и климатические условия. Потом спокойно пришёл в контору, где полемика, связанная с этим баком, продолжалась с неутихающей силой. Подумал, какая большая энергия хранится в каждом человеке, и как много люди расходуют её на то, чтобы ничего не делать. Скромно войдя в кабинет руководства, я спросил: «Что происходит? Что за нервозность такая? Что означают сии раздражённые разговоры?» Мой бедный руководить Мария Петровна посмотрела на меня с мольбой и сказала: «Саша, хоть ты скажи что-нибудь! Вот на нас опять жалоба, что бак с отходами не вывезен, что от него воняет за версту. Я уже в отчаянии». Представитель администрации склочным голосом произнёс: «Какие же вы дворники, если у вас дворы не убраны. Вы не дворники, а «уличники», потому что только улицы и чистите, и то не всегда хорошо». Я сказал спокойно: «Если вы переживаете за бак с отходами из сорок восьмого дома, так его можно вывести хоть сегодня. Он стоит на улице и ждёт, когда его заберут». Не успел я закончить фразу, как все, кто был в конторе бросились к выходу. Впереди спешили начальники, за ними бухгалтеры, сантехники и случайные дворники, оказавшиеся поблизости. Личный состав участка торопился к дому на Манежной площади, чтобы убедиться в том, что проблема, мучившая всех коммунальщиков района пять лет, решена. На несколько дней я стал звездой нашего ЖКУ. Мастера пожимали мне руки, начальники улыбались и звали меня по имени.
Хорошее отношение руководства впоследствии помогло мне, когда наступили трудные дни моей жизни. Так вышло, что обучение на актёра длится 4 года, а на художника-дизайнера – 5 лет. Я получил диплом, а жена должна была ещё год учиться, чтобы получить свой. Меня выписали из общежития, и я потерял все права горожанина, практически перешёл на нелегальное положение. Объяснил ситуацию в конторе, там стали переживать, что теряют хорошего работника. У начальства созрел план. Смысл его сводился к тому, что вместо меня дворником устроится жена, а работать по-прежнему буду я, просто зарплату будет получать она. При этом у нас сохранится право на служебную площадь. Правда из квартиры, в которой мы жили – дом решили реставрировать – надо будет переехать в другую. Коллега-дворник предложил перебраться в коммуналку на улице Кондратия Рылеева, неподалёку. Там была свободна большая комната.
Квартира, видимо, раньше принадлежала одной семье, но после отъезда хозяев, её превратили во временное общее жильё для коммунальных работников. Удивительно было, что в углу этой квартиры стоял большой камин до потолка, облицованный коричневой плиткой. Конструкция напоминала термитник – обтекаемая, сглаженная, сужающаяся к потолку – при этом работала. Я с помойки приносил остатки старой мебели и топил камин. Иногда по вечерам мы сидели возле него и пили вино. Всё же камины в квартирах в те времена считались роскошью, и мне захотелось узнать, кто же здесь жил до нас. В конторе сказали, что по этому адресу, кажется, проживал режиссёр Ленфильма, который снял фильм «Торпедоносцы». Я видел это кино про трагические события войны на севере. Главного героя играл актёр Родион Нахапетов. Особенно впечатляла сцена финала, когда бомбардировщик-торпедоносец подбили, и видно было, как экипаж сгорает в кабине падающего самолёта. Но перед этим командир кричал, сбрасывая торпеды на вражеские корабли: «Карать! Карать!» Не успел я насладиться роскошью горения живого огня в своём жилье, как пришли какие-то люди и ободрали всю облицовку с камина. Получилась безобразная куча кирпичей и арматуры в углу, при этом тяга сохранилась в печном отверстии, и горящие деревяшки по-прежнему давали тепло и, если закрыть глаза, уют.
Время шло, я добросовестно трудился, жена готовила дипломную работу, дочь гуляла во дворе, а православная церковь готовилась справлять Тысячелетие крещения Руси. Почему-то главным храмом для торжественной службы епархия выбрала Преображенский собор на Манежной площади, как раз там, где находился мой рабочий участок. Уже наступило лето, светило солнышко, оставалось пара недель до защиты дипломов в Мухинском училище. Я немного расслабился и решил со старыми друзьями из Гидромета выпить водки и хорошо пообщаться. Пообщаться-то мы пообщались, но неравнодушные граждане, глядя на нашу весёлую компанию, сидящую в парке на скамеечке, вызвали наряд милиции. Нас «повязали» блюстители порядка и отвезли в милицейский участок. Там проверили документы, и выяснили, что я человек без определённого места жительства. Ленинградской прописки у меня не было, и что я делаю в «городе на Неве», непонятно. Всех друзей отпустили, а меня повезли к какому-то очень важному начальнику Министерства внутренних дел. Этот тип был в гражданской одежде имел огромный кабинет, в котором над столом висел портрет Михаила Горбачёва, а на столе стоял маленький флажок Российской Федерации. Я ему рассказал, что остался без прописки в Ленинграде, так как закончил обучение в театральном институте, что жена со дня на день получит диплом, и мы уедем в Сибирь, так как есть договорённость о трудоустройстве в Иркутске. Про то, как меня впечатлил дворник-новатор из этого города рассказывать не стал. Дядя с интересом выслушал мою историю и спросил, почему я не обратился в милицию, когда стал практически «бомжом»? Я объяснил, что не хотел бы, чтобы меня выслали на сто первый километр или посадили в тюрьму, как тунеядца – я ведь официально нигде не работал. И тут начальник меня огорошил информацией о том, что милиция, озабоченная огромным количеством бездомных, пыталась реализовать программу по выделению квартир местным маргиналам. «У нас в распоряжении были сотни однокомнатных квартир для бездомных. Мы пытались адаптировать бродяг к оседлой жизни, выделяя им жилплощадь. А они всё равно уходили на помойки, во дворы и парки, а в квартирах возникали притоны», – рассказал откровенный начальник. «Мы бы лучше жильё выделили таким, как вы – семейным гражданам с образованием, потенциально способным приносить пользу обществу». Мне показалось, что это его личная точка зрения. Хотелось бы увидеть картину, как наивный выпускник театрального института приходит в милицию, рассказывает, что у него нет прописки и жилья в «северной столице». И тут же бы все милиционеры забегали, засуетились, завозмущались – как такая несправедливость могла случиться? Принесли бы ключи от новой квартиры и с почётом сопроводили бы счастливчика к новому месту жительства: «Получайте жильё на халяву, раз вы такой хороший, честный человек, который не прячется от милиции, а идёт к ней за помощью». В общем, отпустил меня крупный начальник с Богом, поверив, что как-только супруга получит заветную дипломную картонку, мы тут же всей семьёй отбудем из Ленинграда в Сибирь.
Так и вышло. Мы уехали строить новую жизнь в местах силы у великого озера Байкал. Я хоть и имел авторитет в дворницкой среде, но тратить многие годы на возможность получить комнату в «коммуналке» в городе, где мне не хватало воздуха и деревьев, не собирался, к тому же я мечтал стать артистом. Когда в конторе узнали, что я уезжаю навсегда, инженеры и мастера участков говорили мне хорошие слова и настаивали на том, чтобы я продолжал дворницкое дело и в провинции, потому что у меня оно хорошо получается. «Какой из тебя получится артист, ещё не известно», – говорил руководитель, – «а вот дворник ты выдающийся. Мог бы сделать карьеру!» Правда, я до сих пор не понимаю, какую карьеру может сделать дворник…