Ночка. Повесть

Её звали Ночка, и о ней в их тихом дворе (и не только в нём) ходила стойкая легенда: - Маленькая, чёрная, кусается. Соседи, завидев её на горизонте, в шутку предупреждали друг друга: - Осторожно, зубастик идёт!

И Ночка, важная и серьёзная, на своих коротких лапках несла по асфальту своё длинное тело, сверкающее чёрной глянцевой шёрсткой, и её умные карие глаза будто говорили: «Да, это всё про меня. Я гроза почтальонов, ужас курьеров и ночной кошмар больших собак. Бойтесь»!

А на самом деле Ночка была сгустком бескорыстной и слегка навязчивой любви. Её сердце, размером с грецкий орех, билось в унисон со всей Вселенной, и было готово принять в себя любого, кто бросит на неё взгляд. Миф о её свирепости родился из-за одного-единственного раза, когда она, от избытка чувств, легонько прикусила за шнурок новый кроссовок сантехника дяди Васи, который её игнорировал.

Но настоящая магия Ночки начиналась тогда, когда мимо неё проходил кто-то действительно нуждающийся. Она чувствовала это всем своим существом – усики её сразу начинали топорщиться, уши настораживались, и она, нарушая все правила собачьего этикета, бросалась навстречу судьбе.

Первый, кому она изменила жизнь, был мужчина в строгом костюме.

У него был день, состоящий из сплошных провалов. Сорвалась важная сделка, пошёл дождь – а он без зонта, да и дома ждала тишина пустой квартиры. Он шёл, уставившись в асфальт, и видел в нём лишь серую безысходность. И тут на его пути возникло нечто – маленькое, чёрное, с горящими глазами.

Ночка села прямо перед ним, преградив путь, и ткнулась холодным влажным носом в лакированную кожу ботинка. Он вздрогнул и хмуро посмотрел вниз. «Блин, ещё и собака пристала», – промелькнуло у него в голове. Он попытался обойти собаку, но такса пошла за ним, тычась мордой в его штанину.

От нечего делать он наклонился: – Ну, чего тебе?
В ответ Ночка легла на спину, подставив пушистое брюшко – священный жест полного доверия и капитуляции. Рука мужчины сама потянулась её почесать. Шёрстка оказалась на удивление мягкой и тёплой. Он чесал её несколько минут, а она смотрела на него с обожанием, словно он был самым великим человеком на планете.

Он выпрямился. Дождь перестал идти. Где-то выглянуло солнце. И он вдруг осознал, что кто-то в этом мире – пусть четвероногий и незнакомый – был ему безмерно рад. Просто так. Он улыбнулся впервые за весь день. А вечером, вместо того чтобы жалеть себя, он позвонил старому другу, с которым поссорился из-за той самой сделки. Они помирились. Жизнь пошла по-другому.

Второй была девушка с красными от слёз глазами.

Она сидела на скамейке в парке и пыталась понять, как жить дальше после жёсткого расставания. Мир потерял все краски. Она чувствовала себя абсолютно одинокой и никому не нужной.

Тут что-то тёплое и упругое устроилось у неё на ногах. Она опустила взгляд. Маленькая чёрная такса устроилась на её туфлях, как на собственной лежанке и вздохнула так глубоко и сочувственно, словно прочла все её мысли. Девушка осторожно коснулась её головы. Ночка лизнула её пальцы – быстрый, тёплый, грубоватый язычок.

– Тебе тоже плохо? – тихо спросила девушка. Такса вильнула хвостом. Они просидели так минут десять в полной тишине. Девушка плакала, а собака просто была рядом. В этом молчаливом соучастии было больше терапии, чем в любых словах. Уходя, девушка почувствовала, что тяжесть на сердце стала меньше. Одинокая? Нет. «Только что меня искренне утешало целое классное существо». Она зашла в магазин, купила себе самый пышный эклер и впервые за неделю съела его с удовольствием и решила завести собаку.

Маленький мальчик, который боялся всего на свете, был третьим.

Его вёл за руку папа, и мальчик шаркал ногами, боясь и голубей, и шума машин, и собак, особенно собак. Он увидел Ночку и вжался в отца: – Пап, она укусит!

Но Ночка была мастером своего дела. Она не бросилась, не залаяла. Она медленно подползла к мальчику, села в метре от него и начала медленно и счастливо вилять хвостом, выбивая им ритм по асфальту. Потом плюхнулась на землю и начала перекатываться с бока на бок, демонстрируя полную безобидность.

Мальчик, завороженный, сделал шаг вперёд. Потом ещё. Он протянул дрожащую руку и дотронулся до её ушей. Ночка не двигалась, только хвост работал как пропеллер. Через пять минут мальчик уже сидел на асфальте и обнимал её, а она лизала ему щёку, вызывая взрыв смеха. Его отец смотрел на это и не верил своим глазам. Страх уступил место восторгу. В тот вечер мальчик впервые сам заснул в своей комнате, без света, потому что теперь он знал: где-то там, во дворе, живёт чёрный храбрый рыцарь, который его защитит. А отец лихорадочно искал на сайтах щенка таксы цвета ночи.

Четвёртой стала женщина, которую все звали просто «бабой Леной».

Она была хранительницей скамеек у подъезда и всех окрестных сплетен. Жизнь её состояла из очередей в поликлинику, разговоров о болячках и одиноких вечеров у телевизора. Сердце её за долгие годы будто бы покрылось тонкой, но прочной коркой обыденности.

Она как раз перебирала в уме, кому бы позвонить, чтобы просто услышать человеческий голос, когда увидела Ночку. Та что-то деловито раскапывала под кустом сирени.

– Эй, ты, кочерыжка! – крикнула баба Лена. – Опять мусоришь и ломаешь!

Ночка подняла голову, её длинные уши почти касались земли. Она посмотрела на женщину не с упрёком, а с внезапным интересом. И вместо того чтобы убежать, она, виляя хвостом-веточкой, подошла и… чихнула. Прямо на стоптанные тапочки бабы Лены.

Женщина фыркнула. Потом не выдержала и рассмеялась.
– Ну и чудище же, – пробурчала она, но рука её сама потянулась погладить глянцевую спинку.

Ночка, почувствовав слабину, легла на её тапки и замерла, выражая всем видом блаженство. Баба Лена сидела и гладила её — сначала осторожно, потом всё увереннее. Она рассказывала ей о том, как дорожает гречка, о бестолковых врачах и о том, как сын из Москвы редко звонит. Ночка слушала, изредка вздыхая, и это был самый внимательный и благодарный слушатель из всех, что у неё были.

С тех пор у бабы Лены появился ритуал. Она стала носить в кармане старого халата пару собачьих галет. «Для кочерыжки», – говорила она соседкам, которые с удивлением наблюдали, как суровая женщина сидит на скамейке, а у её ног греется на солнце маленькое чёрное существо. Сплетен в её речи стало меньше, а вот рассказов о «смешной таксе из шестого подъезда» — больше. Она снова научилась замечать смешное и милое. Одиноких вечеров стало меньше.

Курьер Артём. Пятый.

Он носился по дворам как угорелый, вечно опаздывая по маршруту. Его жизнь была сплошным тайм-менеджментом и стрессом. Он не видел дворов, он видел только номера подъездов. Не видел людей, – только получателей заказов.

Однажды, выбегая из подъезда, он чуть не споткнулся о Ночку. Она, не ведая о его графике, встала у него на пути и принялась радостно вилять хвостом, требуя внимания.

– Да нету у меня времени! – почти крикнул Артём, пытаясь её обойти.

Но такса была настойчива. Она плутала у его ног и тыкалась носом в его разноцветные кроссовки. И Артём, ругаясь про себя, остановился. Он посмотрел на часы, потом на эту наглую, и при этом – удивительно симпатичную собаку. Он сдался и присел на корточки буквально на секунду, чтобы её погладить.

И в эту секунду он вдруг почувствовал запах скошенной травы. Услышал, как смеются дети на площадке. Увидел, как старики играют в шахматы. Он будто вынырнул из бешеного потока времени в настоящий, живой, медленный мир. Задержался на целых три минуты, просто почёсывая за ухом это чёрное чудо. А когда побежал дальше, то обнаружил, что дышит ровнее и сердце не колотится так бешено. Он опоздал на следующую точку на пять минут, но почему-то его никто не ругал. С того дня он стал специально закладывать в маршрут «пять минут на таксу». Это были его ЛИЧНЫЕ пять минут тишины и счастья среди хаоса.

Ночка не делала ничего особенного. Она просто была. Была тем, кто рад тебя видеть без всякой причины. Тем, кому неважно, сколько у тебя денег, какая у тебя работа и какого ты возраста. Её любовь была таким же природным явлением, как солнечный луч или внезапный летний дождик. Она просто одаривала ей всех подряд, и эта любовь, попадая в сердце, прорастала там маленьким ростком добра.

Кто-то после встречи с ней впервые за долгое время звонил близким. Кто-то покупал цветы просто так. Кто-то начинал подкармливать бездомных котов. А бухгалтер по имени Алиса, которую Ночка однажды лизала в нос в течение десяти минут, пока та плакала о несложившейся жизни, в итоге уволилась с нелюбимой работы и открыла маленькую мастерскую по росписи керамики. Она говорила, что это та самая такса дала ей понять — жизнь слишком коротка, чтобы не делать того, что делает тебя счастливым.

Ещё был молодой человек – художник, который потерял вдохновение.

Он целыми днями сидел на газоне с пустым блокнотом, смотрел на мир и не видел в нём ничего прекрасного. Краски мира померкли. Он называл это «творческой пустыней» и уже почти смирился.

Ночка подошла к нему совершенно неожиданно. Она не стала смотреть ему в глаза, а просто устроилась рядышком, положила свою длинную мордочку ему на колено и… уснула; полностью расслабившись, доверив ему свой сон. Он почувствовал её тёплое, ровное дыхание и безмятежную тяжесть на ноге, а иногда она очень смешно похрапывала.

Парень не мог пошевелиться, чтобы не потревожить её. И вот, запертый этим актом безграничного доверия, стал разглядывать мир, который открывался ему с этой точки. Он увидел, как солнце играет в её шёрстке, создавая не чёрный, а тысячу оттенков: шоколадный, рыжий, угольно-синий. Он заметил, как смешно дёргается её лапа во сне, будто она куда-то бежит. Он увидел форму её ушей, идеально мягких, похожих на бархатные лепестки.

Его рука сама потянулась к блокноту. Карандаш заскользил по бумаге. Не рисуя её портрет – рисуя тепло и доверие. Момент покоя. Он разрисовал всю страницу, а когда Ночка проснулась, сладко потянулась и ушла по своим делам, мужчина не заметил, как такса испарилась, и уже спешил домой, к своим краскам, потому что вдохновение вернулось. Оно пришло к нему в образе спящей на коленях вселенной.

Девочка-подросток, которая считала себя абсолютно невидимой.

Её не замечали мальчики, её не слышали учителя, её мнение не учитывалось дома. Да она уже и привыкла к роли призрака в собственной жизни.

Она шла, уткнувшись в телефон, в наушниках, в своём привычном коконе одиночества и решила присесть на скамейку. И вдруг что-то упругое и тёплое мягко ткнулось ей в ладонь. Она вздрогнула, посмотрела вниз – маленькая чёрная такса, не обращая внимания на её наушники и закрытую позу, настойчиво тыкалась носом в её руку, требуя ласки. Её хвост вилял с такой силой, что всё тело извивалось вслед за ним.

Девочка замерла. Она была невидима для всех, но не для этого существа. Оно ВЫБРАЛО её из толпы. Оно увидело именно её. Она сняла наушник и погладила собаку. Ночка моментально запрыгнула ей на колени, принялась облизывать ей подбородок, нос, щёки — снимая, словно ластиком, невидимую плёнку одиночества.

Девочка смеялась. Смеялась громко и звонко, и на неё оглядывались прохожие и улыбались. А она не прятала взгляд – в этот момент она была не невидимкой, а центром вселенной для самого любвеобильного существа на планете. Она была нужна. Она была выбрана. Она ушла с этой встречи с новым, странным чувством: если я видна для этой собаки, значит, я существую по-настоящему. И моё существование может быть кому-то очень радостным.

И последняя история про очень старого деда, который разговаривал с воробьями.

Он был самым старым жителем двора. Дети давно выросли, жена ушла в мир иной много лет назад, и мир его сузился до размеров лавочки у подъезда. Он насыпал крошки воробьям и вёл с ними долгие, односторонние беседы.

Ночка относилась к нему с особым пиететом. Она не прыгала, не требовала бурно ласки. Она подходила медленно, солидно, и укладывалась рядом, положив голову ему на стоптанный ботинок; слушала его бормотание воробьям, и казалось, понимала каждое слово.

Однажды он рассказывал о том, как в сорок седьмом году встретил свою будущую жену , а в этот момент Ночка запрыгнула на скамейку и положила голову ему на ноги. Голос мужчины дрожал и Ночка тихонько подала голос — не лай, а скорее стон, полный сочувствия и понимания. Старик замолчал, посмотрел на неё, и его глаза наполнились влагой. Он опустил свою старческую, в синих жилах руку и положил на голову собаке. Они так и сидели молча — человек, такса и попискивающая стая воробьёв. В этом моменте была вся глубина мира, вся невысказанная любовь, вся тоска и вся нежность, на которую только способно живое сердце.

Он ушёл той зимой. А привычка Ночки сидеть на той лавочке осталась. Теперь она слушала воробьёв одна. Но иногда, если очень приглядеться, могло показаться, что на скамейке сидит чёрная такса и старик, – молча любящих этот мир и друг друга.

Так и жила Ночка – маленькая, чёрная, «кусачая». Она не приносила людям мячиков, не выполняла команд на потеху. Она дарила им нечто большее – момент истинной, ничем не обусловленной связи и любви. Момент, в котором забываешь о своих бедах и становишься просто человеком, которого безгранично любит странное длинное существо с бархатными ушами.

И каждый, кто встречал её на своём пути, улыбался потом весь день, а в его жизни, словно по волшебству, появлялась одна маленькая, но очень важная трещинка, сквозь которую пробивался свет. Свет, очень похожий на блеск чёрной шёрстки на солнце.