Колобок

Пролог
Он помнил тепло печи. Не жаркое, опаляющее пламя, а ровное, глубокое тепло, которое проникает в самую суть вещества, меняя его. Мука, вода, сметана, соль — все это было мертвой материей, пока к ним не прикоснулись ее руки. Руки, знавшие не только силу замеса, но и тихую печаль одинокой старости. В эту печаль она и замесила его. В тесто попали слеза от дыма, вздох о прошедшей молодости и безотчетное желание чего-то, чего не было всю жизнь. Возможно, чуда.
И чудо произошло. Когда из печи достали румяный, идеально круглый хлебец, он был уже не просто едой. Он был живым. Первым, что он увидел, были ее глаза — выцветшие, усталые, но широко раскрытые от изумления. И первым, что он почувствовал, была не благодарность, а всепоглощающий, острый как серп, страх.

Глава 1. Побег
Они назвали его Колобок. Он лежал на резной дубовой полке, между глиняным горшком и вязанкой сушеных трав, и слушал их тихий, прерывистый шепот.
— Его надо… съесть, — сказал старик, и в голосе его слышалось не столько желание, сколько долг. Долг перед голодной зимой, перед здравым смыслом.
— Не смей! — прошептала старуха. — Он же… живой. Это знак. Maybe грех такой есть.
Но Колобок слышал не слова, а намерение. Намерение потребить, уничтожить, вернуть в состояние безжизненной материи. Страх сжал его еще круглее. В нем загорелось одно-единственное желание — быть. Просто быть.
И когда старики уснули, он покатился. Не в силу ног, которых у него не было, а силой воли. Он скатился с полки, мягко шлепнулся на уплотненную земляной пол, выкатился в щель под дверью и очутился в мире.
Мир был огромен, холоден и полон лунного света. Он лежал на траве, смотря в бесконечную черно-фиолетовую высь, усыпанную звездами, и чувствовал одновременно восторг и ужас. Он был свободен. Но что делать со свободой круглому куску теста?

Глава 2. Встреча с Зайцем
Первый, кого он встретил на своем пути, был Заяц. Не сказочный зубастый злодей, а тощее, дрожащее существо с выпученными от вечного страха глазами и разорванным ухом.
— Стой! — пискнул Заяц, выскакивая на тропинку. — Кто ты? Падающая звезда?
— Я — Колобок. Я — свободный.
— Свободный? — Заяц сел на задние лапы и недоуменно почесал за ухом. — Это что-то съедобное?
— Нет, — ответил Колобок, и впервые в нем проснулась не только воля к жизни, но и хитрость. — Я — дух ушедшего лета. Я храню тепло солнца в своей корочке. Прикоснешься — обожжешься. А съешь — твоя душа навеки заблудится в метелях.
Зайца передернуло. Он посмотрел на идеально круглую, румяную форму Колобка, на лунный свет, что играл на его боку, и поверил. Он верил во все таинственное и пугающее.
— Проходи, — пробормотал он, отскакивая в сторону. — Только не заморозь мою капусту.
И Колобок покатился дальше, открывая для себя силу слов, силу мифа, который можно создать о себе самом.

Глава 3. Беседа с Волком
Волк был стар. Его шерсть была в клочьях, ребра проступали под кожей, а в глазах стояла не злоба, а усталая, горькая мудрость голода. Он лежал, растянувшись на камне, и смотрел на Колобка тяжелым, немигающим взглядом.
— Подкатись поближе, шарик, — хрипло сказал он. — Скоро рассвет. Я стар, чтобы гоняться за призраками.
— Я не призрак, — сказал Колобок, останавливаясь на почтительном расстоянии. — Я — Колобок.
— Колобок, — Волк облизнулся. — Это пахнет… домашним уютом. Печью. Теплым хлебом. От этого запаха скулы сводит.
— Этот запах обманчив, — сказал Колобок, и его голос дрогнул. Он видел, что этот зверь не верит в сказки. — Я испечен из последней муки, замешан на слезах и выпечен отчаянием. Съешь меня — и эта тоска станет твоей. Твой голод не утолится, а лишь усилится в сто раз.
Волк приподнял голову. В его желтых глазах мелькнуло что-то похожее на интерес.
— Ты говоришь как старая карга, а не как хлебная голова. Откуда тебе знать о тоске?
— Она вошла в меня с замесом. Я родился из нее.
Волк задумался. Он смотрел на зарю, зажигающуюся на востоке, потом на этот странный, говорящий комок теста.
— Катись, — буркнул он наконец, опуская голову на лапы. — Жизнь и без тебя горька. Не хватало еще твою тоску жевать.

Глава 4. Искушение Медведя
Медведь был могуч и прост. Он был самой природой, грубой и неумолимой. Он не разговаривал, а ревел. Не просил, а требовал.
Он преградил путь Колобку, огромная тень, затмившая утреннее солнце.
— ЕДА! — проревел он, и от этого звука с деревьев посыпалась хвоя.
Колобок понял, что ни хитрость, ни философия здесь не помогут. Перед ним была слепая стихия плотоядия. И тогда он пошел на риск.
— Я — еда! — крикнул он, подкатываясь почти к самым лапам зверя. — Но я — вызов! Ты сильный? Докажи! Сможешь ли ты раздавить меня? Сможешь ли удержать? Я ускользаю от всех!
Гордость Медведя, его жажда доказать свое превосходство, была сильнее голода. Он проворчал и гигантской латой с когтями, способными содрать кору с сосны, накрыл Колобка.
Но как удержать идеально круглое, упругое тело? Колобок изловчился и выскользнул из-под лапы, отскочив в сторону.
— Недостаточно силен! — крикнул он. — Попробуй еще!
Обезумевший от ярости Медведь бил лапами по земле, выворачивал кусты, но Колобок, как ртуть, ускользал от него. Устав, Медведь с грохотом повалился на землю.
— Катись к черту, противный ком! — зарычал он, отворачиваясь.
Колобок покатился, чувствуя головокружение от собственной дерзости. Он побеждал. Он был не просто едой, он был игроком.

Глава 5. Лисица, или Искусство обмана
Лисица была другой. Она не была голодна, как Заяц, не стара, как Волк, и не проста, как Медведь. Она была любопытна. Искусство обмана было для нее не средством выживания, а высоким искусством, единственным развлечением в бесконечной игре жизни.
Она увидела Колобка, катящегося по опушке леса, и не стала преграждать ему путь. Она прилегла на солнечном камне, изогнувшись в изящной, небрежной позе, и наблюдала за ним через полуприкрытые глаза.
— Какой изящный путь вы выбрали, — произнесла она тихим, мелодичным голосом, когда Колобок поравнялся с ней. — Совершенно прямая линия. Признак высокой цели.
Колобок остановился. Его предыдущие победы сделали его самоуверенным. Эта Лисица была первой, кто говорил с ним не о еде, а о его пути.
— У меня нет цели. Я просто качусь.
— О, нет, — мягко возразила Лисица. — Все в этом мире куда-то катится. Вопрос — куда? И зачем? Ты не похож на тех, кого я встречала. Ты… совершенен. Идеальная форма. Тебя, должно быть, создал великий мастер.
Ее слова были слаще сметаны, слаще меда. Они льстили самой его сути. Она не хотела его съесть — она им восхищалась.
— Сядь ко мне поближе, — попросила она ласково. — Мне плохо слышно. Голос у тебя такой тихий, а рассказы, я уверена, такие интересные…
Осторожность утонула в море лести. Колобок подкатился ближе.
— Еще ближе, мой прекрасный круглый философ. Я не кусаюсь.
Он подкатился еще. Он был так близко, что видел свое искаженное, расплывчатое отражение в ее черных, как смоль, глазах.
— Знаешь, — прошептала она, и ее дыхание пахло лесными ягодами, — у тебя есть один недостаток. Всего один.
— Какой? — выдохнул Колобок, плененный ее вниманием.
— Ты слишком совершенен, чтобы быть правдой. И я должна проверить…
Она двинулась с быстротой молнии. Не укус, не удар, а быстрый, точный толчок лапой. Он был так близко к краю камня, что не успел среагировать. Он кувыркнулся вниз, на землю, и от удара на его идеальной румяной корочке появилась трещина.
И тогда он увидел ее истинное лицо. Не любопытство, не восхищение, а холодный, расчетливый азарт охотника. Но было уже поздно. Он лежал на боку, пытаясь снова обрести форму, найти точку опоры.
— Совершенство так хрупко, — печально заметила Лисица, спрыгивая с камня. — Один толчок — и вот уже трещина. А что внутри? Давай посмотрим.
Она не стала его есть сразу. Она играла с ним. Подталкивала лапой, заставляя бесцельно кататься по земле, снова и снова ронять его, не давая укатиться. Он пытался вспомнить свои сказки, свою хитрость, но перед этим чистым, беспримесным обманом все его слова были бессильны. Они рассыпались, как крошки.
— Спой свою песенку, Колобок, — насмешливо прошептала она. — Спой о том, как ты ушел от всех.
Но он не мог. В его треснувшей груди не было воздуха для песни. Была только тишина, в которой нарастал хруст.

Эпилог
Мир сузился до запаха лисьего меха, до черных глаз, в которых не было души, до острой боли. И в последний миг, прежде чем тьма поглотила его, Колобок понял. Он не был духом лета или воплощенной тоской. Он был просто хлебом. Его победы были иллюзией, его свобода — случайностью, а его путь — бегством от неизбежного конца всего живого: быть съеденным, потребленным, стать частью другого, чтобы дать ему силы продолжить свой собственный, столь же бессмысленный бег.
И в этом была своя, жестокая, правда. Его съели. Но на мгновение — он был свободен. Он катился. Он видел звезды. И этого, возможно, было достаточно.
А Лиса, доев последнюю крошку, облизнулась и посмотрела на пустое место на земле.
— Слишком много философии, — сказала она равнодушно. — И мало соли.
И растворилась в тенях леса, отправившись искать увлекательную игру.