Сказ о пне

Жил был пень.
 
Когда-то был он не пень совсем,   а прекрасное, высокое  дерево. Ветвистое,  стройное:   дом для птиц,  опора для    юных ветвей.   Шелестел   листьями, разговаривал с ветром, сплетничал со звездами. Все как у всех. 
 
Пока в лес не пришли   мужики с пилой. 
Окружили дерево. Спилили почти под корень, обвязали веревками , как пленницу, поперек много раз и подмышками. И уволокли   с глаз долой, длинными  ветвями  по мшистой земле. 
 
В тот день он и умер. Как ему показалось. 
Разве ж это  жизнь теперь — когда все, к чему ты стремился у тебя украли. Отобрали, надругались, гогоча  вульгарно и скрылись во мгле. 
А тебе — ни защититься, ни убежать. 
Так бывает, да. Несправедливо и  обидно.  Необратимо.  
И, кажется, никакого выхода уже нет, только лечь и умереть. 
 
А пень даже лечь не может. И умереть тоже не получается: корни-то живые в земле.  
Съежились от ужаса,  замерли. Перестали    дышать,    словно заморозились.  
Не поймут: зачем им такая жизнь теперь, когда    отняли  главное. Самое красивое, шелестящее, шустрое, веселое.  Как теперь без него? 
 
Замер пень. Застыл в лесной чаще,   словно уставился вглубь себя.  Никого не видит и не слышит. 
Не  верит никому, ничего не ждет, ни в чем не нуждается. 
Нет у него причин  жить теперь. Ни цели, ни смысла. 
 
*
 
Много лет прошло.
Почернел он  — то ли от горя, то ли от  одиночества. 
Так и жил. 
Хотя какая это жизнь —   не жизнь, а бесконечное ожидание конца. 
 
И вот однажды напал на лес ураган. 
Злой, как    стадо  драконов.  Такой же беспощадный, такой же    агрессивный.    Дышал огнем.  Молнии в верхушки   сосен  метал.
Спалил  пол леса, если б не ливень — весь лес спалил бы. 
Хватал за чубы   сосны,   выкручивал деревьям  руки. 
Не чувствуя боли от иголок, пучком собирал   их   в  жестокую ладонь, как  морковную ботву,   трепал безжалостно, вырывал кровожадно,   не задумываясь откидывал   вверх. 
 
Страх носился по лесу,   дождь лил,  бился в истерике, хлестал  себя мокрыми  холодными пальцами по щекам, словно это был последний день в мире. Самый последний, самый страшный, не  пожалевший никого, всех  испепеливший, всех      сокрушивший и развеявший по ветру. 
 
Только   к утру  стихла буря. 
Пень пережил ее просто. Ему,  уже и так наполовину  неживому, хотелось только одного — чтобы  и его выдрало с корнем, как  ненужный зуб   и раздробило бы на мелкие кусочки.  
 
Стих   лес,   застыл в   предрассветном молчании, приходя в себя. 
И тут понял пень: что-то  изменилось. 
Один глаз открыл, другой.  Повел плечом — а оно не повелось. Дернул — а оно не дернулось.
Поднял взгляд пень и увидел на себе бездыханное тело. 
 
Это  ветку  березки — тоненькую, нежную   —  принесло ветром. Вырвало  от матери,   поломало, потрепало, разволокнило.  Еле держится веточка,  упала обессиленно на пень, уронила кудрявую,  в нежных  листочках, голову и  забылась в безпамятстве. 
 
Одна дорога у нее теперь —   в гербарий. 
Без корней, без ствола, не выдержит она, не  переживет  и  дня.    Умрет от жажды  страшной, мучительной смертью. 
 
И дрогнуло тут сердце где-то в  грубой, почти обессиленной уже душе пня.  Замерло… и словно начало биться. Гулко. Медленно. 
Что-то почувствовал он. Что-то тронуло его замороженное, уже давно заскорузлое нутро.  
 
Он был кому-то нужен. Он мог помочь кому-то спасти жизнь. Продлить дни.  Показать  прекрасные, светлые, дали. 
Он снова мог оказаться  полезным кому-то.  И сделать что-то доброе. 
Не ради   корысти,  просто —  чтобы добра на этой земле стало больше. 
 
Стучало сердце в  высохшей груди  громче и громче. Будило корни,   призывало их проснуться. 
Пень обнял нежно березовую веточку,  прижал к груди, обхватил своей корой, защищая   раны на  разодранной  нежной плоти,    и   прильнул к нее трепетно,  давая ей  кров,  защиту и воду.  
 
 
Держал ее, как ребенка на руках,   легкую, ранимую, с доверчиво опущенной головой на его надежном плече.
И  думу думал. 
О том,   что  жизнь  непредсказуема так же часто, как и несправедлива.
Но если  делать добро, то  что-то меняется в ней — к лучшему. 
И в тебе почему-то тоже меняется — к лучшему.
Хотя ты это добро делаешь другим.