Выговская пустынь 1

I. Состояние старообрядческого раскола, и главным образом северо-поморского, до образования Выговской пустыни.
В последних годах ХVІІ-го столетия (в октябре 1694 года15), когда почти все первое поколение расколоучителей – протопоп Аввакум, диакон Феодор, инок Епифаний и др., было или казнено, или само подверглось разным родам «самоубийственных смертей», или же, наконец, умерло естественною смертью в Северном Поморье, в пределах нынешней Олонецкой губернии, приблизительно на половине пути между Онежским озером и Белым морем16, несколькими строгими ревнителями старины и древнего благочестия было положено основание знаменитой, впоследствии, Выговской пустыни, разыгрывавшей в течении более полуторых веков громадную роль в истории старообрядческого раскола. Основание этой пустыни раскольническими историками ставится в связь с падением Соловецкой обители17.

Разгром (в 1676 г.) царскими войсками этой последней, в продолжении 20 лет упорно, и под конец, даже с оружием в руках отстаивавшей против властей старопечатные книги и древние обряды, произвел сильное впечатление на ревнителей старины, увидевших в этом факте гибель последнего оплота древне-отеческого православия. Составить новый, такой же твердый оплот отеческой веры, каким являлся Соловецкий монастырь до его разрушения в 1676 г., и было целью устроителей вновь возникшей Выговской пустыни, этой, с их точки зрения, «малой речки, истекшей от источника великого, Соловецкие преподобных отец и мирских молитвенников Зосимы и Савватия обители»18, и даже более – этой «лавры, процветшей близ Понта Окиана в северных странах»19.

Чтобы оценить значение в истории раскола такого факта, как основание Выговской пустыни – этой первой, вполне организованной раскольнической беспоповщинской общины, мы должны обратить внимание на то, что представлял из себя раскол в С. Поморье до образования ее.

Раскол в Поморье возник почти одновременно с его образованием в Москве. Широкому распространению его здесь содействовали различные условия. Обнимая собою пространство между Онежским озером и Белым морем, а также побережье Белого моря, от Онежского залива на север, и северное побережье Онежского озера20, Поморье, в силу своей отдаленности от центров исторической жизни русского народа и по своим географическим условиям, отличительным характером которых служат суровость климата, обилие рек, озер, болот и непроходимых лесов21, с самого начала исторической жизни русского народа было поставлено вне просветительного и культурного влияния центров – столиц русского государства.

Христианство в Поморье явилось значительно позже, сравнительно с другими местностями России. Просветителем диких инородцев Поморья явился ученик пр. Варлаама Хутынского пр. Корнилий, основавший на одном из необитаемых островов Онежского озера монастырь, получивший название от имени острова «Палеостровский»22.

Карелы были крещены в XIII столетии в 1227 г.23

Как бы то ни было, появившись в Поморье значительно позже, чем в Киеве и Новгороде, христианство оказало свое благотворное действие на диких туземцев, и в следующие столетия мы замечаем здесь постепенное увеличение числа монастырей – этих главных рассадников христианского просвещения и культуры во всех отдаленных Окраинах нашего отечества24. Но монастыри – эти распространители христианского света в древней Руси, имели слишком ограниченный район своего влияния в Поморье, где сама природа и дикость обитателей положили часто непреодолимые препятствия для более широкого действия и усвоения христианских идей, носителями которых были монахи. Поэтому мы и видим, что наряду с распространением в Поморье христианства, продолжает здесь жить и язычество25.

Христианские идеи не сразу вытеснили языческие представления, и отголосок языческих, в частности, финских суеверий, можно видеть еще и теперь в верованиях карел в «Кэгно» (по-русски ; чорт), этого бога зла, разделяющего свою власть в мире с другим богом – богом добра26.

Слабое усвоение жителями С.-Поморья христианских понятий, выражаясь в долгом существовании здесь языческих представлений, вместе с тем обнаружилось преимущественно обрядовом направлении христианской жизни поморцев. Обряд здесь, как впрочем и в других местностях России времени XVI и XVII вв., придавалось громадное значение. Произведения раскольнической письменности показывают каким большим уважением пользовались среди поморцев люди, особенно успевавшие в исполнении обрядовых предписаний церковных уставов. Семен Денисов – один из вождей поморского раскола XVIII в., как о великом подвижнике передает об одном соловецком старце, который умирая, «отцу духовному исповеда, яко келейного правила впредь на тридесятолетное время наполни»27.

Усвоивши только внешнюю сторону христианства, поморцы, в силу географических условий своей страны, часто не имели возможности строго выполнять самые необходимые предписания церкви. То, что церковные правила допускают как исключение, и только в силу необходимости, превращалось в Поморье во «всеобдержный обычай». Таким образом, получалось, что, напр., таинство крещения, позволенное в случае болезненного состояния новорожденного, и за отсутствием священника ; совершать мирянину, с тем, чтобы затем оно было довершено иереем, в Поморье, вследствие отдаленности деревень от погостов, часто совершалось только мирянином, без довершения его лицом иерархическим. По той же причине многие умирали здесь без исповеди и святого причастия, брачные четы сожительствовали без церковного венчания. Дневные богослужения в храмах за неимением священника совершались только дьячками. За отсутствием же храма и церковно-служителя, службы отправлялись самими жителями, особенно начетчиками, в часовнях, число которых было очень велико в Поморье28.

Наряду с значительными уклонениями С.-Поморья от обычной церковной практики в совершении таинств и богослужения, здесь мы встречаем много очень важных отступлений от установившихся к тому времени на Руси форм церковной, и в частности, монастырской жизни. Любопытным, в данном отношении, представляется существование, и особенно широкое распространение в Поморье, так называемых, монастырей несобственных. Представляя из себя уклонение от типа монастырей в строгом смысле общежительных, монастыри несобственные целью своего существования имели не столько спасение души, сколько земное благополучие, а потому были не монастырями, а мирскими общинами, составленными в целях возможно лучшего, в материальном отношении, существования на земле29.

Отличительным признаком этих несобственных монастырей, между прочим, служило еще то, что в них, вопреки каноническим постановлениям, жили одновременно чернцы и черницы30. Еще стоглавый собор обратил внимание на незаконность подобного факта, и издал особое распоряжение, запрещающее одновременное пребывание в монастыре мужчин и женщин31, но несмотря на это запрещение, несобственные монастыри продолжали свое существование в пределах С.-Поморья и после Стоглавого собора. Такие монастыри мы видим в Поморье и в XVII столетии32.

Наконец, к особенностям церковно-исторической жизни С.-Поморья XVII столетия относится и то, что здесь с большею настойчивостью, чем в других местностях, и особенно прилегающих к Москве, отстаивались древние обычаи и порядки церковной жизни.

Поморье, в силу своей большей близости к Новгороду, чем к Москве, издревле входило в состав Новгородской области. Долгая зависимость Померься от Новгорода имела своими последствиями такие особенности в нем, каких не было в Москве, и принадлежащих ей областях. Свободолюбивый Новгород налагал печать свободы и на те области, которые принадлежали ему, точно так же, как Москва везде вносила авторитет власти, порядок и единообразие.

В церковном отношении влияние Новгорода в Поморье выразилось в большей независимости от церковной власти монастырей, входящих в состав Новгородской области. «По харатейным вкладным второй половины XV в., говорит Еп. Вас. Барсов, можно судить несколько об обычном праве Велико-Новгородских монастырей древнего времени. Из них видно, что свободный дух Новгородского веча жил и в стенах Обонежских обителей. Настоятель с братиею на своих братских соборах свободно обсуждали свои дела, входили в сношения с другими монастырями, заключали договоры, посылали один другому благословения, жалованные грамоты, узаконили взаимное гостеприимство» и т.п.33

Такие порядки в монастырях Новгородской области существовали до покорения Новгорода Москвою. После этого события наступает новая пора для всех иноческих обителей в пределах Новгородских. Цари Московские ввели здесь тот же церковный и гражданский порядок, какой был и в прочих областях государства русского34.

Но память о древних монастырских правах еще долго живет в Поморье, и в следующее время мы видим примеры попыток восстановить эти права. Такие примеры представляет история возмущения Соловецкого монастыря. Еще в самом начале возмущения, Соловецкие монахи делали попытки вернуться к старым монастырским порядкам. В 1659 году они, без согласия царского, каковое требовалось в силу установившихся в то время обычаев, выбрали своим настоятелем иеромонаха Варфоломея35.

Интересно отношение царя к этому незаконному поступку Соловецких монахов. Царь не разгневался на монахов, за нарушение его прав. Когда Варфоломей прибыл после своего избрания в Москву, то был встречен здесь с большим почетом и уважением как со стороны царя, так и со стороны духовных властей36.

Такие же попытки к самостоятельному избранию монастырских властей были обнаружены Соловецкими иноками и в последующее время. Тот же незаконно избранный Варфоломей писал царю впоследствии: «и они, заводчики и бунтовщики, старец Александр Стукалов с товарищами, без твоего великого государя указу, келаря и казначея переменили, не бив челом тебе великому государю... и выбрали келарем простого чернца Азария, а казначеем черного попа Геронтия»37.

Царь Алексей Михайлович, в свое время узнавший об этом отлучении братии от установившихся обычаев, и на этот раз больше года снисходительно молчал, и вероятно, Азарий и Геронтий были бы со стороны его утверждены в монастырских должностях, если бы сделались послушны его царской воле о принятии новоисправленных богослужебных книг38.

Попытки Соловецких монахов к восстановлению древних монастырских прав показывают, что память об этих правах еще жила среди них, и побуждала их к борьбе с царскою властью.

Таковы исторические условия, сделавшие из С. Поморья благоприятную почву для старообрядческого раскола. Слабое усвоение христианства, и преимущественно обрядовое направление христианской жизни обитателей Поморья, имели своим последствием то, что поморцы оказались неспособными понять книжные и церковно-обрядовые исправления, предпринятые п. Никоном. В изменении церковных обрядов они должны были увидеть посягательство на изменение самого главного в вере ; ее сущности. Это с одной стороны. С другой, уклонения в церковно-богослужебной практике, и особенно в церковном и монастырском управлении, та свобода, с которою поморцы сжились как в совершении 6огослужения и таинств, так и в церковных делах, должны были подвигнуть их, и особенно поморские монастыри, на протест идущим из Москвы нововведениям, имевшим целью ввести единообразие и порядок в богослужении, и окончательно водворить авторитет власти взамен древних свободных монастырских обычаев, память о которых еще хранилась в Поморье, как это видно из попыток восстановления этих обычаев в Соловецком монастыре.

Протест против книжных и обрядовых исправлений п. Никона в С. Поморье начался сразу же после первых обнаружений раскола в Москве. По сведениям, идущим главным образом от раскольнических писателей XVIII в., в пределы Поморья еще в 1654 г. был сослан один из самых видных противников п. Никона в начале его книжных исправлений – Павел, епископ Коломенский. Если и не соглашаться вполне с раскольническими писателями о месте ссылки и о выдающихся успехах проповеди Павла Коломенского в Поморье, все же необходимо признать, что слух о сосланном, несомненно, в один из северных монастырей, видном противнике церковно-обрядовых исправлений, произвел сильное впечатление на поморцев, и положил начало их не сочувственному отношению к Никоновым исправлениям39.

Дальнейшее развитие этого настроения к исправлению книг было продолжено прот. Аввакумом, сосланным в 1658 г. в Мезень, где, конечно, этот ревностнейший расколоучитель не замедлил повлиять на жителей своею проповедью в пользу начавшегося протеста против патриарха Никона40.

Таким образом Москва дала Поморью двух самых видных противников церковно-обрядовых исправлений патр. Никона41.

Другим центром, откуда раскол шел в Поморье, был Соловецкий монастырь. Самое отстаивание соловецкими монахами старопечатных книг и обрядов, имело сильное влияние на жителей Поморья, видевших в этом стоянии борьбу наиболее уважаемой ими обители с нечестивыми нововведениями. Помощь, неоднократно оказанная поморцами Соловецкому монастырю во время его осады, служит ясным свидетельством сочувствия их раскольническим стремлениям соловецких иноков42.

Разгром монастыря не только не убедил их в незаконности и бесплодности этих стремлений, напротив, только укрепил их в приверженности к старине и древне-отеческой вере. Эта приверженность была поддержана соловецкими выходцами, разошедшимися по Поморью в начале соловецкой осады и после нее. Из соловецких выходцев раскол в Поморье распространяли: иеродиакон Игнатий и старцы Герман, Иосиф, Епифаний, Савватий, Евфимий и некоторые другие. Иеродиакон Игнатий отправился в Поморье по настоянию соловецкого старца Гурия, который неоднократно посылал его туда, предсказывая ему великую будущность: «Игнатие, говорил старец, изыди от монастыря, ибо свой монастырь равный собереши»43.

Прибыв в Поморье, Игнатий, вместе с игуменом Никольского Беседного монастыря Досифеем44, переходил с места на место, жил в Курженской пустыни45, был в Повенце, где обратил в раскол семейство Денисовых, в том числе Андрея Денисова – будущего знаменитого устроителя Выговской пустыни46, а потом поселился на Саро-озере и стал набирать братию. Вскоре вокруг него образовалась небольшая общин. Местопребывание его стало известно властям. Чтобы не попасть в их руки, он оставил Capo-озеро и соединился с Емельяном Ивановым47. Вместе обходили они «по всему Поморью и Обонежию, и всенародно прельщали простейшие души в явную погибель и вечную души же и телу»48.

Послана была военная команда, чтобы поймать расколоучителей, но они собрали «немалое число» последователей, «разбойнически» напали на Палеостровский монастырь и овладели им49. Когда об этом стало известно правительству, и из Новгорода были посланы увещатели под охраною военной команды, то Игнатий с 2700 человек предался сожжению в 1687 г., а Емельян Иванов, ограбив монастырскую казну, скрылся50.

Через год раскольники, под предводительством того же Емельяна Иванова и соловецкого старца Германа, снова напали на Палеостровский монастырь, схватили игумена Пимена, 10 человек братии и 3 причетников, заковали в цепи, бросили в пустой погреб, морили голодом и мучили. Сами же, из заготовленного церковного лесу и старого хорошего строения, сделали крепкий острог и засели в нем51. Отсюда они начали ездить «по волостям и погостам всего Обонежия», грабили и разоряли дома, а жителей уводили в Палеостров и там держали под крепким караулом52.

Узнав об этом, новгородский митрополит Корнилий послал олонецкого соборного протоиерея Льва для увещания мятежников-суеверов, а олонецкий воевода князь Иван Долгорукий – отряд стрельцов, под начальством прапорщика Портновского. В ответ на увещания протоиерея Льва, мятежники начали стрелять в прибывших, причем Портновский был убит, протоиерей Лев ранен и около 60 человек частью убиты (20 чел.), частью ранены (40). Видя, однако, неизбежность сдачи монастыря, и не желая отдаваться живыми в руки осаждающих, раскольники сожглись в количестве от 1500 до 2000 человек53.

Другой соловецкий старец Иосиф, в 1693 г., с толпою вооруженных крестьян напал на Пудожскую церковь. Ворвавшись в церковь, раскольники выгнали оттуда священников, пересвятили ее и стали служить. Через три недели они ограбили церковь и удалились в деревню Строкину, где заперлись в 4 избах, и по прибытии военной команды, посланной для усмирения их, сожглись в количестве 800 человек54.

Епифаний соловецкий ушел из Соловецкого монастыря в «обонежские страны» в начале «Никоновых новопреданий» (т.е. в начале раскола, и вернее всего, в 1658 г.)55 и поселился «на Суне реце», на острове Виданской нишки, в Сунорецкой Троицкой пустыни56, где в то время настоятелем был Кирилл. Поселившись здесь, Епифаний «постнически подвизался», творил различные, большею частью, довольно странные чудеса, и деятельно распространял раскол: «многи от окрест живущих во благочестии (т.е. в расколе) утверди»57.

В 1666 г. Епифаний отправился в Москву «для спасения царя», а в 1667 г. был схвачен правительством, и после собора 1667 г. сослан вместе с известными расколоучителями – Аввакумом, Феодором и Лазарем в Пустозерск, и там, вместе с ними, сожжен в 1681 г.58

Такова была деятельность наиболее выдающихся соловецких иноков в Поморье.

Вместе с ними в пользу раскола здесь действовали такие выдающиеся известные расколоучители как игумен Никольского Беседного монастыря Досифей59, инок Корнилий60 и друг. Все из перечисленных расколоучителей были большею частью ярые фанатики, готовые на какие угодно подвиги и страдания за свои старопечатные книги и древние обряды. Основным мотивом, двигавшим их деятельностью, была ненависть к церковным властям, изменившим древне-отеческую веру, и к царю, поддерживающему церковные исправления, и жестоко наказывающему противников этих исправлений.

Проповедь расколоучителей имела громадный успех в Поморье. Без преувеличения можно сказать, что раскол к концу XVII столетия распространился по всему Поморью. Нападения с ружьями и пищалями предводителей раскольнических шаек на монастыри и значительные селения, надругание над православными храмами и священниками, насильный увоз из сел женщин в раскольнические станы61, вооруженные схватки с военными командами – все такого рода факты показывают, что раскол здесь имел громадную силу, и не боялся открыто заявлять о своем существовании.

Но если раскол в Поморье был силен количеством и фанатизмом своих последователей, то в других отношениях состояние его в XVII ст. было очень печально. Как община, отделившаяся от церкви, и ставшая во враждебные отношения к государству, он не имел никаких прав на существование. Сообразно с уголовными законами XVII в. раскольники, как враги церкви, а вместе и государства, должны были подвергаться градским казням62.

Последствия такого отношения к ним были очень печальны. Гонения, которые правительство предприняло против раскольников за одно состояние их в расколе, не уничтожили его. Они еще более усилили фанатизм его последователей, и заставили одних, более слабых, скрывать свои убеждения, других ; бежать в леса, горы и пустыни, третьих – более фанатичных, предаваться самосожжению и другим видам самоубийства. Характерно, что число раскольнических самосожиганий особенно возросло в правление ц. Софьи, после издания ею в высшей степени строгих 12 статей против раскола. Статьями этими предписывались смертная казнь (сожжение в срубе) для тех, которые «покорения св. церкви не принесут» и для перекрещивателей, наказание кнутом тех православных, которые держали у себя раскольников и не доносили о них. Наказанию кнутом подвергались даже те, которые «от неразумия, или в малых летах, стояли в упрямстве в новоисправленных книгах», т.е. вся вина которых состояла только в том, что они по недомыслию не принимали новопечатных книг63.

С введением в действие этих ужасных по своей жестокости статей (т.е. с 1684 г.), число раскольников, предавших себя добровольному самосожжению, быстро с 1684 г. и до начала 90-х годов XVII столетия с 3 800 возросло до 20 000 человек64. Наибольшее количество самосожжений замечается в пределах С. Поморья. Палеостровские гари (1687 и 1688 г.г.), Пудожские (1687 и 1693 гг.), Олонецкая (конца 1688 и начала 1689 г.) и др., показывают, как значительно было здесь число сожегшихся за древнее благочестие, и как часто происходили здесь самосожжения65.

В то время как наиболее фанатичные из ревнителей национальной старины, возбуждаемые проповедью расхаживавших по всем окраинам России учителей «самоубийственных смертей», тысячами жгли себя для избежания правительственных гонений и наступившего на земле царства антихристова, другие тысячными толпами двинулись из России «за рубеж». «Таковому указу (разумеется указ ц. Софьи) разгласившуюся, говорится в «Истории о бегствующем священстве», ревнители древних преданий бегуяшася, по разным местам разсеяшася.... обща вси совет положиша отъити в Польшу, и тако усоветоваша поидоша и поселишася во области пана Халецкого при реце Ветки»66.

Но не одна Польша населилась нашими раскольниками в это время. Ревнители старины бежали и в другие страны: в Швецию, на Кавказ, в Пруссию, в Турцию и проч.67 Само собой понятно, что переселение раскольников за «рубеж» не могло не отзываться тяжелыми последствиями для их экономического быта, и вообще, для организации их в правильно устроенные общины, богатый материальными и нравственными средствами. Оставляя отечество, раскольники, естественно, должны были «лишатися домов и стяжаний», которыми владели в России, должны были на новых местах жительства обзаводиться снова хозяйством. Вместе с этим, им ; ревнителям родной старины, ненавидевшим все иностранное, волей-неволей приходилось теперь приноровляться к новым, чуждым им обычаям и порядкам иностранным, а все это не могло не отзываться тяжелыми последствиями на их усилиях сплотиться в правильные и крепкие общины, и не могло не сделать их жизнь полною невзгод и мучений.

Не менее тяжела была жизнь и тех раскольников, которые не желая бежать за границу, оставались в пределах России. Боязнь правительственных преследований гнала их, как сказано, на окраины государства – в непроходимые леса, горы и пустыни.

«А котории хранящии древнее благочестие, говорит историк Выговской пустыни после описания разных страданий, которым подвергались раскольники на основании узаконения 1684 г., мук не могоша терпети и вышеписанным смертем (сожжению) предаватися, все бегаху в непроходимые пустыни, кроющеся от лютости нестерпимые и гонения многомучительного, домы своя оставляюще»68.

Жизнь таких скитальцев была более, чем тяжела. Для пропитания себя, они должны были расчищать лес, готовить для посева землю, причем распахивали ее вместо сохи и бороны то «копорюгою», то «мотыкою»69, т.е. самыми простыми и неудобными инструментами. Но и этот нечеловеческий труд часто не вознаграждался. Нередко мороз уничтожал посеянный хлеб, и лесные скитальцы принуждены были питаться сосновою и березовою корою и разными травами70. Чтобы укрыться от непогоды и холода, многие из раскольников-беглецов должны были за неимением келий, жить в шалашах, брошенных рыболовами и звероловами, а нередко согревались при помощи только зажженных костров, так называемых «нудий»71, и так проводили некоторые целую зиму ; зиму северную, суровую. Так провел первую, по выходе из отцовского дома, зиму Андрей Денисов – будущий устроитель Выговской пустыни, вместе с путником своим Иваном Белоутовым: «в чащах леса скитающеся, говорит Иван Филиппов, богорадное оно и самоозлобленное начинают житие; ни стены, ни покрова от зимние студени имуще, огненной точию приседяще нудии и от принесенных с собою потреб мало вкушающе»72.

Тяжелая в материальном отношении жизнь раскола в XVII столетии не менее тяжела и печальна была по своему неустройству в бытовом и нравственном отношениях. Убегая в леса и пустыни, раскольники обычно селились небольшими общинами, называемыми «скитами». Количество скитов в XVII стол, было очень значительно73. Они служили одною из очень действительных причин, содействовавших широкому усилению и распространению раскола.

«Многие монахи, говорил царь Феодор Алексеевич отцам собора 1681 года, не хотят быть у настоятелей своих под послушанием, отходят от монастырей и начинают жить в лесах, и помалу прибирают к себе таких же непослушников, и устрояют часовни, и служат молебны... и именуют те места пустынями, и в тех новоустроенных пустынях церковное пение отправляют не по исправным книгам, и для того приходят к ним многие люди и селятся близко их, и имеют их за страдальцев, и от того уростает на святую церковь противление»74.

Скрываясь в скитах, ревнители старины думали или избежать в них от ежеминутно угрожавшей им опасности со стороны военных команд, посылаемых для розыска воров – церковных раскольщиков75, или же хотели найти в них успокоение и спасение своей души во дни антихристовы76. Но последняя цель часто не достигалась вследствие того устройства жизни, какое было в скитах. Обычно в них жили одновременно мужчины и женщины, причем делалось так, чтобы тот и другой пол жил в отдельных кельях77. Но часто, за недостатком келий, приходилось жить в одном помещении совершенно посторонним мужчинам и женщинам. Нетрудно предположить, к чему вело это «однодомовное» пребывание «мужеска и женска» пола. Факты разврата, о которых сообщают сами раскольнические писатели, свидетельствуют о печальных результатах подобного сожительства.

В высшей степени, характерный в данном отношении случай рассказывается в «Истории Выговской пустыни». В одной пустыне Каргопольского уезда жило немало раскольников. Когда слух об этом дошел до властей, и из Каргополя были присланы сыщики с целью поймать их, то раскольники заперлись в часовне, и около полугода сидели в затворе, пока наконец не решились сжечься, в виду приблизившегося к часовне нового отряда стрельцов, намеревавшегося во что бы то ни стало захватить «затворщиков». Часовня была подожжена, но стрельцы успели вытащить живыми некоторых из раскольников. Оставшиеся в живых после сами признались, что они «были не без искушения и греха в запоре».

Любопытно объяснение, которое делает по этому поводу Иван Филиппов: «ах, наше бедное житие и бесстрашие, седяще в запоре к смерти готовляхуся, а страсти плотские и диавол и плоть ратует, ибо внутрь преграды не имелося, наперед не сделана, а тут и делать не из чего и хранити было невозможно, что все люди стали молодые, а жили в одном месте, в одной часовне и в одних келиях, а келий было близ часовни мало, и в тех преград никаких не было, также и в часовни, а кои кельи были у овых свои подале, и в те отходить не смели, и свои не спускали для наезду гонителей, а тут теснота, житие и спание в одном месте»78.

Если одновременное пребывание в келье повело к незаконным сношениям раскольников с раскольницами в то время, как те и другие готовились к сожжению, то нет ничего удивительного, если подобные сношения бывали в «спокойное» время. Старания поморских иноков разделить «сено от огня», т.е. прекратить однодомовное сожительство раскольников с раскольницами показывают, что соединение между ними «сена и огня» часто происходило, и от этого случались пожары79.

Даже иноки старцы, и те иногда подвергались опасности потерять свое целомудрие от жизни в одной келье с женщиною. Такой опасности подвергся известный расколоучитель ; инок Корнилий, когда ему пришлось заночевать в одной келье вместе с раскольницей, и только обман и твердость спасли старца от греха80.

Итак, в общем следует признать, что жизнь раскола как общины, в XVII столетии была крайне печальна и не устроена. Раскол не имел прав на существование, был беден материально, и не успел еще выработать таких форм жизни, при которых стремление к целомудренной жизни, развившееся среди беспоповщинской части раскольников, под влиянием мысли о невозможности вступать в браки во дни антихристовы, подвергалось бы возможно меньшей опасности. Словом, раскол в XVII столетии представлял из себя, по выражению Андрея Денисова, «стадо Христово аки в нощи бурней страдальчески без чина и паствы скитающееся»81.

Тяжелая задача предстояла, поэтому, будущим устроителям раскольнической жизни. Хорошо сознавали ее трудность братья Денисовы, ставшие почти на полустолетие во главе всего беспоповщинского раскола, и оказывавшие большое влияние на раскол поповщинский.

«Егда же благодатью Божьею и благословением отец совокупихомся в сие общежительство, говорил Андрей Денисов в «Надгробном слове Петру Прокопьеву», о, коликих трудов и потов в строительстве сего общежительства воздолженствовало! О, коликих подвигов бедовметных, и попечений многопечальных востребовало, телесное житие состроити и душевное спасение устроити, в неплодных местех прекормление примыслити и душевную трапезу (да не гладом помрут) всегда уготовити, нивы лесоразлые с трудами пахати, да и терновидные нравы со многими поты истерзати, одеждами в нищих местех одеяти, и общежительными святых отец обычаи ненавыкших людей украсити, горы своевольные поравняти, чащи миролюбных обычаев искореняти, сено со огнем разделити, воды страстные застановити, возгорения похотные и яростные загасити, волны многочисленные утишити, противу ратей премножайших ополчатися82...

Словом, чисто организаторскую задачу должны были прежде всего выполнить Денисовы, взявшись быть руководителями раскола. Им нужно было собрать во одно общежительство рассеянных по Поморью раскольников, устроить жизнь собранных согласно с древними русскими обычаями, представителями и защитниками которых были ревнители древнего благочестия, обеспечить материальное положение этих ревнителей, и вместе застроить их спасение во дни антихристовы, когда не стало, с их точки зрения, ни священства, ни многих таинств, и наконец, поставить раскол в мирные отношения к государству и православной церкви, и тем обезопасить его дальнейшее существование83.

Выполнением этой задачи и занялись Денисовы, устроив Выговскую пустынь. Сообразно с задачей их деятельности, пустынь прежде всего должна была явиться центром беспоповщинского раскола. Мало этого. Она должна была явиться центром всего раскола, как национально-консервативного протеста, потому что у Андрея Денисова было намерение не только беспоповцев-раскольников, но и «весь народ возвратить к старинным временам, преданиям и обычаям, и все разнообразные толки раскольнические соединить, как он выражается, в «едино тело вселенской церкви», т.е. устроить и организовать одно всероссийское раскольническое общество, долженствовавшее изображать из себя вселенскую церковь84.

Насколько Выговская пустынь осуществила свою задачу, мы рассмотрим в следующих главах.