Выговская пустынь 2

II. Главные устроители Выговской пустыни
Одним из первых и главных устроителей Выговской пустыни следует признать дьячка Шунгского погоста Данилу Викулова. Трудно с определенностью указать то время, когда Данила Викулич из дьячка, покорного церкви, сделался старообрядцем-раскольником. Трудно также указать и то лицо, которое сделало его противником п. Никона и ревнителем старины. В виду того, что в 1684 г. Данила Викулич уже жил с соловецким иноком Игнатием на Саро-озере, надо полагать, что совращение его в старообрядчество было несколько раньше, потому что еще до этого времени Данила Викулич был знаком с игуменом Тихвино-Беседного монастыря Досифеем, который был его духовным отцом, и который посоветовал ему взять в руководители к себе соловецкого инока Игнатия85.

Насколько раньше 1684 года, Данила Викулич стал на сторону противников церковных нововведений п. Никона неизвестно, но надо думать, что это событие было не так давно от указанного года, потому что Данила Викулич был еще неопытен в расколе и нуждался в наставлениях, которые и получил от соловецкого инока Игнатия86.

На основании же того, что Андрей Денисов называет игумена Досифея духовным отцом Даниила, можно полагать, что Досифей и был его первым и главным учителем в древнем благочестии87. Как бы то ни было, но в 1684 г. Данила Викулич бежал уже из Шунги в Выговскую пустынь (так называлась вся местность, прилегавшая к основанному впоследствии Выговскому общежительству, и был, по совету Досифея, «сын и сообщник общежительства» соловецкого старца Игнатия, и несколько времени терпел с ним и братиею «многи скорби пустынные и гонительные волнения»88.

Чрез несколько времени (через год) Данила оставил Игнатия и удалился ближе к Белому морю, где и скитался около 5 лет по пустыням, «с некоею братиею, место от места переменяя многого ради тогда- гонительного волнения»89. Хотя Андрей Денисов в «Надгробн. Слове П. Прокопьеву» и умалчивает о деятельности смиренного Данилы Викулича – этого «златого правила Христовы кротости»90 за пятилетний период его странствований по поморским пустыням, но другие источники свидетельствуют, что Данила забыл умеренные уроки своего первого учителя – игумена Досифея, бывшего против распространенных в то время самосожжений91, и вполне усвоил взгляды своего другого учителя – инока Игнатия, учителя самосожжений. «Отразительное Писание» между другими учителями самосожигательства в Поморье (Игнатием, Германом, Емельяном Ивановым и проч.) упоминает и о Даниле Шунгском: «и ты су Данило Шунгской шумитель, обращается к нему инок Евфросин – противник самосожжений, полно шуметь и развратно лечить, чтоб тебе бедному за неправое то учение вечно не гореть92.

Итак, следует признать, что Данила принадлежал к числу учителей «самоубийственных смертей», так сильно распространенных в Поморье93.

Пространствовавши по пустыням Поморья около пяти, или даже более лет вместе с другими учителями самосожжений, Данила Викулов, наконец, приблизительно в 1690 г., поселился на р. Оле, a затем в скором же времени перешел на речку Рязань в Емельяновы кельи, где к нему присоединились некоторые из ревнителей древнего благочестия94.

В декабре 1691 г. вблизи них, между озерами Таго и Белое95, поселился 17-тилетний юноша Андрей Денисов с товарищем своим Иваном Белоутовым. Денисов явился помощником Викулову в устройстве Выговской пустыни, и как в высшей степени талантливый и умный человек, сделал для нее и всего старообрядческого раскола едва ли не больше всех прежде, и после него, бывших ревнителей национальной старины и древнего благочестия. Воспитанный в доме родителей своих, обедневших князей Мышецких, живших в г. Повенце96 по правилам родной старины и на чтении святоотеческих творений, Андрей Денисов очень рано почувствовал склонность к уединенной отшельнической жизни. Воображение рисовало ему картины древних отшельников, и он, в пылу религиозного энтузиазма, вместе с братом своим Семеном, уже в детстве «лобызал» пустыню.

Сохранились стихи, составленные Семеном Денисовым еще в юношеских годах, и весьма ярко рисующие настроение, волновавшее молодых братьев:

Кто бы мне построил безмолвную пустыню,

Чтоб мне не видеть

Прелестного света,

Чтоб мне не слышать

Человеческого гласа.

Гряду, гряду я млад

В пустыню, дальнюю пустыню, –

Пустыня мне подаст отраду,

Бежавшему из мира младу97.

Аскетическое настроение, развившееся в молодом, и впечатлительном от природы, Андрее Денисове от чтения подвижнических сочинений, еще более усилилось в нем под влиянием той горячей проповеди о наступлении последних времен, которая раздавалась в то время в Поморье со стороны соловецких выходцев98.

Приверженность к родной церковной старине, развитая воспитанием в ее духе, была глубоко оскорблена в нем словами соловецких иноков, явившихся в дом его родителей99, и утверждавших, что родная старина теперь поругана, что сами церковные власти изменили ее на чуждые русскому человеку обычаи ненавистного и нечестивого запада. Рано услышал Андрей, что будто сам патр. Никон служил «в папежской шапке, с змией в руках, с змией на шее, будто он древлецерковные книги отвергнул, символ веры умалил, тайну двуперстия отменил и пересыпал лестью, честный крест трисоставный заменил крыжем лядским, и им велел печатать просфоры и прочие тайны освящать»100.

Озлобление к властям, несомненно развивавшееся в Денисове под влиянием подобной проповеди, еще более разгоралось в нем от слухов о тех жестокостях, которые правительство предприняло против защитников родной старины и древнего благочестия.

«Гради, села и веси, говорили соловецкие иноки, страдальческою кровью обагряются – крестящиеся двумя перстома зельне озлобляются, и железными хомутами, и горячими клещами, и жестокими кнутами, и прочими неслыханными муками утомляеми, овею во главу усекаеми, инии повешаеми и петлями удавляеми, друзии же во срубех огнем сожигаеми и прочими лютыми смертьми люте убиваеми»101.

Что иное, как не ненависть к властям могла возбуждать такая проповедь в молодом Денисове? С течением времени, благодаря странствованиям по России, образованию в Киевской духовной академии, знакомству со многими представителями светской и духовной власти, Андрей Денисов, конечно, мог более миролюбиво смотреть на все совершавшееся в его время в России и на самих властей102, но в молодых годах, в начале его деятельности в пользу раскола, мысль о наступлении последних времен, оскорбленное национальное чувство и ненависть к властям – вот мотивы, двинувшие его на поприще деятельности в пользу гонимых приверженцев родной старины, и поруганного, с их точки зрения, древле-отеческого благочестия. Приверженность к старине, к ее преданиям и обычаям не оставляла Денисова всю жизнь, и в этой приверженности, по нашему мнению, заключается вся разгадка неутомимой деятельности и удивительной энергии, с которою Андрей посвятил свои незаурядные таланты и силы на пользу раскола. Мысль о невозможности получить спасение вне церкви – без иерархии, не могла сильно смущать Денисова, потому что он, по склонности к рационализму и диалектике, устранял ее тем соображением, что будто бы можно спастись только чрез веру и аскетические подвиги, примеры чему он находил в древних временах христианства, и в жизни христианских отшельников103.

Итак, движимый склонностью к аскетической жизни, оскорбленный в своих национальных чувствах, юноша Денисов убежал из родительского дома вместе с товарищем Белоутовым в пустыню, и поселился, как сказано, вблизи общежительства Шунгского дьячка Данилы Викулова. Год прожили здесь юные подвижники, терпя немало голода и холода, как настоящее аскеты. Большим утешением для них было посещать изредка своего соседа Данилу Викулича. Здесь, вместе с ним, они «овогда убо пения и молитвы Богу приношаху, овогда же Божественная прочитающе словеса и о душевне беседующе ползе к пустынному злостраданию ободряхуся»104.

Познакомившись с Андреем Денисовым, Викулич заметил даровитость и одушевление его, и стал приглашать к себе «в общее житие»105. Андрей согласился, так как чувствовал невыгоды одиночного существования и преимущества общежития: «и абие во единотрапезное и единоименное сходятся житие, да их же, желание к Богу едино и ревность о святой вере едина, сих и трапеза едина и все стяжание едино»106, замечает по этому поводу Филиппов. В виду того, что число жителей общины все более и более увеличивалось, Викулич и Денисов решили перейти на новое место и устроить новые, более удобные и поместительные кельи. Новое место называлось впоследствии «старым заводом»107.

В 1692 году Андрей съездил домой, и тайно от отца увез сестру свою Соломонию108, а также уговорил отправиться в пустыню родственника своего Петра Прокопьева, с его сестрой Февронией109.

Петр Прокопьев явился третьим, очень деятельным сотрудником Денисова по устройству Выговской пустыни. Сверстник Андрея110, так же, как и он, воспитанный на чтении древне-отеческих творений111, Петр Прокопьев особенно отличался знанием церковного устава: «о службе церковней и о уставе тоя зело прилежание от младенческих ногот имеяше»112. Поэтому при устройстве пустыни он главным образом занялся упорядочением и приведением в согласие с древними уставами ее богослужения: завел строгий порядок в отправлении церковных служб, как знаток пения обучал братию пению, молодых – грамоте, ездил в скиты по Суземку, «всех поучая и наказуя», и везде учил «церковные службы торжествовати по уставу и по чину»113. За все это он имел в Выговском братстве звание екклесиарха114 и эпитет «бодрого ока» церковного устава115.

Отличительной чертой Петра была его необычайная слезоточивость. Филиппов готов видеть в этой слезоточивости его особый божественный дар: «яко река ото очию его слезы исхождаху всегда, говорит выговский историк, овогда от слез и глаголати не можаше, не токмо в келии своей, но и на церковной службы и книжном чтении, и на учении братии»116.

Краткая история общины после прибытия в нее Петра Прокопьева может быть представлена в таком виде. Увеличенная в количестве членов община, должна была прежде всего заняться обеспечением своего материального положеня. Немало трудов пришлось перенести ей: нужно было строить кельи и расчищать лес под пашню117. К несчастью общины, однажды, когда все члены ее ушли на труды, огонь, оставленный в келье, произвел пожар, от которого сгорели все здания и пожитки118. Тогда, с благословения инока Корнилия и по приглашению крестьянина Толвуйской волости Захария Степанова Дровнина – человека трудолюбивого, добродушного и общительного, Данила и Андрей с братией перешли к нему на берег реки Выг, при впадении в нее речки Сосновки, на расчищенное им с отцом и сестрами место119. Это событие было в 1694 г. в октябре месяце120. Переходом на р. Выг и соединением общины Данилы и Андрея с семейством Дровнина было положено начало Выговской пустыни.

В 1697 году121 в Выговскую пустынь пришли остальные члены семейства Денисовых во главе с отцом Денисом дети его – Семен и Иоанн. Семен явился четвертым видным деятелем по устройству пустыни. Не менее брата Андрея, наделенный от природы богатыми дарованиями, и особенно острыми смыслом и крепкою памятью122, получивший такое же древне-русское воспитание как и Андрей123, так же, как и он, еще в детстве глубоко возмущенный фанатичною проповедью соловецких выходцев о поругании властями древне-отеческой веры и ее ревнителей124, Семен отличался особенным негодованием и озлоблением против представителей церковной власти за те насилия над ревнителями старины, на которые она одна будто бы всегда настраивала светских властей125. Это озлобление Семена слышится в тех ужасных эпитетах, которыми он преимущественно из всех выговских писателей награждает в своих сочинениях представителей церковной власти, начиная с п. Никона (эпитеты п. Никона, употребляемые Семеном «неблагодарный, многодосадительный член, человек елико много казненного ума, толико всепредерзостного напрасньства и огнепальныя ярости... огнь фиальный, вверженный в российское море, звезда, спадшая с церковного небесе» и т.д.126, и вообще в том фанатическом одушевлении к православной церкви, которым проникнуты его сочинения, и особенно, «Виноград Российский»127.

Если Андрей, благодаря странствованиям по России и знакомству с представителями власти, относился впоследствии довольно миролюбиво к ним, так что писал даже панегирики, витийственно изражающие высоту и отличие их (напр. Императора Петра I)128, то Семен, несмотря на близкое знакомство с властями, и милостивое отношение их к нему129, несмотря также на довольно широкое образование по тому времени (он во время странствований «грамматику, риторику, пиитику и часть философии» изрядно изучил130, всегда был более враждебно настроен к властям, и существующим в то время в России порядкам, чем Андрей. Если последний в своих отношениях к властям умел свою приверженность к старине и чувство недовольства новыми порядками подчинять требованиям «политичных» правил, которых он держался, то у Семена чувство чаще брало верх над рассудком и требованиями осторожности. Жестоко мучимый, по приказанию новгородского митрополита Иова в новгородской тюрьме за приверженность к древне-отеческой вере (в 1715 г.131), Семен не поддается ни на какие увещания и угрозы, и смело заявляет мучителям: «почто силою и неволею и битием нудите? Не подобает тако творити, не нуждою и биением, но волею и учением, вы все противно творите132, «или велите мне солгати: во еже верую, рещи, не верую, и как вам и мне будет от сего спасение133»?

Вообще о Семене надо сказать, что он был более прям и откровенен в выражении и отстаивании своихъ убеждений, чем изворотливый, способный на всякие диалектические тонкости в спорах – брат его Андрей. Семен же более последовательно и честно проводил в жизнь свои аскетические идеалы, так что на нем не лежит подозрения в «не нравственности по предмету удовлетворения плоти», в смысле незаконных сношений с лексинскими сестрами, каковое подозрение лежит на Андрее, и даже на самом кротком и престарелом настоятеле – Викуличе134.

Итак, Данила Викулич, братья – Андрей и Семен Денисовы и Петр Прокопьев, вот главные устроители знаменитой Выговской пустыни – этой «лавры, процветшей в северных странах».