Дочь офицера Глава Первая БАКУ

(Первая потеря и первая любовь)

Яркое солнечное небо, казалось окутывало все наше существование.
Манящий запах бирюзового Каспийского моря, разноцветных фруктов и ароматных кавказских лакомств, настаивал на ежедневных долгих прогулках.
Красивая набережная немного искажалась элементами местного населения, отдаленных районов Баку,  спокойно снявших чарыхи * (азербайджанская национальная обувь) и проветривающих ноги, в грязных носках, на длинных резных скамейках, расположенных недалеко от воды.
Наш уютный дом, в центре Баку, словно девушка, был одет в желтое платье, с белой лепниной, похожей на кружевной воротничок и выходил черным кованным балконом, схожим с пряжкой тонкого ремня, на бескрайнее, позолоченное утренними лучами, море.
Настойчивые песни лоснящихся, откормленных морскими дарами чаек,  отзывались долгим эхом, над мирно спящими, жилыми кварталами.
Город понемногу просыпался, становились слышны тихие разговоры, мерно прогуливающихся бакинцев, зазывные голоса белозубых,  рыночных продавцов, стук  колес трамваев, медленно развозивших горожан на работу.
Отец рано просыпался,  умывался холодной водой, натягивал рубашку, цвета хаки, галифе и пока мама готовила нам завтрак, брал меня на руки и выходил на залитый солнцем балкон, полюбоваться насыщенным цветом утреннего тихого моря, играющего после сладкого сна, прыгающими по его поверхности, забавными солнечными зайчиками.
Мы завтракали, при открытом настежь балконе, наслаждаясь теплым морским воздухом. 
За веселой беседой родителей, завтрак быстро заканчивался.
Завершением офицерского обмундирования были черные кирзовые сапоги, китель с лейтенантскими погонами, поверх которого, надевалась портупея. На короткую аккуратную стрижку водружалась большая фуражка с кокардой, внутри которой сияла красная пятиконечная звездочка.
Отец быстрым, отработанным, на плацу, шагом уходил на службу.
Мама причесывала свои блестящие каштановые волосы, которые за несколько месяцев из стрижки, отросли до поясницы и свисали вниз густой копной, от натуральной развесной, иранской хны, которую привозили моряки гражданских судов. Немного подкрашивала  карие большие глаза и мы выходили на улицу.
С нашего Проспекта Нариманова мы спускались на бесконечный, яркий и веселый рынок.
Мама, несмотря на коренную принадлежность к Ленинграду, разговаривала с торговцами по азербайджански. Благодаря загару,  карим глазам, окаймленным пушистыми черными ресницами, они принимали ее за «свою»! И называли «baci» - сестра.
 Я, держась за мамину руку, полностью опровергала это заблуждение своей неумолимо славянской внешностью!  Зеленые глаза, как у папы и ярко-белые, с выгоревшими кончиками на кудряшках,  волосы, привлекали взгляды смуглых  продавцов и они с большим удовольствием закармливали меня алычой, гранатами, местными сладостями и виноградом.  Из предложенных лакомств я выбирала, что хотела, остальное отодвигала вместе с рукой угощающего. Это их очень веселило и они говорили маме: «Сестра, какая забавная у тебя дочка, почему она такая беленькая? У тебя, что русский муж?»
Мама улыбалась и рассказывала, что  она тоже русская, мужа послали сюда служить, а сами мы из Ленинграда.
Они с большим удивлением  приняли это сообщение, но продолжали относиться к нам так же уважительно и радостно.
Я по-прежнему каждый день была, до отвала, накормлена всякими вкусностями, для нас с мамой всегда находилось место в переполненном пассажирами, жарком троллейбусе и азербайджанские мамаши пытались сватать  ко мне своих кудрявых, орущих в колясках сыновей!
Офицерское общежитие было поистине многонациональным: русские, азербайджанцы,  армяне, грузины, татары.  Мы дружили со всеми. И если взрослые, не всегда с первого раза, понимали друг друга, то детям было абсолютно все равно на каком языке к ним обращаются!  Мы учились неизвестным мудреным словам и выражениям, придумывали игры, дрались, мирились и снова играли вместе!
Я дружила, в основном, с мальчиками, с ними было проще и интереснее, чем с девочками, мальчики ухаживали за мной, приносили мне игрушки, сладости, помогали выносить горшок!  Одного моего друга, грузинского мальчика звали Датико, у него были огромные  темно-синие глаза, как море в шторм и белые как первый снег, волосы, за которые его прозвали «Молоко». Мы его так и звали Датико-молоко! Он никогда не обижался, дурачился с нами и весело хохотал. Второго друга звали Бахрам, он был азербайджанцем, его отец тоже был лейтенантом и служил вместе с моим в военной части.
Бахрам был смуглый, очень красивый с карими глазами и очень длинными густыми ресницами, он был на год старше меня, ему было пять. Он часто приходил к нам в гости и моя мама кормила нас национальными блюдами, которые прекрасно научилась готовить в Баку.
Однажды из Ленинграда приехала моя любимая бабушка Аня. Привезла нам русской еды:  разного варенья, сушеных грибов, ленинградских бубликов, ароматной докторской колбасы и сушек. А мне в подарок игрушечную, серо-коричневую сову с огромными круглыми, крутящимися во все стороны глазами!
Сова была необыкновенно-потрясающая! И так забавно говорила: «Фу бу», как будто только прилетела из леса, я поняла, что она настоящая!
Я была в восторге! Моему счастью не было предела!
Нас с Бахрамом, как обычно от души накормили и отпустили поиграть в коридоре общежития.  Бахрам соорудил нам палатку из пушистых пледов, которые дали  родители. Его мама принесла еду для совы, которую мы собирались держать в нашей палатке.  И отпускать полетать только ночью.  Мы  с большим удовольствием, кормили ее, гладили, придумывали ей имя.  Бахрам сказал, что сова должна спать днем, а ночью улетать на охоту, с которой будет приносить нам много мышей и мы их разведем в нашем домике. Я очень обрадовалась и с удовольствием приняла эту идею,  и разрешила Бахраму уложить ее спать.
Но Кира, так я ее назвала, никак не хотела закрывать глаза. И тогда мой друг нажал ей на глазик, глазик с треском провалился внутрь ее головы! Я закричала! Мне казалось, он убил мою красивую, живую сову! Члена моей семьи! Это была моя первая настоящая потеря в жизни!
Я плакала, била Бахрама, пыталась вытащить ей глазик! Мои попытки не увенчались успехом и я снова  рыдала и била его! Кричала, как сильно я его ненавижу!
Он пытался меня успокоить и  починить дорогую моему сердцу игрушку, гладил меня по плечу, уговаривал! А я продолжала драться и орала, во все горло!
Он, кажется не замечал, как сильно я его луплю и обзываю! Он так долго и нежно успокаивал  меня! Потом встал, взял сову и отнес починить своему папе, вернулся и снова терпеливо утешал меня! Я запомнила его мудрое и трепетное отношение ко мне на всю свою жизнь! Он не испугался гнева родителей, не побоялся, что ему здорово попадет. Он пошёл, все честно рассказал отцу и попросил его о помощи,  так искренне жалел меня и дорожил нашей дружбой!
Этот маленький мальчик был настоящим взрослым, сильным и умным мужчиной!
И это была моя первая любовь!
Скоро мама забеременела вторым ребёнком и бабуля, решив облегчить жизнь моим родителям, увезла меня в Ленинград.