Дочь офицера Глава I БАКУ

Баку (Первая потеря и первая любовь)

Яркое солнечное небо, казалось, окутывало все наше существование.
Манящий запах бирюзового Каспийского моря, разноцветных фруктов и кавказских лакомств, настаивал на ежедневных долгих прогулках.
Город был богато украшен цветущими растениями!
Над головами прохожих покачивались, на легком весеннем ветерке, белые с большими красными бантами цветы дерева акка селлова, превращавшиеся осенью в сладкие и ароматные ягоды фейхоа, рядом как будто здороваясь, наклоняли головы деревья граната в шевелюрах которых, как яркие заколки, горели оранжевые и алые с белой оборкой купола соцветий!
Изысканный аромат бело-розового вьющегося кустарника каприфоли, заполнял длинные улицы, по которым коренные жители выгуливали диких животных: пушистых рыжих лис, с треугольными ушами, острыми мордочками и роскошными хвостами, бело-серых волков, с удивительно умными и красивыми глазами, будто подведенными черным карандашом, полосатых крупных лесных котов и даже рысей! Создавалось впечатление, что пафос и эпатаж был образом жизни города! Некоторые семьи держали в своих домах медведей и львов!
Золото считалось признаком  отличного финансового положения, поэтому украшения из блестящего сокровища были обильно развешаны на шеях, руках и ушах горожан, а во рту, вместо настоящих зубов, драгоценный метал сиял, даже у пятилетних детей!
Наш уютный дом, в центре Баку, словно девушка, был одет в желтое платье, с белой лепниной, похожей на кружевной воротничок и выходил черным кованным балконом, схожим с пряжкой тонкого ремня, на бескрайнее, позолоченное утренними лучами, море!
Чарующая набережная немного искажалась элементами местного населения, отдаленных районов Баку, спокойно снявших чарыхи (азербайджанская национальная обувь) и проветривающих ноги, в грязных носках, на длинных резных скамейках, расположенных недалеко от воды.
Настойчивые песни лоснящихся, откормленных морскими дарами чаек, отзывались долгим эхом, над мирно спящими, жилыми кварталами.
 Город понемногу просыпался, становились слышны тихие разговоры, мерно прогуливающихся бакинцев, зазывные голоса белозубых, рыночных продавцов, стук  колес трамваев, медленно развозивших жителей на работу.
Отец рано просыпался, умывался холодной водой, натягивал рубашку, цвета хаки, галифе и пока мама готовила нам завтрак, брал меня на руки и выходил на залитый солнцем балкон, полюбоваться насыщенным цветом утреннего тихого моря, играющего после сладкого сна, прыгающими по его поверхности, забавными солнечными зайчиками.
 Мы ели, при открытом настежь балконе, наслаждаясь теплым морским воздухом. 
За веселой беседой родителей, трапеза быстро заканчивалась.
Завершением офицерского обмундирования были черные кирзовые сапоги, китель с лейтенантскими погонами, поверх которого, надевалась портупея. На короткую аккуратную стрижку водружалась большая фуражка с кокардой, внутри которой сияла красная пятиконечная звездочка.
Отец быстрым, отработанным на плацу, шагом уходил на службу.
Мама причесывала свои блестящие каштановые волосы, превратившиеся за несколько месяцев из стрижки, в длинную густую копну, от натуральной развесной иранской хны, которую привозили моряки гражданских судов. Немного подкрашивала миндалевидные глаза, доставшиеся по наследству от уникальной красоты турецкой прабабушки, случайно, но по большой любви прадеда, попавшей в наш род, и мы выходили на улицу.
С нашего Проспекта Нариманова спускались на бесконечный, яркий и веселый рынок.
Мама, несмотря на коренную принадлежность к Ленинграду, разговаривала с торговцами по азербайджански. Благодаря загару, карим глазам, окаймленным пушистыми черными ресницами, они принимали ее за «свою» и называли «baci» - сестра.
 Я, держась за мамину руку, полностью опровергала это заблуждение своей неумолимо славянской внешностью!  Зеленые глаза, как у папы и ярко-белые, с выгоревшими кончиками на кудряшках, волосы привлекали взгляды смуглых  продавцов и они с большим удовольствием закармливали меня алычой, гранатами, местными сладостями и виноградом.  Из предложенных лакомств я выбирала, что хотела, остальное отодвигала вместе с рукой угощающего. Это их очень веселило и они говорили маме: «Сестра, какая забавная у тебя дочка, почему она такая беленькая? У тебя, что русский муж?»
Мама улыбалась и рассказывала, что  она тоже русская, мужа послали сюда служить, а сами мы из Ленинграда.
Они с большим удивлением  приняли это сообщение, но продолжали относиться к нам так же уважительно и радостно.
Я по-прежнему каждый день была, до отвала, накормлена всякими вкусностями, для нас с мамой всегда находилось место в переполненном пассажирами, жарком троллейбусе и бакинские мамаши пытались сватать ко мне своих кудрявых, орущих в колясках сыновей!
 Офицерское общежитие было поистине многонациональным: русские, азербайджанцы,  армяне, грузины, татары.  Мы дружили со всеми. И если взрослые, не всегда с первого раза, понимали друг друга, то детям было абсолютно все равно на каком языке к ним обращаются!  Мы учились неизвестным мудреным словам и выражениям, придумывали игры, дрались, мирились и снова играли вместе!
Я дружила, в основном с мальчиками, с ними было проще и интереснее, чем с девочками, они ухаживали за мной, приносили мне игрушки, сладости, помогали выносить горшок!  Одного моего друга, грузинского мальчика звали Датико, у него были огромные темно-синие глаза, как море в шторм и белые как первый снег, волосы, за которые его прозвали «Молоко». Мы его так и звали Датико-молоко! Он не обижался, дурачился с нами и весело хохотал. Второй друг Бахрам, был азербайджанцем, его отец служил вместе с моим в военной части.
Мой приятель отличался легкой смуглостью и красотой с темными, как ночь, глазами и веером густых ресниц. Он часто приходил к нам в гости и мама кормила нас национальными блюдами, которые прекрасно научилась готовить в Баку.
 Однажды из Ленинграда приехала моя любимая бабушка Аня. Привезла нам русской еды:  разного варенья, сушеных грибов, ленинградских бубликов, ароматной докторской колбасы и сушек. А мне в подарок игрушечную, розовую сову с круглыми, крутящимися во все стороны глазами!
Птица была необыкновенно-потрясающая! И так забавно говорила: «Фу бу», будто только прилетела из леса, она казалась живой и настоящей, я была в восторге!
Нас с Бахрамом, как обычно, от души накормили и отпустили поиграть в коридоре общежития.  Друг соорудил палатку из пушистых пледов для лесной красавицы. Мы с большим удовольствием, кормили ее, гладили, придумывали ей имя. Бахрам сказал, что ночная охотница должна спать днем, а ночью улетать на промысел, с которого будет приносить нам мышей и мы разведем их в домике. Я очень обрадовалась и с удовольствием приняла эту идею, разрешив Бахраму уложить ее отдохнуть перед охотой.
Но Кира, никак не хотела закрывать глаза. И тогда мой друг нажал ей на зрачок, который с треском провалился внутрь головы! Я вскрикнула! Мне казалось, он убил ее! Мою питомицу, члена моей семьи! Это была моя первая настоящая потеря в жизни!
Я плакала, била Бахрама, пыталась помочь моей совушке! Мои старания не увенчались успехом и я снова рыдала и колотила его изо всех сил! Кричала, как сильно его ненавижу!
Он пробовал меня уговорить и починить дорогую моему сердцу игрушку, гладил меня по плечу, утешал! А я продолжала драться и орала, во все горло!
Бахрам, кажется не замечал, как сильно я его луплю и обзываю! И так долго и нежно со мной говорил!
 Потом взял сову и отнес починить своему папе, вернулся и снова терпеливо отвлекал меня от горя! Я запомнила его мудрое и трепетное отношение ко мне на всю жизнь! Он не испугался гнева родителей и зная, что ему здорово попадет, все честно рассказал отцу и попросил его о помощи! Так искренне жалел меня и дорожил нашей дружбой!
Этот маленький мальчик был настоящим взрослым, сильным и умным мужчиной!
И это была моя первая любовь, с которой неожиданно пришлось попрощаться.
Мама забеременела вторым ребёнком и бабуля, решив облегчить жизнь моим родителям, увезла меня в Ленинград.