От Москвы-реки до Ангары

Дневниковые записи.
5 апреля 2025 года
Все началось с того, что мы с Митькой решили поехать летом отдыхать на Байкал. Он вдруг восторженно предложил:
– А давай мы с тобой махнём «за туманом, за мечтами и за запахом тайги», как поётся в песенке Юрия Кукина!
– А давай!
И тут началось. На холодильнике магнитиком прилепили записку: «Не забыть: паспорта, аптечку, презервативы (на всякий случай, вдруг придётся через реку переправляться)».
Мне нравился организованный отдых – чтобы, как в детстве, когда тебя вели за руку, а ты только щурилась от солнца и ловила в лицо ветер. Чтобы отели с завтраками, экскурсии с улыбчивыми гидами и никаких неожиданностей, кроме разве что слишком горячего кофе в термокружке. 

Митька же мечтал о другом. Он уже вытащил рюкзак: сверху – фонарик, рядом – три пачки лапши "Доширак" с надписью «стратегический запас».
На моём ноутбуке открыто 14 вкладок: от «Как выжить при встрече с медведем» до «Самые инстаграмные места Байкала». Он видел нас в рваной палатке, с котелком на костре, с картами, исчерченными карандашными пометками: «здесь волки», «здесь рыба», «здесь – ни души». Для него Байкал был не точкой на карте, а бесконечностью, в которую нужно нырнуть с головой, не зная, вынырнешь ли. 
Митька размахивает распечаткой:
– Вот маршрут! Ночевать будем в палатке на против Шаман-камня, готовить на костре, воду фильтровать через песок! И с нами рядом будет звёздное небо.
– Да, особенно классно, когда оно капает на лицо дождём, – я тычу пальцем в экран.
– А вот тур «Комфорт плюс» с горячей водой, экскурсиями и страховкой от укусов комаров размером с вертолёт!
Кот Барсик неожиданно вставил своё мнение, скинув со стола кружку: БДЫЩ!
Молчание. В тишине жалобно пищит забытый чайник.

Мы спорили, не переводя дыхания, часа три. Голоса взлетали до потолка, падали на диван, отскакивали от стен. Я – о комфорте, он – о свободе. Я – о горячей воде, он – о ледяных волнах, бьющих в грудь. 

И вот компромисс. Мы заключаем сделку. Купим путёвки (моя победа).
Но мы вылетаем в Иркутск на неделю раньше, чтобы прокатиться на Байкальском экспрессе. И обещаем хотя бы одну ночь провести «дикарями» (пункт Барсика, судя по его довольному урчанию). Несколько дней только мы и огромное озеро, которое, как знать, может оказаться и морем, и зеркалом, и дверью куда-то ещё.

Байкал ждал и, кажется, смеялся в кулак, глядя, как мы, два упрямых дурака, пытались договориться с ним заранее. 

Митька – мой друг. Он ужасно не любил, когда его называли Дмитрием. И мне всегда казалось это странным. Митька – человек-энергия. Среднего роста, худощавый, но крепкий. Всегда немного небрежный – волосы будто только что продул байкальский ветер, джинсы с потертостями на коленях, на запястье – самодельный браслет из камушков. Глаза серо-зелёные, с хитринкой – казалось, они знали что-то, чего не знали я и другие. 
Он неисправимый романтик. Обожал спорить, особенно о смысле жизни в три часа ночи. 
Я мысленно его так и звала «Спорыш». Он искренне восхищался людьми, которые горели своим делом. Верил, что лучшие решения приходят неожиданно – поэтому часто действовал спонтанно. Митька любил моменты, когда все идет не по плану, он считал, что тогда начинается настоящее приключение. 

Мне иногда казалось, что я его полная противоположность. Я системный человек и всегда составляла списки. Я умела слушать – особенно когда он вдохновенно рассказывал о новых безумных идеях в 4 утра.

7 июня 2025 года
Так как наше путешествие начиналось от одной водной магистрали до другой: от Москвы-реки до Ангары, мы решили прокатиться на прогулочном теплоходе по Москве-реке и собрать привет для Ангары.

Зазывала кричал:
– Привет, дружище! Решил покататься на теплоходе по Москве-реке? Отличный выбор! Это как «Дом-2», только красивее, историчнее и без скандалов (ну, почти). Давай я расскажу, что тебя ждёт на этой водной обзорной экскурсии с шутками да прибаутками. Твой теплоход ждёт тебя у причала – красивый, блестящий, как новенький телефон после полировки. Ты заходишь на борт, а тебе сразу говорят: «Добро пожаловать, только не раскачивайте лодку!» Шутка, конечно, раскачивать можно – это же не экзамен по жизни. 

Мы в хорошем настроении, с улыбкой до ушей поднялись на судно. Попрыгав с одного места на другое, мы наконец уселись там, где нам больше понравилось.
 Теплоход отчалил, и гид начал свою речь: 
 – Дорогие гости, если вы упадёте за борт – не волнуйтесь, вас спасут. Но сначала сделают фото для соцсетей с хештегом #ЯиМоскваРека. 
Но вот мы уже проплываем мимо Кремля – главной крепости страны, где решаются судьбы мира… или меню в столовой для чиновников.
Гид добавляет: 
– Обратите внимание на кремлёвские стены! Они такие толстые, что даже Wi-Fi через них не проходит. А если повезёт, увидишь президентский вертолёт – значит, Путин либо улетает на совещание, либо просто решил избежать пробок на Садовом. 

Мы смотрели на спокойную воду, на голубое небо, белые зефирные облака.
Улыбались.
Я включила диктофон. Гид продолжал:
– Перед нами Храм Христа Спасителя: «Золото, которое не потрогаешь». Плывём дальше – и вот он, Храм Христа Спасителя, сверкает куполами так, что даже солнце в телефоне бликует. Этот храм такой большой, что если его поставить на бок, он станет самым длинным храмом в мире! Но мы так делать не будем.

На воде тепло. Мы облизывали мороженное. Слушали.
– Дом Правительства: «Белый и пушистый… или нет?» 
Знаменитый Белый дом (нет, не тот, где Трамп твиты писал). Наш, родной, где правительство работает… ну или хотя бы пытается, – гид шепчет: 
– Видите эти окна? Говорят, если в полночь встать напротив и трижды крикнуть «Налоги!», то… вам ничего не ответят, потому что все уже ушли домой. 

Я тихо, торжественно сказала:
– Итак, начинаем акцию «Привет Ангаре! Кто что хочет передать?».
И мы отдали лист соседней паре.
– Можно пустить по воде список моих неоплаченных штрафов ГИБДД? Пусть сибирские духи разберутся? – спросил парень в красной футболке.
Митька кивнул головой. Развернулась дипломатия на волнах. Кто-то на листочке нарисовал Кремль с подписью «С любовью из Москвы». Лист передают дальше и там пишут «Передайте... эээ... чтоб там нефть подешевела!»
Голос гида:
– Проплываем мимо сталинских высоток – семи красавиц и ни одного брата, построенных так, чтобы даже инопланетяне видели, где тут центр Москвы.
Эти здания такие высокие, что если уронить с верхнего этажа бутерброд, то к земле он превратится в тост! 
– А вот и Парк Горького – место, где москвичи отдыхают, качаются на качелях и делают селфи. Если вы видите людей, которые просто лежат на траве – это либо философы, либо те, кто переоценил свои силы после вчерашней пятницы. 

Теплоход возвращался к причалу. Гид распрощался с нами: 
– На этом наша экскурсия заканчивается. Если вам понравилось – расскажите друзьям! Если не понравилось… ну, вы просто не умеете радоваться жизни! 

Экскурсия по Москве-реке – это как хороший сериал, только без драк, хотя кто знает, что творилось в каютах. Зато тут есть: красивые виды, исторические байки, шутки, от которых смешно или не очень. 
Мы зачерпнули в ладони воду, подбросили её вверх и брызгам кричали:
– Привет Ангаре от нашей реки!
Дома мы сожгли лист с добрыми посланиями Ангаре от пассажиров теплохода. Пепел собрали в бумажный пакетик. Повезём приветы на берега Ангары.

8 июня 2025 года
В наши планы входило проехать на Байкальском экспрессе по Кругобайкальской железной дороге (КБЖД). Билеты мы уже купили.
Я напевала песенку Юрия Кукина
«… А я еду, а я еду за туманом,
За мечтами и за запахом тайги…»
и представляла: до тумана мне пять часов ночного лёта, до запаха тайги ещё час.
Но одного не могла понять. Там, где туман и запах тайги, у меня билеты на поезд в 36-й вагон. Этого я представить не могу. Но пыталась.
Где заблудилась моя тонкая фантазия? Где спряталось моё острое воображение?

Вспомнила Задорнова с его 9-м вагоном. Послушала. Улыбнулась.
Но у меня-то 36-й вагон! Пока тягуче размышляла, пришло сообщение:
«Уважаемый пассажир!
По техническим причинам в поезде № … Вам заменён вагон № 36 на № 37. Приносим извинения за доставленные неудобства».
А вы ездили в вагоне № 37?

27 июня 2025 года
Скоро мы вылетаем в Иркутск. Мой взгляд скользил по фотографии.
Она висела над моим рабочим столом, прямо над монитором. Казалось бы, обычный снимок, но в нём застыло что-то магическое. Это мой дорожный талисман.
Каждый раз, собираясь в дорогу – будь то море, Онежское или Ладожское озера, или новый город, новая страна – я невольно останавливала взгляд на этом фото. Смотрела, улыбалась и… загадывала желание.
Странно, но я уже не помнила, о чём мечтала в тот момент, когда фотографировалась. Наверное, о путешествиях. Разве может быть что-то лучше?
Перед каждой поездкой я подходила к фотографии, касалась её и шептала: «Спасибо, ножки осла, я снова еду в путь!»
На фотографии бронзовая скульптура, которая стоит на Рыночной площади в городе Бремене. 
Памятник представляет собой своеобразную пирамиду из стоящих друг на друге персонажей из одноимённой сказки братьев Гримм: на осле стоит собака, на ней – кот, а выше всех взобрался петух.

С памятником бременским музыкантам в Бремене связана давняя легенда: находясь рядом со скульптурой, каждый турист мог загадать желание, а чтобы оно непременно сбылось, нужно взяться за обе ножки осла и слегка потереть их. Вот только я невысокого роста, еле-еле дотягивалась до них.  А те, кто повыше, тёрли ноги собаки и даже кота. Носик у осла тоже отполирован до блеска от тысячи прикосновений...
Но я верила, что когда-то загадала именно о путешествиях.

 30 июня 2025 года
Мы собирались в дорогу, суетливо перепроверяя документы и рюкзаки. 
Я ловила взгляд Митьки через комнату – он стоял у окна, нервно постукивая пальцами по подоконнику. Наши глаза встретились, и в этом молчаливом контакте было всё: «Ты готова?» – «Да. А ты?» – «Скоро узнаем». 

Такси уже ждало внизу. Водитель – улыбчивый мужчина с седыми висками – весело крикнул через открытое окно: 

– Ну что, путники, вперёд за приключениями? Путешествие вас ждёт, а я знаю все короткие пути! В моей машине время летит быстрее – проверено тысячами туристов! 

Он не ожидал ответа, продолжая болтать без остановки, пока мы укладывали багаж. Его монолог создавал особый ритм – словно сама дорога начала говорить с нами ещё до старта. 
Регистрация. Таможня. Очереди, печати в документах, автоматические голоса из динамиков – всё слилось в единый поток. Время действительно мчалось с огромной скоростью, пока... 

Возникла внезапная пауза. 

Мы оказались в маленьком аэропортовом кафе. Шумная толпа осталась где-то за стеклом. Я взяла в руки чашку – белая керамика, простой узор по ободку. 

– Ты что-то задумалась? – Митька аккуратно пододвинул сахарницу. 
– Нет... Просто ловлю момент. 

Я медленно помешивала чай ложечкой. Одна полная минута – только это движение и звонкий звук металла о фарфор.
Первый глоток – обжигающий. Второй – уже тёплый. Чай рассказывал свою историю без слов: горьковатый вкус, потом сладость, после – долгое травяное послевкусие.
– Я здесь, – словно говорил он. – И это всё, что важно прямо сейчас. 

Я чувствовала, как тепло растекалось по телу, как расслаблялись плечи, как дыхание становилось глубже. 

— Хочешь ещё? – Митька уже тянулся за чайником. 
Я покачала головой: 
— Нет, это... Это было идеально. 

Рука сама потянулась за блокнотом – хотелось запечатлеть это состояние: «Аэропорт. Пауза. Чай, который вкуснее, чем должен быть. Чувство, будто мы уже в пути, хотя ещё не взлетели...» 

Митька наблюдал за мной, улыбаясь. Он понимал без слов – иногда самые важные диалоги происходят в тишине, между строк. 
Позже, перечитывая эти строки в самолёте, я снова ощутила тот вкус. И поняла: путешествие началось не со взлёта, а с той чашки чая.

30 июня, через час.
Самолет набирал высоту. В животе приятно щекотало от волнения. Летели через всю страну с запада на восток, ну, или почти через всю. Сидела у иллюминатора, а за стеклом – бесконечная вата облаков. Они казались такими плотными, будто можно шагнуть прямо на них и утонуть в этой мягкости. 
Город остался где-то далеко внизу, под слоем дымки и собственной тяжести. Там – духота офисов, звонки, которые никто не ждал, и вечное «надо». А здесь – только гул двигателей и предвкушение. 
Я вдыхала воздух салона (стерильный, чуть подсушенный), но мне казалось, что чувствовала запах самих облаков. Они должны пахнуть чем-то лёгким – может, как морозный ветер или как первый снег, который ещё не успел вобрать в себя городскую грязь. Или как воды Ангары, до которой ещё несколько часов полёта. 

Стюардесса предлагала кофе, но я отказалась. Не хотела перебивать этот миг между «было» и «будет». Здесь, на этой высоте, время текло иначе. Можно просто молчать, смотреть в окно и знать, что впереди – только пенистые брызги волн, страницы чистого блокнота и ни одного знакомого лица. 

А облака за стеклом теперь похожи на горы. Или на волны. Или на всё, что угодно – ведь они принадлежали только моей фантазии. И, казалось, я уже начинала понимать, как пахнет свобода. Впереди пять часов полёта. Насладившись запахом облаков, я достала электронную книгу и погрузилась в мир детективного путешествия. Мой друг Митька, с которым я путешествую, уткнулся в телефон. Вокруг у всех в руках телефоны.

1 июля 2025 года
Прилетели мы в Иркутск на рассвете. Самолёт выпустил нас в предрассветную синь, ещё сырую, не проснувшуюся. Аэропорт зевнул, потянулся – и вот мы уже в такси, мчались по улицам, где дома стояли, как старые купцы, крепкие, с морщинами-трещинами на штукатурке. Мы мчались на набережную Ангары. 

Река несла свои воды широко и неспешно, будто знала, что торопиться некуда – всё равно позади Байкал, вечность. Мы стояли на холодном бетоне, и у меня в рюкзаке, завёрнутый в свитер, лежал «привет от Москвы-реки». Не буквально, конечно. Просто где-то между Тверской и Арбатом я набрала в ладони московский городской шум, потом в свете фонарей в тёмной воде – отражение сталинских высоток – и теперь везла их сюда, как диковинную безделушку. Ах! Не расплескать бы. 

Ангара смотрела на нас свысока. Что ей Москва-река? Та – суетливая, говорливая, вся в делах и планах. Эта – сибирская княгиня, холодноватая, с изумрудными глубинами. Я присела на парапет, осторожно разворачивая воображаемый свёрток. 
– Ну, – сказал Митька, – показывай. 

Я раскрыла ладони. Ветер тут же подхватил московское – шепот асфальта, гул метро, запах кофе из палатки на Тверской – и развеял над водой. Ангара вздохнула. Может, показалось. В воду высыпала пепел.

– Теперь они познакомились, – буркнул Митька. 

И правда. Что-то дрогнуло в воздухе. Москва-река, наконец, доехала. 

И тут мы увидели её на рассвете, когда река только просыпалась и дышала тихо, как спящий зверь. Она была – или мне показалось? – там, где волны целовали песок, оставляя пену, как следы поцелуев. Русалка? Длинные рыжие волосы перевязаны широкой лентой.

Сначала я подумала, что это просто девушка, вышедшая из воды. Но потом она обернулась, и свет скользнул по её коже – не мокрой, а словно покрытой тончайшей чешуёй, переливающейся, как перламутр. Или это просто игра солнца в каплях? 

Русалки не существуют. Я знаю. Но что, если они просто не хотят, чтобы мы в это верили?  Она не пела, не звала, не исчезала мгновенно, как в сказках. Она стояла по колено в воде и смотрела на горизонт – так, будто ждала кого-то. Или, может, вспоминала. В её глазах было что-то древнее, чем сама река. Настоящий «морж». А мы в куртках.

А потом она просто ушла. Не нырнула, не растворилась в волнах – просто сделала шаг, другой, и вода приняла её, как родную. Это была просто девушка, которая любила купаться на рассвете. От изумления мы даже забыли её сфотографировать.  Когда подошли к тому месту, где она стояла, на песке лежала ракушка – идеально круглая, как луна, с дырочкой посередине. Я подняла её и вдруг подумала: а что, если это не просто ракушка? Что, если это пропуск в другой мир? 

Я положила её в карман. Всё, хватит с меня дорог и русалок. В гостиницу. Спать.

Мы проспали завтрак и обед. Проснулись к вечеру. Я посмотрела на стол и увидела: там лежала она – ракушка. Теперь я иногда подношу её к уху, но не слышно ни шума прибоя, ни загадочных песен. Только тишина. 

1 июля вечером
Иркутский вечер, моросил дождь. Мы спешили на Байкальский экспресс по Кругобайкальской железной дороге (КБЖД). Вот и вокзал. Объявляли посадку на наш поезд. Спрашиваем у проводников, где 37 вагон? Нам рукой показывают в конец поезда. Да мы и сами понимали, что где-то в хвосте, но ведь мало ли что. Наш вагон № 37 располагался сразу за №11.

При посадке в нашем вагоне была такая же сутолока, как в фильме «Убийство в “Восточном экспрессе”» –  детективе Агаты Кристи. В фильме был снегопад (снежный занос), у нас ливень. Славно, что обошлось без убийства.

Наш поезд плавно покачивался на стыках рельсов, увозя нас вглубь сибирской ночи. Мы с Митькой выкупили всё купе целиком – все четыре места – чтобы никто не мешал нашему маленькому путешествию. Из-за этого купе мы дома даже поссорились с Митькой. Он хотел купить два билета, а я все четыре.
– Ты всегда выбираешь удобное, – бросил он.
А я? Я просто хочу немного комфорта в этом безумном путешествии. Он назвал меня занудой. Я назвала его безответственным. Потом оба замолчали. Вроде взрослые люди, а ведём себя как подростки. Но хуже всего то, что в глубине души я понимаю – он прав. Я действительно боюсь выйти из зоны комфорта. Зато как сейчас здорово вдвоём.
За окном мелькали тёмные силуэты тайги, иногда освещённые одинокими огоньками далёких деревень. 

Поездной ресторан встретил нас тёплым светом и ароматом свежеприготовленной ухи. 

– Ну что, идём пробовать байкальскую кухню? – Митька уже держал дверь, пропуская меня вперёд. 

Ресторан оказался удивительно уютным: деревянные панели на стенах, мягкое освещение, столики с белыми скатертями. И – что удивительно для поезда – настоящая живая музыка: гитарист тихо наигрывал что-то блюзовое в углу. 

Наша уха – прозрачная, с крупными кусками омуля – была настолько вкусной, что Митька даже закатил глаза от удовольствия: 

– Вот ради этого стоит ехать поездом! В самолёте тебе такого не подадут. 

Ресторан был полон народу – в основном пассажиры из нашего туристического экспресса (вагоны 35 и 37). За соседним столиком весёлая компания из Иркутска делилась впечатлениями о походе по Хамар-Дабану. Мы подслушали: в переводе это означает Ореховый перевал.
Чуть дальше пара пенсионеров неспешно потягивала чай, разглядывая карту Байкала. 

– Смотри, все такие... настоящие, – задумчиво сказал Митька, наблюдая за этим микромиром. – Не то что в аэропортах – там все куда-то бегут. А здесь – просто едут и наслаждаются моментом. 

После ужина мы вернулись в своё купе, где Митька немедленно устроился у окна с фотоаппаратом – пытался поймать в объектив лунную дорожку. Я же достала книгу, но вскоре просто откинулась на подушку, слушая ритмичный стук колёс. 

– Знаешь, – вдруг сказал Митька, не отрываясь от окна, – интересно, сколько таких вот ночных путешествий было в истории этих вагонов? Сколько людей ехало вот так же, глядя в это же окно? 

Я улыбнулась. В этом и была магия железной дороги – ощущение связи с тысячами таких же путешественников, которые когда-то ехали этим маршрутом. 

Перед сном я ещё раз выглянула в коридор. В соседнем купе кто-то тихо смеялся, из другого доносилось бормотание аудиокниги. 

– Ну что тут сказать, – пробормотал Митька, уже засыпая на верхней полке, – туристы отдыхают. 

И правда – в этом неспешном движении сквозь ночь, в этом особенном состоянии между пунктом А и пунктом Б, и заключалась вся прелесть путешествия. 

А уха, кстати, и правда была восхитительной – Митька даже выпросил рецепт у повара.
Несколько слов о  Кругобайкальской железной дороге – КБЖД.  Это был царский проект века, реализованный в 1899 – 1905гг.

В настоящий момент под КБЖД подразумевается тупиковый участок от города Слюдянка до поселка Байкал (89 км). Это памятник инженерного строительства, музей под открытым небом.
Кругобайкальскую дорогу называли «золотой пряжкой» не только за ценность, но и за стоимость. Каждый километр здесь стоил дороже, чем где-либо в империи: 12 тонн серебра на 84 км пути! 

2 июля 2025 года
Проснулась раньше Митьки – в купе тихо, только стук колёс. В голове опять эта каша: зачем я вообще согласилась на эту поездку? С одной стороны – мечта детства, Кругобайкалка, приключения. С другой – отчеты на работе, которые горой накопились, ипотека, которую нужно платить... Митька говорил: «Расслабься», но как? Я ведь не умею просто «быть», мне всегда нужно «делать». В зеркале в туалете увидела своё лицо – тёмные круги под глазами, напряжённые брови. Когда я последний раз действительно отдыхала?

Ещё затемно наш поезд плавно затормозил у перрона станции Слюдянка. Я прильнула к окну, протирая запотевшее стекло ладонью, – первые лучи солнца только начинали золотить шпиль необычного вокзала.

– Смотри-ка, – толкнул меня локтем Митька, – настоящий итальянский дворец посреди сибирской глубинки!

Здание вокзала, построенное в 1902 – 1904 годах по проекту итальянских архитекторов, действительно поражало воображение. Мы вышли на перрон и замерли, рассматривая детали. Бело-розовый мрамор, добытый в местных карьерах, переливался в утреннем свете. Я позабыла все свои ночные мысли.
«Единственный в России мраморный вокзал», - прочитал Митька с информационного стенда.

– Представляешь, больше века стоит, а выглядит как новенький! – воскликнул Митька.

На наших глазах происходило удивительное превращение. Наши вагоны отсоединили от электрички, и теперь он готовился стать легендарным «Байкальским экспрессом». Рабочие в замасленных комбинезонах суетились вокруг:
– Впереди цепляли древний паровоз серии Л, выпущенный ещё в 1950-х
– За ним - наш вагон №35, затем наш родной 37-й
– Замыкал композицию ретро-вагон ресторан с резными деревянными панелями.

– Ну что, путешественники во времени, – ухмыльнулся проводник, поправляя фуражку, – готовы к настоящему приключению?

Пока паровоз растапливали, мы бродили по перрону, вдыхая запах угля и машинного масла. Митька не выпускал фотоаппарат из рук. Снимал клубы пара, вырывающиеся из топки, старинные часы на фасаде вокзала, наших попутчиков, которые, как и мы, с детским восторгом рассматривали состав.
– Представь, – сказала я, глядя на дымящийся паровоз, – ровно так же сто лет назад люди собирались в путешествие. Те же мраморные стены вокзала, те же звуки, те же эмоции...

Раздался протяжный гудок – наш «Байкальский экспресс» был готов отправиться в путь. Впереди нас ждали тоннели, вырубленные в скалах, мосты над бездонными ущельями и виды, ради которых стоило проехать полстраны.

Этот момент – когда стальной конь фыркал паром, а ты понимал, что сейчас начнётся что-то необыкновенное, – он, пожалуй, дороже самого путешествия.

И вот мы поехали по КБЖД. Ехали по ней медленно, будто не поезд, а игла вышивала этот сложный узор – тоннели, мосты, галереи – по самой кромке воды. Когда-то здесь пробивали путь каторжники и инженеры, долбили скалы динамитом и лопатами, а Байкал наблюдал за этим с холодным любопытством: выдержат ли? 

Дорогу строили в основном вольнонаёмные, но были и ссыльнокаторжные, и иностранные подданные: итальянцы, албанцы, черногорцы, турки, китайцы...

Мы ехали по кромке берега Байкала, и мне казалось, он тяжело вздыхает о сотнях судеб. Въехали в тоннель. Темнота здесь не просто отсутствие света. Она – густая, как смола, вытекшая из трещин в скале. Когда поезд нырнул в очередной тоннель, мне показалось, будто время сжалось, и сквозь грохот колёс проступили голоса тех, кто пробивал этот путь. 

Тоннели пахли вековой сыростью и порохом. Вдумайтесь: их гранитные своды помнили свист первых паровозов, скрежет колёс, вспышки факелов. Проезжая сквозь них, невольно пригибала голову – не из-за низкого потолка, а от невольного почтения.  Почти все построенные на КБЖД тоннели сохранились до нынешнего времени. Разрушен лишь один – № 9.
Тоннелей много очень много. Общая  их длина (вместе с пристроенными галереями) – 9233 м. Это десятая часть всей Кругобайкалки.
Мосты – ажурные, как кружево, перекинутые через ущелья, где внизу бурлила вода, белая от пены. Они дрожали под тяжестью состава, но стояли уже больше ста лет. Их клёпаные конструкции – точёные, как швейцарские часы, – казались слишком хрупкими для такой мощи природы вокруг.
Ещё здесь возводили противообвальные галереи, каменные подпорные стенки. Галереи прижимались к скалам, как ласточкины гнёзда. Их каменные бока исцарапаны ветром и льдом. Сквозь арочные окна виден Байкал – то свинцовый, то бирюзовый, но всегда невероятно близкий, будто можно протянуть руку и коснуться его холодной глади. 

Мы подъехали на 103 километр легендарной Кругобайкальской железной дороги, там, где скалы вплотную подступают к воде, взгляд невольно останавливается на удивительном сооружении – знаменитой «Итальянской стенке». Этот памятник инженерного искусства уже более века поражает путешественников своим изяществом и точностью линий. 

История создания. Весной 1905 года, когда большая часть КБЖД была уже построена, перед инженерами встала сложная задача – укрепить опасный участок возле Шумихинского мыса. Работы начались 10 мая под руководством итальянского инженера-путейца Луиджи Феррари, специально приглашённого из Турина. 

Особенности строительства: 
– Для работ были наняты 30 каменщиков из Пьемонта – настоящих мастеров своего дела. 
– Использовался местный белый мрамор и гранит, добытый в карьерах Олхинского плато. 
– Все работы выполнены в рекордные сроки – всего за 83 дня, завершены 1 августа. 
– При строительстве применялась уникальная «сухая кладка» – камни подгонялись без раствора. 

Стенка протяжённостью 39 метров представляет собой: вертикальную подпорную конструкцию высотой 6,5 метров; два яруса арочных проёмов, украшенных резными карнизами; идеально подогнанные каменные блоки (зазоры не превышают 2 – 3 мм) 

Она органично соединяется с галереей №8 «Малая Шумихинская», создавая единый архитектурный ансамбль. 

Сегодня это: обязательная точка остановки всех туристических поездов, популярный фотообъект – особенно эффектен на закате, инженерный феномен – за 118 лет не потребовала реконструкции. 

Интересный факт: местный гид предложил нам попробовать протянуть лист бумаги между камнями – ни у кого ещё не получилось! 

«Это не просто стена – это поэма, сложенная из камня», – говорили местные гиды. И действительно, глядя на это творение рук человеческих, понимаешь – здесь слились воедино итальянское мастерство, русская смекалка и непокорный дух Байкала. 

Я понимала, чувствовала, дотрагиваясь пальцами до «Итальянской стенки»: это не просто стенка – это памятник человеческой мысли и труду. Слышу голос каждого камня: «Мы были здесь. Мы победили эту скалу». А Байкал в ответ молча поднимает волны – проверяет на прочность. 

Без приключений не обошлось. На этой остановке мы с группой туристов так увлеклись, что пропустили гудки паровоза. Потом, как всегда, бежали, руками махали.

Конечно, и без баек не обошлось. Старожилы рассказывали о поезде-призраке. В 1910 году состав с золотом для Китая исчез в тоннеле №18. Рельсы вели внутрь, но на выходе поезда не было – будто скала проглотила поезд.
Есть версия, что состав потерпел крушение и часть золота упала в озеро.
Мы чуть проехали дальше, и чёртов паровоз сломался! Посреди тоннеля! Мы уже час стояли в полной темноте, проводники носятся с фонарями. В вагоне душно, дети плачут. А этот идиот-фотограф из 35-го вагона всё твердит: «Какая атмосфера! Настоящее приключение!» Хочется его придушить. Вода в туалете не работает, Wi-Fi нет, связь пропала. Митька, конечно, доволен – говорит, это «аутентичный опыт». А я сидела и думала – почему в моей жизни всегда так? Даже когда пыталась устроить идеальное путешествие, всё идёт наперекосяк.
Я не умела оставаться собой вне зависимости от изменения внешних обстоятельств. Может, Митька и прав, и это опыт. Чего это на меня накатило? Мне ведь нравится наше путешествие.
Странный день. После полуденной катастрофы всё как-то... наладилось. Паровоз починили. Митька принёс мне чай (как извинение). А я... я вдруг осознала, что этот сломанный паровоз и мелкие ссоры делают путешествие настоящим. Не картинкой из инстаграма, а жизнью. Грубой, неудобной, непредсказуемой. Но – живой. Может, в этом и есть суть? Хотя нет, завтра утром я всё равно буду злиться на неудобства. Но сейчас... Сейчас я смотрю на отражение в тёмном окне и впервые за долгое время узнаю себя.
Мы пересекли множество тоннелей, мостов, галерей, познакомились с подпорными стенками. По пути следования много туристических баз. Местами виднеются палатки диких туристов. 
Сегодня очень длинный день. Порт Байкал, западный берег...  – наша конечная стоянка экспресса. Последний дым. Паровоз-ветеран, такой же, как наш, с потухшими глазами-фарами – стоит на запасном пути у станции Порт Байкал. Его чёрное брюхо, когда-то пышущее жаром, теперь холодное, как скалы у мыса Толстого. Но когда ветер срывает с его трубы клочья ржавчины, кажется – вот-вот дрогнет раскалённая пасть, и он заговорит. 

Его дым был разным: 
– белым и пушистым, когда он вёз на открытие дороги царских инженеров в начищенных сапогах; 
– чёрным и едким, когда тащил на восток эшелоны с зэками – те самые, что потом строили ему путь; 
– прозрачным, почти невидимым, в 41-м, когда ночью, без свистка, вёз к фронту ящики с байкальским омулем – «для раненых». 

А его голос?!  Его гудок выл по-особенному: 
– перед тоннелями – длинно, как молитва; 
– на мостах – три отрывистых, будто стук в дверь: «Ты ещё жив?» 

Последняя искра. Сейчас он – музейный экспонат. Дети лазают по его подножкам, туристы тыкают в него пальцами: «Ой, смотри, как раньше ездили!»  Но по ночам, когда смотритель запирает ворота, старик-паровоз вздыхает.  Из трубы поднимается один-единственный клубок дыма. Он клубится, будто хочет сложиться в буквы. Может, это чья-то фамилия? Или последнее слово того самого машиниста, который так и не смог его покинуть? 

Утром дым рассеивался. Но на смотровом стекле кабины – свежий отпечаток ладони. 
Говорят, если положить на рельсы перед ним пятак, утром он окажется расплющенным в монету-призрак. Но это уже другая история.

Вот такой же ретро-паровоз тянул наши вагоны, и мы, как дети, радовались клубящемуся дыму.

После музея мы пошли на западный берег Байкала. Я прощалась с озером. Байкал – бескрайний, безмолвный, величественный. Берега – бурые, блестящие, будто бронзовые. Березы белеют, будто в бисере. Блики бирюзовые, будто бриллиантовые. Бухтит ветер, бросает брызги. Бурлит вода, бьет в борт байдарки. Бродят бурые медведи, берегут свои владения. Бесконечность. Благодать. Бытие. Байкал – это больше, чем просто место. Это биение сердца, дыхание вечности.
Но сколько бы красивых слов я ни использовала, мне не удавалось передать те чувства души, которые лились в моем сердце. Это надо видеть, это надо пережить. И мне чуть-чуть грустно. Мы расстаёмся, но не на долго. Мой берег – не тот, куда вели тропинки с указателями. Он дальше, где скалы обрываются в воду, а деревья стоят, как древние стражи. Мой дикий берег. Здесь нет гладких галечных камешков – только камни, грубые, неровные, будто брошенные великаном в порыве гнева или печали. У моих ног – целый новый мир!

Я села на один из камней – холодный даже в летний зной, будто внутри него всё ещё дремлет зимнее дыхание. Провела ладонью по поверхности: шершавая, испещрённая трещинами, будто морщинами. Каждый камень – как книга, которую можно читать пальцами. Одни – гладкие, отполированные волнами до бархатной матовости. Другие – колючие, с острыми гранями, о которые можно порезаться, если неосторожен.
Смотрю вдаль и вижу на другом берегу изваяние великого воина, высеченное из скал. Лежит вдоль озера. Он заснул. А может, нет? Может, он охраняет берега.

Мне хочется закрыть глаза. Ветер гуляет меж скал, и камни поют. Тихо, почти неслышно – это не шелест, не звон, а что-то глубинное, низкое, будто само озеро вздыхает сквозь них. Если прислушаться, можно уловить ритм – то ли биение волн, то ли древний пульс земли.

А ещё они хранят тайны. Вот этот, с белой полосой, – может, его расколол удар молнии? А тот, почти круглый, будто ядро, – неужели его прикатила сюда буря или он лежал здесь тысячу лет, наблюдая, как меняется озеро? Камни помнят всё: и штормы, что перемалывали скалы в песок, и шаги людей, приходивших сюда веками – рыбаков, шаманов, беглецов, мечтателей.

Я поднимаю один – небольшой, с дырой посередине, будто просверленной насквозь. Говорят, такие камни – врата в иные миры. Или просто знак, что вода и время могут сделать с твердыней.

Кладу его обратно. Пусть лежит. Пусть хранит свои истории.
А завтра, может быть, я найду другой – и он расскажет мне что-то новое.

Мы с Митькой стоим у воды. Ветер с озера – не просто прохладный, он густой, пропитанный запахом водорослей и древнего льда, что даже летом где-то там, в глубинах, не тает до конца.

– Пойдём, поглядим, – говорит Митька и кивает в сторону рынка. 

Туристический, да. Здесь нет фруктов ни местных, ни заморских. Здесь торгуют лесными ягодами и рыбой.

Павильон – деревянный, серый от времени, с выцветшими табличками. Внутри – не прилавки, а просто столы, заваленные серебристыми тушками. 

– Омуль холодного копчения! Свежий! – кричит продавец в засаленном фартуке. 

Рыба лежит на газетах – не на льду, не в холодильниках. Байкал сам сохраняет её свежесть. 
Митька тычет пальцем: 
– Вон та, видишь? Жирная. Это с Малого Моря. 
Я трогаю тушку. Она упругая, будто ещё помнит воду. Жабры – алые, как осенняя рябина. 
– А это что? – показываю на странные, почти прозрачные куски. 
– Голомянка байкальская. Местная диковина. Жирная, как сливочное масло. Её едят только вяленой. Жарить нельзя. Всё уйдёт в жир, в сковородке останутся только косточки.

Продавец, заметив наш интерес, протягивает кусочек: 
– Пробуйте. 
Мякоть тает на языке, оставляя послевкусие дыма и чего-то дикого, что не купишь в супермаркете. Продавец – человек, который знает озеро, – он не просто торговец, он рассказчик.
– Вдоль трассы, по которой вы ехали, расположены отличные рыболовные точки. Приезжайте к нам на рыбалку. А вот смотрите: через Байкал как раз на против нас посёлок Листвянка. Там вам предложат множество возможностей для ловли омуля, включая прокат лодок и услуги местных гидов.
– Раньше, – продолжает он, закуривая, – омуль сам в сети шёл. Теперь – лимиты, квоты… 

Он щурится на озеро, будто видит сквозь воду все косяки, что теперь прячутся глубже. 

– А вы знаете, что омуль зимой подо льдом поёт? 

Митька смеётся: 
– Что, правда? 

– Как дух. Глухо так, бульк-бульк… 

Мы покупаем две рыбины. Уходя, ветер теперь, кажется, теплее. Ведь в руках у нас –кусочек Байкала.  А рынок остаётся позади – с его рыбой, историями и людьми, которые всё ещё чуют озеро кожей. И омуль, наверное, правда поёт подо льдом.

Пикник с привидениями.
До отхода Байкальского экспресса в Иркутск оставалось два часа. Мы с Митькой шли по дикому берегу Байкала и наткнулись на наших друзей Леночку и Костю. Это молодожёны из Краснодара. Свадебное путешествие они решили провести в поездке по Байкалу.
Ребята сидели возле широкого пня на брёвнышке. Место кем-то явно было оборудовано для пикников. Они помахали нам рукой, предлагая присоединиться. Мы подсели к ним в круг, где пахло дымом, вареньем из черники, купленным на рынке, чем-то безвозвратно детским – может, воспоминаниями о походах с родителями или первой влюблённости у такого же маленького костра. 

– Мы вот с Костиком спорим, – смеялась Леночка, разливая чай в пластмассовые стаканчики, – я говорю, что привидения были на Кругобайкалке, а он говорит –нет.
– Ну вот, свежие люди! – Костик, перестав хрустеть сухариком, ткнул пальцем в Леночку. – Ты им расскажи про итальянцев.
– Галереи строили не только русские, но и итальянцы. Вы это знаете из экскурсий. Они пели тосканские песни, а умирали молча – от цинги или обвалов. Один из них, Джузеппе, перед смертью закопал в раствор медальон с портретом невесты. Возле станции «Маритуй» есть место, где зимой лёд образует узор, похожий на женский профиль. Это нам местные рассказали на рынке.

Митька фыркнул и отодвинул стакан:
– Привидения, говоришь? Да нет там никаких привидений. – И многозначительно добавил: – Кругобайкалка – не просто дорога. Это лента Мёбиуса, где прошлое и настоящее сливаются в дымке от пара чая, но без привидений.

– Даже сегодня машинисты клянутся, что в тумане у мыса Половинного видят фигуру в старомодном мундире, – не сдавалась Леночка, – это будто Михаил Хилков до сих пор проверяет шпалы.
Я в спор не вступаю. Князь Михаил Хилков – министр путей сообщения, под чьим руководством строилась КБЖД, – был человеком-легендой. В юности он бросил дворянство, работал кочегаром в Америке, а вернувшись в Россию, лично проверял каждый тоннель Байкальской дороги. Но когда строительство завершили, с ним случилось странное. Он скоропостижно умер (официально – от воспаления лёгких).

– А ещё нам на рынке рассказали, – Леночка понизила голос до шёпота, – что в Байкальском экспрессе в 3:15 ночи в туалетном зеркале отражается не та женщина, что вошла. Говорят, это Лиза – дочь инженера Хилкова, которая ищет отца. Её платье пахнет динамитом и полынью. Призраки здесь – не гости, а тени, они платят за проезд воспоминаниями.
Костик улыбнулся. Митька расхохотался:
– Чего только не придумаешь, чтобы покупателей привлечь!
Лена закатила глаза и обернулась к нам: 

– Мы с фонариком пошли – посмотреть кладку тоннеля. И вдруг... – она нарочно опять понизила голос, – слышим за спиной шаги. Оборачиваемся – никого. Фонарь в сторону – а на стене... тень. Без нас. 

Костя скривился: 
– Тень. Ну да. От вагона, который на соседнем пути стоял. 
–Вагона там не было! – Лена хлопнула ладонью по пню. – А потом... запах. 

– Запах? – я невольно переспросила. 

– Дёготь и полынь. Как будто... – она замялась, – как будто кто-то старые бинты жёг.

Наступила тишина. Даже Костя перестал жевать. Где-то за спиной хрустнула ветка – может, ёжик, а может, та самая тень вышла послушать. 

– В общем, – Лена торжествующе разлила чай, – это были каторжники. Они там вечно с фонарями ходили, вот и остались.

Костя вздохнул и взял гитару: 
– Ладно. Спой что-нибудь сибирское, а я сыграю. Только, чур, без жутких подробностей – а то опять спать не будем. 

И когда первые аккорды разнеслись по берегу, стало ясно: Байкал любит такие споры. Потому что правда здесь – как эти тени: у каждого своя. 
А потом, конечно, все услышали тот самый «шаг» за спиной... но это уже другая история.

Закончился этот длинный-длинный день. Митька давно спит. А я всё пишу и пишу свой дневник. Перечитала текст. О, Боже! Одни восклицания. Нет, чтобы успокоить ум и решить пример, например, 1+2=3. Ой! Это же Байкал, и мы с Митькой, нас трое. Три часа ночи, в 3:15 надо сходить посмотреть в туалетное зеркало, проверить привидение. Проснулась утром 3 июля, с ручкой в руках. Проспала время прихода привидения. 

3 июля 2025 года. Дорога к истоку.
Из Иркутска едем в Листвянку – час пути, но время здесь течёт иначе. Машина катит по серой ленте Байкальского тракта, а за окном мелькают сосны, строгие, как монахи, и берёзы, трепещущие на ветру, будто перешёптывающиеся между собой о чём-то важном. 

Наш водитель – седой, как лунь, с лицом, изрезанным морщинами глубже, чем байкальские трещины во льду, – не просто везёт нас. Он плетёт нить легенды, и мы, затаив дыхание, следуем за ней. 

– Вот она, точка отсчёта, – внезапно говорит он, притормаживая у обочины. 

Мы выходим из машины и смотрим вдаль. По среди водной поверхности виднеется верхушка скалы, называется Шаман-камень. Это и есть точка отсчёта. Направо смотреть, реку Ангару, увидишь. Налево голову повернёшь – Байкал увидишь.

Воздух здесь густой, напоённый влагой и чем-то древним – пахнет хвоей, водой и временем, которое здесь не линейно, а закручено в спираль. 

Шаман-камень, его ещё называют – застывшее сердце. Посреди реки, будто брошенный великаном, торчит из воды его верхушка – чёрная, заострённая, как наконечник стрелы. Он не просто стоит – он наблюдает. 

–Это пуп земли, – поясняет таксист. – Отсюда всё начинается и сюда возвращается. 

Легенда гласит, что когда-то Байкал, разгневанный бегством дочери Ангары, швырнул этот камень вдогонку. Но камень застрял в истоке, став вечным стражем границы между озером и рекой. 

– Ангара несёт свои воды стремительно, будто торопится на свидание к Енисею. Она – сибирская княгиня: холодная, гордая, с пеной на кружевных волнах, – говорит водитель. – 
А вот он, великий старик. Неподвижный, бездонный, с водой такой прозрачной, что кажется – загляни чуть пристальнее, и увидишь само дно мира. 

Мы стоим на границе двух стихий. Ангара – бег, Байкал – покой. Река – песня, озеро – молчание. 

–Здесь время считают не часами, а волнами, – бормочет таксист, закуривая. – Прислушайтесь. 

И правда – если стоять совсем тихо, можно услышать, как Байкал дышит. 
А потом мы поедем дальше, в Листвянку, но эта минута – на границе двух вод – останется с нами. Потому что некоторые места не просто показывают дорогу. Они ставят метку на карте души.

Только одна река вытекает из Байкала – это Ангара.

Наш добрый неожиданный экскурсовод везёт нас вдоль всей Листвянки и показывает её достопримечательности: Байкальский музей, колесо обозрения, смотровую площадку, туристические агентства. И только после этого возвращается к отелю «Даурия». Отель находится не на первой линии, но в шаговой доступности до набережной.
Льёт дождь. Мы спим с дороги. Но этот длинный день не кончается.

Уже ярко светит вечернее солнце. Мы идём на набережную, к колесу обозрения. Оно в Листвянке – не просто аттракцион, это дверь в другое измерение. Когда кабинка с лёгким скрипом отрывается от земли, мир внизу теряет чёткие границы, и начинается магия.  Мы видим Байкал с высоты птичьего полёта. 
На высоте пяти метров он перестаёт быть озером. Он становится жидким зеркалом, в котором купаются облака. Солнце бьёт в глаза – и вот уже не поймёшь, где заканчивается вода и начинается небо. Только далёкий пароходик, оставляющий за собой пенную нитку, напоминает: внизу всё ещё наш мир. 

Середина пути: геометрия стихий. Выше – виднее дальше. Теперь Байкал – это гигантский синий треугольник, зажатый между гор. На западе – купола церкви Преображения Господня, золотые, как мёд. На востоке – поросшие лесом мысы, похожие на спины спящих драконов. А прямо под нами – причал, где люди размером с муравьёв торопливо грузят в лодки связки рыбы. 

И вот верхняя точка: вечность. 
На пике ветер бьёт в лицо. Здесь исчезает время: 
– внизу рыбаки тянут сети – как 100 лет назад; 
– туристы щёлкают фото – на память, что здесь будет через 100 лет;
– а Байкал... он просто есть. Без начала и конца. 

Кабинка замирает на мгновение, будто даёт нам шанс запечатлеть эту бесконечность в памяти. 

Спуск и возвращение. Земля приближается. Первое, что слышишь – крики чаек. Первое, что видишь – собственные ладони, вцепившиеся в поручни. 

–Ну как? – спрашивает оператор, открывая дверцу. 

Мы молчим. Как объяснить, что за эти 15 минут увидели всю историю Байкала – от первозданного льда до сегодняшних пароходиков? 

На набережной Листвянки, когда я спросила, не жалко ли Митьке потраченных на сувениры денег, он парировал:
– Это не траты, это инвестиции в будущие воспоминания. И в магниты на холодильник.
Между лотками с копчёной рыбой и сувенирами из бересты сидела старушка с корзинкой. В ней лежали странные камешки – серые, невзрачные, будто обычная галька. Я купила за пятьдесят рублей маленький камешек с дырочкой. 
– Галька с душой, – сказала старушка с лицом, выветренным байкальскими штормами. – Найден у Шаман-камня на берегу Ангары. Носите на удачу. 
В ладонь упал холодный осколок камня.
Потом мы поднимаемся на смотровую площадку седьмого этажа отеля «Маяк», дышим насыщенным байкальским воздухом. Наслаждаемся ещё раз байкальскими видами с высоты.

Я забыла про камень, но он не забыл про меня. Вечером при свете фонарей в нём не было ничего особенного. Он просто лежал в кармане, напоминая о себе лишь случайным весом. Но в номере гостиницы, когда я выключила свет, в камне вдруг пробилось синее сияние. Камень ожил! 

Он светился: 
– как лёд под мартовским солнцем – с холодными всполохами; 
– как звёзды над Шаман-камнем – неровным, дышащим светом; 
– как глаза той самой старухи, когда она вдруг подняла взгляд при моём уходе. 
Теперь он висит у меня на полке на гвоздике – мой кусочек байкальской ночи. Гости спрашивают: где купить такой? Но правда в том, что: 
– Это не просто камень. 
– Это забытый кем-то «лунный» осколок. 
– Или слеза Ангары, превратившаяся в минерал. 

А может, старушка продавала не камни, а воспоминания – и мне досталось то самое, где Байкал впервые увидел себя со стороны. 

4 июля 2025 года
Утро началось с того, что Митя, величайший стратег всех времен, забыл, куда положил наши билеты на катер. Перерыв весь рюкзак, мы нашли их… на столе.
– Ну ты даёшь! – только и сказала я, а он, не моргнув глазом:
– Это я проверял твою внимательность.
С утра мы отправились в Байкальский музей в Листвянке. Вначале мы пошли с экскурсией по большому аквариуму. Экскурсовод рассказывал, что в отсеках плавают самые разные байкальские рыбы. Они получают чистую байкальскую воду. Группа приближается к нерпе. Ей всего четыре месяца. Зовут её совсем немудрёно, а попросту Батон. Она перед слушателями выступает, брюшко так и сяк поворачивает. Уплывает. Экскурсовод зовет её, и она опять приплывает. Экскурсовод сказал, что у сотрудников музея есть мечта: построить аквариум прямо в озере Байкал с прозрачным дном.
А ещё мы узнали о двойнике озера Байкал – африканском озере Танганьика.

Митя задумчиво произнёс:
– Я не знал, что у Байкала есть озеро-близнец. Меня поразила эта информация. Африканское озеро Танганьика, и у него много общего с Байкалом. Они похожи очертаниями, и из них вытекает по одной реке.

Из экскурсии и открытых источников интернета мы познакомились с близнецом Байкала – озером Танганьика. Оба озера образованы на разломе земной коры и имеют сходство по размерам и рельефу. Максимальная глубина Байкала – 1642 м, а Танганьики – 1470 м.
Озеро Танганьика протянулось на 676 км через четыре африканские страны: ДР Конго, Танзанию, Замбию и Бурунди, подобно тому, как Байкал – 636 км, объединяет российские регионы Бурятию и Иркутскую область.
Из озёр вытекает по одной реке: из Байкала – Ангара, она течёт на север и, соединяясь с рекой Енисей, впадает в Енисейский залив Карского моря Северного Ледовитого океана.
 Из Танганьики – Лукуга. Она начинается в средней части западного побережья и течёт на запад, соединяясь с рекой Конго, впадающей в Атлантику.

Потом мы пошли в отдельный зал, имитирующий погружение в батискафе, в котором как бы постепенно опускались на дно Байкала и изучали мир озера в зависимости от глубины.
После экскурсии я задумчиво сказала:
– Да, это всё удивительно. Дай Бог, чтоб мечта сотрудников музея сбылась.

Эмоционально и интеллектуально зарядились, пора и поесть.
В Листвянке, где ветер с озера то завывает, то ласково обнимает плечи, стоит ресторан «Вьюга» – деревянный, словно вырезанный из сибирского кедра, с окнами, в которых отражается байкальская синь. Мы зашли сюда сразу после музея и сразу поняли: это не просто обед, а ритуал. 
Уха с водочкой.
Официант, бородатый, с руками, привыкшими ловко носить бокалы, поставил перед нами дымящуюся уху. 

– С водочкой полагается, – сказал он, оставляя на столе стопочку кристально прозрачной жидкости. – Чтобы душа согрелась, а рыба во рту таяла. 

Уха была янтарной, с кусками омуля, которые рассыпались на языке, как снежинки на тёплой ладони. А водка... Она не жгла, а пела – тихую сибирскую песню о морозных утрах и крепких объятиях после долгой разлуки. 

Потом принесли жарёху – шкварчащую, с румяной картошкой и нежными кусочками местной рыбы. Сковорода шипела, будто сердилась, что её потревожили, но аромат... Он был таким густым, что им можно было наесться ещё до первого куска. 
– Это же просто жареная рыба с картошкой! – засмеялся Митька. 
– Нет, – засмеялся официант. –Это Байкал на сковородке. 

Но главным чудом стал борщ в хлебе. Круглый, тёплый каравай, внутри которого бушевал настоящий шторм – борщ алый, как закат над озером, с куском говядины, который таял во рту, как лёд под первым весенним солнцем. 

– Хлеб – чтобы сытно, борщ – чтобы душа пела, – пояснил официант. 

Мы ели молча, ломая хлебные стенки и макая их в густую байкальскую благодать. 
Когда тарелки опустели, официант принёс чагу – тёмный, терпкий чай, который, как он сказал: «Байкал сам заваривает в своих лесах». 

Мы пили, глядя в окно, где дождик уже затихал. 

– Заходите ещё, – сказали нам на прощание. – «Вьюга» всегда ждёт. 

И мы знали – вернёмся. Хотя бы ради этого борща, который был похож на объятие после долгой дороги. 

После обеда небо над Байкалом напоминало потрёпанную книгу – тучки скукожились по углам, прохладно, но без дождя. Мы спешили на пристань, где нас уже ждал катер – белый, с потёртыми бортами, будто нёс на себе шрамы всех штормов, которые ему довелось пережить. 
– Надевайте жилеты, – крикнул капитан, мужчина с бородой, седой от байкальских брызг, – а то Байкал любит непослушных гостей на дно забирать. 

Мы рассмеялись, но жилеты застёгивали тщательно. На небе ещё были тучки, но день обещал быть хорошим.
Когда катер рванул вперёд, ветер сразу вырвал из глоток все слова, оставив только восторженные крики. Но по мере приближения к Шаман-камню капитан сбавил ход, и над водой поплыл его голос, обкатанный, как галька: 
– Видите этот чёрный зуб, торчащий из воды? Это не просто камень. Это – замок. По легенде, когда Ангара сбежала от отца-Байкала к Енисею, разгневанный старик швырнул ей вдогонку эту скалу. Но камень упал слишком близко к берегу, запечатав часть её силы.
Теперь он стережёт исток, а шаманы до сих пор приходят сюда, чтобы «договариваться» с духами.

Катер сделал круг возле камня.

– Раньше преступников высаживали на верхушку камня, и, если он выживал под ветром, волнами и холодом, его прегрешения прощались, – продолжал капитан.
Экипаж преподнёс неожиданный сюрприз – угостил всех настоящей байкальской водой. Один из матросов опустил в воду ведро на верёвке, достал немного воды, и все с удовольствием попробовали её, зачерпывая пластиковыми стаканчиками. Вода оказалась действительно необыкновенно вкусной!

Экскурсия с выходом на берег. Здесь знакомились с тоннелями Кругобайкалки, на которых мы не останавливались, когда ехали на экспрессе. Высадились возле тоннеля, который построен в 1903–1904 году, об этом говорят цифры, высеченные на камнях вверху тоннеля. Шли по тоннелю. Идти легко, так как шпалы расположены близко. В тоннеле темно, но у всех есть мобильники, и мы включили фонарики. 

Вечером возвращаемся в посёлок Листвянка. День прекрасный. Мы переполнены яркими эмоциями.

4 июля 2025 года
Вечер. У меня из блокнота выпал лист рябины – хрупкий, почти прозрачный, будто пергамент. Я подняла его осторожно, и в ладони ожила станция Старая Ангасолка с Кругобайкалки: шум ветра в скалах, скрип вагонных колёс на закруглении пути, крики чаек над водой. Этот лист я сорвала у самого обрыва, где Байкал синел до боли в глазах, а воздух пах смолой и ржавчиной старых рельсов. 

Развернула гербарий дальше, и ветреница байкальская из Порта Байкал рассыпала по странице воспоминания. Её белые лепестки, похожие на снежинки, я нашла у тропы, ведущей к причалу. Тогда шёл дождь, и цветок дрожал под каплями, будто звал: «Спрячь меня, я слишком хрупкий для этого ветра». Теперь он здесь – и вместе с ним запах мокрых камней и кедровой коры. 

А вот лист мегадении из дендрария в Листвянке. Крошечный, с резными краями, будто вырезан ножницами. Я сорвала его тайком. В его прожилках шелест хвойного леса и терпкий аромат нагретой солнцем хвои. 

Я закрываю свой гербарий, но знаю: он не просто хранит растения. Он хранит мгновения. 

– Щелчок фотоаппарата на фоне тоннеля в Ангасолке. 
– Вкус солёного байкальского омуля, съеденного на причале. 
– Звон бубна шамана, доносящийся с мыса Бурхан. 

Следующий лист будет из Ольхона, там, где степь вплотную подходит к воде. Или из Бухты Песчаной, где сосны растут на скалах, как зелёные свечи. 

Гербарий – это не коллекция. Это карта моей любви к этому месту. И я ещё не закончила её заполнять.

5 июля 2025года
А ночью мне приснилось, что я стою у кромки воды, а Шаман-камень тихо шепчет: «Ты же вернёшься?..»
Утром мы вернулись в Иркутск и присоединились к групповому трансферу. Город плавится. Асфальт мягкий, как тесто, и воздух дрожит над ним, словно струится невидимая река.
Сегодня температура больше тридцати градусов. Мы едем в автобусе с кондиционером по набережной реки Ангары, жары не ощущаем.

Знакомимся с тремя памятниками: основателю Иркутска Якову Похабову, Александру III и памятником адмиралу Колчаку.
Автобус привозит нас в 130-й квартал. Это специально созданная зона исторической застройки, включающая в себя несколько десятков памятников архитектуры и истории города. Квартал расположен в южной части «Исторического центра Иркутска» у подножья Крестовой горы и имеет форму треугольника.
Надо выходить из автобуса, но совсем не хочется в городское пекло.

Вход в 130-й квартал охраняет памятник бабру – выдуманному животному с герба Иркутска. Он напоминает тигра, но с хвостом, как у бобра, и перепончатыми лапами. В зубах он держит соболя. Мы, конечно, фотографируемся на память и трём коготки на удачу.

Солнце прилипает к рукам, к шее, за ушами. Даже лёгкая рубашка кажется ватным одеялом. Я касаюсь стены деревянного дома – и на секунду она холодная, как погреб, но уже через мгновение тепло просачивается сквозь пальцы. 
Ощущаю запах жжёного сахара от ближайшей кофейни (там делают карамельные рафы).  Аромат еды проникает из открытого окна кафе. А главное – смола, истекающая из старых брёвен домов. Она тянется нитями, как мёд, и пахнет вековым теплом. 

Люблю жару. Это и есть ощущение лета с его смоляными запахами, дымком от шашлыков, пылью от реки или моря.

Но когда стоишь на солнцепёке, где спасение? Лёд, мороженое и тень. И не так давно в городе появилась Чароитовая комната.  Мы спасаемся в ней. Чароит – уникальный сибирский камень, который добывают только на реке Чаре на севере Иркутской области. Сейчас здесь можно приобрести ювелирные изделия с этим сиреневым камнем на память, полюбоваться на печь и другие предметы интерьера из него. И конечно, у меня в руках чароитовый гарнитур: серёжки, кольцо и кулон из сиреневого камня на память.

Выбираемся на жару опять, где сверху печёт.
– Эскимо! Эскимо! – кричит продавец с тележкой. 
Слышен гудок теплохода на Ангаре – он кажется таким далёким, будто доносится из другого времени. 

Мы с Митькой покупаем мороженое «Пломбир» в вафельном стаканчике. Оно тает быстрее, чем я успеваю его есть. Капли падают на брусчатку и исчезают за секунду. 

Экскурсовод говорит: «Обратите внимание на резные наличники». Я киваю, но вижу только солнечные зайчики на ставнях. 

Этот день обжигает, но я не хочу прятаться. Потому что Иркутск именно такой – щедрый, яркий, нагретый до хруста. 

А ещё краеведческий музей. Где бы я ни ездила по России, я всегда посещаю краеведческий музей. Такой музей – это машина времени, где билетом служит любопытство.  А краеведение – это путешествие во времени, где каждый экспонат шепчет: «Помни, кто ты и откуда». Сегодня времени на его посещение нет, но как только мы заселимся в отель, у нас будет свободное время, и мы обязательно вернёмся сюда.

Мы входим в автобус, погружаемся в прохладу от кондиционера, а я кутаюсь в ветровку. Моя стихия – жара.

Дневник. Разговор с незнакомцем.
После заселения я сидела у панорамного окна в ресторане гостиницы, тянула через трубочку мохито. За окном жара, а здесь – прохлада. Мне нравилось смотреть на моё кольцо из чароита.
– Можно присесть? 

Мужской голос заставил меня вздрогнуть. Я оторвалась от камня, подняла голову. Передо мной стоял незнакомец – высокий, в мятом пиджаке, с парой книг под мышкой. Взгляд – тёплый, как осеннее солнце. 
– Конечно, – кивнула я, отодвигая сумку. 
Он опустился на стул, осторожно, будто боялся потревожить тишину. Между нами оставалось расстояние, но его присутствие вдруг стало ощутимым. 

– Это... чароит? – он указал на кольцо. 

Я удивилась. 

– Да. А вы разбираетесь?
– Немного, – он улыбнулся. – Геологом был. Пока книги не перетянули.
 – Вот они-то и выдают.
Он рассмеялся, поставил томик на скамейку – «Геология ненаписанных писем», фамилия стёрлась.
– Я его всегда узнаю, – незнакомец улыбнулся. – Фиолетовый, с переливами. Как сирень в сумерках. А вы знаете, откуда он?
– С реки Чары.
– Он хранит воду. И холод. И тишину. 

Я невольно сжала кольцо в ладони. 

– Вы говорите, как поэт. 

– Нет, – он покачал головой. – Просто часто долго слушал, о чём бормочут скалы. 
Он встал, поправил пиджак. 

– Удачи вам. И камню тоже. 

А когда он ушел, я заметила, что на скамейке осталась книга. 

– Эй! Вы забыли! 

Он обернулся, махнул рукой: 

– Нет. Это вам. 

И растворился в толпе за окном. А чароит в моей ладони вдруг показался теплее.
Я считаю, что случайных встреч не бывает. Нас свёл вместе камень.
Что же хотел мне сказать этот незнакомый человек? Он ушел, оставив после себя легкий запах бумаги и приятного парфюма.
Возможно, он хотел напомнить: даже мимолётные пересечения – это знаки. Чароит стал лишь поводом, но истинная причина – что-то глубже. Этот камень – единственный в мире минерал, который рождается только в одном месте на земле, на реке Чаре. Как и эта встреча. 

Что он хотел сказать?
Возможно, о ценности мгновений. Так и наша встреча – мимолётная, но оставит след. 
Значит, мне ещё предстоит его прочитать. А подаренная книга – не ошибка. Это послание: «Продолжай искать смыслы». 
А ещё – что осень (ведь его взгляд был таким – тёплым, как осеннее солнце) всегда возвращается. 
Некоторые люди приходят, чтобы дать подсказку, а не историю. Его роль – бросить камень в воду моего сознания и наблюдать, как пойдут круги. 
Он не был призраком – просто человеком, чьё время в моей жизни исчерпалось за несколько минут.
 
Так я сидела и размышляла, пока не пришёл Митька и не позвал меня в краеведческий музей. Но мы не успели выйти. На улице начался дождь. Нет, не яростный ливень, а тот, что стучит по подоконнику размеренно, тик-так. Тик-так. Паузы между каплями – вот где она, настоящая тишина. 

На столе чашка чая. Пар поднимается спиралью, растворяясь в прохладном воздухе. Зеленый, с легкой горчинкой. Вкус, который напоминает о чем-то неуловимо важном, но тут же ускользает, как мысль, которую не успел записать. 

Блокнот раскрыт на середине. Чернильная строчка обрывается на полуслове, будто я замерла в нерешительности перед поворотом сюжета. Карандашные пометки на полях – как следы на мокром асфальте: вот тут был, вот свернул, вот исчез. 

Я делаю глубокий вдох. Запах дождя смешивается с ароматом чая и бумаги. В этой паузе, между одной каплей и другой, рождается что-то новое. Возможно, я сейчас выйду из-под навеса и пойду по мокрой улице, не зная, что ждет за поворотом. Или остановлюсь, чтобы поднять оброненный кем-то зонт. А может, просто подниму лицо к небу и закрою глаза. 

Тишина между каплями – это мгновение перед выбором. И я задерживаю дыхание, чтобы не спугнуть её.

6 июля 2025 года
Ловцы солнца.
Утро началось с того, что я неловко задела локтем любимую кружку – подарок бабушки с ручной росписью. Керамика звонко разлетелась на сотни осколков, рассыпавшись по кухонному полу мозаикой неудачного дня. "Вот и день испорчен", – подумала я, собирая осколки и мысленно готовясь к череде мелких неприятностей, которые обычно следуют за такой дурной приметой. 

Но Митька, вечный оптимист, только рассмеялся: "К счастью! Теперь точно поедем на Байкал с легким багажом!" Он ловко подхватил наши чемоданы, и через пятнадцать минут мы уже спускались в холл гостиницы, ожидая автобус до Ольхона. 

За окном гостиницы собралась наша туристическая группа. Среди них я заметила мать с дочерью – тех самых тихих попутчиков, которые всю дорогу до гостиницы перешептывались и смеялись над своими шутками. Сейчас они сидели на скамейке в лучах восходящего солнца и... ловили свет. Буквально. 

В их ладошках переливались стеклянные призмы – те самые, из школьных наборов по физике. Они поднимали их к солнцу, и по серому асфальту тут же расползались веселые радужные зайчики. Девочка, Катя, ловила их босыми ногами, звонко смеясь, когда солнечный блик ускользал от ее пальцев. 

Не удержавшись, я подошла ближе. 

– Нравится? – спросила Катя, заметив мой интерес. Ее глаза сияли ярче, чем играющие на земле блики. – Вот нашему коту Потапу очень нравится! Он считает, что это кусочки счастья, и готов часами гоняться за ними по всей квартире! 
Я присела рядом, внезапно ощутив себя снова той восьмилетней девочкой, которая верила в чудеса. 

– Подставляйте ладони, – шепнула Катя, – мы подарим вам солнечных зайчиков! 

Я послушно раскрыла ладони, и через мгновение они наполнились танцующими световыми пятнами.

– О! Их так много! – засмеялась я, чувствуя, как с плеч спадает груз взрослых забот. 

– Смотрите, смотрите, сейчас в ладонях появится радуга! – предупредила мама Кати. 

И действительно – когда призма повернулась под нужным углом, на моей ладони вспыхнула миниатюрная, но совершенно настоящая радуга! Я замерла, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть это волшебство. В этот момент я снова стала ребенком – тем самым, который верил, что можно поймать солнце в банку, а радугу – в ладошки. 

– Теперь я точно куплю себе такую призму, – пообещала я, когда наш автобус уже подъезжал. 

И вот мы едем по дороге к парому, а я все думаю о том, как часто мы не замечаем простого волшебства вокруг. Счастье – это не что-то грандиозное. Это маленькие солнечные блики, которые можно поймать и... подарить другому. 

Попробуйте когда-нибудь. Вдруг и ваше разбитое утро превратится в самую настоящую сказку?

Мы едем на мистический остров Ольхон. Экскурсовод рассказывает нам об острове. Записываю с его слов. Остров Ольхон – сердце Байкала, он даже формой напоминает очертания озера. 

Это самый крупный и известный остров на озере Байкал, расположенный в его средней части. Принадлежит Иркутской области и является частью Прибайкальского национального парка. Ольхон – это уникальное место, сочетающее природные красоты, богатую историю и культурное наследие бурятского народа. 

Он находится вблизи западного побережья Байкала, отделён от материка проливами Малое Море и Ольхонские Ворота. 
Его размеры: длина – около 73 км, ширина – до 15 км. Площадь – 730 км;.  Ольхон — крупнейший остров озера Байкал и третий по размерам озёрный остров в мире.
Остров отличается разнообразием ландшафтов – от степных участков до горных хребтов. Самая высокая точка – гора Жима (1276 м). 
Климат: сухой, с малым количеством осадков. Лето тёплое, зима холодная, но менее суровая, чем на материке. 

Растительность: на Ольхоне преобладают степи, сосновые и лиственные леса. Встречаются редкие виды, такие как ольхонский астрагал. 
Животный мир: обитают лисицы, зайцы, орлы, а также эндемики Байкала – нерпы. Воды вокруг острова богаты рыбой (омуль, хариус). 

История и культура. Археология: на Ольхоне найдены стоянки древних людей (возраст – более 13 тыс. лет), наскальные рисунки и каменные сооружения. 
Бурятские традиции: остров считается сакральным местом у бурят. Шаманский мыс (мыс Бурхан) – центр духовной силы, где проводятся обряды. 
Легенды гласят, что здесь обитают духи Байкала, а в пещерах скрываются древние божества. 

Сейчас здесь развит туризм. Посёлок Хужир – главный населённый пункт острова с музеями и сувенирными лавками. 
Интересное место – мыс Хобой. Это крайняя северная точка Ольхона, откуда открывается панорама Байкала. 
Урочище Песчаное – уникальное место с песчаными дюнами, напоминающими пустыню. 
Развит экотуризм. Популярны пешие походы, велосипедные маршруты и наблюдение за природой. 

Там, где появляется человек, появляются и экологические проблемы. 
Растёт антропогенная нагрузка. Рост туризма приводит к загрязнению побережья и вытаптыванию растительности. 
Поэтому имеются ограничения: часть территорий закрыта для посещения, чтобы сохранить хрупкую экосистему. 

Ольхон – это не просто остров, а символ Байкала, место, где природа, история и культура переплетаются в единое целое. Его красота и загадочность привлекают путешественников со всего мира, но требуют бережного отношения для сохранения уникального наследия. 

Как сказал наш гид: «Посещать остров лучше в межсезонье, чтобы избежать толп туристов. Уважайте местные традиции и природу, не оставляя мусор. 

Мы прибыли к Ольхонским воротам. Автобус резко тормозит, и мы вываливаемся на свежий воздух, радостно потягиваясь после долгой дороги. Вокруг – суета: кто-то поправляет рюкзаки, кто-то щурится на солнце, оценивая погоду, а кто-то уже торопит остальных. 

– Наши побежали, и нам надо! – вдруг вырывается у меня, и мы с Митькой бросаемся за группой. 

Вот тротуар вдоль высокого забора, отделяющего поток машин от пешеходов. Мы бежим, смеясь, потому что всё это похоже на какую-то абсурдную гонку: вот-вот уплывёт паром, а мы останемся на берегу, размахивая билетами. 

Последний рывок. 
Тротуар выводит нас на просторную площадь, и вдалеке уже виден причал. Паром, массивный и неторопливый, стоит у пирса, но трап ещё не поднят – значит, есть шанс! 

– Бежим! 

Я, обычно тихоход, сегодня качусь, как пуля. Ноги сами несут меня вперёд, сердце стучит не от усталости, а от азарта. Мы с Митькой – в последних рядах, но это неважно. Главное – мы успеваем! 

На пароме уже стоят мужики в рабочих жилетах, прислонившись к перилам. Они видят нашу погоню и, вместо того чтобы торопить капитана, ухмыляются и машут: 

– Давай, давай, успевай! 
Мы влетаем на борт, едва переводя дыхание. И в тот же момент слышим металлический скрежет – трап поднимается за нами. 

– Фух! – выдыхаю я, облокачиваясь на поручни. 

Я на пароме между двух берегов. 

Наш паром – «Ольхонские ворота» – медленно отходит от пристани. Вода под бортом вспенивается, оставляя за кормой широкий след. Я смотрю на удаляющийся берег и понимаю, что только что испытала настоящий прилив адреналина. 

– Митька, ты представляешь, я пробежала двести метров без одышки! – смеюсь я. 

– Это Байкал так на тебя подействовал, – ухмыляется Митька. 

Паром плывёт неторопливо, будто давая нам время осмотреться. Вокруг – бескрайняя синева. Где-то здесь, рядом с Ольхоном, находится самая глубокая точка Байкала – больше полутора километров до дна. 

Я прислоняюсь к перилам, чувствуя, как лёгкий ветер треплет волосы. Вода под нами такая прозрачная, что кажется – вот-вот увидишь дно. Но нет, только бездонная синь. Я вдруг соображаю, что я счастлива.

– Смотри! – Митька тычет пальцем вдаль. 

На горизонте уже вырисовываются очертания острова – Ольхона, нашего пункта назначения. 

Этот короткий переезд на пароме стал для нас не просто транспортировкой с берега на берег, а настоящим переходом в другой мир. Мир, где время течёт медленнее, где ветер рассказывает старые легенды, а вода хранит тайны глубин. 

И самое главное – мы успели. А значит, путешествие началось как надо.

Сойдя с парома, мы оказались в небольшой суматохе – здесь уже ждали своего часа десятки легендарных уазиков, выстроившихся в хаотичный караван. Эти брутальные машины – единственный способ передвижения по острову для организованных туристов. Наш водитель – Гена, загорелый мужчина с волевым подбородком и руками, покрытыми татуировками, ловко закинул наши чемоданы и жестом пригласил внутрь.

– Садитесь покрепче, сейчас будет весело! – предупредил он, заводя мотор. И действительно, едва мы тронулись, началось настоящее сафари по ольхонским просторам.

Бескрайние степи расстилались перед нами, золотясь под лучами солнца. Уазик лихо преодолевал кочки, от которых мы подпрыгивали на сиденьях, пыльные колеи, оставленные тысячами таких же путешественников, внезапные спуски к берегу, когда казалось, что вот-вот перевернёмся.

– Это не дорога, а американские горки! – смеялся кто-то сзади. Водитель лишь ухмылялся и добавлял газу. Постепенно вдалеке появились очертания посёлка Хужир – главного туристического центра Ольхона, а рядом с ним – величественный силуэт «Скалы Шаманки».


Священное место встречало нас особым настроением. Воздух здесь словно гуще, насыщен древней энергией. У нас пешеходная прогулка с гидом-сопровождающим на мыс Бурхан, самое популярное и загадочное место на Ольхоне.
У мыса Бурхан Митя долго пытался сделать «идеальный кадр» с дикой нерпой. 
Нерпа, выразительно зевнув:
– Фух, устала позировать, – и нырнула. 
Митя, в отчаянии:
– Даша, может, ты в воду зайдёшь? Будешь «одомашненной нерпой» для моего блога. 
Я, доставая сухой паёк:
– Лучше я буду твоим продюсером. Иди сюда, я тебя накормлю, звезда.

Мыс оканчивается двухвершинной скалой, называемой «Скала Шаманки». Она одна из девяти святынь Азии. Это место считается святым, энергетически мощным. На протяжении столетий о нём слагали легенды, и его почитают как последователи шаманизма, так и сторонники буддизма. Мы фотографируемся. Вниз не спускаемся, не советуют.

Возле «Скалы Шаманки» стоят ритуальные столбы – сэргэ. Их 13, посвящены они божествам.
Мы подошли к ритуальным столбам сэргэ, которые стоят здесь как немые стражи:
• Каждый окрашен в белый цвет – символ чистоты.
• Украшен резными узорами с бурятскими символами.
• Увенчан пучками конских волос.

Эти столбы – мосты между мирами, – тихо объясняет гид. Мы достаём припасённые заранее ленточки из ткани:
– Синие – символ неба
– Белые – символ чистоты помыслов
– Зелёные – символ жизни.

Завязывая их на сэргэ, каждый шепчет своё заветное желание. Лёгкий ветерок сразу же начинает играть с новыми украшениями столбов, словно принимая наши просьбы.
– Главное – загадывать от чистого сердца, – говорит пожилая бурятка, продающая ритуальные ленты у подножия скалы. Её морщинистое лицо освещает добрая улыбка: – Духи Ольхона всё слышат.

В этот момент понимаешь – мы не просто туристы, а гости в этом древнем святилище, где каждая скала, каждый столб помнят века молитв и обрядов. И наша ленточка теперь – часть этой многовековой истории.

Вечером наша группа отправилась в BAIKAL VIEW HOTEL 3* – современный эко-отель, сочетающий в себе европейский уровень сервиса и особую атмосферу Байкала. 

Отель находится в живописном месте: всего в 7 минутах ходьбы от берега священного озера, в 2 км от центрального поселка Хужир – достаточно близко, чтобы при желании прогуляться до кафе и сувенирных лавок, но в то же время в стороне от шума. 

Нас ждали приятные бонусы: открытый бассейн с панорамным видом (включён в стоимость), русская баня (доступна в летний период без дополнительной платы). Наш номер – просторный, оформленный в экологичном стиле с использованием натуральных материалов

У кого были ещё силы, тех ждало гастрономическое удовольствие, настоящее кулинарное путешествие: меню с акцентом на сибирскую кухню, особые блюда из байкальских рыб –хариуса, сига. И конечно, уютный бар с разнообразными напитками – от местных настоек до авторских коктейлей. 

После насыщенного дня можно: 
– Расслабиться в бассейне, любуясь звёздным небом; 
– Посетить сауну с ароматными байкальскими травами; 
– Устроиться на террасе с бокалом вина, слушая шелест волн; 

Мы размещались на ночёвку, и у нас с Митькой хватило сил только на душ в номере.
Долго смеялись над объявлением в туалете: «Не бросать в унитаз ничего, кроме того, что сами произвели».
Митька, засыпая:
– Ну хоть творчество ценят. 

7 июля 2925 года.
Рассвет, берег Малого Моря... 
Мы приехали сюда из отеля на велосипедах.
Песок здесь особенный – нежный, почти белый, будто перемолотые лучи солнца. Ночной ветер разгладил его, как чистый лист бумаги, и теперь берег ждёт, кто оставит первый автограф. 

Я иду босиком. Песок холодит пальцы, даже в июле храня память о глубинных водах Байкала. Мои следы – глубокие, неаккуратные, с размытыми краями. Чуть дальше – цепочка птичьих лапок, тонких, как ниточки. Кто-то торопился к воде на рассвете. 

А вот – след пошире, с отпечатками когтей. Лисица? Или бродячий пёс, пришедший напиться? Он петляет между камнями, будто что-то искал. 

Но самые интересные следы – те, что ведут к воде, но не возвращаются. 
Широкая борозда, будто кто-то тащил лодку. Или... может, шаман уводил духа в озеро? Говорят, здесь до сих пор случаются встречи с божествами. Я трогаю песок там, где следы обрываются, не доходя до воды. Он влажный, будто их стёрла волна. Или они сами растворились в воздухе? 

Ветер поднимается снова. Через час от моих следов останутся лишь ямки, а потом – ничего. Но это и есть главное правило Ольхона: здесь ничто не исчезает насовсем. 
Просто становится частью песка, ветра и древних легенд. 

Песок словно бормочет: «Оставь след. Пусть и он станет историей».
Я вдруг задумалась: «А где ещё мои стопы у воды оставили след?» Список получился интересный и длинный.
Реки:
Уста, приток Ветлуги. Она не судоходная, по ней сплавляли лес. Здесь я родилась.
Ока и Волга – две реки, на которых стоит мой областной город – Нижний Новгород.
Нева – Петербург, здесь я училась.
Ворскла – левый приток Днепра, здесь у нас проходила летняя практика.
Днепр – Киев. Каталась на прогулочном теплоходе.
Волга – по ней плавала на теплоходе до Астрахани.
Москва-река – каталась на прогулочном теплоходе.
Десна – место, где я живу.
Красная Пахра – отдыхала.
Северная Двина – Великий Устюг.
Юг – Никольск, приток Северной Двины.

На всех этих реках я купалась.

Сена – Париж. Каталась на прогулочном теплоходе.
Темза – Лондон. Каталась на прогулочном теплоходе.
Нил – Египет. На лодках туристов провозили с берега на берег.

Озера – отдыхала:
Байкал
Ладожское
Онежское
Озеро Рица

Моря – отдыхала и купалась:
Азовское
Балтийское
Черное
Красное
Средиземное
Эгейское

Океаны:
Атлантический.
 
Я написала список. Закрыла блокнот. Прижалась к Митьке. Он дремал на берегу Малого Моря, как нежно называют этот участок Байкала.

Скоро полдень. На море дети плавали на матрасиках, греясь на солнышке. Сегодня тепло, ясно и безветренно. Я вспоминала свои моря. Все они оставили в моём сердце частичку себя. И вот оно, Малое Море. Спокойное. Прохладное. Но вода манила меня к себе. Шаг. Ещё один. И ещё. И вот я уже поднырнула под воду.
Первая секунда: шок.
Холод. Не просто прохлада – будто кто-то вогнал под кожу тысячу серебряных игл. Байкал не терпит нерешительности – либо сразу плыви, либо выскакивай с визгом.
Я раскрыла глаза. Солнце стало золотым диском на синем дне. Облака – белыми медузами, застрявшими между камней. Я протянула руку, и воздушные пузыри устремились вверх, словно ртутные шарики из разбитого градусника.
Тишина. Над водой – крики чаек, смех детей. Здесь – гулкая, тягучая тишь. Только собственное сердце стучит в висках: бум... бум... – медленнее, чем на суше. Байкал замедляет время.
Ликование и счастье. А там, под водой, уже давно проснулись морские обитатели и быстро плыли навстречу друг другу. Я мысленно поискала «магический кристалл». Говорят, что на дне озера утерян некий «магический кристалл», и он является Хранилищем Чистого Знания.
Когда лёгкие начали гореть, я вынырнула, и мир с треском собрался обратно. Солнце снова над головой, облака плывут куда надо, песок снова горячий.
Но теперь я знаю секрет: настоящий Байкал – не тот, что сверху. Он – в этой синей прохладе, где даже время течёт по-другому.
На берегу меня подхватил Митька и завернул в полотенце, приговаривая:
– Ах ты, морж мой байкальский.
Я упала на покрывало. От земли шёл аромат. Это дыхание Ольхона.
Степь пахла горьковатой полынью – так остро, что у переносицы щекотало. Я лежала на спине, вжавшись в сухую траву, а над головой – раскалённое небо пустыни. Ветер гнал по холмам волны серебристого шалфея, и с каждым порывом воздух менялся: сначала –пряный чабрец, будто кто-то раздавил в ладонях сотню зёрен кориандра; вдруг – мёд, тёплый, липкий, – это где-то зацвела дикая малина у подножия скал. 
Я закрыла глаза. Этот запах невозможно разложить на составляющие – он как песня, где сплелись солёный пот коней Чингисхана (говорят, его воины останавливались здесь на водопой), дым костров бурятских шаманов, что столетия назад вызывали дождь у Шаманского мыса. 
Вдруг – новый оттенок: свежий, как удар ножа. Это я нечаянно задела куст дикого лука. Теперь аромат стал звенящим.
Когда поднялась, на одежде остался шлейф Ольхона – смесь сухости, свободы и чего-то древнего. Даже через неделю, в городе, я иногда ловила его отворотом куртки – будто кусочек степи упрямо не хотел меня отпускать. 
Попробуйте сами: приезжайте в июле, когда полынь цветёт. Лягте на землю. И пусть ветер зашьёт вам в память этот запах навеки.
А сейчас рядом со мной Митька камушками выложил моё имя.
–Давай поклянёмся, что мы сюда ещё приедем, – тихо сказал он.
– Лучше не будем давать клятву, а будем мечтать сюда вернуться вновь.

После насыщенного дня, наполненного древними легендами и ветрами Ольхона, мы вернулись в наш уютный отель. Солнце уже начало клониться к горизонту, окрашивая небо в теплые персиковые тона. В холле нас встретил шумный гул нашей туристической группы – все оживленно обсуждали впечатления дня, перебивая друг друга восторженными возгласами. 

– Ребята, расходимся! Собираемся ровно в пятнадцатьноль-ноль, через десять минут! – объявила наш гид Анна, поправляя фирменную кепку с логотипом туркомпании.  – Едем на ужин с видом на Малое Море. Будет знаменитая байкальская уха! 

Мы снова загрузились в верные уазики, которые за день стали почти родными. На этот раз дорога показалась менее тряской – то ли потому, что мы привыкли к ольхонским «объятиям», то ли потому, что предвкушение ужина сделало нас терпеливее. 
По пыльной степной дороге, петляющей среди холмов, наш уазик неожиданно свернул в сторону. «Сейчас покажу вам одно особенное место», – загадочно улыбнулся водитель. Через несколько минут перед нами открылось удивительное зрелище. 

Посреди бескрайней ольхонской степи, где нет ни деревца на многие километры, величественно стояла одинокая берёза. Её серебристый ствол ослепительно белел на фоне выжженной солнцем травы, а раскидистые ветви создавали причудливый узор на фоне голубого неба. 

Это не просто дерево – это легенда Ольхона. 

Местные жители рассказывали, что: 
– Это переродившаяся душа могущественной шаманки, которая лечила людей.
–  Дерево живое и чувствующее – если прислушаться, можно услышать его «дыхание». 
– Ветер здесь всегда дул по-особенному, обтекая ствол мелодичным шелестом. 

Мы подошли ближе. Берёза огорожена длинными жердями. Она действительно источала странное тепло – не физическое, а скорее энергетическое. Гид объясняла: «Обнимите её, закройте глаза и попробуйте почувствовать связь с этим местом». 

Один за другим члены нашей группы: 
1. Обнимали белоснежный ствол.
2. Закрывали глаза. 
3. Замирали на несколько мгновений.

Пока я ждала своей очереди, на кончик моего пальца села божья коровка – красная пуговка с чёрными горошинами. Её крылья сложены аккуратно, как страницы ещё не прочитанной книги. 

– Куда летишь? – спросила я. 

Она не отвечала. Только шевелила усиками, будто сканируя воздух на предмет важных новостей: где тля, где солнце, где ветер помягче. 

Я подняла руку выше. 

– Может, на ту берёзу? Там, в листве, уже спрятался десяток твоих родственников.  Или на облако? Вон оно, пушистое, как раз подходящее для приземления. 

И божья коровка вдруг расправила крылья – и вот она уже невесомая, – чёрная точка на фоне голубого. Полетела туда, куда летят все божьи коровки:
к дому, которого мы не видим, 
к работе, которую не понимаем, 
к мечте размером с маковое зёрнышко. 

А на моём пальце осталась жёлтая пыльца – как будто она оставила мне плату за билет в свой мир. 

Я подошла к берёзе, обняла её. И действительно – сквозь кору словно пульсировала живая энергия. Кто-то чувствовал лёгкое покалывание в ладонях, кому-то казалось, что дерево ответило едва заметным движением ветвей. 

«Теперь загадайте желание», – посоветовала гид. Мы послушно прошептали свои мечты, и ветер тут же унёс их вместе с березовыми листьями куда-то вдаль, к синему байкальскому горизонту. 

Эта встреча осталась в памяти как одно из самых волшебных мгновений путешествия. Казалось, что где-то глубоко внутри теперь жила частичка этой удивительной березы – одинокой, сильной, пережившей десятки ольхонских зим и хранящей мудрость веков. 

Говорят, если очень захотеть вернуться на Ольхон, нужно просто закрыть глаза и представить эту березу – и она поможет найти дорогу обратно...
Наш уазик выехал на берег Малого Моря – узкой проливной части Байкала, отделяющей Ольхон от материка. Вода здесь, в лучах заката, напоминала расплавленное золото, а легкий бриз приносил с собой аромат сосны и свежепойманной рыбы. 
Водители установили длинные раскладные столы, накрыли клетчатыми скатертями, а рядом дымился настоящий чугунный котел с ухой. 

– Это не просто суп, а ритуал, – с гордостью говорил наш водитель Гена, он же местный рыбак с руками, исчерченными шрамами от сетей и ножей. – Рыба – сегодняшняя, только с утра выловлена. Вода – байкальская, чистая, как слеза. А секрет – в дровах. Только лиственница дает тот самый аромат. 

Разливая уху по глубоким мискам, он рассказывал, что по байкальской традиции первую ложку нужно отдать духам озера – плеснуть немного бульона в воду. Мы послушно последовали обычаю, и ветер тут же подхватил брызги, унося их в сторону заката. 
Уха оказалась волшебной: прозрачный бульон с золотистыми бликами жира, крупные куски омуля, тающие во рту, нежнейшая рыба сиг, которую ловили только в этих водах. 
Аромат дымка и диких трав – где-то добавили веточку багульника. 
Запивали все это горячим чаем с чабрецом, который подавали в старинных жестяных кружках. Кто-то из группы достал гитару, и вот уже зазвучали тихие песни под аккомпанемент плеска волн. 
Песни под закат – особенные. Они про дороги, по которым ещё предстоит пройти, про людей, которых встретил или потерял, про мечты, что грели даже в холодные вечера. 

Кто-то рядом подхватил, кто-то молча слушал, как я, глядя на огненную полосу над водой. Костер потрескивал, гитара звенела, а голоса сливались в единое «спасибо» этому дню. 

Мы сидели на деревянных скамеечках, пели песни, грели руки о кружки, смотрели, как последние солнечные блики играют на воде... И понимали: вот оно, то самое ощущение Байкала. Не в достопримечательностях, не в километрах пройденных маршрутов, а в этой атмосфере. За простым вечерним ужином, где смех друзей сливался с криками чаек, запах костра вплетался в прохладный воздух.  И пусть последний аккорд растворится в темноте – эти минуты останутся тёплым воспоминанием, как отблеск заката в глазах друзей. 

А где-то там, в темнеющей воде, нерпы наблюдали за нами своими умными глазами. 

Возвращались в отель усталые, но счастливые. Завтра будет новый день, новые приключения... Но этот вечер с удивительной берёзой, с ухой на Малом Море останется где-то глубоко в памяти – как вкус, как тепло, как ощущение абсолютного «здесь и сейчас». 
А может быть, и в следующую поездку мы снова вернемся к этому месту? Ведь говорят, Байкал сам решает, кого позвать обратно...

Митька давно спит. А я пишу дневник о своих замечательных, загадочных, завораживающих встречах.

8 июля 2025 года. Остров Огой
Утром на внедорожниках мы выехали к пристани поселка Хужир на экскурсию «Святые источники – остров Огой».
Плыли по Байкалу на катере мимо небольших байкальских островов. Пересекли Малое Море и причалили к материковой части. Здесь начался треккинг по хвойному лесу к Святому источнику Сурхайты (4 км туда и обратно). Желающие могли проехать этот путь на местной машине за дополнительную плату. Я знала, что этот путь не для меня, а Митька пошёл.
В самом начале мы все вместе шли по тропинке хвойного леса. Здесь   прохладно и дышалось легко. Но вскоре несколько человек из нас повернули обратно на пристань. Я радовалась. Могла писать свой дневник.

Утренние лучи солнца золотили верхушки деревьев, а я сидела на камне – плоском, нагретом за день и остывшем за ночь. День продолжался с тишины, и я наконец могла услышать себя. Достала блокнот. Он не новый, потрепанный, с загнутыми уголками страниц, пахнущий бумагой, временем и легкой горьковатостью чернил. Здесь, недалеко от пристани, даже воздух казался другим – чистым, разреженным, будто специально созданным для того, чтобы мысли текли свободно, не цепляясь за суету. 
Я пишу. Не для кого-то. Не для публикации. Не для одобрения или критики. Просто потому, что буквы – это мои проводники в мир, где не нужны слова вслух. Где каждая запятая – это пауза, а каждый пробел – вздох. 

Иногда мне казалось, что тропинка, по которой я только что шла, – это и есть мой текст. Она то сужалась, превращалась в едва заметную ниточку среди травы, то расширялась, позволяя остановиться и оглядеться. 

Я пишу о скалах, которые помнят больше, чем все человеческие истории вместе взятые. О ветре, который бормочет что-то на забытом языке. О воде перед глазами. О своих страхах, которые здесь казались такими же мелкими, как муравьи, ползущие по камням. 

Иногда я представляла, что кто-то когда-то прочтет эти строки. Может, путник, который сядет на тот же камень. Может, ветер унесет страницу и положит ее у ног того, кому она нужна. А может, никто и никогда. И это тоже правильно. 
 
Я не торопилась. Здесь время текло иначе. Можно потратить час на одно предложение, переписывая его снова и снова, пока оно не станет таким же гладким, как речная галька. Можно бросить все и просто смотреть, как тень от облаков ползет по склону, рисуя причудливые узоры. 
Временами я ловила себя на мысли, что писала не ручкой, а самим степным воздухом, солнцем, шумом воды где-то внизу. Буквы становились просто формой, в которую отливалось то, что и так уже есть внутри. 

Но рано или поздно группа вернулась от святых источников. Я закрыла блокнот, встала с камня, отряхнула одежду от пыли и пошла обратно на пристань – туда, где снова будут голоса, вопросы, ожидания. 

Только теперь я знала: эта лесная тропинка и камень никуда не исчезли. Они остались во мне, как строки, записанные в блокноте. Как тишина между слов. Как умение слышать себя даже среди шума. 

И если однажды мне снова понадобится убедиться, что я – это я, а не набор ролей и масок, я просто открою блокнот. Или найду новую тропинку в лесу или в горах. 
А может, они сами найдут меня.

Митька вернулся из похода усталый и счастливый. Наш катер взял курс на необитаемый остров Огой, крупнейший остров пролива Малое Море и духовный символ Байкала. 
На катере мы получаем информацию об острове.
Он небольшой, скалистый, в проливе Малое Море озера Байкал, принадлежащий Иркутской области. Длина – около 3 км, максимальная высота – 512 м над уровнем моря. Несмотря на скромные размеры, остров имеет важное культурное, духовное и природное значение, привлекая туристов и паломников. 
Расположен в центральной части Малого Моря, между западным берегом Байкала и островом Ольхон. Каменистый, с крутыми склонами и узкими тропами. Наивысшая точка – гора высотой 512 м. 
Преобладает степная растительность (ковыль, полынь), встречаются редкие виды птиц (орлан-белохвост, чайки). Нам советуют подышать степным воздухом, взять на память запах огойской степи.

Главная достопримечательность острова – белоснежная буддийская ступа Просветления, окружённая могущественным Байкалом. Она построена в 2005 году на самой высокой его точке.
Высота ступы – 8 м, выполнена в традиционном стиле. Внутри заложены священные реликвии, мантры, бронзовые фигурки будд, дакини (в буддизме – женские духи, носительницы тайных учений. Это просветленные энергии, богини). Интересный факт: очертания Огоя напоминают силуэт дакини с распростёртыми руками, а ступа находится в области сердца дакини.
Ступа – колесница, соединяющая земное и небесное. В храме вы мысленно отправляетесь на ступе к богам... в этом заключается её смысл.
Считается, что ступа очищает карму, приносит гармонию и защищает Байкал. 
Нам рассказывают о ритуале: вокруг ступы надо пройти по часовой стрелке три круга. Первый круг необходимо идти с просьбой о прощении, второй – с благодарностью за то, что есть в вашей жизни. И уже после этого, в начале третьего круга, можно задумать своё самое заветное, разумеется, не материальное желание. Оставить подношения: камешки, ленточки. 
Легенды и духовное значение. 
– По бурятским поверьям, Огой – место силы, где обитают духи Байкала. 
– Некоторые считают, что здесь пересекаются энергетические линии, усиливая медитативные практики. 
– Ступа символизирует единение религий – её освящали буддийские ламы, шаманы и православные священники. 
Нам рассказали, как добраться: летом – на катере из посёлков Хужир (как мы)  или Сахюрта, зимой – по льду на внедорожниках. 
Мне сразу захотелось побывать на Байкале зимой.
Несмотря на статус охраняемой территории, остров страдает от мусора, оставляемого туристами. 
Нас просили соблюдать правила посещения: не шуметь, не оставлять отходы, уважать священные места. 

Остров Огой – уникальное место, где природа, история и духовность образуют гармоничное единство. Его ступа стала символом надежды и мира, а суровая красота ландшафтов напоминает о хрупкости байкальской экосистемы. 

Нам доставил удовольствие небольшой трекинг на возвышенную часть острова, где установлена Ступа Просветления. Конечно, мы с Митькой молча совершили три круга обхода вокруг неё. Каждый думал о своём.  С высокой точки острова полюбовались прекрасными видами на Малое Море, вдыхали чистейший воздух с запахом трав.
Во второй половине дня мы возвращались на катере на Ольхон, на пристань посёлка Хужир, где нас ждали внедорожники, чтобы ехать в отель.



9 июля 2025 года.
После сытного завтрака в отеле, где "шведский стол" порадовал нас байкальской рыбкой холодного копчения и горячими лепёшками с брусничным вареньем, мы отправились в путешествие на мыс Хобой, по следам ветров и легенд, в самое сердце Ольхона.
На дверях пыльного уазика, на котором нас везли к мысу Хобой, красовалась надпись: «Скорость – не главное. Главное – чтобы двери не отвалились».
Наш уазик петлял по степным дорогам, оставляя за собой шлейф золотистой пыли, а местный гид Анатолий, коренной ольхонец с глазами, похожими на две узкие щёлки от постоянного прищура на ветру, начал свой рассказ.  Он называл каждую скалу «братцем» и уверял, что ветер здесь не просто дует, а философствует.

Первая остановка – деревня Харанцы, где рождаются легенды, последний оплот цивилизации перед дикими просторами северного Ольхона. Здесь, в прозрачной воде Малого Моря, прячутся два причудливых островка: 

Львёнок – каменный холм, действительно напоминающий отдыхающего зверя. Местные рыбаки верят, что, если обойти его трижды на лодке перед сезоном, улов будет богатым. 
И Крокодильчик – узкая скала с зубастой вершиной. По преданию, это окаменевший дух озера, охраняющий подходы к Хобою. 

– Видите вон тот камень у воды? – Анатолий указал на валун, покрытый разноцветными ленточками. – Это жертвенник. Туристы оставляют монетки, а шаманы – табачные подношения. Не фотографируйте – духи не любят суеты. 
Дальше наш путь лежал к урочищу Песчаное – месту с двойной душой. С одной стороны –6,5 км золотистых дюн, где можно увидеть, как ветер "рисует" на песке причудливые узоры, найти окаменевшие корни деревьев возрастом 10 000 лет и даже искупаться в лазурной бухте, вода в которой прогревается до +20°C. 

С другой – мрачные следы истории: остатки лагеря ГУЛАГа (1939-1943 гг.), где заключённые добывали слюду. Развалины бараков, ржавые рельсы узкоколейки и тишина, которую нарушает только крик чаек. 

Кульминацией поездки стал мыс Саган-Хушун, «Белая скала». Три величественных утёса, прозванные «Три Брата», вздымались из воды на 80 метров. 

Что делает это место уникальным: мраморные скалы, сверкающие на солнце как сахарные головы, кроваво-красные лишайники, делающие склоны похожими на акварельные полотна, и грот «Драконья пасть» – при определённом освещении скалы образуют профиль мифического существа. 

– По нашей традиции, нужно загадать желание, глядя на среднего «Брата», – улыбнулся Анатолий. – Но только одно, и самое важное. Духи Ольхона терпеть не могут жадности. 

И наконец, основная цель всего путешествия – мыс Хобой – самая северная точка острова Ольхона и одно из сакральных мест Байкала – где соединяются Большое и Малое моря, а с вершины открываются потрясающие виды. 
Мыс Хобой (в переводе с бурятского – «Клык»), ветер на нём усилился до 15 м/с. Но это того стоило: 
– С северной стороны открывался вид на бескрайний Байкал, где вода сливалась с небом 
– С южной – скала напоминала профиль женского лица (её называют «Дева»). 
Под ногами хрустел «поющий» кварцевый песок. 
И долгожданный обед проходил под открытым небом, мы снова ели уху из байкальских рыб.
Обед в тот день стал не просто перерывом между экскурсиями, а настоящим сакральным действом. Под бескрайним байкальским небом, на складных столах, покрытых домотканой скатертью с бурятским орнаментом, для нас сервировали настоящий пир, где главный герой – дымящаяся уха в чугунном котле.
 Прозрачный янтарный бульон, в котором плавали крупные куски байкальской рыбы.
 Ароматные добавки: веточки байкальского чабреца, дикий лук, собранный на окрестных холмах, возбуждали аппетит.

Мы сидели на грубо сколоченных лавках, а перед нами расстилалась панорама: вода, переливающаяся всеми оттенками синего, чайки, кружащие в ожидании угощения, далёкие лодки рыбаков, будто застывшие на горизонте.

Особенности трапезы:
– Ели деревянными ложками ручной работы.
– Запивали обжигающим чаем.
Между дегустацией блюд любовались, как солнечные блики играют на волнах, ветер рисует замысловатые узоры на песке, облака принимают причудливые формы.

Это был не просто обед, а погружение в местные традиции, диалог с природой через вкусы, момент истинного единения с этим удивительным местом. Каждая ложка ароматной ухи напоминала о щедрости Байкала, о мастерстве наших водителей – поварами были именно они, о том, что самые простые блюда могут стать шедеврами в правильном окружении.

Этот обед под открытым небом стал для меня не просто приемом пищи, а настоящим гастрономическим посвящением в тайны байкальской кухни,  когда еда превращается в мост между человеком и древним духом озера.

После обеда мы поехали к сакральным местам: от мыса Любви к Хранителю Байкала.

Наш путь лежал к загадочному мысу Шунтэ-Левый, который местные жители поэтично называют мысом Любви. Это место окутано романтическими легендами:

– Говорят, если влюбленные вместе встретят здесь закат, их чувства получат благословение духов озера, – рассказывал гид Анатолий, пока наш внедорожник преодолевал последние метры каменистой дороги.
Мы с Митькой переглянулись. Жаль, что нам не придётся здесь встретить закат.
Гид продолжал:
– Если кто здесь поссорится – Байкал лично разберётся, кто прав.
Мыс Любви – место силы: уединенная бухта с розоватым песком, скалы, образующие естественную арку над водой, древние ритуальные столбы, украшенные лентами,
особый микроклимат – даже в ветреную погоду здесь царит умиротворение

Но главное чудо ждало нас в Узурах – бронзовый «Хранитель Байкала», созданный в 2018 году знаменитым скульптором Даши Намдаковым, членом Союза художников России.

По первоначальному замыслу памятник высотой 7,5 метров должны были установить на мысе Хобой — крайней северной точке Ольхона. Но Хобой считается заповедным, поэтому доступ к скульптуре был бы ограничен. Поэтому её установили на высоком берегу местечка Узуры. К самой скульптуре на транспорте добраться нельзя, можно только дойти пешком из посёлка Узуры.

7,5-метровое дерево-человек символизирует единство природы и цивилизации. Лик старика олицетворяет мудрость веков. Корона из ветвей - связь с космосом.
У бронзового дуба, узловатые ветви которого тянутся во все стороны, лицо старого шамана. Прикрыв веки, мудрец сосредоточенно думает о чём-то. В основании ствола есть дупло, какие бывают только у самых старых, кряжистых деревьев. Внутри дупла находится колокол, и если в него ударить, то он издаёт гулкий магический звук. Большому колоколу вторят маленькие колокольчики, привязанные к бронзовым ветвям – когда дует ветер, они негромко звенят, наполняя пространство мелодичными звуками.   

  127 бронзовых колокольчиков, каждый с уникальным звуком, текстура коры, повторяющая узоры древних петроглифов. Основание в виде волн Байкала.

Всё это наполнено сакральным смыслом:
   – Место для молчаливой медитации.
   – Точка проведения шаманских обрядов.
  – Современный символ экологического сознания.

– Когда ветер усиливается, колокольчики начинают говорить на языке духов, – шепотом пояснила нам пожилая бурятка, повязывая цветную ленточку на ограждение.

Даши Намдаков – художник мирового уровня.
Его работы хранятся в фондах Государственного Эрмитажа, в музеях Москвы, во многих странах мира, в том числе –в «Тибет-Хаусе» в Нью-Йорке и в «Музее искусств» в Гуанчжоу (Китай).
Также известно, что в 2012 году в Лондоне, в районе Гайд-парка, на средства Елены Батуриной был создан и установлен бронзовый памятник «Чингисхан» работы Даши Намдакова.

Интересные факты:
- На создание скульптуры «Хранителя» ушло 2,5 тонны бронзы.
- Каждый колокольчик отлит вручную.
- Миниатюрная копия в Третьяковке весит 48 кг.

– Это не просто скульптура, – сказал на прощание Анатолий. – Это мост между нашим временем и вечностью. И каждый слышит в звоне его колокольчиков что-то свое...
– Вот и весь Ольхон, – развёл руками Анатолий. – Красота, которая лечит душу, и история, которая не даёт забыть. Теперь вы – часть этого места. 

На обратном пути мы молчали – настолько сильным было впечатление от встречи с этим современным чудом, гармонично вписавшимся в древний ландшафт Байкала.

Молча смотрели, как закат окрашивает скалы в пурпурные тона. Где-то между дюнами Песчаного и белыми обрывами Саган-Хушуна каждый из нас оставил что-то важное – может быть, старые обиды, а может, ненужные страхи. 

А вечером в гостинице я обнаружила красный лишайник, прилипший к рюкзаку. Решила не счищать – пусть будет талисманом. Вдруг «Братья» действительно исполняют желания?..
Ночь обняла меня тишиной, как тёплое покрывало. Я сижу на балконе в гостинице, босые ноги на прохладном металле перил, а в руках – мой потрёпанный блокнот. Осталось несколько страниц. Чистых. Нетронутых. Завтра мы покидаем остров Ольхон. Немного грустно.

Ветер играет моими растрёпанными волосами. Он пахнет дыханием озера, даже несмотря на то, что до воды далеко. Этот ветер – будто эхо тех волн, что лизали мои ступни всего день назад. 

Я подняла глаза к небу – а там, в вышине, рассыпаны миллионы звёзд. Они кажутся ближе, чем обычно, будто кто-то проткнул чёрный полог ночи иголкой, и сквозь дырочки пробивался свет иного мира. Внизу, вдали, мерцают огоньки костра на диком пляже. Там кто-то смеётся, кто-то поёт, кто-то молча смотрит в пламя – и все они, сами того не зная, стали частью моего вечера. 

Моё сердце бьётся ровно, но в его ритме – отголоски всего пережитого: 
смех попутчицы в поезде, которая угостила меня домашним печеньем, запах сосновых иголок на той тропе, где я заблудилась, тепло руки моего друга, помогшего подняться на скалу 

Я вдохнула глубоко. Воздух обжигающе чист. В нём пыль дорог, дым костра, аромат спелых фруктов. 

Внутри – лёгкая тяжесть. Не груз, а наполненность, как у кувшина, до краёв залитого водой. Воспоминания переливаются, как те светлячки, что мелькают в кустах под балконом – то тут, то там, то снова во тьме. 

Пальцы сами находят последнюю ручку в кармане. Она чуть погнута – помнит, как упала между камней на той самой тропе. 

И вот я пишу. Не о будущем, не о прошлом. Об этом мгновении, когда тишина звенит в ушах, а звёзды падают прямо мне в ладони. 

А где-то далеко огоньки костра гаснут один за другим. Кто-то сворачивает одеяло. Кто-то последний раз смотрит на озеро. Кто-то целуется, зная, что завтра – поезда в разные стороны.  Я закрыла блокнот. 
День кончается. Но эта ночь – она горит во мне самой яркой искрой.  И когда-нибудь, в декабрьский холод, я разожгу её снова.

10 июля 2025 года
Мы возвращаемся в Иркутск. Ехать нам около 260 километров.
Путешествие ещё не закончилось – в блокноте оставалось несколько чистых страниц для новых впечатлений. Но в воздухе, густом от предрассветной прохлады, уже витало предчувствие перемен. Оно странным образом смешивалось с тоской по дому – тому самому, где на кухонном подоконнике пылилась моя любимая кружка.

Я ловила себя на противоречивых желаниях: то мечтала упасть в собственную кровать и неделю не вылезать из старого халата, то уже мысленно перебирала вещи для нового чемодана. Пальцы сами собой тянулись к телефону – поделиться с друзьями тем, как пахнет утро на байкальских островах, как смешно скрипела дверь в местном кафе, как незнакомец на катере вдруг угостил меня яблоком "за красивые глаза". 

Я улыбалась простой истине: когда закрывается одна дверь, обязательно скрипит петлями другая. Возможно, прямо сейчас где-то распахивается калитка в чей-то заросший сиренью двор, или хлопает дверца такси в незнакомом городе, или со скрипом открывается дверь поезда дальнего следования. 

Лето ещё раскачивалось на качелях, предвкушая свой последний месяц вальса. Но я уже заглядывала дальше – в сентябрь, который пахнет новыми тетрадями и горячим чаем. Какая история будет вписана на его первую страницу? Возможно, я найду её сегодня – в разговоре с попутчиком, в случайно услышанной песне из открытого окна, в билете, который сейчас кто-то роняет в карман пиджака. 

Дорога бесконечна – она просто меняет направление. Хорошие истории не заканчиваются – они просто берут паузу, чтобы набрать воздуха для новой главы. А я... я пока сидела в кресле автобуса и смотрела, как вьётся дорога, зная, что дом подождёт. Ещё немного. 

После размещения в отеле у нас была экскурсия в «Музей декабристов».
Меня всегда привлекала их судьба.  Декабристы и их жёны навсегда сохранят в русской истории героико-романтический образ. Мы стояли у старинного особняка с мезонином – Дома-музея Трубецких. Сам Сергей Трубецкой в этом доме не жил, говорят, что он построил его для одной из трёх дочерей.

Это не просто музей, а настоящая машина времени. Экспозиция, размещённая в доме, посвящена не только семейству Трубецких, но и всем декабристам, отбывавшим каторгу в Сибири. Подлинные документы, книги и личные вещи. Пятерых декабристов — Павла Пестеля, Сергея Муравьёва-Апостола, Кондратия Рылеева, Петра Каховского и Михаила Бестужева-Рюмина – приговорили к смертной казни.  121 человек были признаны виновными, их лишили чинов и дворянства. 99 заговорщиков приговорили к каторжным работам и поселению в Сибири. В одном из залов расположена историческая экспозиция, рассказывающая о тринадцатилетней каторге и последующем поселении декабристов в Сибири.
– В этом зале особенно остро понимаешь, что эти люди могли жить в роскоши, но выбрали участь каторжан ради своих идеалов, – заметила экскурсовод Ольга Сергеевна, указывая на портрет молодого Трубецкого.
Переходя в Дом-музей Волконских, мы буквально ощутили перемену атмосферы.
Сам дом Волконских удивителен по своей истории. Он был возведён в 1838 году в селе Урик Иркутской губернии, куда после десяти лет каторги переехала семья Волконских. Получив разрешение на переезд в Иркутск, Сергей Григорьевич организовал и транспортировку своего двухэтажного жилища. Участок, на котором строился дом, был приобретён родственниками Волконских. После завершения сборки дома семья вновь поселилась в уже расширенном и обновлённом доме.

Сохранены интерьеры 1838 года: гостиная с роялем 1820-х годов, столовая с сервизом княгини, кабинет с уникальной библиотекой, которая насчитывала пять тысяч книг. В библиотеке собирались члены семьи Волконских.

Особые эмоции вызвали кольца Волконских, изготовленные из звена кандальной цепи.

Яркое впечатление производит «Салон декабристов» – воссозданное место встреч:
кресла, где сидели Муравьевы и Юшневские, шахматы, которыми играли изгнанники,
ноты романсов, звучавших в этих стенах.
– Здесь всё дышит подлинностью, – поделилась впечатлениями одна из туристок. – Кажется, вот-вот распахнется дверь и войдет сама княгиня Волконская...
Экскурсия заканчивалась у памятника «Жёнам декабристов». Это один из самых пронзительных памятников Иркутска. Этот мемориал, открытый в 2011 году, стал не просто туристической достопримечательностью, а местом паломничества для тех, кто верит в силу настоящей любви. 
Центром композиции является фигура княгини Марии Волконской в полный рост. 
В её руках письма, последние весточки из Петербурга и ответные послания родным. 
У её ног – подсвечник с зажжёнными свечами. Поза выражает осознанный выбор.
Из 121 человека, арестованного по делу о восстании, 24 были женаты, и 11 женщин отправились в добровольное изгнание. 

Особый ритуал: многие посетители трижды обходят монумент, повторяя маршрут, который проделали декабристки: 
• От Петербурга до Москвы 
• От Москвы до Иркутска 
• От Иркутска до рудников. 

– Этот памятник – не о жертвенности, а о свободе выбора, – отмечает наш экскурсовод. – Эти женщины не были обязаны ехать в Сибирь. Они предпочли долг светским условностям.

Вечером за чашкой кофе я подумала: «Надо всё перечитать об этих удивительных женщинах».

11 июля 2025 года.
Рано утром покинули Иркутск и поехали в Бурятию. Там ждала нас другая часть Байкала. 220 км по Бурятии – это вам не московское МКАД.   По пути встретили стадо коров-философов – стояли посреди трассы и смотрели на нас с немым укором: "Опять эти туристы с их камерами..."  Мы ехали в поселок Танхой, где находится центральная усадьба Байкальского биосферного заповедника.
Танхой, 11:17. Я сидела на деревянной скамейке у визит-центра, попивала чай с чабрецом и пыталась осмыслить, как за одно утро мы: 
а) пересекли границу Бурятии, 
б) познакомились с двумя харизматичными соболями, 
в) получили "заряд животворящей энергии" от кедра (Митя теперь утверждает, что чувствует себя на 5 лет моложе. Жду, когда начнёт просить справку в школу).
Визит-центр на берегу Байкала становится интерактивным. 
За 500 рублей мы получили:  зал с интереснейшей интерактивной экспозицией «Заповедная Россия», зал «Байкал уникальный»,  где Митя 20 минут спорил с голограммой нерпы о глобальном потеплении, зал «Человек и Байкал». Посетили вольерный комплекс «Настоящий баргузинский соболь».
Соболиный десант – два пушистых бандита по кличке Шустрый и Наглый. Первый демонстративно украл у гида ручку, второй – позировал, как супермодель. 
Исторический эксклюзив:  в разделе «Байкальская переправа» обнаружили фото 1903 года, где какой-то мужик удивительно похож на Митю. Теперь он требует внести его в генеалогическое древо. 

Экологическая тропа «Кедровая аллея» – лес, который лечит. 
350 рублей – и вот мы уже гладили вековые кедры.

Гид:
– Это вам не дуб, тут энергетика мощнее!
Митя немедленно обнял дерево и замер с блаженной улыбкой. 
Учили сибирские лайфхаки: оказывается, шишками можно не только по голове стучать, но и варенье варить. Митя тут же попытался «запатентовать» идею кедрового лимонада. 
Слушали истории о медведях-гурманах, которые предпочитают кедровые орешки стандартному «туристу под соусом». 

Обед в Бурятии.
Обедали в маленьком уютном кафе.
Мы ввалились внутрь, ещё пахнущие ветром и байкальской свежестью, и сразу поняли – мы голодны, как волки. 
– Позы брать будем? – спросила официантка, девушка с тёмными косами до пояса и руками, испещрёнными тонкими шрамами, наверное, от пара. 

Мы кивнули, даже не спрашивая, что это. Когда в Сибири предлагают позы – надо брать. 
Пока они готовились, пили чай с чабрецом – густой, золотистый, с горьковатым послевкусием. За соседним столиком двое рыбаков спорили о том, кто больше рыбы поймал, а за окном ворон методично долбил клювом остатки чьего-то обеда. 

И вот – запах! Дымящаяся пирамидка из теста диаметром 5 –8 см, внутри – сочащийся соком фарш, приправленный луком, чесноком и чем-то неуловимо диким – может, духом степей, а может, просто щедростью повара. 

Первый укус и всё вокруг перестало существовать. 

– Боже... – прошептала я, ловя каплю бульона, убегающую по подбородку. 

– Тише, – засмеялся Митька, – а то позы обидятся. 

Пока ели, поняли: позы – это не просто еда. Это философия в тесте. Тесто тонкое, но крепкое, как ледяной покров Байкала в декабре. Мясо – тёмное, ароматное, будто впитало в себя запах дымящихся костров. Сок – золотой, как первый луч солнца над озером. 
И главное – есть их нужно молча, как сказала нам официантка. Потому что каждая пирамидка – как маленькое путешествие в степь, где ветер шепчет травам, а кони бредут по холмам.

Митька по интернету нашёл рецепт. Начинка – рубленое мясо и лук. Готовят на пару в специализированной пароварке, которая называется «позница».
Когда опустошили пару тарелок, официантка принесла боовы –  сладкие лепёшки из теста с выдавленными узорами.
– Чтобы позы не скучали в одиночестве, – сказала она и улыбнулась.
Попробовав, я воскликнула:
– Они похожи на наш хворост!

Мы вышли на улицу, сытые и счастливые. Кот-попрошайка у кафе  сидел с таким видом, будто лично участвовал в восстании на Сенатской площади. Митя не выдержал, сходил и  купил ему сметану.
– Теперь он наш соратник, – вздохнул он.
А Байкал где-то вдалеке сверкнул волной, будто говорил: «Видите, а вы ещё сомневались?» 

Опять петляли дороги. После 320 км переезда и 15 остановок «ой, смотри, какая птица – скала – лужа!» добрались до Горячинска, где Байкал становится курортом.  Поселились в ТК «Авангард». Наш номер с видом на Байкал. 
Пляж, где смельчаки купались, а мы с Митей только замочили ноги и тут же отпрыгнули – вода ледяная, как совесть моей бывшей одноклассницы Кати. 
Вечером – ужин с байкальской рыбой, во время которого Митя философски заметил:
– Рыба вкусная, но жаль, что не соболь. Хотелось бы завершить гастрономический цикл. 

Митя уже составил бизнес-план «Кедровый СПА» (массаж шишками + чай из хвои). 
Я тайком положила в рюкзак кедровую шишку – как талисман (и возможное оружие, если Митя снова запоёт под душем). 
Вечером, глядя на закат, Митя вдруг сказал:
– Знаешь, а мы как те жёны декабристов… только ты за мной поехала не в Сибирь, а в тур «всё включено».
Я рассмеялась, но потом подумала – может, он прав? Ведь путешествие – это тоже своего рода «добровольная ссылка» … только с горячим душем и завтраком. 
Байкал за окном шумел, будто смеялся над нашими планами завтра встать на рассвете. Спорим: не встанем. 

12 июля 2025 года
6:15 утра. Горячинск. Сидела на балконе, завернувшись в плед, и пыталась понять, зачем я согласилась на эту «сказочную» экскурсию. Митя внизу бегал по дорожке. Байкал сегодня серебрится, как зеркало в спальне злой королевы. Красота, конечно, но в такую рань хочется только одного – обратно в кровать. 

Завтрак в отеле подали в 7:00. В меню: 
• Яичница "на скорую руку" (видимо, повар её действительно готовил одной рукой, второй потирая глаза) 
• Бутерброды с "секретным ингредиентом" (Митя утверждает, что это был байкальский омуль, но я подозреваю обычную селёдку) 
• Чай, который, кажется, заваривали ещё вчера – идеальный тоник для полуночников.

В общем, я ворчала и хотела спать.  Мы ехали на один из четырёх Ушканьих островов – остров Тонкий, где находится самое крупное лежбище нерпы.
Пока микроавтобус трясся по дороге через Забайкальский парк, гид Лена (девушка с голосом, как у диктора советского радио) рассказывала: 
– Ушканьи острова – это как Мальдивы, только для нерп! Сегодня мы увидим минимум 2000 особей! (Митя тут же начал подсчитывать, сколько кадров в секунду ему понадобится) 
– А ещё там есть скала, похожая на профиль Ленина! (Вот уж действительно сказка...) 

На острове Тонком нас ждал сотрудник заповедника (мужчина с бородой, как у Толстого, но в душе – настоящий Доктор Дулиттл). Он рассказывал о нерпах, вёл нас к лежбищу.
Деревянная тропа (по которой Митя едва не сбежал, увидев первую же белку – «Она же почти нерпа!») 
На лежбище...  оказалось ровно три нерпы. 

 Митя разочарованно:
– Это и есть ваши 2000? 
Гид, не смущаясь:
– Ну, может, остальные ушли на обед? Они же тоже кушать хотят!  Нам ещё повезло – нерпы обычно прячутся от туристов. Видимо, наши три героини решили устроить нам «эксклюзивный показ».
Мы вернулись на катер, следующая остановка – бухта Змеевая. Там у нас купание в горячих источниках, а для желающих – и в самом Байкале.
Бухта Змеевая, 14:30. Наш катер только что причалил к месту, где, по словам гида, «сама природа приготовила джакузи». Митя уже раздобыл где-то надувной круг с рисунком русалки и выглядит как счастливый пятилетка. Я же скептически разглядываю табличку: «Температура источников +40...+45°С». Звучит как рецепт варки туриста в собственном соку. 
Толпа туристов дружно кисла в воде с выражением лиц, как будто медитируют в гигантском супе.
Я зашла в источник аккуратно, как кот в ванну – постепенно, с писком. 
Митя же решил «нырнуть по-сибирски» – зашел в кипяток, потом сразу в Байкал.
Он продержался ровно 5 секунд — выскочил с криком:
– Лёд! Настоящий лёд!
Хотя это была просто вода, и теперь сидел, трясясь, как осиновый лист, но гордо заявлял:
–Я закаляюсь! 
Гид, увидев это, только покачал головой:
– Ну, хоть в больницу везти не придётся… пока что. 

Митя, заворачиваясь в полотенце:
– Интересно, нерпы тоже так купаются? Сначала в кипяток, потом в лёд? 
Я, глядя на его посиневшее лицо:
– Нет, нерпы умнее. Они просто смотрят на нас и ржут. 
Гид, подавая нам чай:
– Зато теперь вы точно знаете, что такое сибирский контраст!
 Результат: я теперь похожа на варёного рака, а Митя – на синий леденец.

В сувенирной лавке бухты продавались «змеиные яйца» (на поверку – просто камушки). Митя купил два – для энергетики.   
Теперь ждём обеда. Митя говорит, что после такого купания он готов съесть целого омуля. Боюсь, он не шутит...
Обед с видом на Баргузинский хребет. 
Полевая кухня порадовала. Уха, в которой плавало столько рыбы, что, кажется, мы съели целую популяцию. Бутерброды с «нерпичьим сыром» (на поверку оказавшимся обычным адыгейским). Чай с душистыми травами. Митя утверждает, что это была обычная мята, но с налётом местного колорита. 

Обратный путь: где Байкал показывает характер. 
Чивыркуйский залив встретил нас: 
• Волнами, которые подбрасывали катер, как мячик 
• Видами, от которых даже Митя на время забыл про фотоаппарат 
• И... внезапным дождём.

Гид:
– Это нерпы плачут, что вы уезжаете! 

Вечером Митя просмотрел 500 кадров – на трёх из них едва видны пятнышки, очень похожие на нерп. 
Я обнаружила, что горячие источники отлично снимают стресс, но не помогают забыть ценник экскурсии. Настроение прекрасное. 
Байкал за окном сегодня особенно громко шумит – то ли смеётся, то ли рассказывает нерпам про этих странных москвичей. 

13 июля
6:30 утра. Горячинск. Митька почему-то разбудил меня криком:
– Даш, вставай, а то богиня без нас уйдёт!
Видимо, ему приснилось, что Янжима – это новый транспорт по расписанию. Собираемся в Баргузинскую долину, предварительно проверив, взяли ли мы «правильные» подношения: я – шоколадку (для творческого вдохновения), Митя – ремень (хотя он одиноким не является, просто «на всякий случай»). Байкал сегодня подёрнут туманом – будто сам проверяет, достойны ли мы такой поездки.
Гид накануне посоветовала:
– С собой можно взять подношение Богине: игрушку (для бездетных пар), ремень (для одиноких женщин), сладости (для других просьб).
 Дорога в долину: 190 км философии. 
Гид рассказывает, как в 2004 году местный пастух увидел на камне лик. 
Мужик думал – водкой перебрал. А оказалось – благословение! 
За окном мелькают священные обо – пирамидки из камней, на которые Митя уже положил три монетки (и одну конфету – «для страховки». 
Яки-меланхолики – жуют траву, не обращая внимания на восторженных туристов. 

В селе Ярикто нас встретил Цогчен дуган Баргузинского дацана или «Дворец богини Янжимы». Здесь монах показал точное место явления лика богини Янжмы – гладкий камень с размытыми очертаниями.
Я оставила шоколадку на алтаре (прося вдохновения для этого дневника). 
Переезд (~300 км) в Улан-Удэ, столицу Бурятии.
Вечером Митька искал в каждом камне «новый лик богини» (в отель уже принёс три «кандидата») 
Баргузинский хребет теперь будет мне снится в золотистых тонах – возможно, это богиня подаст знак? 
Завтра – Улан-Удэ. Митька уже составил список: «Будда, этнографический музей и поиск настоящих бурятских эмчи-шаманок. Боюсь, это будет долгий день...

14 июля
Улан-Удэ, 8:17 утра. Проснулась от того, что Митька уже вовсю примеряет «буддийский» образ - завернулся в отельный плед и важно декламировал что-то про «колесо сансары». На столе лежала карта города с пометками: «Ленин-голова», «золотой Будда» и «где поесть позы». Погода шепчет – идеальный день для экскурсии
Знакомство с Улан-Удэ, городом, основанным в 1666 году, на слиянии рек Селенги и Уды.
Свято-Одигитриевский собор: где встретились эпохи. 
Первая остановка – старейший каменный храм Забайкалья. 
Я зажгла свечу (и чуть не подожгла гида, когда отвлеклась на росписи). Митя увлеченно фотографировал ангелов, пока не узнал, что это херувимы.
Гид Аяна рассказала, что в советское время здесь был... антирелигиозный музей («Вот уж действительно – свято место пусто не бывает!) 

Главная площадь: где Ленин стал головой. Увидев гигантскую голову вождя (7,7 метров!), мы замерли. Митька, конечно, сделал селфи.

Буддийский центр «Ринпоче Багша»: путь наверх. На самое высокое место города ехали с мыслями: "Интересно, там действительно золотой Будда или это как в Казани – позолоченный?" Оказалось –  настоящее сусальное золото! 
В дацане самая большая в России статуя Будды Шакьямуни.  Шепотом говорю Мите:
– Представляешь, если он чихнет? 
Мы рассматривали четки из африканского дерева бубинга (те самые, 2000-летние).
 Митька шепчет:
– Главное, не уронить – вдруг это бусины времени?
Моменты просветления: я повесила «хий морин» – флажок удачи с пожеланием, чтобы Митя хоть тут помолчал. 
На территории дацана можно найти свое животное-покровителя по году рождения. У Митьки оказалось – железная собака, что очень символично. 
Мы вместе позвонили в гигантский колокол – звук такой, будто само небо отвечает. 

После обеда мы поехали в Иволгинский дацан – место, где, по словам нашего гида: «даже скептики начинают верить в чудеса»

Дорога в дацан: 40 км размышлений. 
Автобус везёт нас через бурятские степи, а гид Аяна рассказывает: 
– Иволгинский дацан – это не просто монастырь. Это место, где наука разводит руками, а верующие кивают: «Мы же говорили!» 
– Митя тут же оживился: "То есть там реально есть что-то, что нельзя объяснить?" 
Гид загадочно улыбнулся:
– Подожди, увидишь тело Итигэлова.  Даже учёные не могут понять, как это возможно.

Прибытие: где воздух звенит от молитв. 
Первое, что бросается в глаза: Разноцветные флажки  «хий морин» – трепещут на ветру, будто перешёптываются с небом. 
Студенты в красных одеяниях, похожих на римскую тогу, – будущие ламы, которые то медитируют, то... листают смартфоны.
Митя:
– Значит, просветление совместимо с TikTok? 
Я ему тихо:
– Жить надо в реальном мире.
Меня поразил запах – дымок благовоний, который, кажется, проникал даже в мысли. 

Главное чудо: нетленное тело Итигэлова. 
В небольшом храме, куда нас провели с благоговейным шёпотом. 
Я замерла – перед нами сидел... нет, не мумия, а будто спящий человек. Кожа упругая, поза естественная.
– Он действительно умер в 1927 году? – не верят своим глазам туристы. 
Митя, обычно такой болтливый, вдруг замолчал. Потом тихо:
– Даш, а если он просто... глубоко медитирует? 

Прогулка по территории: где учат мудрости. 
Между храмами мы покрутили молитвенные барабаны. Митька умудрился запустить свой так сильно, что тот запел, как реактивный двигатель. 
Заглянули в буддийский университет – где студенты учат не только философию, но и... астрологию.
Митя:
– Значит, они знают, куда улетают наши молитвы? 
Купили «заряженные» амулеты: мне – на удачу, Мите – чтобы техника не ломалась (очень его, видимо, впечатлило чудо нетленности). 

Момент тишины. 
Уезжая, мы обернулись на дацан, освещённый закатом: 
Я вдруг осознала, что здесь действительно чувствуешь что-то необъяснимое – будто время замедляется, а мысли становятся яснее. 
Митька, обычно такой ироничный, сказал:
– Знаешь, а ведь может, чудеса – это просто то, что мы пока не понимаем?

В голове – смесь благоговения и лёгкого смятения. Как так – тело почти 100 лет сохраняется без всяких технологий? 
В кафе «Бурятские традиции» заказали позы с говядиной, и Митька торжественно объявил:
–Теперь и мой живот почувствовал просветление! 

Завтра уезжаем из Бурятии. Митя уже положил в рюкзак камешек с территории дацана – «для памяти». Интересно, он понимает, что чудеса не в камнях, а в том, как они меняют нас?..

15 июля
Митька ещё спал. Я пила утренний кофе. Перебирала в памяти дни путешествия. Мои глаза не могли насмотреться на бескрайнюю синеву Байкала, играющую всеми оттенками бирюзы под лучами солнца. Они с восхищением скользили по величественным скалам, выточенным ветрами и временем, в которых читалась многовековая история этого удивительного места.
Глубоко вдыхала терпкий, пряный аромат ольхонских степей, наполненный запахами полыни, нагретой солнцем земли и далёкого дымка костра. Этот воздух казался таким живым и насыщенным, что хотелось пить его, как самый вкусный напиток на свете.
Я улыбалась. А потом был вкус байкальской ухи – наваристой, душистой, с нежным мясом разных рыб, только что выловленных из хрустальных вод. Каждая ложка этого ароматного бульона согревала душу и напоминала о щедрости сибирской природы.
Стопами топала по берегу Байкала, сидела на его древних камнях. Познакомилась с бурятским чудом.
И вдруг я поняла: вот оно, настоящее счастье. Не в погоне за чем-то далёким, а в этих простых, но таких драгоценных моментах – в шуме волн, в шепоте ветра, в запахах и вкусах, в ощущении, что ты часть чего-то огромного и прекрасного.
Перед отъездом я трепетно собрала ангарско-байкальский привет – горсть байкальской гальки, веточку кедра, засушенный цветок. Эти маленькие сокровища я бережно упаковала и повезла с собой, чтобы частичка Байкала навсегда осталась со мной – даже в шумной Москве, даже в быстром течении Москвы-реки. 
Я закрыла глаза, снова вижу бескрайнюю воду, скалы, степи… и чувствую, как Байкал навсегда остался в моём сердце.
Утром трансфер в аэропорт. Вылет из Улан-Удэ в Москву.
Аэропорт шумит, как живой организм – голоса, шаги, гул двигателей. Я стою у окна, наблюдая, как самолёты взлетают в перламутровое небо, и вдруг понимаю: моё путешествие не заканчивается. Оно просто меняет маршрут. 

В руках – блокнот. Одна чистая страница. 

Я оглядываюсь вокруг. 

Пожилой мужчина в углу зала нервно перебирает билеты, явно путаясь в терминалах. 
Девочка лет семи прижалась к маме и рисует что-то в своём блокноте – таком же потрёпанном, как мой. Я улыбаюсь. 

– Простите, – подхожу к мужчине и разбираю его маршрут вместе с ним. Оказывается, мы летим одним рейсом. Его зовут Виктор Петрович. У него внучка в Москве, и он везёт ей плюшевого медведя в клетчатом шарфике. 
– Это тебе, – кладу на стол девочки камушек с дыркой с Байкала (у меня в кармане есть ещё один). Она смотрит на меня большими глазами, потом вдруг отрывает уголок своего рисунка и протягивает мне: радугу над домом. 

И вот, когда я сажусь в самолёт, Виктор Петрович делится со мной шоколадкой, а девочка прижимает камушек к окну, будто показывая его облакам. 

Я закрываю глаза.  Путешествие продолжается. А следующая глава начнётся с чистого листа. И как всегда, в конце поездки мне казалось, что это моё лучшее путешествие.