Глава 10. Английский генерал

     Джордж Вашингтон теперь опять стал просто «мистером Вашингтоном», частным лицом и процветающим плантатором.
     После первой вспышки возмущения, вызванной уступкой губернатора притязаниям английских офицеров, он без труда вернулся к уединённой жизни.
     Он любил Хантинг Крик, своё наследство от брата, который скончался после путешествия в Вест-Индию, чувствовал свой долг перед осиротевшим ребёнком своего брата и своей матерью, кроме того, был искренне увлечён сельским хозяйством, гордился своими плантациями, которые надеялся сделать образцовыми.
     Ему нравилось проводить весь день в седле, мчаться галопом за лисой вместе со старым лордом Фэрфаксом, нравилось объезжать поля, засаженные кукурузой и табаком, нравилось рыбачить и охотиться,  он любил тихие вечера на старой ферме, общение с близкими и обмен визитами с соседями и друзьями.
     Когда Лоренс Вашингтон серьёзно заболел, то ушел из колониальной армии и обеспечил должность в ней своему младшему брату. Именно тогда Джордж впервые понял, что мир не ограничивается сельской жизнью. Когда же капитан Вашингтон скончался, Джордж, управлявший его землёй, а также собственной Ферри Фарм, и бывший опекуном дочери брата, почувствовал, что должен оставить свои мирные занятия. Последовавшие стремительные события изменили судьбу виргинца и привлекли к нему общее внимание: его назначение офицером ополчения, поездка в Форт ле Бёф после неудачи капитана Трента, его назначение под начало Джошуа Фрая, его дерзкая вылазка в Грейт Медоуз с последующим кратким ликованием и неизбежным поражением, его нежелание мириться с принижением колониальных офицеров, его гордая отставка и, наконец, возвращение на берега Потомака в прежнем качестве обычного гражданина.
     Его уединение не мрачили ни ревность, ни горечь. Он горячо интересовался ходом войны, был патриотом Виргинии, но знал, что сам не совершил ничего выдающегося, что не является кем-то незаменимым, и был готов никогда вновь не появляться на арене военных и политических событий, оставаясь лишь наблюдателем.
     Не то, чтобы он был полностью доволен своей жизнью, но его тайная печаль не имела ничего общего ни с войной, ни с государственным управлением. И если он никогда не приезжал в Уильямсбург, и редко появлялся дальше деревни Ричмонд у Сент-Джеймского водопада, то не из-за опасения повстречать тех, кто восхищались им и льстили ему, когда он был в доверии у губернатора, а теперь могли бы выказать ему пренебрежение, а из-за непреодолимого страха услышать о прекрасной Марте Кастис или увидеть её саму.
     Никто не догадывался о его тайной страсти, на которую он теперь наложил зарок вечного молчания. Никто не знал, почему молодой красивый плантатор, полный жизни и здоровья, даже не помышляет о женитьбе, и почему он так холоден, даже высокомерен, с молодыми леди, компании которых он тщательно избегал. Те, кто знал виргинца в краткий период его славы, не могли поверить, что он добровольно обречёт себя на жизнь плантатора и ограничит свою жизнь Маунт Верноном, охотой с лордом Фэрфаксом и чтением книг в библиотеке. Он не казался созданным для размеренной, затворнической жизни.
     У своих братьев, особенно Лоренса, он научился изысканным манерам, любезному обращению, всему тому высокопарному кодексу, которому обучают в Англии. Его понятия о том, что необходимо для мужчины и джентльмена, никогда не сталкивались с чем-то, что выходило за рамки приличного общества Виргинии.  Во время краткого путешествия с братом в Вест-Индию на него произвело впечатление море, настолько, что он даже хотел стать моряком, но людей он узнал мало. В целом, жизнь он проводил среди людей той же породы, что и он сам.
     Поэтому максимы его первого учителя, старого Хобби, а также те, что преподал ему Джеймс Мардж, совместно с наставлениями его матери и примером братьев, оставались для него незыблемыми и, несмотря на страстность натуры, позволили ему стоять на своём, во что бы то ни стало, и отбросить честолюбие, когда оно вошло в противоречие с тем, что он почитал своими принципами и своим достоинством. Те, кто пытались вызвать его на откровенность, расспрашивая о войне в долине Огайо, потерпели неудачу, мистер Вашингтон вежливо, но твёрдо отклонил все их попытки.
     Так он жил и работал в Маунт Верноне, серьёзный не по годам и очень молчаливый, и так прошёл год. В Англии дела продвигались туго, несмотря на все представления Динвидди правительству. Однако в ноябре генерал Брэддок, солдат, покрытый некоторой славой в Европе,  отбыл из Англии  с тысячей человек и с намерением рекрутировать ещё четыреста в колониях.
     Наступила весна, прежде чем британский командир собрался провести военный совет в Александрии, на котором должны были присутствовать почти все губернаторы колоний. Когда мистер Вашингтон узнал об этом, он взволновался настолько, что, не в силах оставаться дома, выбежал и отправился верхом в свои поля. Затем, как гром с ясного неба, пришло письмо от генерала Брэддока с почтительной просьбой мистеру Вашингтону прибыть в Александрию.
     Молодой виргинец тут же оставил свои дела, и верхом на прекрасной лошади, в сопровождении цветного слуги и Ван Брама, своего старого учителя фехтования, отправился в путь, удивив тем своих друзей, знающих о его отношении к Англии. Прибыв в Александрию, он сначала посетил губернатора Динвидди, который принял его довольно холодно. Он уже описал виргинца генералу Брэддоку как «опасного парня», на что Брэддок ответил, что он таких любит.
     На следующий день виргинец пришёл к британскому генералу, который остановился в одном из скромных домов Александрии, впрочем, меблировал он его дорогой и пышной мебелью, привезённой с собой из Англии, так как полагал Америку варварской страной.
     Июньский день клонился к вечеру, когда двое мужчин встретились в гостиной дома генерала. Заставленная тяжёлой мебелью, комната была темноватой, но в садике под окном цвели жасмин и тамариск, и алели розы.
     Когда мистер Вашингтон вошёл, генерал, сидевший у открытого окна, встал, и виргинец низко поклонился.
     Затем, в молчании, они оглядели друг друга. Мистер Вашингтон увидел человека средних лет, живой и приятной наружности, в белых панталонах и жилете, алый мундир, золотая тесьма и малиновый пояс указывали на принадлежность к британской армии. Его волосы были напудрены и круто завиты по бокам от лица, как полагалось в армии, а белоснежный шейный платок подчёркивал смуглость лица.
     Он же, в свою очередь, видел перед собой красивого молодого человека, лет двадцати трёх, выше шести футов роста, одетого в фиолетовый дорожный сюртук, чёрный атласный жилет и шляпу с белыми перьями. Такая наружность сделала бы честь и Сент-Джеймсском двору в Лондоне.
- Вы – мистер Джордж Вашингтон?
- Да, сэр.
- Садитесь.
     Мистер Вашингтон опустился в глубокое кресло с подлокотниками напротив кресла генерала. Он ждал, слегка улыбаясь, между тем англичанин, казалось, был чем-то смущён.
- Вы руководили последней экспедицией против французов? – спросил, наконец, генерал.
- Да, генерал Брэддок.
- Это был ваш первый военный опыт, мистер Вашингтон?
- Точно так.
- Не вполне успешный, а?
- Сэр, - ответил молодой виргинец, - мой опыт включал много нетерпения, ещё больше самонадеянности, немного удачи и полное поражение. Я ничего не знал.
- Однако войну вы развязали, - сказал генерал Брэддок.
     Мистер Вашингтон слегка покраснел.
- Я надеюсь, что вы слышали правдивое изложение событий, сэр. Французы утверждают, что Кулон де Жюмонвилль был застрелен во время переговоров, но это было не так. Что до меня, я сожалею о его смерти.
     Генерал Брэддок бросил на него острый взгляд.
- Почему вы ушли из армии?
- Губернатор Динвидди должен был сообщить вам.
- Я хочу услышать, что скажете вы.
- Потому что я не могу согласиться с тем, что все британские офицеры должны иметь преимущество перед колонистами. В этом я не согласен с Его Величеством.
- Сильно сказано.
- Я так чувствую.
- Не слишком ли вы горячитесь, а? – заметил генерал Брэддок.
- Возможно. Но война вообще горячее дело.
- Вы сгоряча отбросили шанс, за который многие молодые люди отдали бы десять лет жизни.
      Мистер Вашингтон выпрямился.
- Вы меня не понимаете, сэр, - сказал он величественно. – Это не вопрос моей личной обиды или моего нрава, речь идёт о достоинстве моей страны.
- У нас с вами одна и та же страна, - заметил англичанин. – Один и тот же король, чьи приказы должны выполняться. Вы поступаете не лояльно, сэр.
     Мистер Вашингтон хранил молчание, не как человек, которому нечего сказать, но как тот, кто уже всё сказал.
     Наконец, он спокойно спросил:
- Вы посылали за мной ради этого, сэр?
- Нет, - генерал Брэддок вдруг улыбнулся.
- Тогда зачем, сэр?
- Вы, я думаю, опытный лесник, - сказал генерал.
- Да, я обучался этому мастерству у индейцев, а также когда управлял поместьями милорда Фэрфакса, но есть люди, более искусные в этом деле, - например, Кристофер Джист.
- Губернатор Динвидди, - возразил англичанин, - сказал мне, что как знаток леса, как наездник и стрелок, вы не имеете себе равных в Виргинии, и я ему верю.
     Мистер Вашингтон покраснел до ушей и натянуто поклонился.
- Я слышал о вас и от других, - продолжал генерал, барабаня пальцами по тёмной поверхности стола. – В минувшем году вы показали себя с лучшей стороны. Не хотели бы вы ещё поучаствовать в войне?
- Охотно, сэр, - ответил молодой человек с загоревшимся взором.
     Генерал Брэддок снова улыбнулся.
- Конечно, эта война не так уж значительна, - сказал он, - вы понимаете это, -  он говорил с уверенностью бывалого солдата, прославившегося в боях на континенте, - Предстоит лишь несколько стычек с дикарями, а французов я не ставлю ни во что.
- О нет, сэр, вы недооцениваете ни тех, ни других! - воскликнул мистер Вашингтон. – Эти индейцы – не дикари, но обученные и тренированные воины.
- Не ставлю ни во что раскрашенных дикарей, - повторил генерал.
     Виргинец посмотрел на него задумчиво.
- Вы знаете страну? – спросил он.
 - Я изучил карту.
- Сэр, есть такие места, которые на карте не отмечены, но которые целесообразно знать.
- Опасаетесь, что я заблужусь? – улыбнулся генерал Брэддок.
- Кто угодно заблудится, - просто сказал мистер Вашингтон, - если не знает страны из своего опыта и не видел её собственными глазами. Земля эта, сэр, нехоженая и неизведанная, за исключением нескольких населённых клочков.
     Англичанин посмотрел на него с удивлением, но и с интересом.
- Если уж мы говорим начистоту, мистер Вашингтон, - сказал он, - мне не нравится, как ваши люди выглядят.  Какая-то пёстрая толпа, не способная ни к четкому выполнению команд, ни держаться как следует на парадах.
- Вы посмотрите на них под огнём! – вспылил мистер Вашинтон. – Я считаю, именно это – наилучшая проверка для солдата.
     Генерал Брэддок взял понюшку табака из черепаховой табакерки.
- Не совсем так, - сказал он сухо. – Вы тут играете в войну. Вам будет небезынтересно взглянуть на настоящих обученных солдат – одного их вида будет достаточно, чтоб устрашить дикарей, о которых вы столь высокого мнения.
    Глаза виргинца засверкали, но он не ответил.
- Почему у Фрая и у вас было так мало людей? – вдруг спросил солдат.
     Мистер Вашингтон снова напрягся.
- В том не было нашей вины, сэр. Другие колонисты не спешили нам помочь, а мы не могли поставить под ружьё всю Виргинию и оставить наши дома лишь на негров. Кроме того, будь у меня вдвое больше, исход был бы тот же. Задача была мне не по плечу.
- Из вас получится хороший солдат, - сказал генерал, - если смирите свою гордость и будете слушать мои советы.
     Он откинулся в кресле и задумчиво посмотрел в окно на озарённые солнцем розы, затем вновь испытующе взглянул на молодого человека, чьё красивое лицо выражало уже не официальную сдержанность, но горячий интерес.
- Мистер Вашингтон, - начал генерал, - мой план кампании таков: я и британские отряды продвинемся в долину Огайо и восстановим тот престиж в глазах индейцев, который утратили из-за недавнего поражения. Три соединения колонистов пойдут в Акадию, Краун Пойнт и Ниагару – вы видите, что я беру на себя важнейшую часть операции.
     Он помедлил и продолжил, очевидно, преодолевая себя, чтобы казаться любезным:
- Мистер Вашингтон, я сожалению о вашей отставке. Если вы присоединитесь к этой кампании, я сделаю вас моим aides-de-camp в звании полковника.
     То было щедрое предложение со стороны прославленного солдата юнцу, который и не нюхал толком пороха, со стороны надменного англичанина одному из колонистов, которых он открыто презирал, это было гораздо больше того, на что мог надеяться мистер Вашингтон.
     Он прочёл в этом предложении личную приязнь и британское чувство справедливости. Поэтому он не колебался.
     Он встал и поклонился.
- Я принимаю с благодарностью возможность служить генералу Брэддоку и счастлив обучаться у вас искусству войны.
- Что ж, думаю, заодно мы проучим французов, - ответил генерал.
     Он сунул табакерку в карман расшитого золотой нитью жилета и вдруг воскликнул с досадой:
- Но где мне взять людей? Когда британское правительство пришлёт нам достаточно солдат, чтоб открыть кампанию?
     Его лицо потемнело, когда он подумал о четырнадцати сотнях, что составляли его армию. Затем, словно пожалев о вырвавшихся словах, он резко встал и поспешил закончить беседу.
- Сколько вам лет? – спросил он с любопытством.
- Двадцать три, сэр.
- Что ж, для вашего возраста вы уже немало достигли! Делайте приготовления и будьте готовы в нужное время, сэр.
     … Только двадцать три и вот уже представилась новая возможность служить с честью и гордостью. Молодой человек медленно ехал верхом под цветущими каштановыми деревьями. И все же мир, озарённый новой надеждой, не был полон, даже год назад он был для него полнее.
     Он представил себе Марту Дендридж - Марту Кастис – и ребёнка на её руках. Он стиснул зубы. Неужели этот образ не перестанет преследовать его даже в такой момент, как этот?