О свободе

Есть свобода имманентная человеку, да, пожалуй, что и всем живым
существам. В расширительном толковании можно, наверное, даже говорить
об имманентной «свободе» и не живого: камня, облака, бегущей воды и
«свободе воли» электрона.
Эта внутренняя свобода — предпосылка «самореализации». Но
соотношение со свободой внешней не такое простое. Внешняя свобода — это
свобода от внешних ограничений: культурных, социальных, бытовых,
физиологических, психологических и т.п. Но если убрать все внешние
ограничения, то это приведёт не к бесконечной самореализации, а, скорее, к
летаргии. Можно провести аналогии и с буддизмом: страдания — давление
ограничений, нирвана — бесконечный сон. Вот почему в буддизме (как,
впрочем, и в авраамических религиях) мне понятен процесс, но совсем не
прельщает цель.
И само стремление к освобождению от ограничений сомнительно.
Например, человек заводит семью даже безотносительно к необходимости
продолжения рода, хотя семья — это очевидное ограничение. Но
освобождение от этого ограничения вовсе не избавляет от страданий, а,
скорее, порождает новые страдания. Именно поэтому в буддизме для
освобождения от страданий предлагается избавляться от желаний. И не
случайно итогом этого становится вовсе не полная самореализация, а нечто
противоположное.
Еще сложнее отношение к ограничениям в культуре. Есть, скажем,
свободный стих, а есть сонет или хокку. Почему-то никто не говорит, что
одно лучше другого (кроме клинических случаев стихотворной ортодоксии).
Более того, на мой взгляд, без ограничений никакой культуры и нет, а есть
изначальный хаос. Этот хаос, конечно, соблазнителен, скажем, для даосско-
ориентированных, но лишь до тех пор, пока он недостижим.
Вспоминается любопытная история, случившаяся на «условном
Западе», которую я уже не помню где и когда услышал. Там один наш
пишущий стихи человек пришёл в кружок любителей писать стихи, стал
читать свои стихи. А потом его в кулуарах вежливо попросили: «Вы,
пожалуйста, не читайте больше рифмованные стихи, потому что наши поэты
не умеют так писать, и им обидно. Лучше пишите верлибры».
«Безопасность» — это ограничение в социуме. Наверное, могут
существовать свободные малые человеческие сообщества, в которых
государство не перерождается в «пожирающего монстра». Обязательным
условием является замкнутость этого общества. Не идеологическая, а по
факту. И вообще это всё временно. Как только какой-нибудь мировой кризис,
финансовый или военный, или волна мигрантов захлёстывает это общество,
оно либо гибнет, либо перерождается. В огромных сообществах даже этой
альтернативы нет: либо хаос, либо государство-левиафан.
Парадокс в том, что чрезмерное стремление к безопасности создаёт
опасность. 300 тыс. чиновников, которых в стремлении к финансовой (и,
наверное, социальной) безопасности посадили за растрату средств на
банкеты, — это много. Это 300 тыс. человек, оказавшихся вне зоны
комфортной безопасности, т.е. в опасности. Я уж не говорю про тех, кого
казнят за чрезмерную коррупцию. А есть ведь ещё и политическая и даже
идеологическая составляющие безопасности. И дело даже не в том, что кого-
то сажают в тюрьму или даже казнят, а в том, что остальные живут под этим
дамокловым мечом, т.е. в опасности — уже со стороны левиафана.
Было бы любопытно поисследовать корреляцию трёх показателей:
размер страны (площадь и численность населения), уровень
террористической угрозы и уровень государственного давления. Интересно,
что три большие страны в 2017 г. по индексу терроризма оказались рядом:
31-е место — Китай, 32-е — США, 33-е — Россия. Выбивается Индия — 8-е
место. Рядышком Чад (34), Великобритания (35), Израиль (36), Мьянма (37) и
Германия (38). Рядышком Франция (23) и Эфиопия (24). Из 163 стран
нулевой индекс у 30 стран, а, скажем, из 26 стран ЕС (нет данных о
Люксембурге и Мальте) — у 5 стран, что даёт примерно одинаковый процент
(18,4% и 19,23%).
А вот, скажем, уровень насилия (число убийств на 100 тыс. чел.):
Россия — 10,82, США — 5,35, Китай — 0,62, Индия — 3,22, Франция —
1,35, Германия — 1,18.
Возвращаясь к «надконституциональным ценностям». Мне кажется,
что «самореализация» скорее провозглашается на «условном Западе», чем и
правда является такой ценностью. Дело в том, что самореализация эта
происходит в жёстких рамках того, что «положено». Если вы хотите того, что
«разрешено» хотеть, флаг вам в руки. А иначе — нет; может быть, вас и не
посадят в тюрьму, тем более, не расстреляют, но давление будет такое, что
вам уже ничего не захочется. Здесь я не вижу больших расхождений с
Китаем. И, соответственно, уровень лицемерия последние десятилетия на
«условном Западе» тоже растёт. А «безопасность» в Китае, может быть, всего
лишь условие для реализации каких-то действительно
«надконституциональных ценностей».
Вообще, ужесточение мер безопасности — общемировая тенденция.
Это проявляется на всех уровнях: от общегосударственного до бытового.
«Количество свободы», которое, как нас учили в школе, увеличивалось при
переходе от рабовладения к феодализму и далее к капитализму, теперь, мне
кажется, равномерно уменьшается во всех слоях общества.