За верой следует жертвенность. За неверием соблазн

За верой следует жертвенность. За неверием — соблазн…

В начале было Слово. И Слово было — Вера. Оно было не звуком, сотрясающим воздух, а молчаливым, нерушимым фундаментом бытия, на котором человек возводил храм своей души. И этот храм требовал жертвы. Не кровавой и слепой, но добровольной и страшной в своей ясности. Жертвенность — вот единственно возможный ответ твари на ослепительный свет Творца. Это отказ от малого во имя Великого, от сиюминутного — во имя Вечного, от своего «я» — во имя «Мы», общности, скреплённой не договором, а ковенантом крови и духа.

Верующий — вечный Авраам, заносящий нож над самым дорогим, что у него есть, ибо такова высшая воля. Он идёт на Голгофу не из отчаяния, но из любви. Он кладёт на алтарь Отечества свою жизнь, на алтарь семьи — свои амбиции, на алтарь идеала — свой покой. Его жертва — не самоуничтожение, а высшее творение, лепка из глины своей судьбы образа, достойного подношения. Это трагический и прекрасный путь восхождения, где каждая утрата оборачивается обретением, а боль — закалом души. Так строилась Русь. Так выковывалась её стальная, трагическая духовная мощь. За веру в Бога, Царя и Отечество шли на смерть, за веру в светлое будущее — на лишения. Жертвенность была воздухом, которым дышала нация.

Но пришли иные времена. Век-волкодав сорвал позолоту с куполов, и человек остался нагим один на один с пустотой небес. В начале нового времени было уже не Слово, а сомнение. «Бог умер», — провозгласили нигилисты, не понимая, что убили не Его, а самих себя. И на опустевший престол в сердцах людей взошёл новый властелин — Соблазн.

Соблазн — это не просто искушение. Это целая религия неверия, с своим богослужением и догматами. Его храмы — сверкающие торговые центры и гламурные инстаграм-лоны. Его проповедь — навязчивый шёпот: «Возьми всё сейчас. Ты этого достоин. Живи для себя. Ничего не жертвуй». За неверием в большую идею следует соблазн малых, суррогатных идеек: потребления, комфорта, самоудовлетворения, бесконечной игры в самореализацию на рынке тщеславия.

Жертвенность требует мужества. Соблазн предлагает лёгкость.
Вера зовёт ввысь, к труду и боли восхождения. Соблазн манит в стороны, в бескрайние плоские равнины, где можно утонуть в многообразии ничего не значащих выборов.
Вера сплачивает в народ. Соблазн дробит на атомы-одиночки, каждый из которых — одинокий божок своего микромира, жадно коллекционирующий впечатления и статусы.

Это путь в никуда. Это духовный наркоз, за которым следует расплата — чудовищная, всепоглощающая пустота. Человек, не готовый принести ничего в жертву, в итоге приносит в жертву всё: свою честь, достоинство, память предков, будущее детей. Он становится рабом вещей, похвал, алгоритмов, собственных сиюминутных желаний. Он теряет стержень, и первый же исторический ветер ломает его.

Мы видим это сегодня в полной мере. Мир, соблазнённый красивой обёрткой либеральной утопии, расплачивается за своё неверие. Неверие в традицию, в святость семьи, в саму идею жертвенного служения. Он плодит не людей, но сладострастных младенцев, требующих всё новых игрушек и уверенных, что весь мир существует для удовлетворения их «хочу».

Но трагедия в том, что соблазн — это лишь эрзац, суррогат. Он не может дать того, что даёт вера: смысла, преодолевающего смерть. Он лишь прикрывает экзистенциальную дыру яркими тряпками и громкой музыкой, пока та не проглотит человека целиком.

И потому стоит помнить: история не знает пощады к тем, кто выбирает соблазн. Цивилизации, уставшие от жертвенности, разлагаются изнутри и становятся лёгкой добычей для тех, кто ещё помнит вкус веры — пусть даже и веры в изуверские, тёмные идеалы. Ибо даже слепая и жестокая вера, требующая жертв, страшнее и сильнее, чем утончённое, просвещённое ничегоневерие.

Вечный выбор человечества — не между добром и злом. Сперва — выбор между верой и неверием. Между жертвой и соблазном. И от этого выбора зависит всё: вознесётся ли дух к вершинам или низринется в пропасть, где нет ни Бога, ни дьявола, а лишь бесконечный, бессмысленный карнавал себялюбия.