Хрущевская дворянка

Из любви нет выхода. Ведь, буйство чувств этих - наркотик © Мразесса Мразелотти

Ее немытые и связанные в учительский пучок русые дреды грозно противостоял штормовому ветру на "Лимоново 10", что находится возле вокзала Кривожаново . Она шла в Бристоль, причем отважно и с грацией, с той грацией дворянки, которая знакома всем, кто хоть раз читал литературу конца XIX века. Но грация эта в моменте же исчезла, когда оказалось что бристоли больше нет. На ее месте открылся новый, но не вписывающийся в постсоветское пространство магазин "EuroStar".

-Они отняли мою душу. - подумала хрущевская дворянка про себя.

В округе все магазины закрывались один за другим,будто бы разрушая надежду на лучшее, и купить алкоголь в эти дни все было сложнее.

На разбитом телефоне, с трещиной словно линия жизни перекрывало сообщения ее товарища. - Пошли бухать! В ту же минуту, нервно строча, она пишет : Бристоль закрыли. -Я щас приеду, только жди.

Капли дождя разбивались об ее куртку и лицо, юное лицо, которое было испорчено тяжелыми буднями, и русской тоской.
Она направилась обратно в свою уютную и маленькую квартирку, обставленную кроватью - раскладушкой,  загаженной кухней с немытыми и жирными тарелками, да сковородками. Но в доме была и самая главная ее любовь - ее дочь, дочь под кличкой Пуля. Даже не взирая на то, что она была собакой, она дарила ту радость к жизни, как казаку - природа.

Ласковый и слегка тревожный за хозяйку лай озарил комнату, комнату где сочилась из ржавого крана тоска и обыденность.

В ту же минуту лай сменился на усиленно тревожный, настолько , что Хозяйка испугалась.

-Открывай, эт я! Дора! - Прозвучало из-за двери.

Много кто ходил к ней в дом, но пуля как отражение своей хозяйки никогда не знала что может быть за дверью.

Но, на удивление это был ее товарищ по кличке иконописец, который писал ей в сообщении пару десятков минут назад.

- Бристоль закрыли, ты знаешь?

-Да, ты писала, я в целом видел, но у меня есть кое что по круче!

- Что покруче?

Собака отчаянно не понимала, что происходит, но была рада видеть Иконописца, хотя и с собачьим сомнением относилась к нему.



Он не ответил. Просто достал из сумки  флакон с синей фиолетовой жидкостью, напоминающий огранку алмаза. 
- Это не водка. Это «Синяя память». 
- Всмысоле, непон?
— То, что возвращает то, что снесли. 

 Она смотрела на него. Глаза его были не как прежде, а подозрительно чистые.

— Что то странно, не похож ты на себя ., — сказала она. 
— Я — тот, кто остался. 

Пуля вдруг перестала лаять. Села. И сказала человеческим голосом: 
 — Мама, не пей. 

Дора немного побледнела и отшатнулась.

— Ты… говоришь? 
— Я всегда говорила. Ты просто не слышала.  И всегда наблюдала за тобой!

Иконописец улыбнулся. 
— Мы все — отголоски. 

За окном дождь стал до красна черным, словно бы венозная кровь. 

Дора подбежала к окну и оглядкой посмотрела . На месте «EuroStar» снова горела вывеска: «Бристоль» , с подписью: «Для своих». 

Обернувшись вновь, она застала лишь лицо пули со словами, произнесенными зловещим тоном  : Мы любим тебя

А иконописец проговорил: У тебя нет выхода.


Озарились глаза, немного сонные и с примесью желтоватых выделений.

Пуля спала и чуть-чуть прихрапывала, в доме никого не было. И лишь старый кран издавал шептание и звуки капель падающих в бездну раковины.