Письма Учителю. От Инцитата и Холстомера

         "С Вашего позволения, граф, продолжу зоологическую тему.

 Намедни вспомнили Бульку, более литературную, чем реальную, изолированную Софьей Андреевной за излишнюю агрессивность.

 Как Вам, Лев Николаевич, повезло с супругой. Готовя очередное издание Ваших трудов, обратила внимание на давно забытые наброски. В пятьдесят шестом сюжет, задуманный М.А.Стаховичем, был передан Вам его братом.

 Лишь через тридцать лет, более благодаря любимой Софушке, свет видит образ ублюдочного коня. Скотины, недостойной любви и продолжения своего рода.

 Но из под Вашего пера выходит нечто иное, более близкое нам, чем сенатор Инцитат, создание.

 Нет, думаю, возопят сейчас наши "скрепоносники", Инцитат, хоть и был другом Калигулы, но в Сенате не заседал.

 Господа, да и Холстомер более виртуальный образ. У него не было роскошной конюшни и личного повара. Но  благодаря Льву Николаевичу, ублюдок по рождению становится благородным конем. Мерином же его делают те, кто заботится об условной чистоте породы.

 Вернемся, однако, к дневникам. В конце июля восемьдесят девятого в имении Толстых гостят Стаховичи. Брат Михаила Александровича, кому Вы посвятили "Холстомера", часто  заезжает к вам.

 Чуть моложе Вас, обладающий такой же живописной внешностью, Александр Александрович имеет две страсти, театр и лошади.

 В нынешнем визите его сопровождает дочь Софья. Спортсменка, красавица, но слишком увлечена Вашими идеями. Судя по дневнику, Вас раздражает этот коктейль молодости и духовности.

 21 июля. Ожидание, после восьми вечера, гостей. Наконец,

 "Приехали чуждые и тяжелые Стаховичи"

 Что это, Лев Николаевич? Утрешнее физическое недомогание или некая ревность? И не только к такой демонстративной красоте молодой женщины. Более к идее создания образа Холстомера, да, воплощенной Вами, замечу, при явной настойчивости Софьи Андреевны.

 На второй день визита Стаховичей уходите от болтовни на косьбу. Но обедать вместе с гостями отправляетесь к Кузьминским. И вновь старческое бурчание:

 "...обжорство грустное и гнусное. Как жалки. Я не могу им помочь. Впрочем, ходи я помиру, я еще меньше бы мог помочь им, чем теперь"

 Просто, граф, хороший аппетит. Думаю, предложи Вы им выйти в поле, да скосить полоску ослепшего Никифора Федоровича Резунова, с удовольствием бы откликнулись.

 А Вы все нагнетаете. Запись третьего дня:

 "После обеда пристроилась к нам С. Стахович. Ей нужен я не какой я есмь, а какой в ее глупых глазах славен. Неприятно"

 Какой возмутительный тон, граф,по отношению к преданной Вам девушке? Почему тогда не аз есмь?

 Зелен виноград...

 Или же помеха при завершении "Крейцеровой сонаты":

 "Стаховичи вернулись и помешали мне заниматься". Или Вы гири в этот момент тягали?

 25 июля  будите их к обеду.

 Походу, граф, они тоже утомились солнцем русской литературы.

 Но объективности ради, а не по настроению, поблагодарим Стаховичей за участие в написании одной из наиболее пронзительных, по чувствам, повестей.

 Некая параллель с ублюдочным Белым Бимом, но с более глубокой психологической прокладкой. То, что позволяет отнести к выродкам не рожденного таким Холстомера, а Инцитата и ему подобных, вознесенных прихотью очередного правителя к вершинам власти.

                Ваш ученик ЕС.

 A propos!

 Не будут ли и нынешние "инцитаты" ублюдочным племенем будущего России? Как Вы, Лев Николаевич, думаете..."