Мой разлюбезный Карл Карлович!

Смеркалось. Теплый июльский вечер опустился на измученный зноем наш старый дворик. Вокруг все благоухало, а двор был наполнен трескотней сверчков, напоминая о скором приходе ночи, а в листве деревьев тихонько перешептывались листья. Аромат цветущей липы дурманил, погружая в состояние блаженной неги.
Из распахнутых окон доносились обрывки разговоров, приглушенный смех и звяканье посуды – признаки неспешных семейных ужинов. Кошки, нагулявшись за день, лениво вытягивались на теплых плитах мостовой, подставляя свои бока последним лучам заходящего солнца.
На лавочке,скрипящей старыми досками, у одного из домов расположились две старушки, соседки, чьи судьбы переплелись в этом дворе десятилетия назад. Они вели неспешную беседу, обсуждая последние новости, здоровье и поведение внуков. Их голоса, тихие и мелодичные, словно журчание ручья, служили своеобразным камертоном для этого умиротворенного вечера.
Царила умиротворенная атмосфера уютного летнего вечера. Я решил воспользоваться этой возможностью и вышел на свой променад по нашему дворику. В нашем видавшем виды домике царила атмосфера зноя и африканской жары, а вечерняя прохлада улицы звала меня в свои объятия. Воспоминания накрыли меня: босоногое детство, игры во дворе и мои любимые родители. Захотелось, как в детстве, ощутить тепло земли и прохладу утренней росы на босых ногах. Я в порыве нахлынувших мыслей скинул свою обувь, чтобы хоть как-то прикоснуться к детству.
Дворик наш, хоть и небольшой, таил в себе немало очарования. Старые яблони, помнившие еще моего деда, раскинули свои ветви, создавая живописную тень. Под ними росла душистая мята, а неподалеку алели скромные клумбы с петуниями и бархатцами. Я медленно шел по тропинке, чувствуя босыми ногами прохладу земли.
Пройдя вглубь двора я присел на покосившуюся скамейку, стоявшую под одной из яблонь. Сквозь листву пробивались лучи заходящего солнца, рисуя на земле причудливые узоры. Вспомнились детские годы, когда мы с братом лазали по этим яблоням, воровали зеленые яблоки и строили шалаши в их густых кронах. Много воды утекло с тех пор, но эти воспоминания по-прежнему грели душу.
На душе было спокойно и умиротворенно. Я наблюдал за тем, как порхают бабочки над клумбами, как неутомимые муравьи деловито снуют по своим тропинкам. В этой простой и незамысловатой картине мира я находил истинную красоту и гармонию. Заботы и тревоги дня отступали на второй план, оставляя место лишь для тихой радости и благодарности за возможность жить и чувствовать. Однако вечерняя прохлада заставила меня обуться вновь.
Вдруг из глубины двора послышалась, какая-то возня. Притом шум от этого действия становился все громче и громче. В итоге через несколько минут мне буквально под ноги выкатился живой клубок, состоящий из нашего дворового кота Лаптя и молодого вороненка. Несмотря на превосходящие силы Лаптя молодой вороненок оказывал ему достойное сопротивление.
Завороженно наблюдая за этой яростной сценой, я не сразу понял, что происходит. Лапоть, обычно лениво дремлющий на солнце кот, превратился в разъяренного тигра, а вороненок, явно потрепанный жизнью, демонстрировал удивительную для своих размеров храбрость. Перья летели во все стороны, клубок катался по траве, и только невнятное мяуканье и карканье выдавали истинных участников схватки.
Инстинктивно я шагнул вперед, намереваясь разнять дерущихся, но тут же замер, пораженный внезапным поворотом событий. Вороненок, улучив момент, клюнул кота прямо в нос. Лапоть взвыл, отскочил в сторону и, злобно шипя, начал вылизывать пострадавшее место. Вороненок, воспользовавшись замешательством противника, взлетел на ближайшую ветку, откуда с торжествующим карканьем наблюдал за Лаптем.
Кот, осознав свое поражение, с достоинством отряхнулся и, словно ничего не произошло, отправился к своей любимой лежанке под кустом жасмина. Вороненок же продолжал сидеть на ветке, изредка поглядывая на кота и издавая победные звуки. Вся эта сцена выглядела настолько нелепо и комично, что я невольно улыбнулся.
Неожиданно вороненок слетел с ветки и приземлился прямо передо мной. Он смотрел на меня своим круглым, умным глазом, словно прося о помощи. Я присел на корточки и протянул руку. Вороненок не испугался и клюнул меня в палец, но не больно, а скорее в знак благодарности.
Осторожно взяв птицу в руки, я начал его осматривать. В пылу схватки скорее всего вороненок не ощутил тяжелого ранения, который нанес кот своему визави. Подняв крыло, я увидел на теле птицы несколько глубоких порезов от когтей Лаптя, которые сильно кровоточили.
Мое сердце сжалось при виде этих ран. Маленький вороненок, еще совсем птенец, с наивным любопытством смотрел на меня своими круглыми, блестящими глазками. Страха в них не было, лишь какое-то детское доверие. Я понимал, что если не оказать ему помощь, он не выживет. Кровопотеря была незначительной, но инфекция от кошачьих когтей могла привести к печальным последствиям.
Не медля ни секунды, я направился в дом за аптечкой. Быстро промыв раны перекисью водорода, стараясь не причинить ему лишней боли, обработал их антисептиком. Вороненок тихонько пищал, но не вырывался. Казалось, он понимал, что я пытаюсь ему помочь. Затем, смазав края ран мазью с антибиотиком, я аккуратно наложил как смог повязку на тельце раненой птицы.
Закончив с перевязкой, я направился к своему дому. Ведь у меня появился новый крылатый сосед, для которого я соорудил временное убежище в старой картонной коробке, устеленной мягкой тканью. Поставил рядом миску с водой и немного размоченного хлеба. Вороненок неуверенно клюнул несколько кусочков и притих, свернувшись клубочком в своем новом домике.
Теперь оставалось ждать и надеяться на лучшее. Я понимал, что выздоровление займет время и потребует терпения. Но я был готов сделать все, что в моих силах, чтобы этот маленький, отважный вороненок снова взмыл в небо. Его жизнь, пусть и покалеченная встречей с Лаптем, должна была продолжаться.
Рано утром следующего дня меня разбудило легкое пощипывание моего носа моим новым сожителем. Скорее всего, он проголодался. Сквозь приоткрытые веки я увидел голову птицы, склонившуюся надо мной. Большие черные глаза внимательно следили за моей реакцией. Да, определенно, он был голоден и полон решимости добиться своего. Тихонько каркнув, птенец снова легонько коснулся моего носа своим острым клювом.
Я улыбнулся. Этот наглец умел быть убедительным. Медленно потянувшись, я сел в кровати. Птица тут же запрыгнул ко мне на плечо и начал усердно тереться клювом о мою голову. Все ясно, время завтрака пришло. Спустившись на кухню, я открыл пакет с кормом. Шуршание падающих семян в тарелку моментально привлекло внимание птицы, которая сидела на моем плече, постоянно нетерпеливо попискивая. Насыпав корм в тарелку, я поставил ее на пол. Вороненок, слетев с моего плеча, набросился на еду с таким энтузиазмом, будто не ел целую неделю.
Наблюдая за тем, как он аппетитно поедает корм, я подумал о том, как быстро этот маленький комок перьев завоевал мое сердце. Еще вчера я был один, а сегодня у меня есть маленький друг, который каждое утро будет будить меня поцелуями в нос. Кажется, это начало прекрасной дружбы.
После завтрака птенец, насытившись, выражая благодарность, уселся с видом предводителя на мою голову, орошая ее продуктами переработки недавнего завтрака. Это было для меня настолько неожиданно, что я закричал «Карл Карлович, но также нельзя!».
Опешив от столь фамильярного проявления благодарности, я замер, стараясь не совершать резких движений, дабы не усугубить ситуацию. Птенец же, напротив, чувствовал себя превосходно. Он вольготно восседал на моей макушке, будто на насесте, попискивая что-то себе под нос и оглядывая окрестности с видом завоевателя.
В голове проносились обрывки мыслей. Почему именно Карл Карлович? Был ли это отголосок давнего школьного анекдота, воспоминание о строго преподавателе или просто случайный набор звуков, вырвавшийся в момент потрясения? Ответа не было.
Аккуратно, стараясь не спугнуть пернатого нахала, я двинулся в сторону ванной комнаты. Зеркало подтвердило наихудшие опасения. Моя прическа, и без того не отличавшаяся особой элегантностью, была безнадежно испорчена. Птенец, словно осознав содеянное, смущенно покосился на меня, прощебетав что-то похожее на извинение.
После недолгих уговоров и обещаний новых порций лакомств, птенец неохотно перебрался на плечо. Подставив голову под струю теплой воды, я с сожалением смыл остатки инцидента. Карл Карлович, кто бы ты ни был, надеюсь, ты меня простишь за столь неожиданное упоминание.
Птенцу надоело восседать на моем теле, и он с важным видом отправился исследовать квартиру. Я же занялся приготовлением кофе, предвкушая новый день в компании моего нового сожителя. Надеюсь, он не разнесет мне все цветы, пока я буду работать.
Карл Карлович неторопливо осматривал мою квартиру, которая было небольшой- прихожая, комната, кухня и санузел, самостоятельно устроенный мною в стареньком домике. Балкона, естественно, не было, но была хорошая площадка, находившаяся на высоте полутора метров от земли, а своими перилами примыкала к деревянному забору, ограждавшему  дом. И это обстоятельство позволяло использовать ее как смотровую площадку. 
Он переступал неуклюже с лапы на лапу, склонял голову то в одну, то в другую сторону, разглядывая обои с наивным цветочным орнаментом, старенький, но добротный диван, книжные полки, забитые томами в потрепанных переплетах. Его темные, как бусинки, глазки скользили по каждой детали, словно он пытался составить полную картину моего скромного бытия.
На кухне вороненок задержался дольше всего. Его заинтересовала газовая плита, он клюнул один из металлических дисков конфорки, словно пробуя ее на вкус. Потом его внимание привлекла миска с фруктами, одиноко стоящая на столе. Он бесцеремонно подскочил к ней, выхватил из кучи спелый абрикос и, деловито усевшись на край стола, принялся им лакомиться, пачкая соком все вокруг.
Я наблюдал за ним с улыбкой. Его поведение было таким непосредственным и по-детски любопытным, что не вызвало ни малейшего раздражения, а лишь теплоту в сердце. Казалось, он не гость, а полноправный хозяин этого маленького пространства, исследующий свою новую территорию. Так прошел первый день совместной моей жизни  с Карл Карловичем- умным и любознательным вороненком.
Вечером, перелистывая старые фотографии, я наткнулся на снимок своего деда, Карла Карловича, страстного любителя птиц. Вот оно! Ключ к разгадке крылся в далеких воспоминаниях детства. Птенец, в свою очередь, уютно устроился на коленях, внимательно наблюдая за мелькающими на экране изображениями. Наверное, что-то в моем облике напомнило ему доброго Карла Карловича.
Утро следующего дня не блистало разнообразием. Моя ранняя побудка вороненком была обеспечена. Единственным отличием стало то, что Карл Карлович, после своего завтрака неспешно направился в сторону входной двери. Летние ночи были теплыми, поэтому дверь была открыта. Я испугался, вдруг мой разлюбезный друг, еще не окрепший после битвы с котом возьмет и улетит, или еще хуже- снова попадет в лапы коту.
Поэтому мне необходимо было стать сопровождающим в этой прогулке. Птенец, преодолев прихожую и выйдя на площадку стал внимательно осматриваться, видно оценивая свое положение. Его крошечные глазки, как две иссиня-черные бусинки, впитывали каждый уголок лестничной площадки.
Особенно ему понравилась устроенная на заборе смотровая площадка. Карлуша с радостью запрыгнул на нее и устремил свой взгляд в сторону улицы. Ему нравилось быть сторонним наблюдателем, находившимся при этом в полной безопасности. Солнце пригревало его черную спинку, и Карлуша блаженно жмурился, подставляя мордочку теплым лучам.
Мимо проплывали ноги прохожих, мелькали автомобили, проносились велосипедисты. Каждый шорох, каждое движение вызывали в нем неподдельный интерес. Он не чувствовал себя частью этой суеты, он был над ней, словно маленький король на своем наблюдательном посту.
Иногда мимо проходили дети, и тогда Карлуша позволял себе короткое «кар-р», робко надеясь на угощение или хотя бы добрый взгляд в его сторону. Но большинство людей спешили по своим делам, не замечая маленького черного наблюдателя на заборе. И это ничуть не расстраивало Карлушу, ведь главное – это видеть, наблюдать, знать, что жизнь кипит за пределами двора.
Посидев немного на заборе и удовлетворив свое любопытство, вороненок отправился исследовать двор. Неуклюжая походка, с забавным переваливанием с боку на бок, выдавала его волнение и нетерпение. Казалось, он одновременно и опасается неизведанного пространства, и жаждет его исследовать. Небольшие, еще не окрепшие крылышки, слегка подрагивали, как будто в предвкушении первого полета.
Я старался двигаться медленно, чтобы не спугнуть его, давая возможность освоиться с новой обстановкой. Каждый шорох или звук с улицы вызывал у него мгновенную реакцию – он замирал, настороженно прислушиваясь и поворачивая головку в сторону источника. Было видно, что дикая природа несмотря на его юный возраст жила полноценно в его маленьком тельце.
Я понимал, что моя задача – обеспечить ему безопасность и помочь ему найти свой путь в этом большом и незнакомом мире. Но Карл Карлович, как оказалось, был еще тем молодцом. Путешествие по земле, ему показалось недостаточным, да и высоты для полноценного обзора маловато. Поэтому Карлуша снова воздрузился мне на голову. Картина со стороны была верхом абсурда. По двору шел молодой человек, а вместо головного убора у него на голове была ворона.
Соседка баба Клава, сидящая на лавочке у своего дома, прекратила лузгать семечки и уставилась на меня во все глаза. Её челюсть, казалось, вот-вот отвиснет до самой земли. Я постарался сохранить невозмутимое выражение лица, хотя внутри меня бушевал ураган смущения и легкой паники. Птица, меж тем, чувствовала себя вполне комфортно, периодически поклевывая мои волосы и издавая короткое, довольное карканье.
Я ускорил шаг, надеясь поскорее скрыться в саду, пока количество зрителей не увеличилось. Но баба Клава не сдавалась. Она как гаркнет: "Эй, молодец! Это что ж у тебя за шапка такая диковинная? Аль с ума сошел?" Я, не останавливаясь, пробурчал что-то невнятное себе под нос и юркнул в спасительную тень деревьев.
В тенистом саду я осторожно снял с головы Карл Карловича и усадил его на ветку яблони. Он с удовольствием расположился на ней и стал неутомимо долбить росшее на ветке яблоко. Яблоко, которое он так увлеченно долбил, было еще зеленым и твердым, но это, похоже, нисколько не умаляло его энтузиазма. Карл Карлович бил клювом с упорством, достойным лучшего применения, и вскоре под деревом образовалась небольшая кучка яблочной стружки.
После того как ему надоели игры с яблоками он своим карканьем дал мне понять, чтобы я спустил его на землю, что я незамедлительно сделал. Вороненок, очутившись на матушке-земле, стал пробовать взлетать на низко расположенные ветки. И это у него получалось. Сначала неуклюже, с частыми взмахами крыльев и клеванием носом в землю, но с каждой попыткой всё лучше и увереннее.
Видно было, что инстинкт полета у него силен, и просторы манят. Я завороженно наблюдал за его первыми серьезными тренировками после ранения, ощущая себя зрителем на важном представлении.
Вороненок, освоив нижний ярус, перешел к покорению вершин повыше. Тут уже потребовалась и ловкость, и умение балансировать. Он цеплялся лапками за кору, перепрыгивал с ветки на ветку, словно акробат в цирке. Его карканье теперь звучало как победный клич, полный гордости за свои достижения. Но полученные в битве с котом ранения не позволяли ему в полной мере реализовать свои возможности.
И тут на глаза Карл Карловича попался его соперник кот Лапоть, уютно расположившийся на одной из веток. То, что вороны имеют уникальную память это общеизвестный факт. К тому же не в их характере прощать обиды своим врагам. Поэтому вороненок начал боевые действия против кота.
Карл Карлович, наблюдая за благостной картиной отдыха кота на ветке  усмехнулся про себя. Вот она, квинтэссенция жизни – вечная борьба за место под солнцем, в данном случае, за ветку на дереве. Лапоть, абсолютно не подозревая о надвигающейся угрозе, блаженно мурлыкал, почесывая ушко задней лапой. Вороненок, словно маленький истребитель, набрал высоту, и уселся на ветке рядом котом.
Лапоть, окончательно пробудившись, понял, что его мирное существование на дереве закончилось. Кот решил не ввязываться в боевые действия, помня о твердом клюве ворона. И принял наиболее в его понимании правильное решение. Он просто отодвинулся от Карлуши на безопасное расстояние.
Но тот не унимался, и снова пододвинулся к коту, защемив его хвост своим клювом. Лапоть продолжал свою политику нейтралитета, продолжая отодвигаться от назойливой птицы. Но неожиданно ветка окончилась и наш Лапоть  с коротким возгласом «мяу!», рухнул на землю. Очутившись в безопасной обстановке он решил ретироваться, дабы не обострять неожиданный конфликт и направился к ближайшему сараю. 
Карлуша, торжествуя, спикировал следом, намереваясь продолжить свою атаку. Кот, однако, был уже готов. Он спрятался в сарае, где царил полумрак, и ворону было трудно разглядеть своего противника. К тому же Лапоть, воспользовавшись замешательством вороненка, грозно зашипел из-под кучи старых тряпок, заставив ворона отступить на шаг.
Карлуша, крутя головой, попытался рассмотреть кота в тени. Но Лапоть молчал, выжидая момент. Внезапно кот выскочил из своего укрытия и, проскользнув между вороном и дверью, выбежал из сарая. Карлуша, опомнившись, бросился в погоню, но кот уже был далеко.
Лапоть, перебегая от куста к кусту, добрался до старой яблони в дальнем углу сада. Запрыгнув на ее ветви, он взобрался как можно выше, устроившись в густой листве. Отсюда он мог наблюдать за Карлушей, который метался по саду, безуспешно пытаясь его найти.
Поняв, что кот недосягаем, ворон, разочарованно каркнув, взлетел на крышу сарая и принялся выклевывать оттуда мох. Лапоть, убедившись, что опасность миновала, свернулся клубочком на ветке яблони и задремал. Я, наблюдая за этой сценой, едва сдерживал смех. Жизнь, во всей своей красе, продолжалась. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в багряные тона.
Необходимо было возвращаться в наш старый добрый дом. Решив не будоражить больше фантазии пожилых соседок, я усадил Карл Карловича на плечо и словно флибустьер с попугаем на плече совершил де-филе по нашему двору. Бабушки в этот раз только молча проводили меня взглядом.
Вечер прошел в тишине и размышлениях. Карл Карлович уснул, сидя на моем плече. Я сидел в кресле, смотрел в окно на мерцающие огни улицы и чувствовал, как тепло родного дома постепенно заполняет мою душу, изгоняя тревогу и сомнения.
Время шло. Вороненок перекроил мою жизнь на свой лад. Сначала это были мелочи – отодвинутая на край стола чашка, украденная блестящая пуговица, истошный крик посреди ночи, требовавший немедленного внимания. Я списывал все на вынужденное соседство, на любопытство юной птицы, на мою собственную мягкотелость. Но вороненок крепчал, и его требования росли вместе с ним.
Он больше не довольствовался воровством мелочей. Теперь его интересовали более крупные объекты – клубки ниток, начатые книги, даже очки, снятые на секунду с переносицы. Он оккупировал кресло, которое я всегда считал своим, оставляя на обивке крошки и перья. Завтрак, обед и ужин превращались в пытку – он сидел на спинке стула, глядя на меня своими бусинками-глазками и требуя свою долю.
Вскоре я обнаружил, что мои дни подчинены его расписанию. Я просыпался с его первым писком, кормил его, играл с ним, развлекал его. Мои собственные дела были отодвинуты на второй план, а потом и вовсе забыты. Мой дом, который всегда был моим убежищем и крепостью, превратился в его охотничьи угодья, в его личное королевство.
И что самое странное – я не сопротивлялся. Более того, я начинал получать от этого удовольствие. Его неуклюжие прыжки, его любопытный взгляд, его неожиданные выходки – все это наполняло мой пустой дом жизнью и теплом. Я понимал, что вороненок не просто перекроил мою жизнь, он наполнил ее новым смыслом.
Глядя на него, я видел в нем не просто птицу, а маленького компаньона, неожиданного друга, существо, которое нуждается во мне и которому я нужен. И в этом осознании заключалась какая-то странная, но очень важная истина. Время шло, и я больше не был одинок.
Но вместе с тем, я понимал, что скоро наступит день, когда он покинет меня навсегда и улетит в свою воронью стаю. Грусть от предстоящей разлуки смешивалась с радостью за его успехи. Я дал ему то, что мог, теперь его ждала настоящая жизнь.
Несколько недель вороненок, набираясь опыта и сил, становился всё смелее и увереннее в своих движениях. Его полеты становились длиннее и грациознее. Он кружил вокруг меня, словно прощаясь, и его карканье звучало как благодарность.         И вот однажды утром я не обнаружил его на привычном месте. Он улетел. Я посмотрел в небо и увидел, как вдалеке силуэт маленькой птицы сливается с горизонтом. Я почувствовал щемящую грусть, но знал, что так и должно быть. Он был свободен.
В тот же день я убрал его временное  картонное жилище. Сложил аккуратно жердочки, колокольчик, небольшое зеркальце, в которое он любил заглядывать, будто любуясь собственным отражением. Отнес все это на чердак, в пыльный сундук, где хранились вещи, напоминавшие об ушедших временах. Закрывая крышку, я словно прощался не только с ним, но и с частью себя.
Первое время дом казался пустым и тихим. Исчезла та суетливая возня, щебет, вечное поклевывание зерен. Я ловил себя на том, что машинально насыпаю корм в пустую кормушку, а потом, смутившись, забираю зерно обратно. Привычка – страшная сила, цепко держащая за прошлое.
Но постепенно я начал замечать, как в этой тишине рождаются новые звуки. Шуршание ветра за окном, тиканье часов на стене, даже собственное дыхание. Я стал больше времени проводить на улице, гулять в парке, наблюдать за другими птицами, уже не сравнивая их с ним.
Однажды, сидя на скамейке в парке, я увидел стайку воробьев, весело чирикавших и перелетавших с ветки на ветку. В одном из них мне вдруг почудилось что-то знакомое, что-то от его задорного характера. Я улыбнулся и подумал: "Лети, малыш. Лети и будь счастлив." Грусть ушла, оставив место светлой печали и благодарности за то, что он был в моей жизни. Теперь я знал наверняка – он был свободен, а значит, свободен был и я.