Личный водитель

Принято считать, что любовь к технике свойственна всем особям мужского пола, и я, естественно, был в их рядах. Конечно, иногда попадались личности, вроде-бы напрочь лишённые тяги к железякам, но это были не исключения, а скорее, бездельники, которых с детства никто не заставлял со страстью отдаться генетическому чувству, пиная для основательности кованым сапогом в зад. К слову сказать, в армии так и прививают ответственность и лютую любовь к разным безделушкам с гусеницами, колёсами, крыльями и винтами, которые сладко воняли жжёным маслом, соляркой, бензином и керосином. Но и до этого у любого нормального мальчишки недолгий жизненный путь должен быть усеян сломанными машинками и разодранными игрушками.
Кто не помнит школьные уроки труда? Смеяться над этим можно бесконечно, но там учили на совесть, во всяком случае любой пацан знал, как наточить нож, отпилить доску, и заколотить гвоздь. В дворовом мире, где мы жили и росли, умелые руки были естественным мерилом твоего положения в обществе. Рогатку каждый себе делал сам, да и костёр за сараем, чтобы испечь картошку, все разжигали с одной спички. Стайный инстинкт распространял любые новые знания, полученные одним из её членов, среди остальных участников великого дворового братства со скоростью степного пожара. Сделать «поджиг» из медной трубки и гвоздя? Пожалуйста! Отлить «хапу» из свинца? Запросто! Мы даже шить умели, потому как постоянно штопали дырки на своих штанах, периодически появлявшиеся неизвестно откуда. Велосипеды у бабушки летом в деревне тоже все чинили сами, потом у дядьёв появились мотоциклы и мотороллеры, и без нашего внимания не обходился ни одна ремонтная операция. Больно уж интересно было знать, как что устроено, поэтому до последнего винтика разбиралось всё, что ненароком попадало в пытливые юные руки. В моей жизни к этой механической любви здорово приложилась вторая папина машина, отечественное чудо техники с гордым названием «Жигули», которую он купил в 1971 году как награду за участие в строительстве Волжского автозавода. Стоила она пять с половиной тысяч, сумасшедшие деньги по тем временам. Перед покупкой родители долго пересчитывали сваленную на столе кучу разноцветных бумажек, раскладывая по стопкам сиреневые двадцати пяти рублёвые, красные десятки и синие пятёрки, которые потом отцу предстояло везти с собой. Дело это было довольно опасное, но за машинами ехало сразу трое счастливчиков, и два солдата-водителя, которых господа офицеры взяли с собой «на всякий случай». Не удивлюсь, если у каждого в чемодане был ещё припрятан и служебный пистолет ТТ.
Машину отец в Волгоград не погнал, а оставил её у бабушки в Арзамасе, заботливо пристроив в курятнике. Гаража дома ещё не было, и оставлять новенькие «Жигули» под окнами было более чем рискованно. По этому поводу Юрий Лоза позже даже написал шуточную песню «Папа к подъезду пригнал «Жигули», так вот в ней всё правда, от начала до конца. Что поделать, времена были такие, и машина считалась роскошью, а запчасти так вообще были чем-то недосягаемым. Как ни жаль, но пришлось отложить долгожданную встречу с железным конём примерно на полгода. Зато в начале лета перегонять машину от бабушки обратно в Волгоград, естественно, отправились всем семейством. Дедушка заранее заботливо выгнал в подвале флягу самогона, так что машину обмывали основательно, в течении целой недели, пока не отчалили восвояси. Мама гордо восседала на переднем сиденье, свысока поглядывая по сторонам. По дороге домой проезжали глухими мордовскими деревнями, которые поразили до глубины души, о чём я помню до сих пор. Что-то было странное в местном пейзаже, везде одинаково похожем громадными огородами с картошкой, рядом с маленькими домами. Что именно это было, никак не доходило, ускользало, пока наконец в очередной деревушке, где вдоль улицы не было ни одного забора, пришла ясность. На улицах не было ни одного столба! Ни одного! А это значило, что просто не было электричества, и люди так жили. Для городского жителя, студента, такое откровение после шестидесяти лет Советской власти было просто шоком. В одном из райцентров, где мы остановились купить хлеба, тут же организовались и зрелища. Началось как обычно, с детворы, которая обступила машину, разглядывая невиданное чудо техники. Потом к ним неизвестно откуда подтянулись другие люди, постарше, и образовался некоторый круг из местных аборигенов. Встревоженная мама уже представляла себе грабёж среди бела дня, папа переживал о повреждениях, которые машина могла получить в виде царапин от непоседливой мелкоты, я зорко смотрел, чтобы чего не стырили. Среди местных тут же нашёлся знаток современности, который тоже читал газеты, и слышал о выпуске новой модели «Жигулей». Для интересующихся мужиков папа даже открыл капот, продемонстрировав восторженным зрителям небольшой двигатель и прочие причандалы иностранного чуда техники. Привычные к мощи и размерам тракторных движков, местные механизаторы дружно сказали: «Оооооо!», с благоговением ощупывая заскорузлыми пальцами детище итальянского автопрома.
Своими изящными, невесомыми формами машинка не только отличалась от монументальных советских легковушек, но и вообще выглядела как молоденькая столичная девушка на танцах в колхозном клубе. Многие говорили, что такое жестяное изделие рассыплется на наших дорогах за полгода, но практика показала, насколько ошибались критики. Я часами изучал инструкцию по эксплуатации, и толстенную книжку по устройству «Жигулей», и мог с закрытыми глазами рассказать, какие гайки крутить в случае чего, что потом с успехом и делал следующие пятнадцать лет. Ну не любил папа марать руки, привыкшие держать перо, вульгарным машинным маслом, зато с удовольствием сидел с мужиками в гаражах, солидно рассуждая на автомобильные темы. Пока «знатоки» неспеша пили красненькое, я крутил гайки, смазывал, мыл и натирал. Первую папину машину я, естественно, не помню, мал ещё был, но знаю, что это был «ЗИМ», невесть как оказавшийся у отца. Бабушка как-то говорила, что машину купили на «тугрики», денежные знаки Монголии, где отец долго служил и работал, но теперь узнать всю правду уже невозможно. Для меня эта машина была чем-то огромным, чёрным, и красивым, но не более того, воспоминания не были чёткими и яркими, а ускользающими, не реальными. Вроде, как машина была, а вроде, как и нет. Так вот, эти воспоминания однажды неожиданно вернулись. Как-то, будучи студентами на практике во всемирно знаменитом институте электросварки имени Патона в славном городе Киеве, мы с Лёней Добрушиным, пребывая сильно подшофе, оказались в автобусе, на котором малоизвестная тогда группа «Цветы» после концерта и лёгкого ужина с обильным возлиянием ехала на гастроли в другой город. Полночи мы дружно орали песни с накрашенными девицами, закусывая наше общение портвейном и сигаретами, радовались жизни, и клялись в вечной любви. Когда первые солнечные лучи ударили в опухшие глаза, и сознание начало приобретать способность к мышлению, я мучительно стал вспоминать, какого лешего мы делаем среди колонок, усилителей и кучи проводов в автобусе, мчавшемся в неизвестность.
Водитель автобуса долго ругался вполголоса, проклиная свою судьбу и артистическую тусовку, но всё-таки высадил нас у безвестной деревушки, и продолжил свой путь дальше. Лёня долго упирался, и очень не хотел выходить из тёплого автобуса в холод едва закончившейся ночи, но всё же смог осознать, что нам надо возвращаться на работу в институт. Где мы, и где Киев ещё предстояло выяснить. По логике, нужно было просто перейти на другую сторону дороги, чтобы вернуться к начальной точке, но так мыслить мы ещё не могли.
            Две одинокие фигуры, скорчившиеся от утренней сырости, уныло стояли на обочине безлюдного шоссе, понимая всю тщетность попыток вернуться в Киев. Денег не было, а помятые рожи и амбре на гектар не способствовали кредиту доверия. Оставалось идти пешком. Но куда?
Метрах в двухстах чёрный «ЗИМ» нехотя выполз на асфальт с просёлочной дороги, и, пыхтя от натуги, двинулся в нашу сторону. Как завороженный, я смотрел на медленно наползающий «ЗИМ», и яркие картины детства одна за одной вспыхивали в голове. Я вспомнил сверкающий чёрный лак кузова, плавные обводы крыльев, блеск хромированных частей, которые папа тщательно натирал тряпочкой, и мощный басовый звук сигнала, на который иногда разрешали нажимать. «ЗИМ» приближался, и я машинально поднял руку, не надеясь на успех. Машина заскрипела тормозами, и остановилась. Открыв дверь, я сунул голову в салон. За рулём сидел дедок, типичный колхозан из фильмов с советского экрана. Крепенький, плотненький, круглолицый, с облезлым носом и волосами соломенного цвета, на которых по законам жанра был одет видавший виды брыль. Дедок важно восседал на водительском сиденье, одной рукой небрежно придерживая руль. Широченные штаны неопределённой породы, поясной ремень, штиблеты на босу ногу и застиранная рубашка, натянутая на пузе, дополняли натюрморт, делая картину просто изумительной.
- До Киева довезёте? – я ошалело таращился на дедка.
Колхозник молчал, лупал глазами, рассматривая наши помятые физиономии.
- И откуда вы такие будете? - наконец промолвил он.
- Из Волгограда, - хриплым голосом ответил я, - Студенты мы, на практике.
- Хорошая практика, - без тени улыбки сказал дедок, - Эдак вы многому научитесь, только не тому, чему нужно.
Услышав такой ответ, я выпрямился, понимая, что везти нас не будут, и захлопнул дверь машины. Лёня соляным столбом стоял сзади, не реагируя на происходящее, похоже, просто спал стоя.
«ЗИМ» однако никуда не поехал, а стоял на дороге, урча мотором. Я смотрел на дедка через стекло, он молча таращился на меня. Через некоторое время он приглашающе махнул рукой, и я снова открыл дверь.
- Садитесь уже, байстрюки! Не девки, чай, губы то надувать!
Пока я соображал, Лёня мигом метнулся на заднее сиденье, и уютно расположился там с перспективой подремать дальше. Я уселся рядом, и машина тронулась.
- Довезу до райцентра, а там уж вы сами, на электричке до Киева, - объявил дедок ближайшую перспективу, и уставился на дорогу. Машина, поскрипывая рессорами, вальяжно переваливалась на неровностях шоссе, Лёня мирно спал в уголке сиденья. Вернее, это было не сиденье, это был диван. Здесь он был накрыт чехлом из бордового бархата, слегка потёртого временем, но ещё вполне респектабельного. Я вспомнил, в отцовской машине диваны были обтянуты коричневой кожей, и на них было очень здорово прыгать, слушая металлический звон пружин. И ещё. Я любил стоять сзади, облокотившись на переднюю спинку, и смотреть вперёд. Кто не знает, раньше передние сиденья не разделялись на два, а были сплошными, так что в задней части образовывалась целая комната, в которой можно было даже поиграть. Эх, детство, детство!
Дедок и впрямь оказался бывшим председателем колхоза, Героем труда. Свой «ЗИМ» он получил по праву, и по заслугам лет сто назад, но менять его на новомодные финтифлюшки не собирался. Выйдя на заслуженную пенсию, бывший председатель не сидел сложа руки, корова там, пчёлы, хозяйство, и «ЗИМ» был ой как кстати. Крепко строили при советской власти, солидно, вот и служила машина верой и правдой. Мы долго обсуждали автомобильную тему и жизнь вообще, пока он не высадил нас у обшарпанного местного вокзальчика, и уехал себе дальше, пыхнув напоследок сизым выхлопом. Я долго смотрел вслед удаляющейся машине, волшебным образом ненадолго вернувшей меня в детство, не реагируя на Лёнины призывы двигать дальше.
До Киева мы доехали на электричке, естественно, зайцами, сберегая для городского кондуктора в троллейбусе случайно найденные у Лёни в кармане последние пятнадцать копеек, чтобы добраться до дома. Лёгкая утренняя помятость позволяла нам не выделяться среди местного пассажирского коллектива, и подрёмывать, тихонько сидя в уголочке.
           Хозяйка квартиры, в которой мы снимали угол, долго рассматривала наши помятые лица, принюхивалась, и подозрительно приглядывалась к несвежей одежде, прежде чем отошла в сторону, и разрешила пройти в комнаты.
О, незабвенная Даша Израилевна! Она заслуживает отдельной главы в какой-нибудь старозаветной книге воспоминаний! Невысокого роста, полненькая, круглолицая, зеленоглазая, с рыжими волосами, тронутыми сединой, она никак не походила на немощную старушку, каковой ей надлежало бы быть. Свой возраст хозяйка тщательно скрывала, хотя отцу, жившему с ней вместе, было далеко за девяносто, о чём он поведал мне в частных беседах. Дедушке явно не хватало общения, из дома он почти не выходил по причине какой-то болезни, поэтому с удовольствием общался, рассказывая массу интересных вещей про дореволюционную жизнь. В громадной семикомнатной квартире он занимал странную полутораэтажную комнату, заставленную старой мебелью и книжными шкафами. Книг в квартире было безумно много, причём старых, брать читать их разрешалось, что было великолепно.
Сам дом был построен ещё до революции из настоящего красного кирпича кооперативом весьма состоятельных людей, и пережил даже невзгоды войны и оккупации. Это был, конечно, не современный новодел, одна только ванная комната метров двадцать, с окном, а в туалете величественно царил унитаз, сделанный в Англии в 1912 году, о чём гордо сообщало здоровенное клеймо на самом видном месте. Самое интересное, что это чудо инженерной мысли не протекало, и работало безотказно. Естественно, что все предки Даши Израилевны по мужской линии были врачами, в округе весьма знаменитыми, и поэтому явно не бедными. Старинные хрустальные люстры, мебель, картины и прочие атрибуты прошлой богатой жизни присутствовали на каждом шагу. Несмотря на это, хозяйка была явно скуповата, чем только подчёркивала свою национальную принадлежность. В друзьях у неё водились только «приличные люди», такие же пожилые личности с занимательным прошлым, с которыми субботними вечерами писалась «пуля». Публика почти всегда была одна и та же, прибывала вовремя, и была одета по парадному. Все чинно рассаживались в гостиной за массивным круглым дубовым столом, накрытым специальной скатертью, которая всякий раз извлекалась из закромов. Зажигалась старинная люстра, но только на половину мощности, чтобы создавать некоторый полумрак, и обязательно свечи в бронзовых канделябрах, которые своим мерцанием придавали ореол таинства процессу игры. На отдельном столике стояли напитки, купленные явно не в гастрономе, и сияли хрустальные рюмки и фужеры, но это, скорее, был антураж, ибо в процессе игры никто не пил. Смотреть на эту компанию доставляло истинное удовольствие, это было погружение в историю, которого в Волгограде не увидишь. Преферанс Даша Израилевна любила самозабвенно, и готова была отдавать этому занятию всё свободное время. Любознательный Лёня быстро смекнул, как использовать себе во благо пагубную страсть старушки, и мы, беззастенчиво сговорившись, понемногу ощипывали хозяйку, снижая таким образом квартирную плату. Ну, а чтобы обман был не таким явным, и уважения ради, давали изредка выиграть пару рублей, чему она была несказанно рада, и страшно гордилась победой. Кроме всего, хозяйка была ужасно любопытной, постоянно прислушивалась к нашим разговорам по телефону, и требовала отчёта о работе, или вечерних похождениях.
Вот и в этот раз, когда сразу по возвращении Лёня метнулся в ванную комнату, якобы смывать грязь дальних дорог, а на самом деле чтобы спрятаться от вездесущей бабули, Даша Израилевна крепко схватила меня за тощую руку, и поволокла на кухню для допроса. Сопротивляться сил не было, и я выложил любопытной хозяйке всю эпопею, естественно, умолчав о некоторых деталях сомнительного свойства. Как ни странно, наибольший интерес вызвал не рассказ о владельце «ЗИМа» и его колымаге, а мои воспоминания о папиных машинах, чего никак нельзя было ожидать от собственницы киевской семикомнатной квартиры. Причуды бывают разные, и пока бабуля задумчиво пялилась в потолок, я смылся в свою комнату.
После учинённого допроса Даша Израилевна ходила в некоторой прострации дня три, и поначалу мелькнула мысль, а не приболела ли старушка. К счастью, предварительный диагноз не подтвердился, и скоро она снова стала гонять нас в хвост и гриву, благородно цепляясь по мелочам. Но в пятницу вечером, когда мы пришли из института, и готовились к очередному вояжу на вечерние посиделки с девушками, хозяйка снова вцепилась мне в руку железной хваткой, и затащила на кухню.
Весьма витиевато, используя лесть, посулы и угрозы, она минут десять говорила об услуге, которую ждет от меня, и о сюрпризе, который хочет преподнести немедленно. Не поняв ни капли сути из многословия старушки я понял одно: вечерние посиделки под угрозой! Променять в двадцатилетнем возрасте вечернее свидание с девушкой на бабушкины намёки мог только безумец. Пришлось ускользать в вечернюю мглу, наобещав три короба, и надеясь на слабую память старушки.
Не тут-то было! На следующее утро, когда сонная нега ещё ласкала молодое лицо нежными крылами, костлявые пальцы хозяйки безжалостно выдернули моё утомлённое тело из тёплой постели.
- Воуваа, - Даша Израилевна очень смешно коверкала моё имя на неизвестный манер, находя в этом для себя определённый шарм. Может, это просто её вставная челюсть виновата?
- Уже давно утро, вставайте. Пришла пора сюрпризов.
Через двадцать минут, спустившись из кухни по «чёрной лестнице», она уже тащила меня в угол двора, где стояли древние кирпичные постройки, оказавшиеся гаражами. Честно говоря, в эту сторону из окон квартиры никто из нас с Лёней никогда не вглядывался, мало ли чего понастроено в тени деревьев. Из бездонных карманов бабушка извлекла связку ключей, покрытых тёмной патиной времени, и столь же древних как она сама.
- Открывайте! – она показала на двери гаража, похожие на ворота старого замка, такие же мощные, и неприступные. После некоторой осады ворота распахнулись с натужным скрипом, и взору предстало нечто на колёсах, до самого пола заботливо укрытое брезентом. То, что это несомненно была машина, догадался бы и последний дурень с Куренёвки.
- Убирайте уже эту грязную тряпку, только осторожнее!
Похоже, хозяйке тоже не терпелось взглянуть на укрытое от глаз сокровище, она подпрыгивала за спиной и сопела от возбуждения. Я неохотно взялся за угол брезента, и потянул его на себя. Брезент был не только пыльный, он был ужасно тяжёлый. Пришлось поднатужится, но после непродолжительной борьбы брезент соскользнул, и, выдохнув напоследок густой клубок пыли, осел на пол. Перед моими глазами во всей красе предстал «ЗИМ» бежевого цвета, прочно и основательно стоящий на чуть спущенных колёсах, и уставившийся на непрошенных гостей своими фарами. Я смотрел на обещанный «сюрприз», не в состоянии вымолвить ни слова. Несмотря на пыль веков, осевшую на крышу и окна, машина всё равно завораживала блеском хромированных частей, и подмигиванием стёкол.
- Вы можете сделать, чтобы это ездило? – нетерпеливо спросила Даша Израилевна, протягивая ключи от машины.
- Я же не автомеханик, - слабая попытка отказаться была не убедительна. «ЗИМ» постоянно притягивал взгляд, и словно околдовывал солнечными бликами, перескакивающими по решётке радиатора.
Даша Израилевна не зря играла в преферанс. Почувствовал в мом поведении заинтересованность и колебание, она ловко добила слабое сопротивление, пообещав финансовую и прочую помощь в восстановлении раритета.
- И потом, вы только представьте себе, как приятно проехать на машине по вечерним улицам, среди каштанов, а все девушки с восторгом глядят вам вслед! – это было последнее, что я услышал из длиннющего спича старушки, но это звучало заманчиво, и я согласился.
           Лёня покрутил пальцем у виска, и отказался участвовать в этой авантюре, сославшись на полное незнание азов автомобильного дела. Поскольку свободного времени было навалом, я взялся за работу. Положение практиканта в институте давало некоторую свободу, чем я и воспользовался. Руководители практики не особо заботились о своих подопечных, и сквозь пальцы смотрели на соблюдение трудовой дисциплины. Был и ещё один особо важный момент. В институте Патона работали высококлассные специалисты, и добра всякого было немерено, поэтому я, не мудрствуя лукаво, сразу направил свои стопы в местный гараж. Под перекуры и костяшки домино я получал советы мастеров по многим вопросам, а также за толику малую добывал некоторые вещи, необходимость в которых периодически возникала в процессе оживления «ЗИМа». Приходили в гараж и местные мужики, которых удивили открытые впервые за десяток лет ворота. Тот, кто помнит гаражи совкового времени поймёт, о чём идёт речь. Это был коммунизм особого толка, где все помогали друг другу, ибо были объединены одной целью и заботой – машиной.
Даша Израилевна, как самое заинтересованное лицо, зорко следила за происходящим, и, как обещала, помогала словом и делом. В восьмидесятые годы, когда практически всё было в тотальном дефиците, она, например, взамен старого легко достала новый аккумулятор для машины. Но её возможности действительно оказались несравненными, когда она решила вопрос с техосмотром. Когда двигатель «ЗИМа» завёлся и басовито заурчал, наполняя гараж синеватым дымком выхлопных газов, сияющая от счастья хозяйка уселась на переднее сиденье, и скомандовала: «Поехали!». Как описать эмоции, которые в тот момент переполняли душу? Словами, красками, образами?
Старый рыдван вальяжно переваливался на неровностях, осторожно поскрипывая закостеневшими за годы стояния членами, вроде как разминаясь перед выездом на большую дорогу. Он явно не собирался в утиль, и готовился доказать, что старички ещё могут многое.
После торжественного круга по двору пришлось объяснить хозяйке, что для езды в городе требуется бумага из ГАИ о технической исправности агрегата, в противном случае машину заберут, а меня лишат прав. Бабушка сверкнула глазами, и молча ушла домой. Я загнал раритет в гараж, и пошёл отмывать с рук грязь, ибо больше лежать под машиной не было необходимости. Ключи от многочисленных дверных замков гаража и машины были возвращены, и положены в хозяйскую тумбочку.
Прошло дня три, и вдруг вечером старушка объявила мобилизацию. Утром мы были обязаны втроём явиться в ГАИ и предстать под чьи-то важные очи. Третьим был «ЗИМ», разумеется. Торжественно одетая хозяйка уселась на переднее сиденье, и показывала дорогу не хуже Сусанина, но всё же довела до мрачного милицейского здания. Первая поездка по городу далась не просто, и, когда я наконец припарковался, ладони просто взмокли от напряжения. Тихо бормоча что-то под нос, бабуля с кряхтеньем выползла из машины. Окинув орлиным взором окрестности и вывеску у дверей, она двинулась к зданию, велев подождать её возвращения. Казалось, прошла целая вечность, но тут из дверей вышел хмурый капитан, и подошёл к машине. «ЗИМ» притих, и смирно стоял себе, ожидая продолжения. Милицейский не спеша обошёл машину кругом, попинал колёса, и потом долго смотрел на старые номерные знаки жёлтого цвета.
- Вылазь, мне проехаться надо, - капитан по-хозяйски распахнул дверцу, и нетерпеливо мотнул головой.
Ситуация была странной, но чего только не происходит в этом мире.
Усевшись за руль, мент некоторое время осматривался, потом завёл двигатель, выехал на улицу, и исчез из вида. Я молча курил. Вскоре капитан подъехал обратно, вышел из машины, и саданув напоследок водительской дверцей, исчез в здании.
Время шло, я маялся и психовал, но сделать ничего не мог. Сигарет в пачке оставалось всё меньше и меньше. 
Из дверей серого здания Даша Израилевна вышла также незаметно, как и проникла туда. Ничего в её походке или взгляде не выдавало результатов похода к неведомым милицейским начальникам. Она снова уселась на сиденье, и дала команду ехать домой. Накопившееся напряжение, наконец, вырвалось наружу, и машина, взвизгнув покрышками, рванула по улице.
- Спокойнее, спокойнее, молодой человек, - с каменным лицом выдала бабуля, - Мы-таки ещё должны до дома доехать!
Остаток пути провели в молчании, каждый думал о своём, я потихоньку дулся непонятно на что, Даша Израилевна глазела по сторонам. Я подрулил к парадному входу. Бабуля выходить не торопилась, копаясь в своей древней сумочке, и тихо бормоча себе под нос.
- Посмотри, вот это наверняка подойдёт, - она молниеносно вытащила из закромов лист бумаги, и сунула его мне под нос.
- Воуваа, читайте внимательно, этим бюрократам таки нельзя верить ни на йоту.
Букв в документе было немного, но каждая была буквально на вес золота. На официальном бланке с синей печатью и подписью какого-то полковника было написано, что машина является коллекционной!!!!! Технически исправна, и может передвигаться по дорогам общего пользования. Глядя на мои вытаращенные глаза и перекошенную от удивления физиономию, Даша Израилевна гордо, но скромно улыбнулась, и удалилась, наслаждаясь произведённым эффектом.
Восхищаться было чем. Соорудить такую бумагу мог только очень изощрённый ум, да и связи требовались немалые. Доказательство этому я держал в руках.
С одной стороны, бумага не имела никакой юридической силы, поскольку не была официальным техническим осмотром. С другой стороны, она была на бланке, с подписью и милицейской печатью, поэтому ни один постовой не смог бы к ней придраться. Гениальное решение!
Следующие две недели Даша Израилевна колесила по городу, нанося визиты своим многочисленным знакомым, посетила колхозный рынок, или просто каталась по вечернему Киеву. Она наряжалась в старые наряды в стиле её молодости, обязательно одевала шляпку, и садилась на заднее сиденье с видом английской королевы. К слову сказать, бриллиантов на ней было не меньше, и они ярко сверкали в свете фонарей, когда бабуля соблаговоляла повернуть голову, рассматривая прохожих. Честно говоря, она уже слегка утомила своими похождениями, но в пятницу вечером, когда мы пришли из института, Даша Израилевна пригласила нас с Лёней в гостиную. Рассадив нас за столом на старинные стулья, что само по себе было необычно, она подошла к комоду, и что-то достала из него.
- Молодые люди, у меня для вас сюрприз.
Мы напряглись, уж чего-чего, а сюрпризов от своей хозяйки мы никак не ожидали, чай, прожили вместе уже некоторое время.
Бабуля торжественно положила на стол лист бумаги, и уставилась на нас в ожидании.
Лёня нетерпеливо схватил сюрприз, прочитал, и молча протянул мне.
«Доверенность». Это было первое, что бросилось в глаза. Остальное покрылось туманом неизвестно почему сработавших слезных желез.
- Я решила сделать вам приятное, и разрешаю пользоваться машиной, когда захотите, даже ездить на работу! – Даша Израилевна сияла от осознания своей благотворительности, и уже готова была в умилении всплакнуть.
- Ну, и меня немного повозите.
Я впал в ступор. Лёня задумчиво смотрел в потолок, просчитывая варианты. Понятное дело, возить то мне.
Время замедлило свой бег, и маятник на старинных часах почти не двигался. Бабушка ждала благодарностей.
Конечно, следующие минут пять мы пели ей дифирамбы и выкрикивали разные лестные эпитеты, как и планировалось, но до окончания практики оставалось дней десять, и мы должны были лететь домой.
Но бабуля с подарком угадала. Бедный старый «ЗИМ»! За оставшееся до отъезда время он повидал многое, чего явно не было в его молодости, но, думаю, не очень сильно обижался.
             Позже, вспоминая это благословенное время, я часто думал, а действительно ли это мы с Лёней, сговорившись, обыгрывали в преферанс старую еврейку? Или всё было как раз наоборот? Очень уж было похоже, что Даша Израилевна, планировала на много ходов вперёд, и заранее знала, что что и куда повернуть. Своих то внуков у неё не было, а мы были молоды и беспечны.


Владимир Сухов
сентябрь 2020 г.