Великий Октябрь в свете освоения 3

 Великий Октябрь в свете освоения

(кое-что к учебнику)


Горловка (ДНР) — 2025
;
Великий октябрь, переводящий человечество, как бы сказал Маркс, «из предыстории в подлинную историю», — не самое ли значимое событие из выпавших нашему народу, стране. Его судьбоносный приход, уроки как-то даже мистичны, непостижимы, неисчерпаемы грандиозностью несомой перспективы. Вместе с тем, — сложностью попыток осмыслить, тем более, реализоваться. Даже — повторить (вплоть до калькуляции), подхватить, продолжить. Многообразные обхождения, между тем, едины в позиции, с которой Октябрьскую революцию описывают, ценят, строят. В целом ее можно назвать присваивающей (присваивающе-производящей), с множеством нюансов, , политикой, видений будущего. Именно здесь коренится роковой изъян, не дающий подлинно осмыслить самое важное и ключевое октябрьской революции, его коммунистичность. Если оставить громкие декларации, обеты, даже видимые успехи строительства нового общества, сложившиеся «теории», толкования весьма мало касаются средств и путей , действительно ведущих к подлинной свободе, прогрессу, являемых данной коммунистичностью. Она, событийная жизнь открывается и утверждается лишь осваивающе-произведенческим бытием человека в мире.

В настоящем исследовании мы, продолжая осмысление освоения, разберемся хотя бы с некоторыми моментами значение и уроков коммунистической революции, — началом и классическим выражением коей служит Великий Октябрь, — под осваивающе-произведенческим углом. Надеемся, тем самым, удастся по-новому взглянуть на многие вещи. Главное, представить их в истине, вскрыть ошибочные подходы, формы активности, как часто вершатся «коммунистические дела», заведомо обреченные на бесплодность, погрязание в буржуазном сететворчестве. Никак не претендуя на полноту осмысления, заведомо ограничиваясь довольно узким кругом предметов, коих будем касаться, мы, самое большее, рассчитываем, предлагаемые видения, решения послужат более серьезной и обобщающей работе, которая сложилась бы, коль скоро подобное возможно, в некоторый «учебник» того, что есть коммунизм, как он утверждается, что делать, какие задачи с самого начала решать, за что браться, погружаясь в этот безбрежный океан исторического вершения человеком своей судьбы и мира с будущим.

Наконец, наше касательство вещей крайне общо, обходит всевозможные политико-экономические, страновые и личностные моменты при решении вопросов. Философско-мировоззренческий взгляд может себе позволить столь отвлеченное течение.

 

** *
Нет надобности в разбирательстве природы и особенностей отчуждения. В другой работе [Седьмой раздел «Практика: общий охват извне»] мы довольно много говорим о его сути, разновидностях, судьбах, отталкиваясь от Марксова видения. Отметим здесь лишь, что Марксу не принадлежит первенство в осмыслении данного явления в человеческом бытии, об отчужденной человеческой жизни в той либо иной форме говорит почти каждый серьезный автор. Все же, более определенно и осмысленно до Маркса вопросы отчуждения человека анализируют Нововременные просветители, а довольно глубоко, Гегель и Фейербах. Заслуги их Маркс высоко оценивает, вместе с тем, выявляет принципиальные недостатки проделанного, вообще, понимания истоков, причин отчуждения. Главное — его преодоления.

Осмысливая наработки предшественников и ведущиеся исследования по вопросам отчуждения младогегельянцами, а также обращаясь к реалиям самой жизни, Маркс фиксирует множественность форм отчуждения. Вместе с тем, видит, что в основном они базируются, производны от отчуждения экономического, как понятно, всего рельефней, ближе, доступней для постижения выражающего способ существования человека в мире. Другими словами, речь о практике (труде), которую человек реализует и стремится осмыслить прежде всего из наличных экономических условий. Ею, как мы знаем, довольно долго уже выступает и принимается в качестве единственно возможной производство, производящая практика, производяще-присваивающий труд.

Сам последний, не выражая подлинно человеческий способ существование, другими словами, практику, где люди могут и должны утверждать себя полномерно, универсально, в единении с природой (бытием), как родовые сущие (действительно человечно, «нормально», как бы выразился Маркс), выступает, можно сказать, «отчуждением ее». Потому-то Маркс и говорит о производящей практике, производящем частно-собственническом труде (причем, точно и полно еще не ведая другое) как об отчужденном труде. И свой анализ отчуждения человека в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» [См.: Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. — Там же. — Т. 42. — С. 90-93 и др.] и более поздних исследованиях (в частности, «немецкой идеологии», «Капитале») строит, проясняя: как этот отчужденный труд воздействует на человека, извращая, атомизируя, расчеловечивая, обессмысливая его жизнь сполна, на каких путях и какими средствами достижимо его преодоление вместе с отчуждением, как человеку трудиться и утверждать себя, жить «нормально», подлинно человечески, свободно, в гармонии с собой и природой. Другими словами, какой должна быть практика (труд), которая все это позволяет, преодолев отчуждение.

Из факта существования неотчужденного труда и труда отчужденного, и того, что они подразделяются на соответствующие разновидности, несложно обнаружить, что скорей не труд выступает следствием отчуждения(как обычно представляется), но, наоборот. На известных ступенях становления общественно-исторической практики, в процессе развития соответствующего общества, преимущественно на ступенях, так сказать, «разбрасывания камней», практика, общественная жизнь, существование людей, их дел может обретать отчуждающий (и отчужденный) характер. Это, в известном смысле, связано даже с тем, чтобы общество, люди, народы распрощались с такой действительностью, которая отчуждает, поскорей разбросали камни здания, пришедшего в «ненормальность», мироустройства...

Можно вести разговоры об отчуждении и в том смысле, когда практика, труд людей течет, отпавши от бытия, безбытийно. Такое отчуждение вызывает преимущественно производящая практика. Здесь самонадеянный человек («субъект») противостоит не только миру (как «объекту»), но также бытию...

Отчужденным, «ненормальным» известное состояние общества может выглядеть также под углом зрения людей, живущих по отношению к данному состоянию будущим, или даже прошлым. Но всего точней данное (отчужденное) состояние отмеривается, определяется лишь светом практики, которую оно выражает. Надо только верно понимать практику, в том числе ее разновидность, влекущую отчуждение.

Если в подлинно человечном («нормальном») обществе, по Марксу, люди не подвергаемы какой бы то ни было дискриминации, извращению, порче, деструкции, угнетению и т.п., с чем связывают обычно отчуждение, то в ненормально устроенном мире, — ибо жизнедеятельность людей и всех звеньев общества частно-собственнические, производящие, — от отчуждения просто некуда деться. И, поскольку оно неизбежно, неотъемлемо от человека (производящего), последний, в свою очередь, не может обходиться с окружением, трудом не отчужденно. Одним словом, перед нами сплошное отчуждение, доходящее аж до удвоения, утроения, разноаспектности себя. Здесь нет исключений. Нет возможности избежать его. Отчуждены как эксплуатируемые классы, так и господствующие. Сознание, отношения людей (обретшие «вещно»-техническую зависимость) тоже суть результаты означенного отчуждения, разнящиеся, разве что, по видам, уровням, сферами проявления. А иной раз — названия. Когда, скажем постмодернисты везде и всюду, чем и как живет современный человек, натыкаются на симулякры, «фалло-техно-лого-центризм», — разве не отчуждение перед ними, только под другим названием?..

Как должно быть, одной из важных (если не самой главной) причин отчуждения вместе с другими авторами Маркс в своих «Экономическо-философских рукописях 1844 года» справедливо указывает частную собственность. Она ближе всего бросается в глаза, непосредственна и прямо влияет на людей, их жизнь, достаток, социальное положение, сознание. Начав с нее, исследование, конечно должно бы идти дальше по линии обобщения, опосредствования, восхождения от конкретного в живом созерцании ко все более общим, абстрактным категориям, система которых разворачивает предмет во всеобщности и действительной (теоретической) полноте. А отсюда — снова к предметной действительности, но уже конкретизированной, углубленной опытом проделанного движения в ее понимании [См. об этом: Маркс К. Метод политической экономии. — Т. 12. — С. 476-478. См. также: Алиев Ш.Г. О трех ступенях научного познания / http://proza.ru/2021/12/12/2107]. Однако, пробуржуазные авторы (застрявшие на производящем отношении к действительности) обычно на этом, непосредственно данном (а потому уже и неверно понимаемом) предмете и застревают, пытаясь осмысливать реалии современной жизни.

В отличие от них, Маркс хорошо понимает и показывает, что сама частная собственность, равно отчужденный труд, человеческое отчуждение вообще, имеют под собой куда основательную и глубокую подоплеку. И выражена она, конечно, прежде всего, категорией присвоения. А еще глубже — собственностью, соответствующим способом практики (способом производства, где собственность коренится).

Частная собственность выступает неотъемлемым атрибутом присваивающего существования людей. Производящая практика (что тоже Производство, отчужденный труд) детерминированная частной собственностью, не возможна без присвоения. Верно и то, что, будучи следствиями последнего, отчуждение с частной собственностью и производством (трудом) сами оказывают на него обратное влияние, обусловливают его. Потому Маркс чуть выше, характеризуя коммунизм, говорит, что частная собственность — это самоотчуждение человека» [Там же. — С. 116], поскольку нормальному (коммунистическому человеку она не может быть присуща и, в общем-то, выступает признаком человеческой «ненормальности» от присваивающего существования. Оно и понятно. Частная собственность как плоть от плоти присвоения невозможна вне последнего, не присваивающая. Во всяком случае, это касается присвоения, свойственного человеку, присвоения, не используемого в качестве освоения (что часто обнаруживается в ранних работах Маркса).

Прямая производность частной собственности и отчуждения от присвоения, но не просто от производящего труда, производства, подтверждается фактом, что первая и второе встречаются задолго до производства, где, конечно же, присвоение уже господствует. Так что, кто и что бы ни говорил, отчуждение носит не только и столько производящий характер (качество). Поскольку оно свирепствует также в допроизводящих обществах, — ибо там царит присвоение, частная собственность (феодальная, рабовладельческая и проч.), — правомерно заключить: именно присвоение с самого начала обусловливает, видоизменяясь, наличие как частной собственности, так и, соответствующего ее особенностям, отчуждения, отчужденного труда, наконец, производства. Правда, надо также видеть своеобразие отчуждения в допроизводящих, но присваивающих, частно-собственнических обществах.

И, не забудем, оно (присвоение) выступает также источником, условием (больше, мерой) производства. Существуя до производства, вместе с тем, принимая формы, «пробуждающие» его, присвоение, как говорится, «старше», «общее» последнего. Из него следует выводить, разворачивая, производство. Конечно, отчуждение, частная собственность, к тому же, производящая, да и само производство, вытекая из присвоения, одновременно (по законам взаимодействия) не может не выступать ближайшей причиной, условием присвоения. Это даже очевидно: разве не станет претерпевать деформации присвоение, извращенного, «частичного», «искалеченного» производящим отчуждением, «случайного» (Маркс) человека?..

Важно, далее, понять, хоть частная собственность и отчужденный труд детерминированы присвоением, само последнее, тем не менее, не есть изначальное условие всякого труда и собственности. Еще точнее, присвоение, а также, противостоящее ему, отношения человека к действительности под названием «освоение», производны, суть формообразования становления собственности. Еще общее — труда вообще, неотъемлемым атрибутом коего собственность выступает. Труд как таковой всего более подходит быть названным практикой. Она-то, в конечном счете, и собственит, своит, соответственно выливаясь освоением и присвоением.

Но вернемся к частной собственности и отчужденному труду, с одной стороны, и присвоению — с другой. Классики Марксизма показывают, что именно из обретения трудом (практикой вообще, своящей по природе) присваивающего течения, следовательно, возникновения и развития присваивающей активности вырастает (в качестве ее сути) сама частная собственность. Ф. Энгельс верно описывает приход частной собственности и ряда других общественных институтов из труда, в процессе его совершенствования. В частности, — означенной выше, своящей природы: способности особления, себеализации, связывания, отнесения, регистрации, оценки, располагания и проч. вещей

Несомненно, велика значимость здесь также разделения труда, достижения сравнительно высокой производительности, используемой техники и т.д. Благодаря всему этому растет численность населения, складывается профессионализация, возможность индивидуации человека в общине, выделения отдельных семейно-хозяйственных ячеек, появление их (семейной, личной, частной) собственности, возможность эксплуатации человека человеком, развитие ремесел, обмена, торговли, вплоть до рынков, захватнических войн и т.д., сопровождаемых формированием соответствующих общественных отношений, институтов, сознания. Все они, в конечном счете, мотивированы, нацелены на вещное обогащение, другие ценности присваивающего мироотношения, которые реализуемы преимущественно использующе-техническим, прихватывающим (присваивающим) насыщением труда.

Важно, видя происходящее, понимать, что изменения в особенностях труда далеко не носят лишь формально-количественный, технический характер. Они меняют труд, благодаря присвоению, качественно, революционно. Постепенные количественные изменения, накапливаясь, на известном этапе движения совершают качественный (революционный) скачок, радикально меняющий действительность. Из осваивающего, в основном собирательского, всецело натурального процесса, — где человек традиционных обществ осмотрительно-внимательно проникая в мать-природу, находит и изводит на свет силами последней таящиеся там предметы (про-дукты), значимые для потребления и жизни, — труд постепенно меняется, перерождается, качественно преображается. Тем самым, учит человека добывать средства жизни присваивающе. То есть, преобразующе, добывая (захватывающе, насильственно), используя так называемые «самодельные» (окультуренные, изготовленные самими людьми, искусственно) орудия, техника. От развитости, умения, сноровки, опыта (все той же техники) использования их прямо зависит производительность, успех добывания нужных средств существования, продуктов (товаров, капиталов).

Другими словами, это означает, что люди в растущей мере сознают и поступают (действуют) так, что именно они являются главными агентами труда. Последний выступает как процесс, где человек навязывает (присваивает) веществу природы (сам человек, между прочим, тоже природа) нужные себе свойства, качества и т.д. Приток необходимых продуктов («вещей», т.е. товаров) в растущей мере (а в скорости и всецело) зависит от их самостоятельной, самонадеянной, своемерной, предпринимательской работы: от умения находить, преобразовать, прихватить, приспособить, присамить где и что нужно, опираясь на собственный опыт, силы «таланты». Постепенно формируется, крепится понимание, что не мать-природа дает необходимое для жизни, а сами люди создают из вещества природы искомое, наделяя (присваивая) его качествами и свойствами нужными для себя.

Именно на этих путях складывается ходячее понимание труда, коим пробавляются до сих пор, причем, не только на уровне здравого смысла... Так, короче, в недрах еще осваивающей (произведенческой-в-себе) натурально-личной жизни людей зарождаются зачатки частно-собственнического, производящего отношения к действительности, которые полностью вызреют, станут на собственные ноги, освободившись от уз традиционности, лишь с приходом Нового времени. Шаг за шагом человек от осваивающей реализации в мире переходит к самореализации присваивающей, превращающей вещи в «вещи» (товары, капиталы). Обо всем этом мы говорим в пятом и шестом разделах «Практика...», а также в других публикациях.

Сказанное, таким образом, убеждает в неточности, что присвоение произрастает из производства, есть исключительно результат производящей активности людей. Да! Присвоение, коим существует современный человек, всецело носит производящий характер и присвоение повсюдно и всяко воссоздается, вос-питывается производством. Однако, делает оно это по большому счету, уже, будучи следствием присваивающей активности, присваивающего своего основания и установки. То же, что этому труду, производству присваиваемо достоинство первичности, главенства над присвоением, его возникновением, — другой вопрос. В реальной же истории, действительно, присвоение производно от труда. Однако, не труда в качестве производства (хотя, возникнув, повторяем, производство тоже оказывает на присвоение обратное влияние), а труда, равнозначного понятию «практика», куда емкому и многоохватному, нежели производства. Последнее — лишь известный момент в процессе становления практики, которая, не забудем, не только создает (технизирует), но также всегда собственнит, своит. Мы творя, — непременно и своим. Этот факт обычно упускают из внимания...

На самом деле. Если б на заре человеческой истории, задолго до всякого производства, в рамках традиционности люди в своем труде не научились присваивающе относиться к вещам, — а закреплялось это формирующимся институтом частной собственности, соответствующим сознанием, психологией, отношениями людей, параллельно отказывающихся от осваивающего (общественно-собственнического) существования и труда, — никакое производства не пришло бы в мир. Производство — довольно поздний результат высокоразвитой (капитализирующей уже) частной собственности. Присваивающее мироотношение здесь уже настолько вызрело, что, дойдя до своей крайности, буквально «стучится в двери» освоения (отрицания отрицания осваивающе-присваивающей диалектики практики).

Это, правда, далеко не всякий из людей ощущает. Маркс же, как мы показываем в своих публикациях, услышал. И стал часто вести разговоры об освоении. Что характерно, — под покровом, на языке присвоения.

В силу абстрактного, малоприметного присутствия присвоения во всем, что творит частно-собственнический человек, нельзя не заметить, если о негативной, в частности, отчуждающей роли частной собственности много говорят, то «присвоение» в данном отношении довольно отстает. В известном смысле так и должно быть, поскольку, можно-таки, вести разговоры о присвоении (например, событийном присвоении, присвоении, подразумевающем освоение), не предполагающем ни частную собственность, ни отчуждение [См. об этом: Практика: общий охват извне / http://proza.ru/2023/09/06/335]. Но и там, где предполагает частную собственность, «присвоение», будучи довольно абстрактной категорией, не столь бросается в глаза по сравнению с другими (скажем, с той же частной собственностью), которые постоянно на виду, непосредственно влияют на людей и вынуждают активно реагировать, обращать на себя внимание...

Да! Работа частной собственности весьма определенно ощущается, ближайшим образом и справедливо видится источником, причиной отчуждения. Пока она налицо в какой-либо форме, человек не перестанет быть (главное, ощущать себя) отчуждаемым, как от самого себя, так и от деятельности, коей существует. Точно также — от природы, частью и внутри которой только и возможен. С другой стороны, недопустимо отрицать, что частная собственность есть следствие присваивающей активности и присваивающих отношений, по крайней мере, в областях, выражающих материальную сферу жизни.

Маркс, стало быть, правомерно, как и другие авторы, начинает свое осмысление истоков и природы отчуждения, отталкиваясь от частной собственности, подразумевая буржуазную разновидность таковой. Между прочим, именно в силу своей простоты, вроде бы, очевидности, понятности, она, предстает высшей ценностью, фундаментом, целью существования капиталистической экономики, производящего общества в целом. Перед нами непременная основа, аксиома, которая буржуазным человеком, включая ученых, экономистов и проч., как бы подразумевается само собой, берется без обсуждения, в качестве «естественной предпосылки».

Поскольку на частно-собственнической (в интересующем нас плане, производящей, буржуазной) основе «держится» вся экономика, больше, человеческая история, жизнь людей сполна, выходит, она (частно-собственническая экономика, видение вещей) предстает ключом к пониманию человеческой жизни как таковой. «Религия, семья, государство, право, мораль, наука, искусство и т.д. суть лишь особые виды производства и подчиняются его всеобщему закону» [Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. — Там же. — С. 117]. Жизнь каждого человека при господстве производящей частной собственности искажается, калечится. Люди, говорит Маркс, превращаются в «частичных индивидов», становятся в подлинном смысле «неразвитыми, недочеловеческими, «искалеченными» существами». «Частная собственность сделала нас столь глупыми и односторонними, что какой-нибудь предмет является нашим лишь тогда, когда мы им обладаем..., когда мы им непосредственно владеем, едим его, пьем, носим на своем теле, живем в нем и т.д., — одним словом, когда мы его потребляем (в смысле использования. — Ш.А.)... Поэтому на место всех физических и духовных чувств стало простое отчуждение всех этих чувств — чувство обладания» [Там же. — С. 120].

Как понятно, нетерпимому из-за несомой деструктивности, отчуждению (включая частную собственность) не должно быть место в человеческой жизни, коль скоро она подлинна. Его, каким бы ни было, предстоит преодолеть. Причем, тут непригодны «рецепты» (Гегель, Фейербах), предполагающие духовные, моральные средства, освободительный «переворот» субъекта над собой и проч. Предстоит преодолеть отчуждение в нем самом, и прежде — в том, что повинно в наличии, несет его.

Понятно, с самого начала это касается частной собственности. Маркс (равно другие авторы, согласные с ним) прямо и неоднократно акцентирует: преодоление отчуждения достижимо упразднением (революционным преодолением) частной собственности. Говоря общее и точнее, — порождающего ее, присвоения. Поскольку же, присваивающая активность сама по себе непосредственно не явлена вне специфических форм своего обнаружения, — кстати, ближайшим образом в форме, несущей отчуждение, частной собственности, — с преодолевающим разбирательством последней прежде всего и предстоит начинать. «Поэтому, — говорит Маркс, — положительное упразднение частной собственности», как утверждение подлинно человеческой жизни, «есть положительное упразднение всякого отчуждения...» [Там же. — С. 117]. А зря еще глубже, нужно положительно упразднить присваивающую активность, этот источник и воплощение частной собственности, соответственно отчуждения.


** *
Но как упразднить частную собственность с присвоением, несущих отчуждение? Главное — что, возникает, приходит в результате, тем более «положительного упразднения» частной собственности? Не забудем, частная собственность — прямая и неотъемлемая «ипостась» присвоения. Неужто тогда исчезает не просто частная собственность (следовательно, присвоение), а собственность как таковая? Вряд ли, вообще-то. Ведь «собственность» — как средство и результат своения, обособления, особления, разделения, властвования, установления отношений, связывания вещей (включая человека) и проч., — весьма основательная категория человеческого бытия, практики, предполагающая даже существование, возможность самого человека как отдельного существа, личности, индивида.

Как установлено, «собственность» (да и «частная собственность») выходит за пределы лишь экономическо-правовой области, с чем ее обычно связывают, в пределы общепрактические, бытийно-исторические. Категорически неверно сводить собственность, как обычно делается, к средствам производства, откуда, между прочим, выходит, что собственность может на кого-то там (даже несобственника) «работать», может просто принадлежать, служить то одному, то другому, оставаясь в неизменном виде... Собственность не может быть «ничьей», обязательно привязана к собственнику (конкретному владельцу, распорядителю, пользователю). И, уж конечно, какое-либо техническое устройство (во всяком случае, современное и ближайшего будущего) не способно быть собственником.

А присвоение? Разве возможен человек, по крайней мере, на предысторических этапах без присвоения? Собственно, и без производства, частной собственности, стало быть, отчуждения (на известном этапе становления). Не выступают ли (во всяком случае, до поры до времени) эти вещи, принимаемые сознанием подлинно исторического становления в негативном свете, «нормальным», «естественным», иначе невозможным?..

С другой стороны, говоря об «упразднении» (к тому же, положительном) частной собственности, нужно понимать, жизнь так не строится, что мы живем, существуем, бесследно (зря) уничтожая вещи внутри и вовне себя. Если б дела так обстояли, мы бы вообще, ничего не имели, не создали, да и сами прекратились. Природа, как говорится, не любит дурное, «зряшнее» (В.И. Ленин) уничтожение (отрицание). Это только в незрелых головах отчужденных, в частности, производством, могут сложиться представления-видения о бесследном исчезновении, «уничтожении». Безрезультатно, «зряшно», в общем-то, ни одна вещь не уничтожается в так называемую «дурную пустоту» как отсутствие всякого присутствия. Она, куда часто отсылают ликвидируемые вещи, не есть ли, — о чем даже не подозревает обычное сознание, — то самое ничто! Другими словами, бесконечная полнота, начало, единство всего сущего, вещного многообразия, возможность быть каким угодно сущим, вещью. Если б ликвидируемая вещь (наша частная собственность, к примеру) стала ничто как оно есть, обретет такую беспредельную для нее «роскошь», она заполучит не высшую ли жизненность? Увы, подобный исход принципиально невозможен. Ибо «ничто» такое — равно бытию, бесконечно несоразмерно тому, что являет, на что способна, чем может вылиться любая вещь, сколь бы великой и как бы устроенной ни была.

Выходит, частная собственность, как бы «до основания» ни была упразднена, что-то да оставляет после себя, во что-то выливается. Ведь уничтожение ее не ведет, не предполагает исчезновения собственности вообще. Кстати, это уже постольку, поскольку частная собственность не исчерпывает понятие собственности. Верно также, что сама по себе «собственность» вне своих конкретных форм, подобно любой другой вещи, реальности, невозможна. И, вообще, продолжая сказанное, «собственность» ведь своеобразное обнаружение, состояние, проявление практики, поскольку она есть способ существования человека именно как родового (общественного) сущего и поскольку между образующими общество (род) сущими, складываются соответствующие отношения. Наиболее значимые из них, скажем, в марксизме объединены в понятие «производственные отношения».?..

Между тем, общеизвестно, «собственность» как общественное отношение, точнее, главенствующая разновидность производственных отношений выступает двумя разновидностями: частной собственностью и общественной собственностью. Так называемую «личную собственность» не будем брать в расчет, имея в виду множество сомнений о ее правомерности. Во всяком случае, если она и имеет право на существование, то, не пребывая ли в пределах частной или общественной собственностей?..

Что же, уничтоженная частная собственность уступает место собственности общественной?.. Или, — того хуже, — уничтоженная (в желаниях), она, тем не менее, вновь возрождается, иной раз, даже не узнаваемая, в новом обличии? Но может, вообще, исчезает? Сразу же заметим: последнее вряд ли возможно, по крайней мере, на историческом этапе, порождающем частную собственность. Он невозможен без частно-собственнического существования людей и мира.

А коль скоро частная собственность будет уничтожена, не исчезнет ли и сам человек со своей деятельностью (практикой), без коих не обходится? Наличие частной собственности в жизни человека, истории — вещь в известном смысле объективная. И покуда не созрели условия, предпосылки (прежде всего практические) до возможности, потребности и силы преодоления (причем, революционного) частно-собственнических отношений, присвоения вообще, — а это достигается на предельных ступенях производяще-капиталистического движения, — без присваивающих частно-собственнических форм жизни не обойтись. Больше того. В условиях, где частная собственность на самом деле изжила себя, складывается (причем, искусственно, целенаправленно) такое положение дел, когда различно заинтересованные силы (обычно господствующие классы, структуры, держащие власть) частную собственность не только не уничтожают, но всяко удерживают, прочат, защищают любыми доступными средствами. И без революционно-освободительной борьбы трудящихся за преодоление частной собственности и власти, сопротивления классов, отстаивающих ее, вряд ли достижим успех...

Касательно частной собственности (и относительно чего бы то ни было) мы всегда перед лицом все той же всеохватывающей диалектики: невозможности вещей самих по себе, в чистом виде. Пытаясь разобраться с тем, что есть частная собственность как действительный результат развертывания присвоения, являющегося, в свою очередь, действительностью практики на втором историческом этапе ее становления, мы находим, что она (частная собственность) многообразна, существует (является) в различных видах. В частности, — помимо буржуазной, в форме феодальной, рабовладельческой. А о подвидах ее (земельная, недвижимая, финансовая, корпоративная, монопольная и т.д., и т.п.) и говорить не приходится. Так вот, разбираясь со всеми этими формообразованиями, явлениями, мы, рано или поздно, доберемся до присвоения в качестве их источника, общности, если угодно, субстанции. Она вне данных явлений не существует. И, коль скоро их устранить, или, устранить ее, — все формообразования частной собственности (и присвоение, вообще-то) теряют под собой почву, лишаются своей сути и, понятно, обречены на исчезновение.

И что же, с исчезновением их, также собственность (неважно, что частная) как таковая исчезнет?.. Тогда, повторяем, и человека, общества, человеческого мира вовсе не останется. Ведь «собственность», сказали мы, — неотъемлемый атрибут практического существования человека. Без своящей самореализации оно невозможно. К тому же, собственность — главенствующий элемент всех общественных отношений.

Не будем в этом смысле заходить столь далеко, и признаем существование человека, мира, где нет частной собственности. Неужели там не окажется места собственности вообще, какой-либо другой собственности? Вряд ли! А коль скоро останется, — не общественной ли собственностью она будет?..

Правда, существует немалое число приверженцев частно-собственнического мироотношения, так и полагающих: не принимающих факт общественной собственности. Декларируют: помимо собственности, которая всегда и везде частная, не может быть никакой другой формы собственности.

Оставим данные приятия на совести их носителей и признаем-таки, что во многом они произрастают на почве эксплуататорского нежелания отказаться от частно-собственнических позиций с «милыми привилегиями» господства. А также из не понимания, отсутствия желания понять существо общественной собственности, соответственно, стоящего за ней, осваивающего мироотношения, осваивающего труда. Не в меньшей мере это происходит, поскольку общественная собственность как таковая, возможная лишь в осваивающе-произведенческом созидании человеком мира, так и не открыта по сути, не уяснена, не получила (кстати, до сих пор) подобающего признания...

Да! Относительно утверждения общественной собственности с самого начала возникают разного рода сомнения, как понимать, тем более, осуществлять, находить ее. Если признано, что общественная собственность невозможна при господстве присвоения, присваивающей активности, предполагающей частную собственность со следствиями, то, нельзя не согласиться: она (общественная собственность) связана с иным способом существования человека в мире. А что это за способ, отличный от присваивающего производства, не ведущий к частной собственности и отчуждению? Если не от присвоения, то откуда он произрастает, что выступает его основой? И, вообще, как данный способ производства называть вместе с основой?

Не освоение ли с произведением, осваивающе-произведенческий способ производства перед нами? Иного ведь просто не дано! Что другое, помимо освоения, порождает и обеспечивает общественную собственность и произведение? С чего начинать, одействляя их? Само утверждение и результат, — не выражают ли они революцию? А последняя, не характеризуется ли с самого начала осваивающей природой? Закончим задавать риторические вопросы последним. Разве не учредить общественную собственность без «всяких там революций», к тому же, осваивающих, неужто не обойтись без осваивающего подхода, предполагающего лишь произведенческую действительность?..

Итак, осмысляя природу присвоения, конкретней, частной собственности как источника отчуждения, проясняя необходимость и средства их преодоления на путях подлинно человеческой реализации, мы приходим к неизбежности революционного утверждения общественной собственности, как самообнаружения осваивающе-произведенческого существования. Эту логику реализует и Маркс в своих разысканиях., обнаруживая, что коммунистически-человечное существование возможно лишь, когда человек подлинно присваивает (то есть, осваивает) себя и окружение, революционно избавляясь (другими словами, «положительно упраздняя») от присвоения, выливающегося всевозможными формами частно-собственнического мироотношения.

Следует заметить, выражение «положительное упразднение», часто встречающееся в произведениях великого мыслителя, приходящихся на реакционные периоды Европейской политики, особенно в Германии, употребляется, равно современниками Маркса, можно сказать, в конспиративных целях. Оно, прежде всего, означает революцию, коренное преобразование (уничтожение). Вместе с тем данное выражение используется, вслед за Гегелем, в диалектическом смысле как преодоление наличности, предметов, когда при сем удерживаются их положительные начала, моменты.

«Положительное упразднение» (т.е. Революционное уничтожение) частной собственности, следовательно, присвоения, по Марксу, одно из важнейших средств реализации подлинно человеческого существования, без чего преодолеть отчуждение невозможно. Тем более, коль скоро неверно понимается сама частная собственность, формы ее ликвидации. Мало того — способ существования, отношение к действительности, которые революционно заместят, восполнят частно-собственническое (капиталистическое) присвоение, производство вообще.

Простая (тем более, дурная, не от того лип громкоголосая) «грубокоммунистическая» ликвидация частной собственности, как понятно, не только не принесет долгожданную действительность без отчуждения и подлинно реализующегося человека. Напротив. Мир захватится разгулом деструктивной стихии бесчеловечности, из которой вряд ли удастся выбраться. В этом смысле весьма примечательна Марксова критика попыток так называемого «грубого («уравнительного») коммунизма» преодолеть частную собственность и, соответственно, учредить «справедливый мир всеобщего равенства и братства».

Маркс понимает, безоговорочное деструктивное уничтожение частной собственности не принесет, как полагают адепты уравнительного коммунизма, действительного и общего равенства людей в труде, потреблении, довольствах. Конечно же, оно не избавит от отчуждения, равно самой частной собственности. Ведь люди будут жить, трудиться по-прежнему: производяще, присваивающе, частно-собственнически, а потому — отчужденно.

Превратив всех граждан в трудящихся, приравненных трудом, распределением, потреблением (тем более, в смысле потребительства), соответственно, образе жизни, личностных проявлениях и т.д., отчужденный труд никак не заменяется, не преодолевается, остается (по форме протекания,, по участию в нем человека, по результатам, по отношению между людьми, между человеком и природой и т.д.) все тем же, производящим, капиталистическим. А главное — на место «частной собственности» того либо иного лица, группы внутри данного общества приходит «всеобщая» частная собственность, или «община как всеобщий капиталист» [Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года. — Там же. — С. 115].

И не важно, что в известных условиях этот капиталист институализируется, становится государством, государственно-монополистическим «хозяином». А то и вовсе — корпоративным, транснациональным, «цифровым левиафаном» (И.А. Шнуренко). В любом случае, учреждаемое (грубо-коммунистическое) «социальное равенство» не высвобождает людей из «всеобщей нищеты», культурной деградации, сильнейшей личностной нивелировки каждого человека. Естественно, о свободе (тем более, подлинной) его и речи не может быть.

«Таким образом, — заключает Маркс, — первое положительное упразднение частной собственности, грубый коммунизм, есть только форма проявления гнусности частной собственности, желающей утвердить себя в качестве положительной общности. Этот коммунизм не выбирается из-под влияния частной собственности, отчуждения человека. Он «уже мыслит себя как реинтеграцию или возвращение человека к самому себе, как уничтожение человеческого самоотчуждения; но так как он еще не уяснил себе положительной сущности частной собственности и не постиг еще человеческой природы потребности, то он тоже еще находится в плену у частной собственности и заражен ею. Правда, он постиг понятие частной собственности, но не уяснил еще себе ее сущность» [Там же. — С 116].

И тем не менее, как же долго, вплоть до наших дней тянутся подобные грубокоммунистические представления с реалиями, потугами, полагающими, что, произведя (причем, непременно «революционно») кой-какую перетасовку в производных от отношений собственности и труда (остающихся незыблемыми), преимущественно распределительных и потребительских отношений, достигается желанная цель. Между тем, учредив «справедливый» и «равный» обмен, распределение и потребление результатов производства, вплоть до устранения вопиющих «ножниц» между богатством и бедностью, превратив собственность «в ничью», что то же, «всеобщую», наконец, устроив общество изобилия, на этой основе «благоденствия», массового и «равного» потребления (оставим за скобками, какими гнусными (трансгуманными и неоколониалистскими) путями такое достигается), — возможно, в обществе станет господствовать «общая» («ничья») собственность. Однако, будет ли она общественной собственностью, — большой вопрос! А все потому, что «ядовитое жало» из нее, выражающееся в присвоении (частностизации), не устранено...

Нельзя не заметить, столь же ложным и обманчивым предстает попытка преодоления частной собственности посредством разделения самой собственности по функционалу, вместе с тем, рассредоточению ее в акционерные общества, так называемый «народный капитал», «чиновничий капитал». Наконец, посредством обобщения (концентрации, централизации, монополизации) капитала, собственности, вплоть до означенного выше, огосударствления ее, — превращения, тем самым, общества, страны целиком в «единый производственный комбинат». Причина — все та же: частностящее (присваивающее, влекущее производство) «жало» сохраняется.

В общем-то, мы предельно кратко воспроизвели логику того, как, согласно Марксу, необходимость настоящего (положительно-упраздняющего) преодоления частной собственности, — этого источника всех зол производящих обществ, — с неизбежностью ведет к общественно-собственническим отношениям и формам жизни, неотторжимо связанным с освоением, осваивающе-произведенческим существованием коммунистического человека. «Подобно тому как частная собственность является лишь Чувственным выражением того, что человек становится в одно и то же время предметным для себя и вместе с тем чужим для самого себя и бесчеловечным предметом, что его проявление жизни оказывается его отчуждением от жизни, его приобщение к действительности — выключением его из действительности, чужой для него действительностью, — точно так же и положительное упразднение частной собственности, т. е. чувственное присвоение человеком и для человека человеческой сущности и человеческой жизни, предметного человека и человеческих произведений, надо понимать не только в смысле непосредственного, одностороннего пользования вещью, не только в смысле владения, обладания. Человек присваивает себе свою всестороннюю сущность всесторонним образом, следовательно, как целостный человек. Каждое из его человеческих отношений к миру — зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, мышление, созерцание, ощущение, желание, деятельность, любовь, словом, все органы его индивидуальности, равно как и те органы, которые непосредственно по своей форме есть общественные органы, являются в своем предметном отношении, или в своем отношении к предмету, присвоением последнего. Присвоение человеческой действительности, ее отношение к предмету, это — осуществление на деле человеческой действительности, человеческая действенность и человеческое страдание, потому что страдание, понимаемое в человеческом смысле, есть само- потребление человека» [Там же. — 119-120].

В не раз указываемом месте из «Практики...» [См.: Практика: общий охват извне. — 11.2-4 и другие заделы, в частности, из девятого, тринадцатого разделов и Заключения], а также в иных публикациях мы даем анализ идей великого мыслителя из приведенного текста. Говорим также, что, по Марксу, понимать под освоением и присвоением. Как они связаны с человеком и трудом, практикой? Где и каким образом они получают адекватное и всестороннее развертывание? Как и почему общественная собственность вытекает из освоения, а частная — из присвоения, являющихся, в свою очередь типическими формообразованиями собственности?..

Не будем повторяться. И в целях краткости, даже оставим ряд вопросов без надлежащего прояснения. Речь, в частности, идет о развертывании своящей природы практики: как последняя именно, благодаря такой своей особенности, через собственность, ближайшие проявления ее (освоение и присвоение) отливается частной или общественной собственностями, специфицирует непосредственный живой труд, расчеловечивая, неволя или освобождая его, соответственно предметные воплощения. Все же, отметим ниже еще кой-какие моменты, в частности, осваивающей активности для уточнения сказанного. Главное — решения целей и задач настоящей работы.