Погружение в Безымянное

В маленьком штетле Слоним, что на окраине Речи Посполитой, жил молодой хасид по имени Йоселе. Был он учеником слонимской школы, где рассказы о цадиках передавались, словно священные искры, способные зажечь душу, подобно субботним свечам. Йоселе жаждал откровения — того мистического света, который, по словам самого Баал Шем Това (да будет благословенна память праведника), мог рассеять «чуждые мысли» (махшавот зарот), отвлекающие от истинной молитвы.
— Погрузись в микву, — говаривали старшие, — и ты очистишься, как Адам до грехопадения, вернувшись в состояние, предшествовавшее сотворению мира.
Однажды, под покровом ночи, Йоселе отправился к старой микве на краю местечка. Он вспоминал слова рабби Аарона из Карлина (да защитят нас его заслуги), великого цадика, который утверждал:
— Даже за пределами Святой Земли Израиля, в водах миквы, можно достичь пророчества (невуа). Там разум сливается с разумом другого, как в дивном единении душ, погружаясь в четырёхбуквенное Имя Благословенного — Йуд-Хей-Вав-Хей.
Йоселе дрожал, сбрасывая одежды, как дрожал некогда пророк Елисей у вод Иордана. Он шагнул в холодные воды миквы, построенной ещё во времена старого ребе Михла из Слонима. Погружение было не просто ритуалом — оно было якорем для души, зовом к высшим мирам, где тело становится лёгким, как пух, а душа парит в безвременье, подобно голубке над водами потопа.
Вода сомкнулась над ним, и Йоселе почувствовал, как махшавот зарот, те самые чуждые мысли, о которых говорил святой Бешт (да будет память его благословенна), уносятся прочь, словно осенние листья в потоке Немана. В этот миг он узрел видение: он плыл в океане света, где Эйн — бесконечное Ничто — предшествовало всякому творению.
— Это как погружение в само Имя Благословенного, — прошептал он, выныривая, и его разум, очищенный, потянулся к далёким душам, как тянутся ветви дерева к небесному свету.
На следующий день, когда утренняя молитва была уже прочитана, а солнце поднялось над крышами штетла, Йоселе получил письмо от своего учителя, рабби Пинхаса из Корица (да защитят нас его заслуги). Рабби, известный своей строгостью в вопросах мистической передачи (масора), писал:
— Не могу я раскрыть тебе тайны двекут (прилепления к Всевышнему), пока не очистишься погружением в микву. Ибо только тогда душа станет чистым сосудом для света, и передача будет свободна от клипот (скорлуп нечистоты).
Вдохновлённый письмом, Йоселе отправился в Ружин, ко двору великого цадика рабби Исраэля Фридмана (да будет память праведника благословенна), которого все называли Святым Ружинером. Там, в просторной комнате бейт-мидраша, освещённой множеством свечей — не меньше тридцати шести, по числу скрытых праведников в каждом поколении, — собрались святые мужи: рабби Авраам-Йеошуа из Кобрина, чьё лицо светилось, подобно лику Моше-рабейну после дарования Торы, и другие цадики, чьи имена хранят хасидские предания, как хранят драгоценные камни в царской сокровищнице.
Йоселе, хасид из славной слонимской школы, вошёл, трепеща, как трепещет лист на осеннем ветру. Святой Ружинер восседал во главе стола, и глаза его горели внутренним огнём, подобным огню Меноры в Храме. Он говорил о Маасе Меркава — тайне Божественной Колесницы, которую узрел пророк Йехезкель, где Престол Славы является в вихре огня и святых офаним.
Слова Ребе лились, подобно мёду, и вдруг... Один из цадиков, объятый святым трансом, впал в состояние гитпаштут га-гашмиют (отрешения от телесного), его тело обмякло, словно душа вознеслась в высшие чертоги. Другие погрузились в тардема — пророческий сон, подобный тому, что снизошёл на праотца Авраама.
Рабби Авраам-Йеошуа из Кобрина сидел недвижно, лик его пылал, будто один из серафимов спустился с небес, а глаза его, расширенные от священного трепета, созерцали то, что не дано видеть обычному смертному.
Йоселе ощутил, как его разум, очищенный водами миквы, соединяется с их разумом — через тот мост, о котором говорил рабби Аарон Карлинер. И тогда он понял: очищение не просто смывает скверну этого мира; оно распахивает врата к высшему откровению, где передача учения от цадика к хасиду становится подобной нисхождению небесной росы на траву.
Когда Святой Ружинер закончил толкование, он поднял взор к небесам и произнёс:
— Воистину, это Маасе Меркава.
И слова эти были, как печать на свитке пророчества. Йоселе вышел из бейт-мидраша преображённым, неся в душе искру, возжжённую в водах миквы и раздутую дыханием святых учителей. Отныне он постиг, что очищение — это ключ от врат небесных, а откровение — вечное стремление душ в объятия Бесконечного.