Бал 12-ти королей. Мустанг и Вериника

Предисловие

Представьте себе идеальный зимний вечер. За окном кружится метель, застилая мир мягким белым одеялом. В камине потрескивают дрова, в чашке - ароматный кофе (или чай с имбирём и апельсином). Вы устраиваетесь поудобнее в своем любимом кресле и открываете книгу...

«Бал 12-ти королей. -3- Мустанг и Вериника» Ольги Райс — это именно такое чтение. Это не эпическая сага о битвах, а камерная, почти домашняя сказка для взрослых. История, которая говорит с вами на языке чувств, ароматов: запаха медового воска, сушеных трав, тепла, уюта и умиротворения".

Сюжет: юная Вериника, потерявшая все, встречает таинственную родственницу, которая предлагает ей то, от чего невозможно отказаться...

Однако главный герой этой книги — атмосфера.
И она рождается из мельчайших, тактильных деталей:

1) Дом Морганы. Это уютно обустроенный склеп. Да-да, вы не ослышались. Уютный склеп. Представьте себе, это только оболочка, а внутри - просторное помещение с высокими сводами, где плавают светящиеся шары, словно мыльные пузыри, вобравшие в себя лунный свет. В воздухе витает аромат сушеных трав: полыни, мяты... Полки гнутся под тяжестью старинных фолиантов в кожаных переплетах. В камине потрескивают поленья, а на кресле у огня нежится огромный пепельный кот, который смотрит на вас умными, добрыми глазами. Хочется зайти, обогреться и выпить чашечку того самого вкусного, целебного, душистого отвара, который варится сам собой в медном котелке над очагом.

2) Волшебство здесь — это не пафосные заклинания, а нечто органичное, домашнее, прекрасное. Стол сам накрывается к ужину. Ложечка помешивает сахар в чашке, мелодично позвякивая: ДЗЫНЬ! ДЗЫНЬ! Платье для бала шьет не портной, а сам Пепельный Кот, восседающий на бархатной подушке и ленивым взмахом хвоста указывающий на нужный рулон ткани. Это магия, которая не пугает, а завораживает и вдохновляет. Вы находитесь в месте, где все живое... и все заботится о вас и служит вам.

3)Даже обучение Вериники превращается в серию красивых ритуалов. Не изнурительные тренировки, а "омовение в купальне с лепестками черных роз, где губка из люфы смывает следы усталости и боли... Ночной урок танцев с загадочным месье Люпином в гостиной, где пол сияет и льется дивная музыка из старинного граммофона..." Это преображение души через восторг и красоту...

Чем эта книга станет для вас?

- Теплым убежищем. Она идеально подходит для того, чтобы спрятаться от предновогодней суеты, холодного ветра и повседневных забот. Вы буквально физически ощутите тепло того самого камина...

- Вдохновением. Она пробудит в вас желание создать уют вокруг себя: зажечь аромасвечу, сварить какао покрепче или просто замедлиться и начать замечать красоту в простых вещах и получать удовольствие от тишины...

- Напоминанием. О том, что самая сильная магия часто кроется в мелочах и в умении быть добрым и внимательным к самому себе... и ко всем ближним.
_________
rutube.ru
Бал 12-ти королей. Мустанг и Вериника. Буктрейлер
_________
«Бал 12-ти королей. -3- Мустанг и Вериника» — это как тот самый пряный напиток из книги: согревающий, ароматный, с глубоким и многогранным вкусом, в котором есть и сладость, и легкая горчинка. Это история даст вам возможность поразмышлять, заглянуть вглубь себя и хотябы раз в году задать себе самый главный вопрос...

Просто позвольте себе забыть о делах и отправиться в это волшебное, уютное путешествие...

______________________
Глава 1. Тени

Ветер выл, словно грешная душа, запертая между мирами, носился между могильных плит, набрасывался на Веринику и сжимал её в ледяных объятиях, трепал чёрные складки её траурного платья, раздувал рыжие волосы и они пылали на фоне серого неба ярким костром. Крошечный огонёк в лампадке дрожал, отбрасывая зыбкие тени на холодный могильный камень.

— Отец, — в отчаянии прошептала Вериника.

Ей ведь всего семнадцать лет! Целая жизнь — и в то же время миг. Мир, ещё вчера такой прочный и надёжный, сегодня обратился в прах.

Вериника завыла и упала на могильный холм, впилась пальцами в землю, беспомощно пытаясь вернуть то, что уже было невозможно удержать. Небо нависало над головой, словно крышка гроба. Теперь она одна. Сирота. От этих мыслей стало жутко.

ШУРХ-ШУРХ-ШУРХ! — вдруг раздался странный шорох.

Не шелест листьев, нет. Скорее — осторожные, крадущиеся шаги и шорох длинного платья. Сердце Вериники тяжело и глухо стукнуло. Она обернулась. Среди серых урн и растрескавшихся надгробий, на каменной плите с полустертой эпитафией, вальяжно растянулся огромный кот. Шерсть — цвета пепла. Глаза — два расплавленных янтаря, пристально наблюдали за ней.

— Она… Это она! — прошептал кто-то совсем рядом. Голос был низким, бархатным, женским.

Вериника похолодела. Она бросила взгляд в сторону — никого.

КРА-А-А! — пронзительный крик ворона всколыхнул влажный, наполненный гнилостным ароматом воздух.

СКРИ-ИП! — раздался неприятный, леденящий душу звук — будто когтями провели по камню. Вериника отвела взгляд, а кот исчез, растворился в сгущающихся сумерках.

— Вериника!.. — вновь прозвучал тот же бархатный голос.

Вериника резко обернулась, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Из-за старого склепа появилась женщина. Высокая, статная, закутанная в тёмный плащ, отороченный мехом горностая. Её лицо казалось неземным — гладкое, неестественно белое, с высокими скулами и полными губами цвета спелого граната. Лет ей можно было дать около сорока. В ее облике сквозила опасная, зрелая красота.

— Кто вы? — голос Вериники предательски дрогнул. — Откуда вы знаете мое имя?

Женщина сделала шаг вперед. Ее движения были плавными, обтекаемыми, змеиными.

— Бедное дитя, — прошептала она. Губы дрогнули в едва уловимой улыбке. — Как же ты похожа на Лилит. Прямо как она в твои годы.

Это имя прогремело, как раскат грома.

— Вы… вы знали мою мать?

— Знала? — женщина тихо рассмеялась, и смех ее был похож на звон хрустальных бокалов. — Дорогая моя, я — твоя тетя. Моргана. Сестра твоей покойной матери.

Вериника отшатнулась, будто от удара.

— Этого… этого не может быть. Отец никогда не упоминал о вас. Никогда!

Тень печали скользнула по прекрасному лицу Морганы.

— О! я в этом не сомневаюсь. Твой отец… — она с легкой презрительной ноткой произнесла слово «отец», — был человеком простым, суеверным. А наша семья… Наша семья всегда была окружена сплетнями. Люди боятся того, чего не понимают. Им легче вычеркнуть, чем объяснить. Он считал, что ограждает тебя от темного прошлого твоей матери, от дурной славы, которая тяготеет над всем нашим родом. Но это не так. Он ошибался. Теперь я здесь! И я могу вернуть тебе твое наследие.

Моргана протянула руку, и ее тонкие, изящные пальцы украшенные массивными серебряными кольцами с темными камнями, коснулись щеки Вериники. Прикосновение было обжигающим.

— Позволь мне помочь тебе, дитя. Ты не должна оставаться одна. Позволь рассказать тебе о твоей матери. Показать, кем ты являешься на самом деле. В тебе течет наша кровь! А в ней заключена огромная сила.

Искушение было слишком велико. Тоска и боль от утраты заглушили голос разума, робко шептавший об опасности.

— Идем со мной, — мягко, но властно сказала Моргана. — Мой дом близко, — добавила она и направилась вглубь кладбища.

Ее плащ стелился по земле, как живое, ползучее существо. Вериника, повинуясь необъяснимому порыву, последовала за Морганой. Туман сгущался, превращая памятники в призрачные, зыбкие фигуры. Воздух был напоен терпким ароматом чуть тронутой гниением травы.

ФШУШ! — из тумана выскочил тот самый пепельный кот. Он резко обернулся, метнул в сторону Вериники колючий взгляд, и юркнул чуть в сторону от основной аллеи.

Моргана остановилась перед величественным склепом. Он был высечен из черного, отполированного временем и непогодой камня, утопал в зарослях плюща, который «цепкими лапами» обнимал его стены. Над входом, в камне, был высечен герб — сложный с витиеватым узором, в котором угадывались очертания змей, лун и магических рун.

— Но это же… склеп, — растерянно прошептала Вериника.

Моргана не ответила, и ее пальцы скользнули по холодному камню.

— Некоторые двери открываются лишь для тех, кто знает секрет.

Раздался тихий, но явственный щелчок: ЩЁЛК!

Каменная плита, которую Вериника приняла за глухую стену, бесшумно отъехала в сторону, открывая узкий, освещенный тусклым мерцающим светом проход. Оттуда пахнуло травами, воском и чем-то сладковатым, дурманящим.

Пепельный кот тоже юркнул внутрь склепа, его хвост взметнулся трубой. Моргана обернулась к Веринике.

— Добро пожаловать домой, дитя моё, — сказала она. — Не бойся.

И Вериника, затаив дыхание, шагнула во тьму. Тяжелая каменная плита бесшумно закрылась за ее спиной, словно навсегда отсекая мир.



Глава 2. Склеп

Вериника очутилась в просторном помещении, которое никак не соответствовало размерам склепа. Каменные стены уходили ввысь, теряясь в клубящемся дымчатом мраке. В воздухе витал запах сушеных трав, чувствовались нотки полыни, мяты, медового воска и чего-то терпкого, незнакомого. Свет исходил не от ламп, а от бледных шаров, плавающих по воздуху.

Комната была одновременно кухней, лабораторией и библиотекой. На массивном дубовом столе стояли склянки с жидкостями, мерцавшими всеми цветами радуги, тигли и ступки из черного обсидиана. Полки гнулись под тяжестью фолиантов в потрескавшихся кожаных переплетах с застежками в виде звериных когтей.

Пепельный кот запрыгнул на кресло у камина, где потрескивали поленца и трепетал огонь и принялся вылизывать лапу с видом гордым и непринуждённым.

— Присаживайся, дорогая, — голос Морганы звучал здесь, в этой обстановке, еще более органично.

Она сбросила плащ, и Вериника увидела ее платье — темно-фиолетовое, струящееся, с высоким воротником, отделанным аметистами. — Ты должно быть измучена.

Моргана щелкнула пальцами, и над очагом появилась медная кастрюлька. В нее сами собой посыпались травы, сушеные ягоды и кусочки дубовой коры. Вскоре по комнате поплыл пряный аромат. Вериника застыла от изумления.

Пока варево нагревалось, Моргана поставила перед ней фарфоровую изысканную чашку. Она налила туда янтарный настой, положила кусочек жженого сахара. Ложечка, изящная, с серебряной ручкой в виде змейки, плавно опустилась в чашку и принялась размешивать сахар, издавая тихое, мелодичное позвякивание: ДЗЫНЬ-ДЗИНЬ!

Вериника смотрела на это действо завороженно, не в силах отвести глаз.

— Не бойся, — улыбнулась Моргана, усаживаясь напротив. — Здесь многие вещи живут своей собственной жизнью. Ты скоро привыкнешь.

Её глаза напоминали глубокие, словно клубящиеся туманом бездны.

— Ты спрашивала о твоей матери, о Лилит? Она была прекрасной женщиной. Огонь в волосах, буря в сердце. Ты на нее похожа. Она родилась с особым даром. Но Лилит встретила твоего отца. Мастера, создававшего прекрасные вещи. Он дал ей покой, которого она не могла найти здесь. Но наш дар не терпит покоя. Он требует реализации. Лилит пыталась заглушить его. Это ее и погубило. Сила, не нашедшая выхода, разорвала ее сердце.

Вериника слушала, затаив дыхание.

— А теперь давай поужинаем.

Вериника безмолвно кивнула. Ужин был странным и прекрасным. На тарелках сами собой появлялись запеченные груши в вине, орехи в меду, теплый хлеб. Кувшин сам подливал в бокалы густой гранатовый сок. Помогали Моргане невидимые слуги. Вериника лишь слышала легкие шаги и видела, как занавески колыхались от незримых прикосновений. После ужина Моргана поднялась и сказала:

— Тебе нужно отдохнуть. Нам завтра предстоит большая работа. Не физическая, а куда более изнурительная. Но не пугайся, дорогу осилит идущий.

Моргана повела Веринику по винтовой лестнице, высеченной в стене. Комната, в которую они вошли, была крошечной. Одна узкая кровать под балдахином из черного бархата, маленькое оконце с витражом и умывальник с кувшином, на котором сидел, сложив крылья, каменный горгулий. В воздухе витал запах корицы.

— Спи, — сказала Моргана, и ее слова прозвучали как мягкое внушение. — Ничто не потревожит здесь твой сон.

Моргана вышла, затворив за собой дверь. Вериника, повинуясь внезапно нахлынувшей усталости, легла. Балдахин над кроватью вдруг зашевелился, и из его складок послышался тихий, монотонный шепот — старинная колыбельная на древнем языке. Это должно было пугать, но почему-то успокаивало.

Вериника уже проваливалась в сон, когда сквозь шепот балдахина пробился другой звук — настойчивый стук в дверь.

БРУМ-ДУМ-ДУМ!

По телу Вериники прокатилась волна дрожи, и она привстала. Послышались шаги, шорох открываемой двери, затем — приглушенные голоса. Мужской голос — низкий, вибрирующий, как струна, и ответные реплики Морганы. Любопытство оказалось сильнее прочих чувств — страха и усталости. Вериника подкралась к двери и прильнула к замочной скважине. Она почти ничего не видела. До нее доносились лишь обрывки фраз, но от них кровь стыла в жилах.

«Время приблизилось… Печати ослабевают,» — слышала она незнакомый голос.

«Она еще не готова,» — шептала Моргана в ответ.

«Процесс нужно ускорить. Конь времени нетерпелив… Новый правитель… Мировая ось должна повернуться… Сила матери в ней… Нужно его сердце… Ритуал. Это ключ… Конец старого мира, рождение нового порядка…»

Вериника отпрянула от двери, сердце бешено колотилось. Она вернулась в свою комнату, осторожно раздвинула тяжелую штору и припала к окну. На площадке перед склепом, стоял высокий мужчина в черном, длинном плаще, его лицо скрывала тень капюшона. Рядом с ним бил копытом конь — угольно-черный, с развевающейся гривой, и глаза его пылали адским огнем. От могучих плеч коня отходили огромные, кожистые, перепончатые крылья. Они медленно вздымались и опадали.

ВШУФ-ФУФ! ВШУФ-ФУФ!

Незнакомец вскочил на коня с неестественной, почти бесплотной легкостью. В тот же миг небо содрогнулось.

БУ-БУМ!

Грянул гром, ослепительная молния рассекла тьму, хлынул ливень. Крылатый конь рванулся с места, поднялся в воздух и растворился в бурлящих облаках, унося своего седока в сердце грозы. Вериника отшатнулась от окна, дрожа всем телом.

«Конец времен? Новый правитель? Мировая власть? Что за ключ? И главное — какое место во всем этом уготовила ей тетя Моргана?»

Гроза бушевала снаружи, но в душе рождалась своя, куда более страшная буря.



Глава 3. Карты

Утро не принесло света. Дом Морганы тонул в вечных сумерках, нарушаемых лишь мерцанием магических светильников и угрюмым пламенем в камине. Только запах трав и воска сменился ароматом свежесваренного кофе.

Вериника вошла в гостиную, в голове звучали обрывки страшных фраз, произнесённых ночным гостем. Она застала Моргану за тем же дубовым столом, но теперь он был завален не склянками, а россыпью фотографий. На них были запечатлены прекрасные девушки. Моргана подняла на нее взгляд. Ее глаза, казалось, видели насквозь, читая ночные страхи, как раскрытую книгу.

— Знаю, ты видела гостя, — сказала она. Ее голос был ровным, без упрека. — Не пугайся. Времена меняются, и нам надлежит меняться вместе с ними. Твой приход предречен, Вериника. И для тебя уготована роль куда более значительная, чем роль плачущей сироты на кладбище.

Она провела рукой над разложенными фотографиями, и они сами собой выстроились в ровный ряд.

— Взгляни. Это — твои соперницы.

— Соперницы? — прошептала Вериника, с недоумением глядя на прекрасные женские лица.

— Раз в год, — начала Моргана, и ее голос зазвучал как заклинание, — происходит важнейшее событие, решающее судьбы мира. Бал Двенадцати Королей. На него съезжаются не монархи в привычном понимании, но истинные правители: кто владеет знаниями, опытом, умами и душами миллионов людей. И на этом балу выбирается Королева. Всего на одну ночь. Но эта ночь открывает перед ней все двери. Ее представляют миру, ее имя становится синонимом недостижимого, ее благосклонности ищут сильные мира сего. Единственный пропуск на этот бал — красота и исключительный, божественный талант.

Моргана взяла одну из фотографий.

— Это Элоиза. Посмотри, как прекрасна ее кожа. А теперь, взгляни на свою.

Вериника машинально повернулась к зеркалу, дотронулась до собственной щеки. Кожа была бледной, почти прозрачной, немного шершавой от ветра и слез, с парой веснушек у переносицы — обычная кожа семнадцатилетней девушки, не обремененная особенной заботой.

— Сила твоей матери дремлет в тебе, но сосуд, твоё тело требует подготовки, — заключила Моргана. — Внешность — это первый манифест силы. Она — первое заявление, которое ты делаешь миру, прежде чем откроешь рот. Мы начнем с него.



Моргана поднялась, и жестом велела следовать за собой. В глубине дома находилась купальня. Это была круглая комната, выложенная черным мрамором, в центре находилась огромная каменная чаша, от которой поднимался вверх молочно-белый пар. Воздух был тяжелым и влажным. Пахло лавандой и розмарином. Моргана щелкнула пальцами, и в чаше сами собой зажглись подводные светильники, отбрасывающие на стены танцующие блики.

— Разденься, — мягко скомандовала она.

Вериника, повинуясь, сбросила простое платье. Моргана провела рукой над водой, что-то шепча. Вода забурлила, заклубилась, и из ее глубин поднялись на поверхность лепестки черных роз и маслянистые травы.

Процесс омовения был похож на странный ритуал. Моргана поливала ее водой из серебряного ковша, нашептывая слова на непонятном языке. Губка из люфы скользила по телу, смывая не только грязь, но, казалось, и следы горя, сомнений, и всей её прошлой жизни. Кожа покалывала, просыпаясь от сна.

— Хорошо.

После купальни Веринику, закутанную в полотенце, усадили в кресло. Моргана принесла небольшую черную чашу из обсидиана. Внутри нее медленно бурлила и отливала перламутром густая масса.

— Возьмем молоко лани, что ступила на лунную тропу в самый темный час, — голос Морганы перешёл в шёпот, слившийся с шелестом ночи. — Растворим в нем жемчуг, обращенный в прах под светом молодой луны…

Серебряный пестик замер на мгновение.

— Добавим лепесток белой лилии, хранящий непорочность утра; сок алоэ с могилы провидца… и каплю моей крови, дабы чары обрели силу.

Моргана зачерпнула получившийся крем и стала наносить на кожу Вериники. Сначала прикосновения казались ледяным, но позже сменились глубоким, проникающим до самых костей теплом. Моргана втирала крем долго и тщательно. Вериника чувствовала, как кожа натягивается, становится невероятно гладкой, плотной, упругой. Моргана взглядом оценила свою работу.

— Одного сеанса недостаточно, — произнесла она. — Сила должна проступить изнутри, а это процесс. Но первый шаг сделан.

Она подвела Веринику к большому, овальному зеркалу в раме из черного дерева, украшенной резными фигурами спящих зверей и птиц.

— Взгляни.

Вериника посмотрела и ахнула. Кожа сияла ровным, матовым светом, без единого изъяна! Рыжие волосы, всегда такие непокорные, теперь лежали тяжелым, глянцевым водопадом. Даже черты лица казались тоньше и аристократичнее. В глазах, всегда подёрнутых тоской, теперь горел странный, зеленоватый огонек — отблеск пробуждающейся силы. Она была прекрасна. Не миловидна, как прежде, а именно прекрасна. Пугающе, сверхъестественно прекрасна.

— Это… я? — прошептала Вериника, не в силах поверить.

— Это ты, — ответила Моргана, стоя у нее за спиной. Ее отражение улыбалось в зеркале хищной улыбкой. — Всего лишь первый слой. Основа. Теперь мы можем приступить к настоящей работе.

Она снова подошла к столу и легким движением руки собрала фотографии конкуренток. Карточки взметнулись в воздух и с легким шелестом сложились у нее в руке в идеальный веер.

— Теперь, — сказала Моргана, помахивая этим веером и сжигая Веринику пристальным взглядом, — давай оценим их еще раз.



Глава 4. Сила

Веер фотографий с лицами холодных красавиц лег на черное дерево стола. Моргана провела по ним пальцем, и на мгновение Веринике показалось, что у девушек дрогнули ресницы, а в глазах мелькнула тревога, словно соперницы сквозь толщу времени и бумаги почуяли рождение новой угрозы.

— Лицо — это манифест, — произнесла Моргана. — Но волосы — это тоже сила. Посмотри на них.

Она взяла в руки прядь рыжих волос Вериники. Теперь, на фоне идеальной кожи, они казались слишком тусклыми.

— У Элоизы — волосы жидкие. У Амариллис — кудри цвета спелой пшеницы, но в них нет огня. Им не хватает жизни. Твои же… в них мы заплетем силу огня. Но его нужно разбудить, высвободить.

Моргана привела Веринику в помещение, похожее на пещеру алхимика. В нишах стояли стеклянные колбы, внутри которых клубились субстанции всех цветов радуги. В центре возвышался трон, но без спинки. Подлокотники его украшали головы хищных птиц с раскрытыми клювами.

— Садись, — скомандовала Моргана.

Как только Вериника опустилась в кресло, от пола потянулись гибкие, похожие на лианы щупальца из отполированного темного металла. Они мягко обвили ее запястья и лодыжки, зафиксировав ее в позе древней жрицы, готовящейся к обряду. Сердце Вериники забилось чаще, но страха не было — лишь трепетное ожидание чуда.

Моргана приблизилась к одной из ниш. Из колбы, где переливалось вещество цвета расплавленного золота, она взяла несколько капель и добавила их в чашу из прозрачного горного хрусталя. Состав в чаше вздыбился, зашипел и вспыхнул ослепительно рыжим пламенем, которое тут же погасло, оставив после себя густую, мерцающую, маслянистую пасту.

— Да свершится! А ныне — к силе смерти призовем силу жизни. Да будет: перо феникса — символ бессмертия. Да будут: слезы русалки — жертва без имени. Да соединятся они воедино. — Голос ее зазвучал громче. — И да прибавится к ним эссенция гранатов Гесперид — плодов, что знают вкус вечности! Да наполнится чаша силой всех миров!

Но главное действо происходило рядом — с потолка медленно спустилось нечто, напоминающее гигантского паука-призрака. Это был замысловато сплетенный канделябр из серебра и черного оникса, но вместо свечей на его изогнутых лапах висели хрустальные флаконы с маслами, щетки, оправленные в серебро, и гребни из слоновой кости. Он замер над головой Вериники, его конечности засветились мягким, фосфоресцирующим светом.

Моргана взяла в руки хрустальную чашу и начала наносить на волосы теплую, пахнущую спелыми персиками, пасту. Ее прикосновения были нежными, массирующими. И в тот же миг канделябр-паук ожил. Одна из его лап с гребнем плавно опустилась и начала расчесывать прядь, тщательно втирая в волосы сияющий состав. Другая лапа с флаконом брызнула ароматной пылью. Третья — совершила массажное движение у висков.

Это был странный и завораживающий танец — человеческих рук и магического механизма. Вериника чувствовала, как по ее коже бегут тысячи крошечных искр, как каждый волос пробуждается и напивается волшебной силой.

Тусклый рыжий цвет вдруг ожил, налился краской. Волосы загорелись, как осенний клен в лучах восходящего солнца. В нем появились переливы — от темного, почти красного дерева у корней до ослепительно-золотистых, солнечных бликов на кончиках. Они стали невероятно густыми, тяжелыми. От них исходило теплое сияние и дивный аромат. Ритуал длился недолго. Когда Моргана отступила, а канделябр-паук с тихим шелестом поднялся к потолку, металлические лианы разомкнулись, освобождая Веринику.

Моргана молча подвела ее к зеркалу. Вериника вглядывалась в свое отражение. Это была она и нет. Кожа — безупречный фарфор. А волосы… ее рыжие волосы, предмет насмешек в школе, теперь были ее короной, ее магией, её силой. Они струились по плечам живым водопадом огня и расплавленного золота. Они были лучше, чем у любой из запечатленных на фотографиях красавиц, потому что в них была сама жизнь, дикая, первозданная сила.

— Завтра, — сказала Моргана, положив руку на ее плечо, — мы займемся высвобождением еще одной твоей силы. Клянусь, король не сможет устоять.



Глава 5. Ужин

Следующие несколько дней слились для Вериники в калейдоскоп чудес, где волшебство стало новой, пугающей и дурманящей нормой. Дом Морганы, всегда пребывавший в полумраке, вдруг вздохнул полной грудью.

Моргана, стояла в центре гостиной. Она лишь шевельнула рукой, а тяжелые бархатные портьеры с легким шелестом опавшей листвы отдернулись. Но за окнами был не привычный кладбищенский пейзаж, а бескрайнее ночное небо, усыпанное бриллиантовыми звездами и огромная, опаловая луна, висевшая так близко, что, казалось, можно дотянуться до неё рукой.

— Пришло время, — пояснила Моргана, заметив изумленный взгляд племянницы. — Дом живет по своим законам. Сегодня ему захотелось торжества.

По ее щелчку из каменных плит пола проросли причудливые деревья с серебряными листьями и плодами. Их ветви сомкнулись над головой, образовав живой, мерцающий свод.

— Тебе нужен новый гардероб, достойный королевы, — заявила Моргана и повела Веринику в комнату, которая прежде была запертой.

Это была мастерская портного, но такого, какого не сыскать в этом мире. Рулоны тканей, висящие в воздухе, сами перематывались, показывая переливы атласа цвета черного жемчуга, бархата, глубокого, как космос, шифона, прозрачного, как дым. Ножницы парили в воздухе, вырезая лекала с математической точностью. Иглы, словно живые стрекозы, сновали туда-сюда, вплетая в швы серебряные нити и крошечные кристаллы.

Помощниками были не люди — два манекена из темного, отполированного эбенового дерева. Они проворно двигались, примеряя на себя куски ткани. А главным портным был сам Пепельный Кот. Он восседал на высокой бархатной подушке и лишь изредка, ленивым взмахом хвоста, указывал на тот или иной рулон, или издавал короткое мурлыканье одобрения или порицания. Его желтые глаза словно видели наряд целиком, еще до его появления на свет.

— Как ты видишь работа кипит, — улыбнулась Моргана. — Сюда мы вернемся чуть позже.

К вечеру Веринику облачили в одно из новых платьев — темно-зеленое, как хвоя, с глубоким декольте и узким лифом, расшитым узорами, похожими на иней. Оно сидело на ней безупречно, подчеркивая стать.

— Теперь — ужин, — объявила Моргана. — И запомни: на Балу ты будешь есть не чтобы утолить голод, а чтобы продемонстрировать власть над самой собой. Каждое движение — знак. Запомни это.

В гостиной появился стол — длинный, из черного мрамора, и накрыт он был с королевской роскошью. Серебряные подсвечники в виде обвитых змеями нимф держали свечи из белого воска. Фарфоровые тарелки были так тонки, что сквозь них просачивался свет. Приборы — массивные, из чистого серебра, с ручками в виде волчьих голов.

Но главное — гости. Их было двенадцать. Дамы в кринолинах, кавалеры в камзолах, расшитых призрачным шитьем. Их лица были утонченными и красивыми, но в глазах стояла странная пустота, а движения были немного механическими.

Моргана заняла место во главе стола, Вериника — справа от нее. — Мои… знакомые, — презентовала их Моргана, и в ее голосе прозвучала легкая насмешка. — Они помогут создать нужную атмосферу.

И вот начался урок. Подали суп — прозрачный, золотистый, в глубоких чашах. — Ложку подноси ко рту боком, — тихим, но властным голосом проинструктировала Моргана. — Никакого звука! Суп — это не еда, это впечатление.

Вериника, дрожащей рукой, поднесла к губам ложку.

— Горячо, — пожаловалась она.

— Подуй, а в следующий раз возьми меньше.

Вериника все исполнила. Ей казалось, что все глаза гостей прикованы к ее ложке. К счастью, суп не пришлось доедать, так как подали дичь под соусом из темных ягод.

— Вилку — в левую, нож — в правую. Режь мелкими кусочками. Никогда не заполняй рот полностью. Ты должна быть готова в любой момент поддержать изящную беседу или бросить уничтожающую остроту. Еда — это возможность заполнить паузы между словами, а не цель.

Гости вкушали пищу молча. Только тени на стенах, отброшенные свечами, жили своей жизнью — извивались, удлинялись, на мгновение обретая когти, крылья или звериные морды.

Внезапно одна из «дам», сидевшая напротив, повернулась к Веринике и приоткрыла рот. Но вместо голоса оттуда выпорхнула маленькая птичка и, пролетев над столом, рассыпалась искрами над блюдом с фруктами.

— Лесть, — сухо прокомментировала Моргана. — Прими ее кивком. Не улыбайся. Улыбка — это валюта, и тратить ее нужно с умом.

Разговоры, которые вела Моргана, были странными. Она обращалась к гостям, и они отвечали — не голосами, а тихим шелестом, звоном бокалов, мерцанием свечей.

— Что наша общая знакомая думает о предстоящем слиянии кланов? — спросила Моргана у высокого господина с бакенбардами. В ответ его тень на стене на мгновение обернулась волчьей мордой. — Я вижу, её предчувствия снова берут верх над разумом. Какой утомительный недостаток для столь могущественной особы. Граф, каково ваше мнение о новом течении в музыке?

Седой аристократ поднес к уху раковину, в которой зашумело море.

— Дивно, как дивно…

Вериника ловила обрывки этих фраз, и они складывались в заготовленные фразы-клише.

Ужин подошел к концу. Моргана отпила последний глоток вина из хрустального бокала.

— Достаточно на сегодня, — сказала она. — Надеюсь, ты усвоила главное: любое твое действие — это послание. Любая пауза — угроза. Улыбка — оружие. Теперь иди отдыхать. Завтра тебя ждет нечто особенное.

Вериника поднялась из-за стола. И в тот же миг все «гости» замерли, как куклы, у которых оборвали ниточки, за которые ими управляли. Их фигуры начали таять, расплываться, превращаясь в клубы дыма, в лунную пыль, в шерсть и перья. Через мгновение в креслах сидели: самодовольный кот, пара воронов, чистящих клювы, большой черный волк, лениво облизывающий лапу, орлы… Изысканное общество растворилось, оставив после лишь легкий звериный запах и ощущение нереальности произошедшего. Вериника молча удалилась, чувствуя, как тяжелое, расшитое бисером платье стало для нее не одеждой, а веригами, тянущими к земле.



Глава 6. Учитель

Тишина в доме Морганы той ночью была особенной — густой, бархатной, словно настоянной на лунном свете и ожиданиях. Воздух в комнате сегодня был напоен сладким, дурманящим ароматом лилии. Вериника лежала, вслушиваясь в собственное дыхание и биение сердца, которое отстукивало ровный ритм. Вдруг до ее слуха донесся звук — нежный, едва уловимый. Звук повторился, нарастая, превращаясь в пленительную мелодию старинного менуэта.

ТАЛИ-ЛАЛИ-ТАЛИ-ТА!..

Вериника поднялась. Дверь в ее комнату приоткрылась, и из коридора, полился мягкий, перламутровый свет. Она накинула на плечи шелковый пеньюар и вышла.

Гостиная преобразилась. Пол сиял, как отполированное черное зеркало. Деревья с серебряными листьями сомкнули ветви еще теснее, образуя сверкающий свод, с которого теперь свисали крошечные, мерцающие, словно светлячки, капельки хрусталя.

В центре зала, в луче единственного мощного лунного луча, стоял он — высокий, красивый, в облегающем фраке, господин. Его лицо было благородным, с высокими скулами и темными, миндалевидными глазами, в которых плескалась бездонная, меланхоличная глубина. Черные волосы были убраны в хвост. Руки в белых перчатках казались длинными и гибкими. Он был воплощением аристократической грации. Рядом с ним, на трехногом табурете, стоял старинный граммофон — источник дивной музыки.

Учитель повернул к Веринике голову. Его движение было плавным, словно у пантеры.

— Мадемуазель Вериника, — его голос был низким, шелестящим.

— Меня зовут месье Люпин. Я здесь для того, чтобы ваше тело, забыв о силе притяжения и скованности, научилось парить в ритмах самых известных в мире танцев.

Учитель склонился в изящном поклоне, и Веринике на мгновение показалось, что за его спиной мелькнула тень волчьего хвоста.

— Я… я не умею так танцевать, — робко призналась Вериника.

— Умеете, — возразил он, и в его глазах вспыхнул резвый огонек. — Вы просто забыли. Вся грация мира заключена в напряжении и расслаблении мышц, в точке баланса. Забудьте о ногах. Думайте о макушке, которую тянет к небу невидимая нить. Думайте о том, что вы не идете по полу, а лишь слегка касаетесь его, словно ваша ступня — это лепесток, падающий на воду.

Месье Люпин подошел к Веринике. Его присутствие ощущалось как мощное энергетическое поле. Он не дотронулся до нее, а лишь провел рукой в перчатке в сантиметре от спины.

— Плечи опустите. Лопатки сведите. Представьте, что между нами яблоко. Вот так. Теперь подбородок. Нет, нет, слишком высоко… Нет, нет, теперь слишком низко. Вы смотрите на мир свысока, но не надменно. Вы им любуетесь.

Он заставил ее просто походить.

— Короче шаг. Носок плавно касается пола первым. Бедро ведет ногу, а не наоборот.

И происходило чудо. Ее походка, всегда немного суетливая и угловатая, менялась, становилась плавной, грациозной.

— Теперь — танго, — объявил он, и музыка сменилась на страстную, пульсирующую, с резкими акцентами. — Это не танец. Это поединок. Это диалог.

Он не взял ее в объятия. Он предложил ей руку. Его пальцы едва коснулись ее спины, но она почувствовала, будто он держит ее на железном поводке. Он вел ее без усилий, одним намеком, смещением центра тяжести.

— Слушайте музыку, — шептал он ей на ухо, двигаясь с кошачьей мягкостью. — Слушайте паузу между тактами. Именно там рождается следующий шаг. Доверьтесь партнеру. Падайте назад. Я вас держу.

Она падала, а он ловил и возвращал в стремительное вращение. Он закручивал ее в пируэты, и ее тело, еще час назад тяжелое, непослушное вдруг обрело легкость и грацию. Пеньюар вздымался, как крылья летучей мыши. Он учил ее не шагам, а ритму и состоянию.

— Глазами рисуйте в воздухе узоры. Взгляд — это часть танца. Бросьте взгляд через плечо. Теперь оставьте его на кончике вытянутой ноги. Сейчас — спрячьте под опущенными ресницами.

Мелодии сменяли одна другую — то вальс, закручивающий в водоворот, то фламенко, отбиваемое каблуками месье Люпина по полу с такой страстью, что высекались искры, то нечто медленное и томное, от чего кружилась голова.

Вериника забыла о времени, о предстоящем бале, о Моргане. Существовали только музыка, сияющий пол и его железная, но невесомая рука, ведущая ее сквозь музыку. Она была стихией. Птицей. Тенью. Звуком.

Когда первые призрачные лучи восходящего солнца пробились сквозь витражи, музыка стихла. Месье Люпин замер, его рука опустилась.

— Вы способная ученица, мадемуазель, — произнес он, и его желтые глаза смягчились. — Вы забыли о силе притяжения. Запомните это ощущение. Пронесите его через весь бал.

Люпин отступил на шаг, склонился в прощальном поклоне. И в движении этого поклона его фигура дрогнула, поплыла… Фрак растворился в серебристой дымке, а на месте учителя возник огромный волк с мехом цвета лунного света и умными, все теми же желтыми глазами. Он тряхнул головой, бросил на нее последний взгляд и бесшумно скрылся в глубине зала, растворившись в тенях, как сон.

Вериника осталась одна. Теперь она почувствовала — ноги горели, каждая мышца дрожала от напряжения, но на душе было невероятно легко. Эта ночь превратилась в сказку, которая ее навсегда изменила.

Глава 7. Скрипка

Утро, последовавшее за ночью танцев, было тихим и задумчивым. Вериника все еще чувствовала его прикосновения, а в ушах звучали отголоски томного танго. Моргана встретила ее в малой гостиной, где камин потрескивал и извивался огонь.

— Ты обрела грацию пантеры, — произнесла Моргана, оценивающим взглядом окидывая ее стан. — Но только истинный талант заставит Королей забыть о своих тиарах. Твой отец был мастером, как говорят. Посмотрим, чему он тебя научил.

Моргана приблизилась к стене, и её взгляд упал на старинный гобелен. На нём был выткан мифический певец Орфей, чья музыка усмиряла даже диких, свирепых зверей. Легким движением она коснулась лиры в руках мифического певца, и ткань разошлась, открывая потайную нишу. Внутри, на бархатной подушке цвета свежей крови, лежала скрипка.

Вериника ахнула. Это был не просто инструмент. Дека выточена из уникальной волнистой ели «Picea abies», выросшей на склоне горы, где ее на протяжении ста лет обдували лишь западные ветра. Древесина имела не просто текстуру, а словно бы застывшее движение — мелкую, частую рябь, напоминающую отпечаток кожи змеи. Лак, нанесенный в сорок тончайших слоев, светился изнутри, обнажая каждую прожилку, каждый завиток, храня в своей глубине оттенки гречишного меда, старого золота и вишневого дерева.

Гриф был из черного эбена, колки — из моржовой кости, чуть пожелтевшей от времени, с тончайшей гравировкой в виде спиралей — символа бесконечности.

— «Соловей», — прошептала Моргана, бережно снимая ее с подушки. — Последнее творение твоего отца. Он вложил в нее не только мастерство, но и всю свою невысказанную тоску по твоей матери.

Вериника приняла инструмент с трепетом. Скрипка была легкой, удобной, будто продолжала линию руки. Вериника провела смычком. Это была мелодия, которую она играла еще ребенком, простая и печальная. Вериника играла хорошо — очень хорошо. Отец научил ее многому.

Моргана слушала, сидя в кресле с закрытыми глазами. Когда последняя нота растворилась в воздухе, она открыла их.

— Технически безупречно, — произнесла она, и в ее голосе не было ни одобрения, ни порицания. — Чувство есть. Но это… музыка музыканта, играющего на похоронах. Это слёзы жалкой сироты. А нам нужно нечто иное. Нам нужно, чтобы плакали даже камни и танцевали звезды. Ты играешь нотами. Нужно играть тишиной между ними.

Моргана подошла к камину, где на полене уютно устроился сверчок. Моргана протянула руку, и насекомое прыгнуло к ней на ладонь.

— Величайший маэстро. Его музыка не обременена разумом. Он знает иные ритмы.

Она что-то прошептала и подула на сверчка. Тот вспыхнул на мгновение изумрудным светом. Свет сгустился, вытянулся, и на ладони Морганы сидел уже крошечный человечек во фраке из сложенных зеленых крыльев, с дирижерской палочкой-былинкой в руке. Его лицо было сморщенным и серьезным, а глаза большими и блестящими.

— Маэстро Пиццикато, — представила его Моргана. — Сегодня он будет твоим наставником.

Сверчок-маэстро вспорхнул и устроился на верхушке пюпитра, который тут же возник из воздуха. Он взмахнул своей палочкой, и Вериника инстинктивно прижала скрипку к подбородку. И начался урок, не похожий ни на один другой. Маэстро Пиццикато не говорил. Он стрекотал, и эти звуки прямо в ее сознании складывались в указания.

— Дыши! Дыхание — это первая нота. Вдохни мелодию, выдохни звук. Ци-ци-ци! Мизинец! Он не давит на смычок, он его ласкает! Представь, что держишь хрупкое перепелиное яйцо. Кри-и-и! Вибрато — это не дрожь руки. Это сердцебиение ноты. Пусть она живет и дышит!

Сверчок заставлял ее играть не мелодию, а один-единственный звук «ля». Искать в нем обертоны, которые рождались от едва заметного изменения угла смычка, от давления пальца на струну. Он показывал ей, как вес смычка должен идти не от кисти, а от самой спины.

— Слушай скрипку, слушай дерево, — словно эхо, донесся в ее сознании шепот Морганы. — Услышь её песню и продолжи ее.

Маэстро Пиццикато взмахнул палочкой, и Вериника снова заиграла. Теперь это была та же мелодия, но преображенная. Каждая нота начиналась с почти неслышного придыхания, набирала мощь и объем, вибрировала, обнажая целый спектр чувств — от отчаяния до надежды — и тихо угасала, оставляя после себя не пустоту, а ожидание следующего звука. Вериника играла всем телом. Иногда она извлекала звук не смычком, а щипком струны, отчего звук становился отрывистым и более тихим. Движения ее были такими же плавными, как в танце с месье Люпином. Скрипка стала частью ее, продолжением руки и голосом души.

Она играла о том, что хотела узнать: о страсти и таланте своей матери, о тоске отца, о своей собственной спящей силе. Звук наполнял комнату, материализуясь в виде сияющих переливающихся сфер, медленно плавающих в воздухе. Каминное пламя тоже двигалось в такт, а тени на стенах застыли в благоговейной позе.



Когда она закончила, в комнате повисла звенящая, абсолютная тишина. Даже потрескивание поленьев прекратилось. Маэстро Пиццикато медленно опустил свою палочку. Он кивнул ей с безмерным уважением, а затем подпрыгнул, снова превратился в сверчка и, прожужжав что-то одобрительное, скрылся в щели у камина.

Вериника опустила скрипку. Руки дрожали от напряжения, а по щекам текли слезы — она даже не заметила, когда начала плакать. Моргана улыбнулась. На этот раз ее улыбка была настоящей, без привычной насмешливости, полной глубокого, почти материнского удовлетворения.

— Вот теперь, — тихо сказала она, — ты готова.

За окном первые лучи солнца тронули вершины могильных плит, разгоняя ночь. Ночные чудеса отступили, оставив после себя лишь обычную комнату, потухший камин и девушку со скрипкой в руках, в чьей душе навсегда поселилась музыка, способная перевернуть мир.

Глава 8. Зелье

В доме Морганы вновь воцарились сумерки, насильно вызванные взмахом ее руки. На дубовом столе, словно карты на игровом поле, вновь лежали фотографии конкуренток. Но теперь Вериника смотрела на них иным взглядом — не робкой девочки, а осознающей свою силу соперницы. Ее взгляд скользил по безупречным, холодным лицам.

Моргана стояла, скрестив руки на груди, ее темные глаза пробегали по фотокарточкам.

— Они хороши, — заключила она, и в ее голосе звучала отстраненность хитрого коллекционера. — Ни у одной нет искры. Ни у одной нет того огня, что зажигается в тебе, когда ты играешь. Ни у одной… кроме…

Ее длинный палец с красным ногтем, похожим на вытянутый лепесток, ткнул в одну-единственную фотографию. Вериника наклонилась. Девушка на снимке была иной. Ее волосы были собраны в небрежный узел, из которого выбивались непокорные пряди. Глаза, темные, умные, губы чуть растянуты в улыбке, будто она знает какую-то восхитительную и опасную тайну. Ее красота была не безупречной, но ослепительной, магнетической. Ее звали, согласно подписи на обороте, Изабелла.

— Она, — прошептала Моргана, и в ее голосе впервые прозвучало нечто, похожее на уважение, смешанное с ненавистью. — В ее жилах тоже течет кровь древнего рода, знавшего толк в темных искусствах. Она не просто претендентка. Она — единственная настоящая соперница. Она может почувствовать твою силу и противопоставить ей свою. Играть на публику она умеет. Но мы сильнее.

Моргана повернулась и двинулась к своему «алхимическому углу». На этот раз она не щелкала пальцами, не призывала невидимых помощников. Каждое ее движение было медленным, ритуальным, полным значительности. Она достала с полки небольшую черную ступку из цельного гематита и пестик из слоновой кости.

— Основа, — прошептала она, бросая внутрь щепотку серой пыли. — Звездная пыль.

Затем из склянки с притертой пробкой она извлекла засушенный, сморщенный комочек — Розу Иерихона. Он был серым и безжизненным. — Соль вечности, пожирающая влагу души, — прошептала она и бросила его в ступку.

Пестик задвигался сам, издавая скрежещущий звук, будто перемалывал не растения, а кости. С каждым оборотом пестика воздух в комнате становился суше, губы Вериники потрескались, а цветы в вазах на столе мгновенно завяли, обратившись в горстку серой пыли.

Моргана поднесла к ступке тонкую серебряную иглу и проколола себе палец. Капля крови, черной, как деготь, при свете плавающих шаров, упала в порошок.

— Жажда, что направляет зелье к цели.

Состав в ступке вздыбился, зашипел и на мгновение вспыхнул тусклым багровым светом. Когда свет погас, на дне лежало несколько крупинок вещества цвета старой, запекшейся крови.

— Теперь… демонстрация, — холодно произнесла Моргана.

Она щелкнула пальцами, и из-под стола выбежал маленький, пушистый мышонок. Он сел на задние лапки, провёл носиком по воздуху — любопытный и беззащитный. Моргана взяла блюдце с молоком, и на кончик иглы одну крупинку зелья. Зелье быстро растворилось. Мышонок сунул мордочку в молоко.

Серое дымное облачко окутало зверька. И тут же с ним стало происходить нечто ужасающее. Его блестящие черные глазки помутнели. Розовая кожица сморщилась, покрылась пятнами и редкой седой шерсткой. Лапки задрожали, спинка выгнулась. Он жалобно запищал, но писк его стал хриплым, как у старичка. Он сделал неуверенный шаг и замер, тяжело дыша, превратившись из молодого зверька в дряхлое, умирающее от старости существо за какие-то секунды.

Вериника в ужасе отшатнулась, рука сама потянулась ко рту.

— Нет… это… это чудовищно!

— Это необходимость, — в голосе Морганы прозвучали железные нотки. — Один глоток вина с этой добавкой, и юная, цветущая Изабелла превратится в дряхлую, безумную старуху. Ее мечтам, ее силе придет конец. И место королевы бала окажется вакантным.

— Я не могу! — вырвалось у Вериники. — Так нельзя!

— Почему? — удивилась Моргана. — Такова цена власти. Ты хочешь занять достойное место в этом мире? Мир не делит поступки на хорошие и плохие. Он делит их на эффективные и неэффективные. Этот — эффективен.

С ледяным спокойствием Моргана собрала со дна ступки несколько крупинок зелья и поместила их в крошечный полый кулон из горного хрусталя, висевший на тонкой серебряной цепочке. Кулон был вырезан в виде идеальной, закрытой в бутон розы.

— Я не заставляю тебя, — сказала Моргана, приближаясь к Веринике. Ее глаза были пустыми, как бездонные колодцы. — Я даю тебе выбор. И инструмент для его осуществления. Носи это как украшение и как напоминание о том, что у тебя всегда есть путь к победе. Решать тебе.

Она накинула цепочку на шею Вериники. Кулон-роза упал на ее грудь. Он был прекрасен и ужасен. Вериника смотрела на изуродованного старостью мышонка, на безупречное, жестокое лицо Морганы, на сверкающий и на ее груди кулон. В горле встал ком. Внутри боролись две сущности: напуганная девочка, желавшая только играть на скрипке, и та, новая, холодная и прекрасная наследница, которая уже ощутила вкус власти.

Вериника сжала в кулаке кулон, чувствуя, как ее невинность медленно увядает, уступая место чему-то новому, страшному и необъяснимому.



Глава 9. Дорога

Тридцать первое декабря. День, пропитанный ожиданием чуда...
______________
Читать продолжение истории>> Бал 12-ти королей. Мустанг и Вериника