Храбрец и хвостатые воришки

Храбрец дремал на веранде, подставив пузо ласковому солнцу. Воздух был тёплым, насыщенным ароматами прелых яблок, нагретого дерева и редких, чуть увядших цветов. Конец лета чувствовался во всём: в сонной тишине двора, в ленивом гуле пчёл, в том, как мягко трещал под когтями старый коврик у двери.

Он вытянул лапы, перевернулся на бок, зевнул с таким достоинством, будто только что закончил важное заседание котовской думы. Где-то в саду девочка громко смеялась — её голос перекликался с карканьем вороны. Через мгновение с крыльца грохнулось вёдрышко, и Храбрец дёрнул ухом, но остался лежать: тревоги не было.

Дом жил размеренно, как и положено дому, в котором всё наконец устоялось. Хозяйка стряпала на кухне, наполняя воздух ароматом ванили и жареных яблок. Девочка гонялась по дорожке за бабочкой, попутно теряя один тапок. Даже рюкзак-енот — тот самый, подозрительно смотрящий с полки, — мирно покоился, пока его хозяйка отдыхала на летних каникулах.

Храбрец давно уже простил им вторжение. Вернее, снисходительно согласился принять. Особенно после того, как хозяйка наловчилась готовить курицу так, как он любил, а девочка научилась чесать его за ухом именно там, где надо.

Он не участвовал в шумных играх, не садился на руки и не валялся на полу — он был выше этого. Но сопровождал их, как положено коту с миссией. Прошёлся вдоль грядок, обнюхал кусты, проверил кладовку, заглянул в сарай — нет ли там новой мыши. Сидел на крыльце, когда они уходили, и встречал, когда возвращались.

Дни текли, как сироп — сладко и неторопливо. Храбрец знал: так будет всегда. Так должно быть. И никто — никто — не посмеет это нарушить.

Он закрыл глаза. Где-то недалеко дятел постукивал по берёзе. Девочка в саду вдруг громко воскликнула:
— Мам, а можно потом Храбреца покатать в коляске?

Храбрец фыркнул. Даже не думай, проказница.

Ничто не предвещало беды. И вот...

Первым тревожный сигнал прозвучал от хозяина.
— Странно, — бормотал он, заглянув в холодильник. — Вроде же было…

Он почесал затылок и долго смотрел на пустое блюдце, в котором ещё вчера лежали две котлеты, любовно зажаренные с луком.

Храбрец в это время грелся у окна и делал вид, что ему всё равно. Он прекрасно знал: если в доме что-то исчезло, виноват будет не холодильник и не сквозняк.

— Да ты же их вчера сам съел, — сказала девушка, глядя в пустое блюдце.

— Одну, — возразил хозяин, потирая подбородок. — А две я специально оставил к утру. Я же помню.

Девушка тоже заглянула в холодильник, решив посмотреть за банками, будто котлета могла улизнуть сама.

Храбрец был уже рядом: вытянул лапы, прогнул спину и сделал вид, что его это не касается. Но на самом деле слушал внимательно. Ушами — туда, глазами — в сторону. У него была чистая совесть, но плохие предчувствия.

— Может, ты ночью проголодался? — неуверенно предположила девушка.

— Я?! — вскинул брови хозяин. — Тогда объясни, куда делись две сосиски позавчера?
И посмотрел на кота.

Храбрец чуть заметно вздрогнул усом. Началось.

— Эй, ну хватит, — влезла Саша. — Это точно не он! Храбрец воспитанный. Он даже на стол не лезет, я видела. Он же рыцарь!

Кот с достоинством кивнул девочке. Хоть кто-то в этом доме знает правду.

Но ближе к вечеру Саша нашла на столе лишь пустую тарелку. Ту самую, где оставляла кусочек пирога «на потом».

Она встала, медленно повернулась и уставилась на Храбрца.
— Серьёзно?.. — спросила она с укором. — Я же тебя защищала.

Храбрец опешил. Сидел, втянув шею, смотрел большими глазами и никак не мог поверить, что и она — тоже.

— Да побойтесь Бога, — думал он. — Если бы я всё это съел, я бы лопнул! Аппетит у меня хороший, спору нет... но не настолько же.

Он даже не стал уходить. Просто молча отвернулся и лёг.
Обиду он переносил с достоинством. Но не мог вынести несправедливости.

Этой ночью Храбрец не спал.
Он задумал выяснить, кто на самом деле повадился воровать еду — и подставлять его.

Ночь опустилась на деревню тихо, будто не желая тревожить ни травы, ни ветвей. Лишь редкий крик совы и шелест листвы за окном напоминали о том, что за пределами тёплого дома всё ещё жил свой, ночной мир.

Храбрец устроился у кладовки, свернувшись в клубок. Он не спал. Напротив — бодрствовал с особым чувством долга. Подозрения множились, а молчать дальше — значило быть соучастником.

Он выбрал укромное место и из темноты стал наблюдать за дверцей. Тут, как в театре, каждая щель, каждая тень играла свою роль. А он — зритель и актёр, охотник и обвинённый в одном лице.

Сквозняк холодил усы, щекотал бок. Но Храбрец не двигался. Лишь уши подрагивали в такт ночным звукам.

И вот — шорох. Сначала едва уловимый. Потом — более настойчивый. Дверца кладовки слегка качнулась. Щёлкнула щеколда.

Тень. Ещё одна. Появились два пушистых полосатых хвоста, колыхнулись в проёме и исчезли в темноте кладки. Затем снова показались. Один из хвостов задел жестяную банку. Звякнуло.

Храбрец мгновенно сорвался с места.

Он ринулся вперёд, как тень, как молния, как настоящая стихия возмездия… и — врезался прямо в пакет с мукой. Пакет, плохо поставленный на ящик, перевернулся, и в следующее мгновение воздух наполнился белым облаком.

Кот вынырнул из взрыва муки, чихая, с торчащими в стороны усами и шерстью, похожей на зимнюю шубу.
Сзади — шорох, писк, поспешные царапающие звуки. Воришки юркнули к выходу, опрокинув мешок с крупой и сбив веник. В хаосе Храбрец лишь мельком заметил махнувший хвост и наглые мордочки, прежде чем запорошенные глаза окончательно перестали что-либо различать.

Он метался по кладовке, чихал, отчаянно вытирал лапой нос и, наконец, вывалился в кухню — весь в муке. На полу остались чёткие белые следы его лап, ведущие от кладовки до кресла.

Утро началось с крика.

— Да ты посмотри на это! — девушка застыла на пороге. — Всё в муке! И лапы, и пол, и кресло!

Хозяин подошёл, зевнул, посмотрел на следы. Почесал затылок.

— Ну вот! Вот и доказательство! — указала она на белого, как снеговик, Храбреца.

Из спальни вышла Саша. Сначала она хотела что-то сказать, но замерла. Увидела следы. Увидела кота. Посмотрела ему в глаза.

— Я тебе верила… — тихо прошептала она. — А ты… даже мой кусочек пирога съел...

Она покачала головой и ушла в комнату, закрыв за собой дверь.

Храбрец остался один посреди кухни. Белый. Уставший. Оскорблённый. Он чихнул, посмотрел на закрытую дверь, потом на свою запорошенную лапу.

Порядочный кот, как известно, может вынести многое. Но ложное обвинение — это уже перебор.

В следующую ночь Храбрец решил действовать.

Оскорбление требовало ответа. Он не мог просто сидеть, умываться и ждать, пока его добьёт очередное обвинение. Если уж в этом доме объявили его вором, он сам докажет, что у настоящих воров есть хвосты — и эти хвосты не его.

Походкой разведчика он пробрался в спальню. Саша уже спала, свернувшись клубочком, а у изголовья — Храбрец даже не поверил — висел хвост и маячила знакомая мордочка воришки.

Храбрец замер у кровати, уставившись на воришку. Мех. Полоски. Хвост. Маска! Всё складывалось. Вот он, ворюга. Лежит себе, делает вид, что он просто сумка, а ночью крадёт котлеты и сосиски.

Кот приблизился. Потянул носом — пахло конфетами, карандашами, пластиком... и ещё чем-то знакомым. Может, пирогом? Не уйдёшь…

Храбрец рванулся вперёд.

Он повалил рюкзак, вцепился в него когтями и начал терзать, как настоящего врага. В ход пошли передние лапы, потом задние. Он боксировал, кусал, снова бил. Откуда-то вывалились конфеты, карандаши и блокнот с наклейками.

Саша проснулась от шума.

— Храбрец? — спросонья села она на кровати. — Что ты… А-А-А!!!

Она бросилась спасать рюкзак. Тот уже лишился одной молнии и выглядел так, будто пережил уличную драку.

Храбрец сидел рядом, тяжело дыша, со вздыбленной шерстью и гордо приподнятым хвостом.

— ЗАЧЕМ?! — Саша смотрела на него в ужасе. — Что я тебе такого сделала?.. Это же… это мой рюкзак…

Храбрец замер. Понял. Ошибка. Промашка. Позор.

Он опустил уши, сделал пару шагов назад и понуро вышел из комнаты, оставляя за собой тишину, упавшую тяжелее любых слов.

И если бы кто-то в ту ночь посмотрел на него со стороны — увидел бы кота с виноватыми глазами, плетущегося по коридору в полной уверенности, что жизнь — штука несправедливая.

Наутро Храбрец, не надеясь на что-то хорошее, всё же заглянул в дом — проверить, не положили ли ему вкусняшку. После ночного происшествия он сильно сомневался, но… зашёл. И увидел:

два хвостатых воришки в этот раз тащили еду прямо у него из тарелки.

Храбрец был взбешён, и в тот миг, когда уже готов был кинуться на енотов, он услышал голос хозяина:

— Стой, Храбрец. Не надо.

Кот послушался. Хозяин, стоявший в дверном проёме, с удивлением наблюдал за происходящим. За ним появилась хозяйка, а потом и Саша. Все замерли, глядя, как два пушистых существа с ловкостью вытаскивают последний кусочек колбасы из кошачьей миски.

— Еноты! — ахнула Саша, прикрыв рот рукой. — Так вот кто наш пирог съел! И котлеты!

Храбрец с достоинством поднял голову, посмотрел на своих людей, а потом снова на енотов. В его глазах ясно читалось: «Ну что, убедились? Я же говорил!»

Хозяин и хозяйка переглянулись. На лицах мелькнули смущение, а затем и раскаяние.

— Храбрец, дорогой, — первой подошла хозяйка и осторожно погладила его по голове, — прости нас. Мы так несправедливо к тебе отнеслись! Ты наш самый честный и отважный кот.

Хозяин присел на корточки рядом:
— Извини, старина. Мы просто не могли подумать… Как же мы ошибались.

Саша, совсем покраснев, опустилась на колени и обняла Храбреца, прижавшись к его пушистому боку:
— Прости меня! Я так на тебя обиделась… Ты же не знал, что это не рюкзак! Я тебе верю, честное слово! Ты самый лучший, самый благородный кот на свете!

Храбрец почувствовал, как сердце его оттаяло. Он слегка толкнул Сашу головой, замурлыкал и начал тереться о её щёку. Вся обида последних дней улетучилась, словно утренний туман.

Еноты, заметив всеобщее внимание, решили ретироваться. Они проскользнули в приоткрытую дверь и скрылись в саду.

— Ну что ж, — хозяин потёр подбородок, — теперь ясно, кто у нас тут главный гурман. Придётся им отдельную столовую организовать.

И вскоре во дворе, под старой яблоней, появилась небольшая деревянная кормушка. Каждое утро хозяйка оставляла там фрукты, ягоды или остатки ужина. Еноты быстро привыкли к своему новому «ресторану» и больше не совались в дом.

А Храбрец снова занял своё законное место на веранде, подставив пузо ласковому солнцу. Он больше не был обвинённым — он снова был героем. Хозяйка готовила ему курицу так, как он любил, Саша чесала за ухом именно там, где надо, а хозяин по-товарищески подмигивал, вспоминая детективные таланты кота.

Жизнь вернулась в размеренное русло, но с одним важным отличием: теперь в доме никто не сомневался в Храбреце. Он был не просто котом, а полноправным членом семьи, её защитником и гордостью.