Часть первая Глава первая Давид

                1
Пассажирский поезд, отправившийся с железнодорожного вокзала Пикадилли,  постепенно набирал ход и покидал Манчестер. На дворе стояла поздняя осень и пассажиры рассматривали в окна окраины города, окутанные туманом, местами переходящего в белесоватую дымку. Капли дождя катились по стёклам, на улице стояла промозглая и сырая погода, но в вагоне первого класса было очень тепло и уютно. Вагон был общим, поскольку отдельные купе в Британии 30-х годов были ещё редкостью. Как правило, вагоны с купе использовались только для поездок на дальние расстояния. Однако, несмотря на единое пространство и отсутствие купе, интерьер вагона первого класса поезда, который следовал из Манчестера в Лондон, не оставлял никаких сомнений в том, что был предназначен для состоятельных господ. Все кресла в вагоне были мягкими и удобными; между окнами матовым мягким светом горели лампы, подвешенные на стенах; сами же стены были обиты бордовым бархатом. Окна были обрамлены тяжёлыми занавесями тёмно-зелёного цвета, перехваченные красными лентами у основания окон, чтобы не мешать обзору.
В начале и в конце вагона были места, в которых кресла стояли друг напротив друга, по три кресла с каждой стороны. Между креслами находился деревянный стол, стоящий на единственной, но массивной ножке резной работы, что в комплексе создавало некое подобие купе. Обычно эти места занимали люди уже знакомые друг с другом, либо семьи, едущие с детьми, поэтому те, кто совершал поездку в одиночку, предпочитали проходить вглубь вагона, разумеется, если вагон не был полон и ещё оставались свободные места.
За минуту до отправления поезда с вокзала Пикадилли в этот вагон вошёл молодой джентльмен в твидовом пиджаке и фланелевых брюках. Он остановился в начале вагона рядом с одним из «купе» и, поправив на голове свою фетровую шляпу, убедился, что вагон практически полон, что было неудивительно, поскольку этот вечерний поезд до Лондона был последним.
«Купе», находящееся справа от вошедшего в вагон джентльмена, было тоже занято пассажирами. В «купе», которое находилось от него слева, сидели всего два человека. У окна по ходу поезда сидел сухой элегантный важного вида господин лет пятидесяти в строгом сером костюме. Его дорогое пальто и головной убор висели на крючке, а в руках у него была трость, на которую он время от времени опирался. Господин задумчиво смотрел в окно, не обращая ни малейшего внимания на происходящее в вагоне. С той же стороны на мягком сидении, которое находилось ближе к проходу, сидела молодая женщина лет двадцати двух в тёмном шерстяном платье с поясом на талии и с аккуратным белым воротничком. Её осеннее пальто тёмно-синего цвета было аккуратно сложено и лежало на сидении между ней и важным господином. Через плечо у женщины была перекинута маленькая сумочка, а на голове покоилась слегка съехавшая набок шляпка, из-под которой выбивалась прядь тёмных волос. Было совершенно очевидно, что эти двое были друг с другом незнакомы. Во-первых, между ними было одно незанятое сидение, а во-вторых, они не обращали друг на друга никакого внимания и не разговаривали между собой. Три сиденья, которые стояли перед ними, были расположены спинками к движению поезда и были свободны. Молодой джентльмен, вошедший вагон, слегка покачнулся, когда поезд тронулся с места, и не раздумывая больше, направился к свободным местам в «купе» слева от него.
 - Добрый вечер! - сказал он, галантно приподняв свою фетровую шляпу, - надеюсь, я вам не помешаю.
Он обогнул стоящий между сидениями столик на массивной резной ножке и устроился на сидении у окна, прямо напротив важного господина в строгом сером костюме. Девушка невольно подняла голову, посмотрев на вновь прибывшего, но вскоре потеряла к нему интерес, снова погрузившись в свои мысли. Важный господин, в отличие от девушки, поправил на носу очки в позолоченной оправе и начал с огромным интересом рассматривать молодого человека. Молодой джентльмен, между тем, снял свою фетровую шляпу и, повесив её на крючок, в свою очередь посмотрел на важного господина. Видя, как тот пристально его рассматривает, молодой человек невольно спросил:
 - Что-нибудь не так, сэр?
Важный господин криво усмехнулся и неторопливо заговорил, оперевшись на трость:
 - Видите ли, молодой человек, я занимаюсь антропологией и являюсь членом Королевского общества, - сказал он и, немного подумав, продолжил, - я изучал черепа в Судане, читаю лекции в Кембридже и собираю своего рода «типологию лиц».
Сидящая сбоку от важного господина молодая женщина вынырнула из своих мыслей и, подняв голову, начала прислушиваться к разговору. Поскольку молодой человек никак не отреагировал на слова своего попутчика, то важный господин счёл своим долгом продолжить:
 - Вы уж меня простите, но я не могу не заметить, что у вас довольно выразительный лоб и характерный наклон носа. Профессор Фрэнсис Галтон, который, кстати, являлся двоюродным братом Чарльза Дарвина, как-то говорил, что тип лица это шифр происхождения. Не находите?
 - Не уверен, что мой лоб расскажет вам больше, чем, скажем, моя любимая книга, - осторожно заметил молодой джентльмен.
 - Отнюдь, молодой человек, - возразил важный господин, оказавшийся учёным антропологом, - вы глубоко заблуждаетесь. Бывает, что типаж воплощает весь архетип. Например, сейчас, глядя на вас, я могу с уверенностью констатировать, что вы являетесь представителем самого древнего народа.
Важный господин снова криво усмехнулся, наблюдая за тем, какое впечатление произвели его слова на собеседника. Молодая женщина, сидящая рядом и внимательно слушавшая разговор, прекрасно поняла, на что намекает этот член Королевского общества. Она повернула к нему голову и, яростно сверкнув своими карими, почти чёрными глазами, резко сказала.
 - А я, знаете ли, являюсь представительницей самой древней профессии. Любопытная встреча, не правда ли?
Важный господин повернул к ней голову, сильно изменившись в лице. Он был готов сказать ей что-нибудь презрительное, но всё-таки многолетняя привычка вести себя сдержанно в высшем обществе одержала верх.
 - Я не понимаю, мисс, - процедил он сквозь зубы, - зачем вы нам сообщаете, каким способом вы зарабатываете на жизнь?
 - Я тоже не понимаю, - немедленно отпарировала девушка, - зачем вы нам сообщаете о своих черепомерных теориях?
Профессор антропологии не нашёлся, что ответить, и умолк, снова уставившись в окно, за которым уже начало смеркаться. Повисла небольшая пауза, которую прервал молодой человек.
 - Я думаю, - сказал он, обращаясь к девушке, - что господин член Королевского общества просто очень симпатизирует Освальду Мосли. Не так ли, профессор?
 - Да, симпатизирую, - живо отозвался важный господин и тут же поправился, - точнее, симпатизировал.
 - Что же случилось, что ваша симпатия к нему пошла на убыль? - полюбопытствовал молодой человек.
Профессор невесело вздохнул и своим привычным размеренным тоном начал рассказывать:
 - Когда Освальд Мосли был депутатом парламента, он придерживался экономического национализма, выступал за реформы, индустриализацию и рабочие места. То есть, он был обычный умеренный политик. И это было вполне в духе британского общества.
 - То есть, тогда вы ему симпатизировали и поддерживали его? - уточнил молодой человек.
 - Да, совершенно верно, - кивнул головой профессор и продолжил, - затем, после разрыва с лейбористами в 1931-м, он создал свою «Новую Партию», а спустя год, в 1932-м, после поездки в Италию и встречи с Муссолини, он создаёт БСФ (Британский союз фашистов). Это меня насторожило, но всё-таки изначально Мосли делал упор на антикоммунизм, национализм и авторитаризм.
 - Полагаю, ваша поддержка и симпатия к нему пошли на убыль после событий двухлетней давности? - решил предположить молодой человек.
 - Да, верно, - невесело кивнул профессор, уперев ладони в трость, - в 1934-м у БСФ начался сильный сдвиг в сторону антисемитизма.
 - А с чем это связано, профессор? - с интересом спросила молодая женщина.
Пожилой господин взглянул на сидящую рядом даму и начал объяснять:
 - Причин было несколько, - продолжил рассказывать он, словно читал лекцию в университете Кембриджа, - во-первых, Британский союз фашистов начал терять популярность, особенно после разгромного митинга в июне 1934-го, когда они избили протестующих, в том числе журналистов. После этого их поддержка со стороны общественности резко упала. Мосли, разумеется, начал искать новую аудиторию и нашёл её среди люмпенов и маргиналов, в том числе тех, кто уже был настроен антисемитски. Во-вторых, сильное влияние нацистской Германии. После прихода Гитлера к власти в январе 1933-го года Мосли и его союз фашистов всё активнее начали ориентироваться на нацистскую модель. В британской прессе его даже начали называть «английским Гитлером», как вы сами знаете. В-третьих, экономический кризис и поиск «виноватого». Мосли стал активно использовать евреев как «виновных» в мировой финансовой системе, в марксизме и коммунизме, в «подмене английских ценностей» и прочее. В общем, это был прямой заимствованный приём у Гитлера, а в 1935-м году БСФ и вовсе открыто включил антисемитизм в свою программу и к нынешнему году он стал центральным элементом их риторики.
Профессор умолк, не зная, что ещё добавить к уже сказанному, и молодой человек, кивнув головой в знак согласия, резонно сказал:
 - Ну, а то, что произошло месяц назад в район Ист-Энда в Лондоне и вовсе не лезет ни в какие ворота.
 - Да, - снова кивнул головой профессор и добавил, - я, конечно, не пылаю особой любовью к евреям, но побоище на Кейбл-стрит, которое устроили фашисты Мосли, было позорищем национального масштаба.
 - Тем более, что там были не только евреи, - вставила молодая женщина, - там было немало ирландцев, да и представителей других национальностей.
 - И вот именно это, - живо отозвался профессор, - и является самым омерзительным. Если бы они пылали ненавистью только к евреям, это ещё можно было как-то понять. Но когда они показывают своё превосходство абсолютно над всеми нациями, то это уже неприкрытый нацизм. Таким образом, Освальд Мосли из обычного умеренного политика превратился в откровенного нациста.
В «купе» надолго повисло молчание. Говорить никому не хотелось. За окном окончательно стемнело и освещение в вагоне стало немного ярче. После почти сорока минут гробового молчания профессор заметил по ходу поезда приближающиеся огни большого города. Он вынул из кармана дорогие часы на золотой цепочке и, открыв крышку, посмотрел время. Затем, закрыв часы и убрав их в карман, он негромко констатировал:
 - Приближаемся к Стаффорду.
 - Да, сэр, именно так, - улыбнулся подошедший к ним проводник, толкая перед собой тележку, - мы, действительно, приближаемся к Стаффорду.
Проводник был в тёмно-синей униформе с золотистыми пуговицами, в аккуратно выглаженных брюках и белой рубашке. Поправив на голове фуражку с гербом железной дороги, он вежливо спросил:
 - Не желаете ли перекусить?
 - А что вы можете предложить? - с интересом спросил молодой джентльмен.
 - О, немало, - ещё шире улыбнулся проводник, - сэндвичи с ветчиной, сэндвичи с огурцом, печенье, булочки, пирожные, молоко, сливки и чай.
Он указал рукой на тележку, накрытую белой льняной салфеткой, на которой находились перечисленные им продукты.
 - Я ничего не буду, - сухо сказал профессор антропологии.
 - Да перестаньте, профессор, возьмите что-нибудь, - довольно доброжелательно обратился к нему молодой джентльмен, - я оплачу. Просто я голоден, а есть в одиночестве не привык. Мисс?
Молодая девушка, увидев, что джентльмен обращается к ней, немного смутилась, но согласилась на предложение.
 - Ну, если вы угощаете, - сказала она, - то я, пожалуй, возьму сэндвич с ветчиной и чай с булочкой.
 - Ну, тогда и мне тоже, - внезапно улыбнулся профессор.
 - Ну, вот и замечательно, - заключил молодой джентльмен и, обратившись к официанту, сказал, - три чая, три булочки и три сэндвича с ветчиной.
Проводник немедленно начал выкладывать на столик фарфоровые чашки и наполнять их чаем из серебряного чайника, затем положил на столик булочки и сэндвичи. Когда молодой джентльмен протянул проводнику деньги, чтобы расплатиться, тот наклонился над столиком и очень тихо сказал:
 - Имейте в виду, что в Стаффорде в поезд сядет лондонская полиция. Надеюсь, что у вас всё в полном порядке.
Молодой джентльмен, оплачивая заказ, обратил внимание, что у молодой девушки от испуга слегка расширились глаза. Встретившись с ним взглядом, молодая мисс едва заметно отрицательно покачала головой.
Получив деньги, проводник галантно поклонился и, толкнув тележку вперёд, пошёл дальше по вагону, предлагая пассажирам сэндвичи и напитки. Поезд начал постепенно замедлять ход и, когда трое пассажиров, наконец, принялись за еду, окончательно остановился, подъехав к железнодорожному вокзалу Стаффорда.
В довоенной Британии наличие паспортов требовалось только при пересечении границы, поэтому внутри страны граждане имели полное право не носить с собой документы. Однако, если кто-то вызывал подозрение, полиция имела право задержать такого гражданина и доставить его в участок.
Полицейские не заставили себя долго ждать, тем более, что это была единственная остановка поезда, следовавшего из Манчестера в Лондон и длилась она буквально несколько минут, так что спустя минут пять после остановки в Стаффорде двое полицейских уже вошли в вагон первого класса. Едва за ними закрылись двери вагона, как поезд тронулся с места и начал постепенно набирать ход, поскольку это остановка была связана лишь с отцепкой двух вагонов, следовавших в Бирмингем.
Обычно полиция редко заходила в вагоны первого класса и делала это лишь в случае крайней необходимости. Как правило, их присутствие здесь было чисто символическим, но весомым. Они хотели уже проследовать дальше по вагону, но внешний вид молодого человека, который по словам профессора явно указывал на принадлежность к самому древнему народу, заставил их остановиться. Поправив чёрный китель с высоким воротом и латунными пуговицами, старший из них немного прокашлялся и с некоторым высокомерием сказал:
 - Добрый вечер, господа! Обычные формальности, если позволите. Имя, фамилия, адрес.
Профессор антропологии гневно посмотрел на стражей порядка и недовольно буркнул:
 - Могли бы подойти попозже и дать возможность людям спокойно перекусить.
Старший из двоих полицейских надменно посмотрел на пожилого профессора и довольно неприветливо сказал:
 - Ну что ж. Значит, с вас и начнём. Имя, фамилия, адрес, сэр.
Профессор, не торопясь, отхлебнул чаю и угрюмо сообщил:
 - Моё имя Родерик Алдертон. Адрес — 42, Кенсингтон-Гарденс, Лондон.
Второй полицейский, младший и по возрасту, и по званию, то и дело поправлял на голове каску с гербом железной дороги и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он был полностью согласен с профессором и уже открыл было рот, чтобы предложить напарнику оставить людей в покое, но не успел.
 - Теперь вы, молодой человек, - всё так же сухо и неприветливо продолжил старший.
 - Давид Шварц, - ответил молодой джентльмен, спокойно глядя на констебля.
 - У вас фамилия явно не соответствует внешности, - нахально усмехнулся полицейский.
 - Это уголовно наказуемо? - спросил Давид.
 - Нет-нет, что вы, - поспешно отреагировал констебль, - но вы ещё не сказали свой адрес.
 - 14, Хэмпстед Уэй, Лондон.
 - Хорошо, - констебль вытащил из кармана записную книжку и сделал в ней запись.
 - Теперь вы, мисс, - обратился старший полицейский к даме.
 - Не мисс, а миссис, - внезапно сказал Давид, - это моя жена, констебль, так что оставьте её в покое.
 - Это правда, миссис? - старший полицейский уже открыто насмехался.
 - Да, это правда, - внезапно успокоившись, ответила молодая девушка, - моё имя Рэйчел Шварц. Адрес тот же.
 - Ну, допустим, - он снова сделал запись в своём блокноте, - но я думаю, что будет лучше, если мы поговорим с вами в участке.
Младший напарник ткнул констебля в бок и прошипел:
 - Идём, Джеймс. Оставь пассажиров в покое.
 - Эти пассажиры не внушают мне доверия, - ледяным тоном заявил констебль по имени Джеймс, - и я попрошу пройти их...
 - Послушайте, констебль, - резко перебил его Давид, вперив в полицейского взгляд, не предвещающий ничего хорошего, - в моём письменном столе лежит толстая папка с доказательствами того, что вы вытворяли месяц назад на Кейбл-стрит. Это неопровержимые доказательства того, как вы расчищали дорогу перед фашиствующими молодчиками вместо того, чтобы встать на защиту жителей Ист-Энда. Это также доказательства того, как вы избивали подростков, которые вышли на защиту своего района. И если вы сию минуту не оставите нас в покое, я дам эту делу ход. И вот это уже точно будет уголовно наказуемо.
Произнося местоимение «вы», Давид имел в виду полицейских вообще, а не конкретно констебля, но удар попал точно в цель. Джеймс побледнел как мел и медленно положил в карман блокнот и ручку.
 - Хорошо, господа, - процедил он сквозь зубы, - приятной поездки!
Младший напарник торопливо толкнул Джеймса и полицейские, наконец, проследовали дальше и, пройдя между рядами, окончательно покинули вагон первого класса.
После некоторого молчания пассажиры «купе» продолжили лёгкий ужин, а после того, как проводник забрал у них пустые чашки и вытер со столика крошки, профессор антропологии с лёгкой улыбкой на губах обратился к своим попутчикам.
 - Ну что ж, молодые люди, - хитро улыбнувшись, сказал он, - теперь вам сам Бог велел стать мужем и женой.
Молодые люди невольно переглянулись, словно увидели друг друга впервые, и Давид негромко прокомментировал:
 - В Лондоне поговорим.
                2
Поезд из Манчестера со звучным названием «Комета» прибыл в Лондон на вокзал Юстон в девять часов вечера. Давид и Рэйчел вышли на перрон и остановились, глядя друг на друга и не зная, с чего начать разговор. Мимо них проследовал их попутчик, профессор антропологии, и, не останавливаясь, сказал:
 - Совет да любовь, молодые люди! -  улыбнулся он.
 - Спасибо, мистер Алдертон, - ответил Давид и повернулся к своей спутнице, которая стояла напротив него в своём осеннем тёмно-синем пальто и шляпке, - идём в здание вокзала, Рэйчел, посидим в кафе и поговорим. На улице довольно сыро.
 - Идём, - кивнула она и, улыбнувшись, спросила, - могу я взять тебя под руку? Мне просто интересно, каково это быть замужней. Ты, кстати, не женат?
 - Нет, - ответил Давид и позволил ей взять себя под руку.
На вокзале было многолюдно. Повсюду витал запах табака, горячего чая и газетной бумаги. Отыскав кафе и устроившись друг напротив друга за свободным столиком, они некоторое время молчали.
 - Здесь не совсем удобное место для серьёзного разговора, - наконец, сказал Давид, - поэтому давай сделаем так. Здесь ты мне расскажешь немного о себе, а потом мы, возможно, сходим в ресторан, где не так шумно, да и поужинаем немного, поскольку сэндвича мне маловато.
К столику подошла молодая женщина из персонала в белом переднике и в аккуратной шапочке и, улыбнувшись, спросила:
 - Что-нибудь закажете?
 - Да,  - ответил Давид, - я думаю, по чашке чая нам не помешает.
Молодая женщина тут же удалилась и Рэйчел спросила:
 - Что конкретно ты хочешь обо мне узнать, Давид?
Давид с лёгким удивлением посмотрел на свою спутницу.
 - Ну, прежде всего, мне показалось, что у тебя какие-то проблемы с полицией.
 - Нет. У меня проблем с полицией нет, - ответила молодая девушка, - просто я сбежала из дома и подумала, что моя сумасшедшая мачеха кинулась на мои розыски.
 - Ты хочешь сказать, что она не должна была тебя искать?
 - Конечно, нет, - ответила Рэйчел и задумчиво продолжила, - ну, хорошо, я тебе немного расскажу. Я родом из бедной еврейской семьи. Мама умерла очень рано, а отец после её смерти сумел встать на ноги и разбогатеть. Естественно, у него тут же сменился круг общения и, став богатым, отец начал тщательно скрывать своё еврейское происхождение, особенно, когда вознамерился жениться во второй раз. Вторая жена родила ему ещё троих детей, но каким-то образом пронюхала, что я чистокровная еврейка. Надо отдать ей должное — она никогда и никому о своём открытии не рассказывала. Ни своим детям, ни своим многочисленным подругам, никому вообще. Но это не мешало ей меня постоянно терроризировать по любому поводу. Благодаря богатству отца я сумела получить хоть какое-то образование, но мой ум и мой достаточно дерзкий характер не позволяли мне найти подходящую работу. Мачеха всеми силами пыталась выдать меня замуж, приводя в наш дом различных кандидатов, и в конце концов, когда она подключила отца и они вдвоём припёрли меня к стенке, я послала их всех к чёрту и ушла из дома.
 - Ваш чай, - проворковала женщина из персонала и поставила перед ними две чашки с горячим чаем.
 - Спасибо, - ответил Давид и снова обратился к своей спутнице, - когда это произошло?
 - Неделю назад, - ответила Рэйчел, - поэтому я была уверена, что меня никто не ищет. Но, когда в вагон вошла полиция, я немного струхнула.
 - Где же ты жила эту неделю? - поинтересовался Давид, пригубливая чай.
 - У одного друга, скажем так, - Рэйчел слегка покраснела и, тоже отхлебнув чаю, пояснила, - я в вагоне намекнула нашему антропологу, что я проститутка, но это, конечно, не так. Но тем не менее, иногда мне попадались такие рохли с толстыми кошельками, что я считала глупым не воспользоваться случаем и не вытащить из них достаточную для жизни сумму в обмен на некоторые сексуальные шалости.
 - А в Лондон ты зачем ехала?
 - Чтобы устроить свою жизнь, - слегка удивившись, ответила молодая девушка, - я родилась и выросла в Манчестере, а Лондон всё-таки столица и возможностей здесь больше.
Рэйчел пригубила чаю и немного отодвинула от себя чашку.
 - А чем ты занимаешься в жизни, Давид? - спросила она и, встретившись с его взглядом, виновато добавила, - ну, должна же я знать, чем занимается мой муж, чтобы не попасть впросак, если я буду с кем-нибудь говорить о тебе.
 - Я — ювелир, - сказал он и, немного подумав, продолжил, - поначалу я просто делал в своей мастерской различные ювелирные изделия и украшения. Потом открыл ювелирный магазин, а на сегодняшний день я являюсь единственным в Лондоне экспертом, который говорит правду.
 - Не поняла, - с интересом сказала молодая девушка, - какую правду?
 - В Лондоне достаточно много экспертов, которые могут отличить подделку от оригинала, - начал объяснять Давид, - но я являюсь единственным, кто не обманет клиента. Бывает так, что заключение ювелира эксперта может повлиять на ход расследования в пользу преступника; бывает так, что эксперт может намеренно обмануть, если ему предлагают огромную сумму денег. Так вот, со мной такие номера не проходят. Меня не интересуют ни последствия моей экспертизы, ни деньги. Для меня важен принцип — если это подделка, значит, это подделка, если оригинал, значит, оригинал. И об этом моём принципе знают не только в Лондоне, но и далеко за его пределами. Оказалось, что существует огромное количество богатых людей, которые любой ценой хотят знать правду о своих ювелирных украшениях. Поэтому я год назад даже закрыл свою ювелирную лавку и живу только за счёт этих экспертиз. Вот и в Манчестер я ездил по вызову. Один богатый джентльмен купил у некоего оборванца ожерелье с рубинами за совсем крохотную сумму, прекрасно понимая, что это, наверняка, подделка. Но уж слишком красивой она ему показалась. Услышав обо мне, он предложил мне проверить это ожерелье на подлинность.
 - И ожерелье оказалось подлинным? - не удержалась Рэйчел, допивая чай.
 - Да, так и случилось, - ответил Давид, - этот толстосум от радости не находил себе места и довольно щедро меня вознаградил. Вот так я и живу.
Он расплатился с подошедшей к ним официанткой и, после того, как она убрала чашки с их столика, снова заговорил.
 - Следующую часть нашего разговора, Рэйчел, я предлагаю провести в более уютном и не таком шумном месте. Как ты смотришь на то, чтобы сходить в ресторан.
 - Только если ты угощаешь, - улыбнулась молодая девушка, - я ещё не настолько богата, чтобы ходить по ресторанам.
 - В таком случае, я предлагаю тебе ресторан «Рулс».
 - Я практически не знаю Лондон, Давид, так что мне всё равно.
 - Хорошо, идём.
Они покинули здание железнодорожного вокзала и вышли в город. Давид поднял руку и через минуту у тротуара затормозил кэб — мрачный чёрный автомобиль с квадратной крышей и характерной решёткой. Молодые люди, открыв заднюю дверцу, устроились на сидение. Водитель, не оборачиваясь, спросил:
 - Куда едем, сэр?
 - На Мейден-лейн, - ответил Давид, - ресторан «Рулс».
 - Понятно, - водитель плавно тронул с места и поехал по ночному Лондону.
Ресторан «Рулс» располагался в самом сердце Ковент-Гардена, на Мейден-лейн, и имел безупречную репутацию. Это был один из самых известных и старейших ресторанов Лондона — он был основан в 1798 году и уже в 1936-м считался настоящей лондонской легендой. Он специализировался на традиционной британской кухне, особенно на дичи, мясных пирогах и классических английских блюдах. Тяжёлые занавеси, кожаные кресла, изысканный запах жареной дичи — всё говорило о старом добром Лондоне, где ценят вкус, тишину и традицию.
Молодые люди выбрали столик в глубине зала, неподалёку от старинного абажура, освещавшего неярким светом их укромный уголок. Когда был сделан заказ и официант поставил перед ними первые блюда, Давид разлил по бокалам красное вино. Рэйчел с огромным интересом и восхищением рассматривала всё вокруг.
 - Здесь действительно очень мило, - сказала она и, повернувшись к своему спутнику, напомнила, - ты мне обещал серьёзный разговор, Давид.
 - Давай сначала выпьем за наше знакомство, Рэйчел, - сказал Давид, поднимая бокал.
 - Давай, - девушка тоже подняла бокал и они, чокнувшись, пригубили вина и принялись за еду.
 - Видишь ли, Рэйчел, - наконец, заговорил Давид, - мне бы, конечно, очень хотелось иметь такую красивую и умную жену, как ты, но я человек принципов, и если женщина не разделяет мои принципы, то какой бы замечательной она ни была, моей женой она не станет.
 - Ну, в таком случае, расскажи мне о своих принципах, - улыбнулась молодая девушка, - тем более, что с одним из них я уже знакома и полностью его разделяю.
 - Не понял, - Давид вопросительно посмотрел на собеседницу.
 - Подделка, значит, подделка, - напомнила девушка, - оригинал, значит, оригинал. И в этом я тебя полностью поддерживаю. Если бы я была ювелиром, то была бы такой же принципиальной.
 - Ну что ж, доброе начало — половина дела, - усмехнулся молодой человек и продолжил, - знаешь, с одной стороны, это хорошо, что ты еврейка, потому что мне придётся начать, как выразился наш антрополог, с самого древнего народа.
 - С евреев?
 - Да, - Давид отпил вина и, немного перекусив, заговорил снова, - почти две тысячи лет назад произошло одно событие, которое всем известно.
 - А именно? - с любопытством спросила Рэйчел.
 - В этот мир пришёл Иисус Христос и евреи не признали его, как сына Бога и как Мессию.
 - Если я не ошибаюсь, - сказала молодая девушка, пригубив вина, - евреи ожидали Мессию, который бы возглавил их сопротивление против диктата римлян и который бы сделал Иудею свободной, а Иисус этого делать не собирался.
 - Да, верно, - кивнул головой Давид, - но ведь он говорил о Любви. О Любви к Богу, о Любви к ближнему. Разве к этому не стоило прислушаться?
 - Ты затронул тему, в которой сотни богословов сломали немало копий в словесных баталиях, - сказала Рэйчел, - к тому же, евреи не хотели менять свою религию, которой они, надо отдать им должное, верны до сих пор.
 - Им бы не пришлось её менять, - возразил Давид и тут же спросил, - как ты думаешь, почему вообще возникло христианство?
 - Я не хочу давать банальный ответ, типа, потому что появился Христос, поэтому я затрудняюсь ответить, - призналась  девушка.
 - Потому что тем евреям, которые пошли за Иисусом, - пояснил молодой человек, - нужно было как-то себя выделить, как-то себя назвать. Поэтому они назвали себя христианами и написали Новый Завет.
 - Ты хочешь сказать, что если бы все евреи признали Христа, как Мессию, то им бы не было необходимости именоваться христианами?
 - Конечно, нет, - ответил Давид и долил немного вина в свой бокал и в бокал своей спутницы, - они бы продолжали именоваться иудеями и им бы не пришлось писать Новый Завет. Ты знаешь, какая у иудеев священная книга?
 - Тора? - неуверенно спросила девушка, - или Танах.
 - Тора это только первые пять книг Моисея, - уточнил Давид, - а вся еврейская Библия называется Танах.
 - А-а, понятно.
 - Так вот, известно ли тебе, что та книга, которую в христианстве называют Ветхий Завет, это тот же самый еврейский Танах? Это одна и та же книга.
 - Нет, я этого не знала, - сказала Рэйчел и спросила, - ну, что-то же должно было измениться в иудаизме, если бы все евреи признали Иисуса, как Сына Бога?
 - Они бы просто сместили некоторые акценты в своей религии и сделали бы больший упор на то, что проповедовал Христос — на Любовь. Только и всего.
 - Ты подводишь меня к тому, - не торопясь, заговорила Рэйчел, - что это непризнание Иисуса и есть причина всех страданий еврейского народа?
 - Нет-нет-нет, - горячо возразил Давид, - с этим пусть разбираются богословы и пусть продолжают в словесных баталиях ломать свои копья.
 - Что же ты хочешь всем этим сказать? - поинтересовалась молодая девушка.
 - Я хочу сказать, что непризнание Иисуса это по сути отказ от Любви, что привело к очень печальным последствиям.
 - Ну, вот я и говорю, - удивилась Рэйчел, - ты хочешь сказать, что именно это привело к страданиям еврейского народа.
 - Нет, - снова возразил Давид, - это привело к страданиям всего человечества.
 - Даже так?
 - Именно так, - Давид внимательно посмотрел на свою спутницу и спросил, - ты знаешь, что евреи считаются избранным народом?
 - Да, я слышала об этом.
 - Но ведь наверняка не потому, что они лучшие? - снова спросил Давид, глядя на девушку смеющимися глазами, - в этом случае это уже был бы неприкрытый нацизм.
 - Тогда почему этот народ считается избранным? - не поняла Рэйчел.
К их столику подошёл официант и убрал грязные тарелки. Другой официант почти сразу же поставил перед ними следующие блюда.
 - Они избраны Богом для особой миссии, - ответил Давид, как только официанты удалились, - для того, чтобы нести людям заветы Бога. Но как же они могут донести людям заветы Бога, если они не прислушались к Любви, о которой им столько говорил Иисус Христос? Как можно без Любви в сердце донести людям хоть что-нибудь? Они не справились со своей божественной миссией, но и христиане не сумели этого сделать, а результат всего этого произошёл двадцать два года назад.
 - Двадцать два года назад? - переспросила Рэйчел, - в 1914-м?
 - Да, - кивнул головой Давид, - в 1914 году началась первая в истории человечества мировая война. Эта война унесла жизни около двадцати миллионов человек и стала шоком для всего человечества из-за масштабов бойни, применения новых видов оружия, включая химическое, окопной войны и полного равнодушия к человеческой жизни со стороны командования. Как люди до такого докатились?
 - Отсутствие Любви? - тихо спросила Рэйчел и сделала большой глоток вина.
 - Да, но и это ещё не всё, - Давид тоже сделал большой глоток вина и продолжил, - в 1919 году был подписан Версальский договор, позорный и унизительный для Германии. Германию, по сути, растащили по кускам, обязали платить миллиарды золотых марок в качестве репараций, обескровили её экономику, запретили иметь армию, ну и, пожалуй, самое унизительное — официально признали именно Германию единственной виновницей начала войны и всего нанесённого ущерба. Маршал Франции Фердинанд Фош, верховный главнокомандующий Антанты, сказал об этом договоре: «Это не мир. Это перемирие на двадцать лет». Прошло уже семнадцать лет с тех пор, как он это сказал, и посмотри на то, что происходит в мире. В Германии у власти Гитлер, откровенный нацист, в Италии Муссолини, такой же фашист, в Британии и других странах полно людей, которые симпатизируют фашистам, повсюду разжигание военной истерии. Меня нисколько не удивит, если через три года начнётся ещё одна мировая бойня, которая будет гораздо смертоноснее и кровавее, поскольку создаются всё новые и новые виды оружия для массового уничтожения людей.
Давид умолк, невесело ковыряя вилкой в своей тарелке. Рэйчел тоже молчала, не зная, что на это сказать.
 - Насколько я разбираюсь в людях, - наконец, сказала она, - то иначе и быть не могло. Исходя из того, что ты рассказал о Версальском договоре, у немецкого народа наверняка был запрос на лидера, который смог бы вернуть государству не только отнятые земли, не только восстановил бы экономику страны, но и вернул бы Германии былое могущество и уважение других. Поэтому даже если бы не появился Гитлер, то неизбежно появился бы кто-то, ему подобный.
 - Да, я согласен с тобой, - вздохнул Давид и снова долил вина в оба бокала.
 - В любом случае, Давид, - Рэйчел мягко положила свою ладонь на руку молодому человеку, - ты не можешь изменить мир и всё человечество.
 - Разумеется, не могу, - согласился Давид и, пригубив вина, продолжил, - поэтому я сосредоточил свои умственные усилия, чтобы суметь разрешить этот парадокс.
 - Какой парадокс? - не поняла Рэйчел.
 - Ну, вот смотри, - сказал Давид, снова принимаясь за еду, - в любой стране, в любой культуре, на любом континенте, родившийся младенец окружён Любовью всех окружающих. Он обласкан, его любят и о нём заботятся. Однако, когда это младенец вырастает и становится взрослым, то в подавляющем большинстве случаев в его сердце Любви уже нет. А потом эти взрослые люди, лишённые Любви, становятся политиками, главами государств и деятелями, влияющими на ход истории. Разве это не парадокс? Куда уходит та безмерная Любовь, которой они были окружены в младенчестве?
 - Ты нашёл ответы на эти вопросы? - спросила Рэйчел, в свою очередь пригубливая вина.
 - Нашёл, - ответил молодой человек, - поэтому я и привёл тебя сюда. Во-первых, потому что это разговор долгий, а во-вторых, есть вероятность того, что ты не со всем будешь согласна. Во всяком случае, такое уже случалось.
 - Ты уже был женат? - улыбнулась девушка.
 - Официально, нет, - ответил Давид и, отодвинув от себя тарелку, продолжил, - я старше тебя, наверное, лет на шесть, и безусловно, женщины в моей жизни были. Но в моём доме вместе со мной жили только две. Одна ушла от меня через две недели совместной жизни, а другую я выдержал только три месяца, после чего выставил её за дверь.
 - Ого, - тихо рассмеялась Рэйчел, - я, стало быть, третья?
 - Да, ты будешь третья, - улыбнулся Давид и добавил, - если, конечно, не передумаешь сегодня же вечером.
 - Мне в Лондоне идти некуда, - возразила девушка, - да, собственно, и в Манчестере тоже. Так что, я с огромным вниманием послушаю твои выводы о том, каким образом у людей из сердца исчезает Любовь.
Давид взял в руки бокал с вином и откинулся на спинку кресла.
 - Ну, тогда слушай, - с загадочной улыбкой на лице сказал он.
 - Я вся внимание, - улыбнулась Рэйчел.
 - Поскольку жизнь любого младенца начинается с Любви, то сначала давай разберёмся с Любовью, - предложил Давид, - что это вообще за чувство?
 - По-моему, это знают все, - осторожно заметила девушка, пригубив вина, - разве нет?
 - Знают все, да знают не всё, - возразил Давид, - например, мало кому приходит в голову, что Любовь это чувство собирательное.
 - В каком смысле?
 - В том смысле, что Любовь это целый букет, - пояснил молодой человек, - когда мы любим, мы испытываем симпатию, нежность, удовольствие...
 - Радость, - добавила Рэйчел.
 - Вот именно радость давай и зафиксируем, - снова предложил Давид, - зафиксируем тот момент, что когда мы кого-то любим, то мы испытываем радость от любого успеха любимого человека. Мама испытывает радость, когда её ребёнок начинает самостоятельно ходить; брат испытывает радость за своего брата, который получил диплом; сестра испытывает радость за сестру, которая сумела побороть тяжёлую болезнь и так далее. Примеров тысячи, но основная мысль заключается в том, что мы любим кого-то только тогда, когда испытываем радость от его успехов и достижений.
 - С этим я согласна, - кивнула головой Рэйчел и снова пригубила вина.
В этот момент к столу подошёл официант и, убрав пустые тарелки, сказал:
 - Десерт будет минут через пять.
 - Нет проблем, - улыбнулся Давид и продолжил, снова обратившись к своей спутнице, - как видишь, букет Любви довольно скромен. Мы насчитали всего лишь четыре приятные эмоции.
 - Да, - кивнула головой слегка захмелевшая девушка, - симпатия, нежность, удовольствие и радость.
 - Верно, - согласно кивнул головой Давид, - но есть ещё букет сорных трав, которые ничего общего с Любовью не имеют. И проблема в том, что этот букет гораздо толще. Тут и злоба, и обида, и раздражение, и гнев, и жалость, и скука, и ненависть, и корысть, и страх, и целый ворох всего того, что мгновенно убивает находящуюся в сердце Любовь. Я думаю, что ты согласишься с тем, что ни одна сорная трава с букетом Любви несовместима?
 - Наверное, это так, - пожала плечами Рэйчел, - точно не знаю.
Давид внимательно посмотрел на сидящую напротив него девушку и, улыбнувшись, сказал:
 - Когда ты лежишь в объятиях любимого мужчины и испытываешь к нему нежность, то ты не сможешь в это же время испытывать ненависть или гнев.
Рэйчел мысленно представила предстоящую ночь в объятиях Давида и, широко улыбнувшись, кивнула головой.
 - Да, согласна, - тихо сказала она, - одновременно это невозможно.
 - Но, несмотря на то, что букет сорных трав гораздо толще, - продолжил Давид, - у него есть одно уязвимое место. Приятные эмоции, даже если их всего четыре, равноправны по своей сути, а вот среди сорняков есть одна, которая является родительницей всех остальных.
 - Ты хочешь сказать, что если эту главную эмоцию устранить, то остальные исчезнут сами собой? - с интересом спросила Рэйчел.
 - Может быть, они и не исчезнут вовсе, - ответил Давид, - но значительно ослабнут. И вполне возможно, со временем исчезнут совсем.
 - Ну что ж, - улыбнулась девушка, - осталось выяснить, что это за главная эмоция, которая порождает все остальные сорняки.
 - Ваш десерт, - сказал подошедший официант и, поставив перед ними две порции клубничного мороженого, тут же удалился.
 - О-о-о, - выдохнула Рэйчел, увидев мороженое и взяв серебряную ложечку, - спасибо, Давид. Это меня немного отрезвит. Так что там дальше?
Молодой человек допил вино и, поставив пустой бокал на стол, тоже взял серебряную ложечку, приступая к десерту.
 - Давай вернёмся к нашему младенцу, который окружён лаской, Любовью и заботой с самого рождения, - продолжил Давид, - и зададимся вопросом — как долго он будет окружён Любовью?
 - Пока достаточно не вырастет? - предположила Рэйчел.
 - Пока не пойдёт в школу, - ответил Давид, - потому что в школе то мировоззрение и та картина мира, которую перед ним нарисовали в семье, столкнётся и войдёт в конфликт с другими мировоззрениями и с другими картинами мира, которые преобладают в социуме. А поскольку родители неизбежно, в любом конфликте, будут защищать своих детей, то ребёнок постепенно начнёт приходить к выводу, что он лучше, чем другие. И это уверенность в том, что он лучше, будет постоянно увеличиваться и крепнуть день ото дня. Это и есть тот самый момент, когда Любовь начинает покидать его сердце.
 - Это правило без исключения? - спросила девушка.
 - Нет, - возразил Давид, - исключения бывают, но только в том случае, когда ребёнок самостоятельно пытается найти ответы на те вопросы, которые его мучают; когда ребёнок сам по своей инициативе много читает, много размышляет, делает выводы, анализирует и учится логически мыслить. Но это, как правило, случается редко.
 - Ты так и не сказал, что же это за эмоция, которая порождает этот ворох сорняков.
 - Сейчас мы к этому придём, - улыбнулся Давид, - итак, наш школьник укрепился в уверенности, что он лучше, чем другие.
 - Точнее, его убедили в этом его родители, бабушки и дедушки, - поправила Рэйчел.
 - Да, - согласился молодой человек, - но это не суть важно. Важно то, к каким последствиям это приводит. Например, его одноклассник более успешен в спорте, или в математике, или победил его на соревнованиях. Одноклассником все восхищаются, а нашим школьником — нет. Одноклассника все хвалят, а нашего школьника — нет. Угадай с первого раза, какую эмоцию будет испытывать наш школьник в такие минуты?
Рэйчел с лёгким удивлением взглянула на Давида.
 - Зависть? - неуверенно спросила она.
 - Да, Рэйчел, он будет испытывать зависть, - Давид положил ложечку и в упор посмотрел на собеседницу, - теперь давай отмотаем нашу беседу назад и вспомним, какая эмоция является безошибочным критерием того, что в сердце человека живёт Любовь в случае, если кто-то другой достигает успеха. Вспомнила?
 - Да, вспомнила, - Рэйчел тоже ненадолго перестала есть мороженое и положила ложечку, - радость.
 - Радость, Рэйчел, -  повторил Давид и продолжил, - а наш мальчик испытывает зависть, что означает, что Любви в его сердце уже нет. Причём, обрати внимание, что речь идёт о школьнике, а что из него вырастет, когда он станет взрослым? А если он станет политиком или главой государства? Он точно так же будет завидовать успехам соседней страны. Не радоваться за эту страну и за её народ; не искать с этой страной сотрудничества; не учиться чему-то у её руководителей, а испытывать зависть и пытаться сделать всё возможное, чтобы устроить этой стране какую-нибудь пакость.
Девушка задумалась, а потом, взяв ложечку, снова начала есть клубничное мороженое.
 - Но если то самомнение, которое приводит к возникновению зависти, закладывается в детстве, - сказала она, - то, получается, что за крайне редким исключением, мы все оказываемся заложниками этой ситуации и выхода нет?
 - К счастью, выход есть, - улыбнулся Давид и пояснил. - дело в том, что зависть, эта прародительница всех пороков, эмоция настолько сложная, что люди называют её двумя словами.
 - Не поняла, - искренне призналась девушка.
 - Чтобы это понять, - продолжил Давид, - нам теперь нужны примеры со взрослыми людьми.
 - Очень интересно.
Давид доел мороженое и, положив ложечку на стол, снова откинулся на спинку кресла.
 - Предположим, - сказал он, - у тебя в Манчестере есть приятельница. Вскоре она узнает, что у тебя появился молодой и богатый муж; что ты живёшь, не заботясь о завтрашнем дне; что тебе нет необходимости тяжело работать, чтобы заработать на жизнь, и что у тебя всё просто отлично.
 - Полагаю, она будет испытывать зависть, - усмехнулась Рэйчел, тоже доев мороженое и отодвинув от себя тарелочку.
 - Да, вероятнее всего, - согласился Давид, - а теперь давай представим, что ты с ней поменялась местами и что сейчас за этим столиком сидит она. То есть, если раньше она завидовала тому, чего у неё нет, то теперь всё это у неё есть. Казалось бы, у неё нет больше причин для зависти. Но тут появляешься в Лондоне ты, встречаешься с нами, очень доброжелательно со мной разговариваешь, улыбаешься, и что твоя подруга начинает испытывать?
Рэйчел внимательно посмотрела на молодого человека и неуверенно произнесла:
 - Ревность.
 - Да, Рэйчел, она будет испытывать дикую ревность.
 - И что всё это значит?
 - Это значит, - снова пояснил Давид, - что ревность и зависть это одна и та же эмоция, но мы называем её разными словами в зависимости от ситуации. Если человек не обладает желаемым, то он испытывает зависть к тому, кто этим обладает; а если человек уже обладает желаемым, то он будет испытывать ревность к любому, кто попытается на это посягнуть.
Рэйчел в очередной раз задумчиво посмотрела на собеседника.
 - Ну, а где же тот выход, о котором ты упоминал? - спросила она.
 - Выход в том, что ревность присуща в основном взрослым людям, - пояснил Давид, - например, я не могу вернуть тебя обратно в детство, чтобы как-то повлиять на те ситуации, в результате которых ты начала испытывать зависть, а вот ревность..., - Давид внимательно посмотрел на свою спутницу и спросил, - ты уже была замужем?
 - Нет.
 - То есть, поводов для того, чтобы испытывать ревность, у тебя фактически не было?
 - Нет, не было.
 - Это означает, - подытожил Давид, - что с ревностью ты работать можешь, поскольку у тебя ещё нет огромной привычки её испытывать. Следовательно, всякий раз, как она возникает, ты прилагаешь усилие, чтобы эту эмоцию выкорчевать с корнем и заменить её на любую из тех четырёх приятных эмоций, из которых состоит Любовь.
 - Подожди, Давид, подожди, - Рэйчел нахмурила лоб, пытаясь сообразить, а потом сказала, - ты мне сказал, что зависть и ревность это одна и та же эмоция, а потом заявляешь, что у меня нет привычки её испытывать. Как это понимать?
 - А-а-а, вот ты и угодила в мою ловушку, - тихо рассмеялся Давид и пояснил, - дело в том, что в большинстве случаев человек не способен признать, что он испытывает зависть. Ты ведь наверняка не считаешь себя завистливой и скорее всего уверена, что никогда не испытывала зависть.
 - Ну да, - кивнула головой девушка, - так и есть. Я, действительно, независтлива.
 - Вот-вот, - улыбнулся Давид, - но задав мне вопрос, как же так получилось, что я никогда не испытывала ревность, если это та же эмоция, что и зависть, ты тем самым признала, что зависть всё-таки испытывала.
 - Что-то я окончательно запуталась, Давид, - искренне призналась девушка.
 - Всё это на самом деле просто, Рэйчел, - снова пояснил Давид, - для того чтобы человек мог вырвать из своего сердца некий сорняк или негативную эмоцию, то ему для начала нужно эту эмоцию различить, то есть, признать, что вот в эту минуту он её испытывает. Но то самомнение, которое порождает зависть, настолько срослось с человеческим существом, что он просто не в состоянии разглядеть эту эмоцию. А вот когда эта эмоция поворачивается к нам той стороной, которую мы называем ревность, то не заметить её просто невозможно.
 - То есть, когда ты сказал, что с ревностью я смогу работать, ты имел в виду, что эту эмоцию с двойным названием я буду способна различить?
 - Да, Рэйчел, теперь ты всё правильно поняла.
 - Значит, ты хочешь сказать, что в случае моего успеха, отвалится и зависть, раз это одна и та же эмоция? - спросила Рэйчел, - и весь тот ворох остальных сорняков тоже?
 - Да, именно это я и хочу сказать, - кивнул головой Давид, - тот, кто свободен от ревности, практически свободен вообще от всех негативных эмоций и открыт к тому, чтобы эта Божественная Любовь снова вернулась в его сердце.
 - А ты сам свободен от ревности?
 - Я отношусь к тем редким людям, которые с самого детства подвергали сомнению любые догмы; к тем, кто много читал, анализировал и делал выводы. Я никогда никому не завидовал и никогда никого не ревновал. Любой человек рядом со мной остаётся свободным, потому что я очень бережно отношусь к желаниям других людей. Именно поэтому, Рэйчел, рядом со мной может быть только женщина, подобная мне.
Молодую девушку, казалось, окончательно покинул хмель. После долгого раздумья она, наконец, произнесла:
 - Я готова попробовать, Давид.
Молодой человек улыбнулся и, подавшись немного вперёд, взял её ладони в свои руки.
 - В таком случае, жена, - сказал он, - поехали домой.
Рэйчел тоже улыбнулась и поднялась из-за стола.
 - Поехали, - сказала она.
Они подошли к кассе и Давид расплатился за ужин. Затем, взявшись за руки, они покинули ресторан и вышли на освещённые улицы ночного Лондона.
                3
Небольшой двухэтажный дом на Хэмпстед Уэй был построен в викторианском стиле и располагался между других домов, среди большого количества деревьев и кустарников, чьи листья этой поздней осенью уже давно опали. Пройдя по широкой дорожке, ведущей к входной двери, Рэйчел остановилась и спросила:
 - Ты живёшь один, Давид?
 - Нет, не один, - молодой человек приблизился к девушке и, приобняв её, поцеловал в щёку, - со мной живёт моя экономка. Она потеряла своих родных во время мировой войны и находилась в жуткой депрессии, но, к счастью для неё, случайно познакомилась со мной и я забрал её к себе. Нужно сказать, что я нисколько об этом не жалею. Она не только содержит мой дом в чистоте, не только заботится обо мне, но даже ведёт мои финансовые дела. Безупречная женщина во всех отношениях. Если бы она была моложе лет на сорок, я бы на ней женился.
 - Она разделяет твои принципы? - спросила девушка, медленно двинувшись дальше в направлении дома.
 - Да, - ответил Давид, последовав за девушкой, - мы довольно часто, особенно долгими зимними вечерами, беседовали у камина, поэтому у меня было огромное количество времени посвятить её во всё то, что я рассказал тебе сегодня в ресторане. А у неё, в отличие от тебя, было огромное количество времени, чтобы над всем этим поразмыслить и согласиться с моими доводами.
 - Сколько ей лет? - спросила Рэйчел.
 - Шестьдесят пять, если не ошибаюсь, - ответил Давид и толкнул входную дверь, - входи, дорогая, и постарайся никогда не забывать то, о чём мы сегодня говорили.
Рэйчел улыбнулась и, повернувшись к Давиду, томно произнесла:
 - Хорошо, дорогой.
Они вошли в просторный холл, освещавшийся одиноко стоящей на тумбочке настольной лампой, рядом с которой находился чёрного цвета массивный дисковый телефон в тяжёлом бакелитовом корпусе. Едва за вошедшими закрылась дверь, как перед ними появилась стройная пожилая женщина с полными губками и цепким взглядом, каким обладают только те, кто всю жизнь держит дом в идеальном порядке. На ней было тёмное, почти чёрное шерстяное платье строгого кроя, без лишних украшений, поверх — аккуратный белый фартук с нагрудником, завязанный сзади широкими лентами. Рукава закатаны чуть выше локтя, чтобы не мешали при работе, а на голове — маленький накрахмаленный чепчик, удерживающий стянутые в пучок седые волосы. На ногах — прочные кожаные туфли без каблука, слегка потёртые, но вычищенные до блеска. От неё пахло душистым мылом и политурой для мебели, а походка была быстрой и бесшумной, как у человека, привыкшего не мешаться под ногами, но всё видеть и всё знать.
Она слегка улыбнулась при виде вошедших молодых людей и, подойдя к девушке, стала помогать ей снимать верхнюю одежду. Положив на руку её тёмно-синее пальто и шляпку, она придирчиво осмотрела её миловидное лицо и, не удержавшись, спросила:
 - Попытка номер три, Давид?
 - Да, - кивнул он и обратился к своей спутнице, - это Грэйси, моя экономка. А это Рэйчел, Грэйси. Теперь она будет жить с нами.
 - Добро пожаловать, Рэйчел, - улыбнулась Грэйси и, подмигнув Давиду, спросила, - надеюсь, ты мне позволишь на неё взглянуть?
Молодая девушка удивлённо посмотрела на своего мужчину.
 - На меня взглянуть? Разве она меня не видит?
 - Она имеет в виду — на тебя голенькую, - Давид тихо рассмеялся  и подтолкнул девушку вперёд, - идём в спальню.
Грэйси тут же бесшумно удалилась, унося пальто и шляпку молодой девушки в гардеробную. Когда они вошли в просторную спальню, Давид позволил своей спутнице рассматривать комнату, а сам начал, не торопясь, снимать свой твидовый пиджак и фетровую шляпу. Убрав их в шкаф, он сел на низкий стульчик и снял свою обувь, переобувшись в мягкие домашние туфли. Молодая девушка, обойдя комнату, подошла к сидящему на стульчике Давиду и положила руки ему на плечи.
 - Красиво у тебя здесь, - сказала она.
 - У нас, - поправил её Давид и стал расшнуровывать её ботинки.
 - Твоя экономка, Давид... прощу прощения, наша экономка, показалась мне немного странной.
 - Это нормально, - сказал Давид, снимая с ноги девушки один башмак и приступая к другому. - когда я впервые познакомился с ней, она находилась в психиатрической клинике. Поговорив с ней, я понял, что она абсолютно нормальная, просто горе немного подкосило её. Я поручился за неё и забрал к себе. Но одна небольшая странность с ней всё-таки случилась. Грэйси ужасно похотлива, но только на словах. Самой себе она ничего не позволяет.
 - А ты пробовал?
 - Да, - ответил Давид, сняв в с ноги девушки другой башмак, - но это бесполезно. И в тоже время, она любит говорить о сексе и даже любит присутствовать, когда им занимаются другие. Поэтому не обращай на неё внимания, Рэйчел. Даже если она появится в неподходящий момент, веди себя так, словно никого в комнате нет. Во всяком случае, во всём остальном она просто безупречна.
Давид поставил перед девушкой пару домашних туфель и поднялся со стульчика. Обняв Рэйчел, он, уже не сдерживаясь, привлёк её к себе и начал страстно целовать её в мягкие и тёплые губки. Затем, также неторопливо начал снимать с девушки одежду. Когда Рэйчел осталась полностью обнажённой, в комнату внезапно вошла Грэйси, словно ожидала под дверью. Подойдя к девушке, она мягко, но настойчиво повернула её к себе и начала ею любоваться.
 - Хороша, - наконец, сказала пожилая экономка и повернулась, намереваясь уйти.
 - Подождите, Грэйси, - Рэйчел, совершенно не стесняясь своей наготы, подошла к женщине и попросила, - покажите мне, где в доме находится ванная и туалет.
 - Идём, - Грэйси улыбнулась и, взяв девушку за руку, увлекла за собой.
Рэйчел в одних тапочках послушно последовала за ней.
Давид тоже разделся и, выключив свет, лёг в постель, оставив зажжённой только лампу на прикроватной тумбочке. Он уже начал дремать, как сквозь наваливающийся сон, услышал голоса вошедших в спальню женщин.
 - Если будешь стонать,  - тихо сказала Грэйси молодой девушке, - делай это громче. Это ласкает мой слух.
 - Хорошо, - улыбнулась Рэйчел и, забравшись на кровать, нырнула под одеяло к Давиду.
Этой ночью она стонала так громко, как никогда в своей жизни. И ей даже не пришлось притворяться, поскольку наверное впервые Рэйчел отдавалась, действительно сгорая в огне бешеной страсти.
                4
На следующее утро во время завтрака Рэйчел обратилась к Давиду.
 - Дорогой, - сказала она, глядя на него влюблёнными глазами, - ты говорил, что не находишь женщин, подобных тебе; таких, которые свободны от зависти, ревности и прочих сорняков.
 - У меня есть ты, - сказал, улыбнувшись, Давид, долив себе чаю из фарфорового чайника.
 - Я не в счёт, - серьёзно возразила Рэйчел, - я всего лишь твоя третья попытка и, к тому же, у меня ещё не было ситуации, в которой бы меня захлестнула ревность. Так что, я пока не знаю, способна ли я с ней справиться.
Давид перестал улыбаться и посмотрел на сидящую напротив него Рэйчел.
 - Тебе жизненно необходимо, - наконец, сказал он, - начать жить.
 - В каком смысле? - не поняла девушка.
 - Сейчас ты находишься в ситуации, когда тебе нет необходимости ходить на работу, чтобы заработать себе на хлеб; нет необходимости беспокоиться о будущем; нет необходимости заниматься домашними делами, поскольку у нас есть Грэйси; нет необходимости даже хранить мне верность. Ты совершенно свободна. И в тоже время ты ведь не сможешь просто ничего не делать. Чтобы начать жить, тебе нужно начать к чему-то стремиться, нужно иметь какую-то мечту или хотя бы какое-то увлечение. Тебе нужно иметь что-то такое, чтобы ты не умирала со скуки в то время, когда меня не будет рядом. Найти себя это сложная задача. Я тебе рекомендую сегодня сесть за письменный стол, взять перо, чернильницу, лист бумаги и серьёзно подумать над этим вопросом. Если ты не сможешь найти этот вектор своей жизни, то ты не сможешь избавиться от ревности, поскольку твои мысли по-прежнему будут крутиться вокруг меня и обо мне. Понимаешь, о чём я говорю?
 - Да, я понимаю, - кивнула головой Рэйчел, - но для этого мне нужно иметь в этом доме некое личное пространство.
К удивлению девушки Давид улыбнулся и сказал:
 - Замечательная идея, и мне очень приятно, что ты сама до этого додумалась. Это то, что я время от времени пытаюсь донести до своих знакомых.
 - Идею о личном пространстве?
 - Да, - ответил Давид и продолжил, -  у каждого человека, независимо от того, живёт он семейной жизнью или одинок, должно быть личное пространство, в которое никто другой входить не должен. Даже если семья не очень богата, всё равно должен быть хотя бы угол, в который остальные домочадцы не должны совать свой нос. Это жизненно необходимо, иначе человек начнёт чувствовать себя, как заключённый в тюрьме. Меня искренне удивляет, что многие семейные пары этого не понимают.
 - У тебя такое пространство есть? - улыбнувшись, спросила Рэйчел, тоже долив себе чаю из чайника.
 - Конечно. У меня есть личный кабинет. И помимо этого кабинета есть мастерская, в которой я иногда создаю свои собственные ювелирные украшения.
 - Мне, возможно, подойдёт наша спальня, - задумчиво сказала Рэйчел, - она достаточно просторная и даже есть письменный стол.
 - Нет, - возразил Давид, - спальня это наше общее пространство. Я попрошу Грэйси приготовить для тебя одну комнату для гостей. Там тоже есть всё необходимое, включая письменный стол, но туда, кроме тебя никто входить не будет. Если хочешь, я скажу Грэйси, чтобы она не занималась там даже уборкой. Таким образом, это пространство будет исключительно твоим, где ты спокойно можешь побыть в одиночестве, если возникнет такая необходимость.
 - А эта комната закрывается на ключ? - спросила девушка.
 - Конечно, - ответил Давид и, допив чай, отодвинул от себя кружку.
Рэйчел тоже допила чай и, немного подумав, произнесла:
 - Когда я завела разговор о женщинах, которые разделяют твои принципы, я собственно хотела спросить, нет ли у тебя мужчин, которые в этом плане были бы такими же, как ты.
 - Один есть, - ответил Давид, - но только он один. К сожалению, он в прошлом году уехал в Эфиопию и с тех пор я его не видел. Он крайне редко даёт о себе знать.
 - Зачем он поехал в Эфиопию? - искренне удивилась Рэйчел.
 - В октябре прошлого года сумасшедший Муссолини вторгся в это страну, - пояснил Давид, - и вот уже второй год там идёт война. а Том, так зовут этого парня, являясь независимым журналистом, поехал туда, чтобы быть в гуще событий.
 - Он вчера звонил, - к столу внезапно подошла Грэйси и, видя, что завтрак окончен, начала собирать чашки и ставить на поднос.
 - Том вчера звонил? - искренне удивился Давид.
 - Да, - ответила экономка, - но вы пришли вчера очень поздно и торопились в спальню, поэтому я оставила эту информацию до сегодняшнего утра.
 - Что он сообщил? С ним всё в порядке?
 - Да, - ответила Грэйси, -  с ним всё в порядке. Более того, он вернулся в Англию.
 - Что ты говоришь! - радостно воскликнул Давид, - Том в Англии? Почему же он до сих пор не пришёл меня навестить?
 - Он вернулся не один.
 - А с кем?
 - Том выкупил из рабства одну молодую эфиопку и привёз её сюда, - пояснила Грэйси.
 - Из какого рабства? - изумился молодой человек, - рабство официально запрещено с 1923 года.
 - Да, официально запрещено, - согласилась Грэйси, кивнув головой, - а неофициально, тем более в стране, где идёт война, работорговля по-прежнему процветает.
 - Он хотя бы передал мне привет, когда звонил? - спросил Давид.
 - Конечно, - улыбнулась Грэйси, - он, собственно, позвонил, чтобы узнать, во-первых, когда он может нанести тебе визит, а во-вторых, не будешь ли ты против, если он придёт к нам в гости вместе с этой чернокожей девушкой.
 - Вообще-то я не расист, - Давид казался удивлённым.
 - Да, я знаю, - Грэйси улыбнулась ещё шире, - и я сказала об этом Тому, на что он резонно заметил, что с тобой ни единого раза на тему расизма не разговаривал, поэтому решил уточнить. Так что ему передать?
Давид посмотрел на Рэйчел и на всякий случай спросил:
 - Нет, - девушка отрицательно замотала головой.
 - В таком случае, - снова спросил Давид у девушки, - когда мы будем готовы принять дорогих гостей?
Рэйчел ненадолго задумалась, а потом уверенно сказала:
 - Я думаю, будет лучше, если они придут к нам на ужин сегодня вечером.
 - Замечательно, - Давид повернулся к экономке, - передай Тому, что мы ждём его с этой девушкой сегодня к ужину.
 - Будет сделано, мистер Шварц, - улыбнулась Грэйси и удалилась с подносом в руках.
 - Она всегда тебя так называет? - удивлённо спросила Рэйчел, когда экономка вышла из гостиной.
 - Нет, конечно, - улыбнулся Давид, выходя из-за стола, - это такой английский юмор. Идём, я покажу тебе комнаты для гостей. Выберешь одну из них для себя лично.
Рэйчел тоже поднялась и направилась вслед за Давидом на второй этаж.
Выбрав одну из комнат верхнего этажа, молодая девушка осталась в ней, чтобы освоиться, а Давид почти на весь день ушёл в свою ювелирную мастерскую. Оставшись одна, Рэйчел закрыла дверь на ключ и подумала о том, что всё-таки это личное пространство имеет большое значение. Гораздо большее, чем она предполагала изначально. Когда сегодня за завтраком она упомянула о подобном месте, она имела в виду небольшой уголок, в котором она могла бы немного побыть в уединении и спокойно подумать. Но своя собственная комната, даже при условии, что каждую ночь она будет проводить в общей супружеской спальне, было очень здорово.
Рэйчел села за письменный стол, выдвинула ящики и, найдя письменные принадлежности, положила на стол чистый лист бумаги. Она не имела понятия с чего начать и задумалась о такой эмоции, как ревность. Вчера она провела такую фантастическую ночь, что ревновать Давида казалось ей вполне естественным. Однако, обладая острым умом, Рэйчел быстро поняла, что эта ревность покоится на страхе потерять любимого мужчину. А этот страх, как объяснил ей Давид, возникает только потому, что у неё нет своей собственной жизни; нет ничего, к чему бы она стремилась сама, независимо от того, находится она рядом с Давидом или нет. Рэйчел прекрасно поняла, что именно мечта, её собственная мечта, какой бы она ни была, делает её независимой ни от кого. А Давид и его друг Том это мужчины, которые как раз и любят девушек независимых; таких, которые не умирают от скуки в ожидании мужа, а способны жить своей собственной жизнью и своими интересами. Рэйчел пододвинула к себе чистый лист бумаги и, после долгого раздумья, начала делать первые записи.
                5
День прошёл незаметно. Давид весь день находился в мастерской, выйдя оттуда только один раз, когда его позвали обедать. Во время обеда разговаривали мало, поскольку Давид по природе своей был немногословен, а Рэйчел была мысленно погружена в поиск собственных интересов и увлечений, что оказалось делом совсем нелёгким. В какой-то момент она даже запаниковала, когда вдруг обнаружила, что никаких интересов у ней нет вовсе. Ей пришлось нырнуть воспоминаниями в очень далёкое прошлое, в раннее детство, и мысленно попутешествовав там, она стала вспоминать совсем незначительные случаи, которые уже буквально стёрлись у неё из памяти, но которые явно указывали на её желания, предпочтения и интересы.
После обеда она снова поднялась наверх в свою комнату, а Давид вернулся в свою мастерскую. Около семи вечера в комнату Рэйчел постучала экономка Грэйси и сообщила девушке, что через полчаса могут прибыть приглашённые на ужин гости и что ей пора подготовиться к ужину. Рэйчел попросила Грэйси проводить её в мастерскую Давида, не только потому, что она хотела посмотреть на его рабочее место, но и чтобы спросить, не будет ли она выглядеть слишком бедно в своём скромном платье.
 - Том мой друг,  -  ответил Давид, сидя за своим рабочим столом, когда Рэйчел приобняла его сзади за плечи. - а его девушка бывшая рабыня, так что пусть тебя не беспокоит твой внешний вид.
 - Хорошо, - улыбнулась Рэйчел, - но в любом случае тебе пора заканчивать. Перед ужином обычно бывает аперитив, так что гости могут прийти пораньше.
Давид окинул взглядом лежащие перед ним украшения и драгоценные камни, сложил свои инструменты и поднялся из-за стола.
 - Ну что ж, - улыбнулся он, - идём готовиться к ужину.
Они вернулись в свою спальню и оделись соответственно случаю. В салон Давид вышел в строгом чёрном костюме, а его новая подруга в скромном, но отлично подогнанном под её красивую фигуру платье. На шее Рэйчел была одета её тонкая серебряная цепочка, а в ушах — недорогие серьги. Это были единственные украшения, которые у неё имелись на тот момент.
Наконец, к их дому подъехал автомобиль и Грэйси, войдя в салон, объявила о прибытии Тома Гленнона. Давид не выдержал и устремился в холл. Рэйчел, движимая любопытством, поспешила за ним. Когда они вошли в холл, Грэйси уже помогала Тому снять пальто и шляпу, чтобы отнести их в гардеробную. Позади Тома стояла девушка, тоже в пальто и в модной шляпке, и встревоженно смотрела на происходящее. Вернувшись из гардеробной и видя, как Давид заключил в объятия своего друга, Грэйси стала помогать снять верхнюю одежду молодой эфиопке. Рэйчел стояла неподалёку и с интересом рассматривала гостей. Том был немного выше Давида, но заметно крепче физически. Он был круглолицым, кареглазым и таким загорелым, что тоже больше напоминал эфиопа, чем британца. К тому же, у него сильно отросли волосы, которые доходили ему до плеч. Рэйчел словила себя на мысли, что никогда бы не подумала, что этот здоровый парень с крепкими мускулистыми руками, по профессии журналист. Когда Грэйси в очередной раз удалилась в гардеробную, Том немного подтолкнул вперёд свою молодую спутницу. На ней было тёмное облегающее платье бордового цвета, которое идеально подчёркивало её изящную фигуру. Но все это меркло перед потрясающей красотой её лица. Её чёрные вьющиеся волосы, так же, как и у Тома, ниспадали на плечи, чёрные глаза настороженно смотрели из-под идеально очерченных бровей, а полные губки были страстными и словно призывали к поцелую. Девушка было рослой, ростом почти, как Давид; её высокая грудь вздымалась от не желающего уходить волнения. Подошедшая Грэйси тоже не сводила с неё восхищённого взгляда.
 - Знакомьтесь, - представил её Том, - эту девушку зовут Алем, что означает «мир», хотя о мире в Эфиопии, к сожалению, речь не идёт.
 - А это Рэйчел, - улыбнулся Давид и, взяв её за руку, подтолкнул немного вперёд.
Рэйчел пожала руку Тому и его девушке и, улыбнувшись, сказала:
 - Ну, что же мы стоим! Идёмте в салон и немного выпьем.
Компания молодых людей проследовала в салон и прошла мимо большого обеденного стола ближе к камину, где находился низкий столик и несколько стульев. На столике стояли чистые бокалы, джин-тоник для женщин и портвейн для мужчин. Грэйси, довольно опытная в этих делах, ловко наполнила бокалы и, предложив их гостям, бесшумно удалилась. Когда все четверо расположились на стульях перед столиком, Том взял в руки бокал с портвейном и заговорил:
 - Я прошу вашего прощения, друзья, но моя спутница всегда молчит.
 - Почему? - спросила Рэйчел, пригубив джин-тоник.
 - Её родители погибли год назад в самом начале войны, - пояснил Том, - и с тех пор она не разговаривает.
 - Ужасно! - выдохнула Рэйчел и, не скрывая своего возмущения, спросила, - зачем вообще Муссолини полез в Эфиопию? Что он там забыл?
 - Основных причин было три, - ответил Том и, пригубив портвейн, пояснил, - первая заключалась в том, что экономика Италии испытывала трудности и Муссолини необходима была небольшая победоносная война, чтобы отвлечь внимание населения; вторая причина это желание одержать реванш после унизительного поражения, которое потерпела Италия от Эфиопии в 1896 году в битве при Адуа; ну и, пожалуй, самая главная причина это мечта Муссолини возродить новую империю по типу Древнего Рима. Дело в том, что уже сейчас Италия контролирует Эритрею и Итальянское Сомали, а Эфиопия находится как раз между ними. Таким образом, её захват позволяет сделать не только единый колониальный блок, но и использовать ресурсы этой страны, такие как земля, кофе и минералы.
 - Насколько мне известно, - сказал Давид, - Муссолини своего добился. Столица Эфиопии, Аддис-Абеба, перешла под его контроль ещё в мае, то есть, полгода назад, после чего Муссолини провозгласил создание Итало-Эфиопской империи. Многие журналисты в это время вернулись обратно, но ты мне звонил и сказал, что остаёшься, потому что всё не так просто. Расскажи подробнее.
 - Да, это так, - вздохнул Том и продолжил рассказ, - формально вроде бы война окончена, но во-первых, император Хайле Селассие уехал в изгнание, но не признал поражения и выступил против аннексии на Лиге Наций, а во-вторых, в стране началась яростная партизанская война, которая не прекращается до сих пор.
 - Ты оставался там официально после победы итальянцев? - снова задал вопрос Давид.
 - Поначалу новые фашисткие власти мне дали аккредитацию на месяц, - усмехнулся Том, - но как только выяснили, что я в своих статьях не поддерживаю этот режим, то потребовали, чтобы я убирался, пока цел. И я, действительно, уже готов был уехать, но мне посчастливилось примкнуть в повстанцам и я продолжал делать свои репортажи, находясь среди них. И в один прекрасный день мы набрели на работорговца, который удерживал в плену около двух десятков молодых женщин, специально отобранных для новой власти. И среди них я снова увидел Алем.
 - Снова? - не поняла Рэйчел, - то есть, ты с ней уже был знаком?
 - Да, - ответил Том и нежно посмотрел на сидящую рядом с ним чернокожую девушку, - я увидел её впервые год назад, когда война только началась и её родители были ещё живы. Тогда наше общение было недолгим и на моё предложение поехать в Англию Алем, смеясь, ответила отказом. А меня закружил водоворот событий; я делал очень много репортажей, продавал их во все ведущие европейские газеты и понемногу стал забывать о красавице эфиопке. Когда же я её увидел год спустя среди рабынь, то понял, что это судьба. Но я едва узнал её. Она больше не разговаривала.
 - Подожди, Том, - Давид пригубил портвейн и спросил, - Алем не может говорить из-за событий, связанных с войной и с гибелью родителей, или она сама не хочет разговаривать?
 - Вот этого я не знаю, - ответил Том, тоже пригубив портвейн и закурив сигару, - и очень надеюсь, что всё-таки она просто сама замкнулась в себе.
 - Ну, она хотя бы понимает английский? - снова спросила Рэйчел.
 - Совсем немного, - ответил Том и снова начал рассказывать, - когда я впервые увидел её, то просто потерял голову и общался с ней через эфиопа, который говорил по-английски. А во второй раз, мне пришлось выучить несколько слов и выражений на амхарском языке и я снова спросил её, поедет ли она со мной в Англию. Она ничего не сказала, но кивнула головой в знак согласия. И я видел, что несмотря на свою замкнутость, она была рада меня видеть. Она даже смотрела на меня, как на спасителя. В принципе, у неё не было выбора. Когда я сумел освободить её, она могла бы примкнуть к повстанцам, но, во-первых, она внутренне была сломлена, а во-вторых, совершенно очевидно, что несмотря на ожесточённое сопротивление, несмотря на повсеместное партизанское движение, эфиопы не справятся без помощи какой-нибудь другой страны. И Алем это прекрасно понимает. К тому же, такие жемчужины, как она, в Эфиопии неизбежно попадают в рабство, либо над ними постоянно совершают насилие, так что покинуть родину хотя бы на несколько лет — это в сложившейся ситуации для эфиопских девушек единственный разумный выход.
В комнате ненадолго повисло молчание. Давид, сидя напротив молодой эфиопки, которая всё ещё держала в руках бокал с джин-тоником, не решаясь даже пригубить, снова обратился к Тому.
 - Каким образом тебе удалось её освободить? - спросил он.
Том стряхнул пепел с сигары в красивую серебряную пепельницу и, пригубив портвейн, ответил:
 - Освободить всех девушек, которых мы обнаружили, не было никакой возможности. Они очень хорошо охранялись, К тому же, эта попытка могла бы обнаружить наш партизанский отряд. Я же был, сам по себе, британский независимый журналист, который хоть и нарушал официальное разрешение находиться в Эфиопии, тем не менее, совсем не обязательно был связан с партизанами. Поэтому я пришёл к этому подонку и начал торговаться. Он содрал с меня две сотни эфиопских талеров, а потом ещё неделю морочил голову, требуя, чтобы я поставлял ему кофе по нескольку килограммов в день. В конце концов, он всё-таки отпустил её и мы в тот же день двинулись в горные северные районы страны, которые новая власть до сих пор не контролирует, и через несколько дней прибыли в Джибути. Этот город и порт находится под контролем французов. Там я сделал ей документы, оформив её, как свою служанку. Затем, нас ожидало двухнедельное морское путешествие: сначала по Красному морю, затем через Суэцкий канал по Средиземному морю. В общем, добирались мы долго, но зато у меня было много времени, чтобы позаниматься с ней английским. Хотя это было и очень сложно, поскольку я сам её родного амхарского языка практически не знаю.
Алем сидела, всё так же настороженно глядя на других и, когда Том умолк, решила пригубить джин-тоник. Рэйчел внимательно посмотрела на девушку и сказала:
 - У меня такое впечатление, что она думает, что ты  привёл её сюда для того, чтобы продать её другим людям.
 - Совершенно верно, - согласился Том и, сделав большой глоток портвейна, пояснил, - сегодня она упорно не желала сюда ехать именно по этой причине, а я никак не мог ей объяснить, что мы едем к друзьям. Потом меня осенило и я сумел убедить её в том, что обратно домой мы снова вернёмся вдвоём и что она нигде без меня не останется. После этого она немного успокоилась, но, как ты верно подметила, ещё не полностью.
Давид молчал, пригубливая портвейн, и задумчиво смотрел на девушку. После того, как Рэйчел и Том обменялись репликами по поводу тревог молодой эфиопки, он поставил бокал на столик и серьёзно сказал:
 - Я знаю, как это исправить. Одну минуту, друзья мои. Я сейчас вернусь.
Давид поднялся и покинул салон, а Алем, не понимая того, что происходит, с испугом посмотрела ему вслед. Рэйчел и Том тоже не догадывались, что задумал Давид и куда он ушёл, но, в отличие от Алем, они с интересом ждали развязки. Давид отсутствовал недолго и вернулся, не неся ничего в руках, что ещё больше заинтриговало сидящих за столиком друзей. Однако, он не сел на своё место, а подошёл к чернокожей девушке и протянул ей руку, предлагая встать. Алем невольно взглянула на Тома, но он улыбнулся и кивнул ей головой, мол, ничего не бойся. Девушка поставила свой бокал на столик и медленно поднялась со стула, став лицом к Давиду. Давид некоторое время смотрел в её красивые чёрные глаза, а потом вытащил из кармана пиджака украшение и стал одевать его ей на шею. Это была изумительной работы серебряная цепочка с кулоном из овального граната в тонкой золочёной оправе. Глубокий красный цвет камня красиво контрастировал с тёплым оттенком кожи эфиопки и выглядел как очень личный, и в тоже время не чрезмерно дорогой подарок. Давид взял её за руку и повёл в спальню, чтобы она могла посмотреть на себя в зеркало. Рэйчел и Том тоже поднялись и последовали за ними. Войдя в спальню, Давид подвёл девушку к зеркалу, остановившись позади неё. Рэйчел и Том с интересом наблюдали за происходящим. Наконец, девушка повернулась к Давиду, по её щекам катились слёзы.
 - Боже мой, она плачет, - выдохнула Рэйчел, - Давид, она плачет.
Давид сделал шаг ей навстречу, намереваясь её успокоить, но девушка внезапно опустилась перед ним на колени и, крепко обхватив его руками за талию, прижалась лицом к его животу. Плечи её сотрясали рыдания.
 - Алем, - Давид с изумлением посмотрел на стоящую на коленях девушку, - встань, пожалуйста. Ты же не рабыня.
Он взял её за руку, пытаясь поставить девушку на ноги, но она крепко держала его и вставать явно не собиралась. Давид беспомощно посмотрел на Тома, не зная, что предпринять, но и Том, похоже, не имел представления, как поступить в данной ситуации. Только Рэйчел сообразила, что можно сделать, чтобы показать Алем, что они все равны. Она развернула Тома к себе лицом и, так же, как и Алем, опустилась перед ним на колени, крепко обхватив парня руками за талию. Алем, стоя на коленях, от удивления широко распахнула глаза, не понимая зачем белая женщина стала на колени перед Томом. У неё даже высохли слёзы. Наконец, она ослабила свою хватку и поднялась на ноги. И в ту же секунду поднялась и Рэйчел. Алем начала понимать, что конкретно хотела ей сказать белая женщина своим поступком, но Рэйчел решила, что этого недостаточно.
 - Послушай, Том, - спросила Рэйчел, - Алем умеет считать?
 - Считать? - удивлённо переспросил Том, - понятия не имею.
 - Сейчас мы это проверим, - сказала Рэйчел, направившись к письменному столу и поманив рукой молодую эфиопку.
 - А зачем тебе это? - не понял Том.
 - Сейчас поймёте, - улыбнулась Рэйчел и вынула из стола чистый лист бумаги и карандаш.
Алем уже стояла рядом с ней, заинтриговано глядя на красивую белую женщину. Парни тоже подошли поближе, не понимая, что задумала Рэйчел. Рэйчел между тем написала карандашом на листе следующий пример «1+1=?» и протянула карандаш девушке, предлагая ей решить этот несложный пример. Алем взяла карандаш, затем зачеркнула вопросительный знак и написала рядом цифру «2».
 - Замечательно, - ещё шире улыбнулась Рэйчел.
 - Но это ведь слишком лёгкий пример, - с недоумением воскликнул Том.
 - Меня не интересуют её математические способности, для меня главным является то, что она знает, что означает вот этот символ, - сказала Рэйчел, указав карандашом на знак равенства.
 - И что это значит? - спросил заинтригованный Давид.
 - Теперь смотрите.
Рэйчел стала прямо напротив молодой эфиопки и, указав на себя пальцем, сказала «Я». Затем наклонилась и обвела карандашом знак равенства. Снова выпрямившись, она ткнула пальцем в девушку и сказала «Ты».
 - Ещё разок. - Рэйчел снова обратилась к молодой эфиопке, - смотри внимательно, Алем. «Я» - знак равенства - «Ты». Так же и наоборот. «Ты» - знак равенства - «Я». Понимаешь, Алем?
Алем поняла. Она кивнула головой и, подойдя ближе, обняла Рэйчел и прижала её к себе. Слёзы вновь покатились у неё из глаз.
 - Успокойся, Алем, - тихо произнесла взволнованная Рэйчел, - всё страшное уже позади.
В спальню бесшумно вошла экономка и обратилась к присутствующим:
 - Леди и джентльмены! Ужин сервирован. Прошу всех к столу.
Грэйси так же бесшумно вышла и молодые люди вслед за ней направились в салон.
                6
Ужин проходил весело и непринуждённо. Алем заметно успокоилась, а Том рассказывал бесчисленное множество историй, которые происходили с ним во время его пребывания в Эфиопии. Во время ужина молодые люди пили много вина и немного захмелели. Когда экономка Грэйси убрала посуду и поставила перед гостями десерт, Давид, глядя на сидящую напротив него молодую эфиопку, обратился к своему другу.
 - Том, я бы с удовольствием посмотрел на красавицу Алем голенькую. Ты можешь попросить её раздеться?
Том открыл было рот, чтобы ответить, как Рэйчел опередила его.
 - Тогда она точно подумает, что её продают, - сказала она, - даже несмотря на то, что я ей вроде бы всё понятно объяснила.
 - В таком случае, дорогая, - улыбнулся Давид, - чтобы этого не произошло, есть только один выход.
 - Какой? - не поняла Рэйчел.
 - Придётся раздеться и тебе, - смеясь, ответил Давид.
 - Хорошо, - согласилась Рэйчел, - сейчас только пирожное доем.
Мужчины рассмеялись и тоже принялись за десерт. Когда ужин окончательно подошёл к концу, Рэйчел поднялась и вышла из-за стола. Подойдя к молодой эфиопке со спины, она взяла её за руку и потянула собой. Алем поначалу не поняла, но увидев, что Рэйчел кивком головы предлагает ей следовать за ней, тоже поднялась и пошла за молодой девушкой в сторону смежной с салоном комнаты.
 - Мы скоро, - улыбнулась Рэйчел и, взяв Алем за руку, скрылась с ней в спальне.
Грэйси, находящаяся неподалёку и слышавшая разговор, тоже с нетерпением ждала появления девушек и даже присела на один из стульев, стоящих у камина возле низкого столика. На столике уже не было ни портвейна, ни джин-тоника, ни грязных бокалов. Грэйси оставила лишь чистую серебряную пепельницу, на случай, если Тому снова захочется выкурить сигару.
Наконец, из спальни вышли две обнажённые девушки и босиком прошли в центр салона, чтобы все присутствующие могли на них посмотреть. На полу салона лежал большой ковёр, поэтому девушки оставили в спальне даже обувь и вышли босиком. Алем, вероятно, категорически отказалась снимать с себя то украшение, которое ей подарил Давид, потому что серебряная цепочка с кулоном из овального граната по-прежнему была на ней. На обнажённом теле глубокий красный цвет камня контрастировал даже лучше с цветом её кожи. У неё была упругая и высокая грудь с большими сосками, устремлёнными вверх. Округлая попа и стройные ноги приковывали взгляд сидящих за столом мужчин, да и Грэйси сидела на стуле, затаив дыхание и во все глаза смотрела на обнажённых девушек.
Рэйчел была ниже ростом и цвет её кожи рядом с Алем казался ещё более белым. Она тоже была прекрасно сложена и тоже очень красива. Её грудки были поменьше, чем у её чернокожей спутницы, но были такими же упругими и высокими. Рэйчел, держа за руку девушку, потянула её за собой. Она решила пройтись по салону, чтобы ими могли полюбоваться и спереди, и сзади. Походив несколько минут по ковру, они снова остановились лицом к обеденному столу и Рэйчел, улыбнувшись, спросила:
 - А на голых мальчиков мы имеем право взглянуть?
Том и Давид переглянулись и тихо рассмеялись.
 - Похоже, пора перемещаться в спальню, друг мой, - обратился Давид к Тому.
 - Хорошо, - кивнул головой Том, - тогда ты иди, а я сначала немного покурю.
Он вынул из портсигара сигару и, выйдя из-за стола, направился к маленькому столику у камина. Давид тоже вышел из-за стола и, подойдя к девушкам, взял Алем за руку.
 - Идём со мной, - сказал он ей и потянул за руку.
Алем взглянула на Рэйчел, затем на Тома, но увидев их спокойные и улыбчивые лица, послушно последовала за мужчиной, который подарил ей такое красивое украшение. Перед тем, как войти в спальню, Давид обратился к Рэйчел, которая так и стояла обнажённая посреди салона, не зная, что предпринять.
 - Как поживает твоя ревность? - спросил он у девушки.
Рэйчел не ответила, а затем повернулась и пошла к Тому. Том сидел на стуле и дымил сигарой, но Рэйчел это не смутило. Она села к нему не колени, обняла, поцеловала в шею и повернулась к Давиду, желая посмотреть на его реакцию. К её удивлению, Давид улыбнулся и поднял кверху большой палец. Затем, потянул за собой Алем и скрылся с ней в спальне.
Грэйси, наконец, вышла из оцепенения, и поднявшись со стула, устремилась исполнять свои обязанности — убирать оставшуюся посуду с обеденного стола и приводить стол в идеальный порядок. Том положил сигару на пепельницу и, приобняв Рэйчел одной рукой, второй начал тискать её упругие грудки и целовать в шею и губы.
 - О, Рэйчел, - наконец, сказал он, снова взяв в руки сигару, - так меня надолго не хватит.
 - Тогда идём в спальню, - улыбнувшись, предложила девушка, - у нас в спальне кровать очень просторная, места хватит всем.
Том ещё немного покурил, затем затушил сигару в пепельнице и, ссадив с себя обнажённую красавицу, поднялся со стула.
 - Ты права, - сказал он, - идём присоединимся к другим.
Они вошли в спальню и Том, глядя на то, что происходило на постели, начал неторопливо раздеваться. Рэйчел помогала ему, убирая его одежду в шкаф. На широкой постели Давид занимался сексом с чернокожей девушкой. Он лежал на спине, а Алем сидела на нём сверху спиной к вошедшим в комнату молодым людям, и неторопливо двигалась, время от времени издавая сильные стоны. Когда вся одежда Тома отправилась в шкаф и он остался обнажённым, Рэйчел провела ладонью по его возбуждённому члену, а затем, повернувшись к нему лицом, опустилась перед ним на колени. Погладив ещё немного его возбуждённый кол, она погрузила его в рот и начал неторопливо посасывать. Том стоял, блаженно прикрыв глаза, и время от времени, поглядывал на свою чернокожую подружку. Алем перестала сидеть и легла на Давида, целуя его лицо. Том был не в состоянии отвести взгляд от её округлой и такого манящей  задницы. Наконец, он взял за руки Рэйчел и потянул вверх, вынудив её подняться на ноги. Затем развернул её лицом к постели.
 - Посмотри, Рэйчел, какая у Алем восхитительная жопа, - сказал он, - у меня было постоянное желание заняться с ней анальным сексом.
 - Она тебе отказывала? - спросила девушка.
 - Нет, я сам не решался ей это предложить, но сейчас я уже не упущу такую возможность, - Том виновато посмотрел на Рэйчел и закончил, - ты уж, извини, но это выше моих сил.
Том направился к занимающейся сексом паре и тоже залез на кровать. Устроившись позади Алем, Том неторопливо начал массировать пальцем её анальную дырочку. Молодая эфиопка замерла и невольно повернула голову. Увидев Тома, она никак не отреагировала, но перестала двигаться, позволяя ему в неё войти. Рэйчел тоже направилась к кровати и легла рядом с Давидом, с интересом наблюдая за выражением лица его партнёрши. На шее у Ален по-прежнему была надета серебряная цепочка с кулоном из овального граната. Когда Том вошёл в неё, она громко охнула и со стоном опустилась на Давида. Том начал наращивал темп и чернокожая девушка закрыла от наслаждения глаза. Рэйчел, внимательно наблюдая за ней, провела ладонью ей по руке и машинально спросила:
 - Тебе приятно, Алем?
 - Да, - тихо произнесла молодая эфиопка.
Рэйчел резко приподнялась на локте и внезапно с огромной радостью воскликнула.
 - Давид, она заговорила! Том, Алем начала говорить!
Рэйчел почувствовала, что её охватила такая невыразимая нежность, что ей стало даже трудно дышать. Нежность и радость! Они испытывала радость от успехов другого человека, а значит, в её сердце вернулась Любовь. И, действительно, Рэйчел чуть ли не физически ощутила, как её сердце наполняется удивительно приятным теплом. Как же она в эту минуту любила их всех! Она откинулась на спину, разрываемая таким счастьем, что её начали душить слёзы, и вдруг заметила, что на стуле у шкафа сидит Грэйси и широко раскрытыми глазами смотрит не происходящее. Рэйчел взглянула на экономку и внезапно с предельной ясностью поняла, в чём заключается её проблема. «Любовь обладает знанием», как-то сказал ей Давид и эта Любовь тут же объяснила ей всё. А сам Давид, возможно, просто никогда над этим вопросом серьёзно не думал.
Рэйчел вскочила с кровати и, подойдя к экономке, взяла её за руку.
 - Иди сюда, Грэйси.
Грэйси последний раз взглянула на громко стонущую молодую эфиопку и последовала за своей новой хозяйкой. Когда они вышли из спальни, Рэйчел прикрыла дверь и тихо сказала:
 - Грэйси, скажи правду. Ты начала испытывать сексуальные желания к молодым девушкам?
Грэйси покраснела, как спелый томат, и опустив голову, прошептала:
 - Да. И уже очень давно.
 - Я так и думала, - сказала Рэйчел и снова взяла экономку за руку, - идём в мою комнату.
Они поднялись на второй этаж и Рэйчел толкнула дверь своей комнаты. Несмотря на то, что у неё уже были ключи от этой комнаты, Рэйчел пока ещё не торопилась закрывать дверь на ключ, оставляя ключи в замке изнутри. Однако, когда они вошли в её новое личное пространство, Рэйчел закрыла дверь и повернула ключ в замке, чтобы экономка была совершенно спокойна.
Девушка подошла к своей кровати и легла поперёк, спустив ноги на пол и разведя их в стороны.
 - Я к твоим услугам, Грэйси, - тихо сказала она, - мы в комнате одни и дверь закрыта на ключ. Делай, что тебе хочется.
 - О-о-о, Рэйчел, - простонала экономка, пожирая глазами её молодое и сексуалальное тело, - о-о-о, Рэйчел.
Грэйси быстро скинула с себя свои кожаные домашние туфли и, подняв подол платья, стащила с себя колготы вместе с трусиками. Устроившись на полу между ног у молодой девушки, она сбросила с головы свой белоснежный чепчик и просунула руку себе между ног, доводя себя до максимального сексуального возбуждения. Затем, приподняла руками бёдра Рэйчел, ещё шире разведя их в стороны.
 - О, Рэйчел, - снова прошептала она, уткнувшись лицом девушке в промежность, - как же долго я ждала этого счастливого момента.
Рэйчел сама взяла руками свои бёдра, задирая их ещё выше, и Грэйси, испытывая невыразимое блаженство, погрузила свой язык в горячее и влажное лоно своей новой хозяйки.
                7
Когда обессиленная эфиопка скатилась с Давида на постель, она легла на бок и прикрыла глаза. Давид укрыл её одеялом и, повернувшись к Тому, сказал:
 - Оставайтесь сегодня у нас. Пусть твоя чёрная жемчужина поспит.
 - Конечно, - согласился Том и спросил, - а где Рэйчел?
 - Я думаю, что она в своей комнате.
 - Надеюсь, она там не умирает от ревности? - настороженно спросил Том.
 - Маловероятно, - ответил Давид, - я видел, как она уводила из спальни мою экономку Грэйси. Так что, я почти убеждён, что эта бестия её совратила.
 - Кого ты имеешь в виду под словом «бестия»? - не понял Том, - кто кого совратил?
Давид рассмеялся и поднялся с кровати.
 - В них обеих живёт вулкан страсти, - сказал он, -  так что нет никакой разницы, кто кого совратил. Идём лучше в салон. Я хочу тебя расспросить кое о чём без присутствия женщин.
 - Да, идём, - согласился Том, в свою очередь поднимаясь с кровати, - у меня тоже есть к тебе несколько вопросов. Кстати, одеваться будем?
Давид уже почти вышел из комнаты, но услышав вопрос Тома, остановился и взглянул на настенные часы.
- Уже одиннадцать вечера, поэтому можно оставаться голыми, - ответил он и погасил в спальне свет.
Они вышли в салон, в котором тоже свет был погашен, но ярко горел натопленный камин, который всюду успевающая Грэйси успела затопить перед предстоящей ночью. Давид принёс портвейн и пару чистых бокалов, а Том снова закурил недокуренную сигару. Налив портвейн в бокалы, Давид протянул один из них Тому и сказал:
 - Ну, а теперь, Том, расскажи мне другую правду об Эфиопии. Я ведь прекрасно понимаю, что те забавные истории, которые ты рассказывал за столом, предназначались для наших дам.
 - Разумеется, для дам, - усмехнулся Том, пригубив портвейн, - если бы я начал рассказывать весь тот ужас, который там происходит, им бы сегодня было не до секса.
 - Так что же там происходит на самом деле? Что вообще происходит в мире?
Том некоторое время молчал, попыхивая сигарой, а затем вздохнул и заговорил.
 - Начну с того, что родителей Алем расстреляли у неё на глазах.
 - О, Боже! - невольно вырвалось у Давида, - неудивительно, что она потеряла речь. Представляю, какой стресс она пережила.
 - Война это ужас, Давид, это море крови, трупов и ужасные страдания.
 - Скажи, Том, у эфиопских повстанцев есть шанс снести этот фашистский режим?
 - Нет, - Том отрицательно покачал головой, -  конечно, они очень яростно сопротивляются и Муссолини всё ещё не контролирует всю Эфиопию целиком, но их неизбежно разгромят. Они могут продержаться год, может быть — два, но, как я уже сказал, без военной поддержки другой страны они обречены.
 - Ну, может быть, какая-нибудь страна им поможет? - с надеждой спросил Давид.
Том взглянул на сидящего рядом с ним Давида, как на человека, который вообще ничего не смыслит в международной политике. Но он понимал, что это не его вина. Таким глубоким знанием могли обладать только люди, которые, как и он сам, находились в самой гуще событий.
 - Что не так, Том? - спросил Давид, - я что-то не то спросил?
 - Дело в том, Давид, -  задумчиво ответил Том, - что другая страна сможет помочь Эфиопии только в одном случае. В случае, если начнётся ещё одна мировая война.
 - А она начнётся?
 - Всё к этому идёт, Давид, - Том снова пригубил портвейн и начал рассуждать, - Гитлер неизбежно попытается вернуть те земли, которые у Германии отняли. Во всяком случае большинство немцев очень надеются на это. Но крайне маловероятно, что, вернув свои земли, он на этом остановится. Тем более, что его соратник Муссолини успешно захватывает территории в Африке. Гитлер не позволит, чтобы немцы выглядели хуже, чем итальянцы, да и вообще хуже, чем кто бы то ни было. В Германии стремительно процветает нацизм.
Давид молчал, пригубливая портвейн, а потом тоже начал рассуждать.
- Та мировая война, которая уже однажды случилась, Том, - сказал Давид, - считается мировой только потому, что в ней участвовала такая огромная страна, как Россия. Да, сейчас это другое государство, которое называется Советский Союз, но есть ли вероятность того, что Гитлер в своих амбициях сунется и туда?
 - Конечно, есть, - ответил Том и спросил, - ты когда-нибудь слышал его речи по радио?
 - Нет.
 - Так, как он, может говорить только умалишённый, Давид, и эта идеология, идеология нацизма, захватывает всё больше и больше людей. Она распространяется, как зараза. Именно поэтому я убеждён, что ещё одна мировая бойня неизбежно случится
Том сделал большой глоток портвейна и затушил в пепельнице сигару.
 - Ты хочешь сказать, - спросил Давид, - что другие страны будут вынуждены остановить распространение этой заразы?
 - Конечно, - сказал Том, - поэтому не имеет значения, сунется Гитлер в СССР или нет. Нацизм не может существовать в одной отдельной взятой стране. Нацизм это идеология, а любая идеология требует всё новых и новых адептов. Поэтому неизбежно наступит момент, когда мировое сообщество захочет положить этому конец.
 - Да, - вздохнул Давид, - невесёлые перспективы. А что ты хотел спросить у меня?
 - Ах да, - улыбнулся Том, - у меня были вопросы по Ветхому Завету. Это ведь по сути та же книга, что и еврейский Танах, не так ли?
 - Да, и что?
 - Так вот, - сказал Том, - я читал Ветхий Завет и обнаружил там немало противоречий. Ты их можешь как-то объяснить?
 - Нет, Том, не могу, - признался Давид, - я, безусловно, читал Танах и я догадываюсь, о каких противоречиях ты говоришь, но я пока не знаю ответов на эти вопросы.
 - Но ведь что-то же ты уже знаешь?
 - Я достиг пока только одного знания, - ответил Давид, - но зато это знание для меня, как теорема, не требующая доказательств, как непреложная истина. Знание о том, что та Любовь, которую мы испытываем в своём сердце, самым прочным и неразрывным образом связана с нашими сексуальными желаниями. И отсутствие возможности реализовать некое страстное сексуальное желание неизбежно убивает и Любовь, которая живёт в нашем сердце. Со мной могут не согласиться миллионы людей, но для меня это факт, который останется фактом.
У входа в салон послышались шаги и Том с Давидом машинально повернулись. В дверном проёме стояли Рэйчел и Грэйси, обе полностью обнажённые. Не ожидая увидеть у камина двух голых мужчин, они невольно остановились. Наконец, Рэйчел сдвинулась с места и потянула за собой голую экономку. Грэйси повиновалась только потому, что в салоне было почти темно, только огонь в камине освещал небольшое пространство вокруг него. Они подошли к сидящим на стульях мужчинам и остановились. Том и Давид молча за ними наблюдали. Наконец, Грэйси сдвинулась с места и, опустившись на пол перед сидящим на стуле Давидом, положила голову ему на колено.
 - Я люблю вас, - тихо сказала она, нежно целуя его ногу.
Давид положил свою ладонь ей на голову и начал неторопливо поглаживать её по волосам. Рэйчел подошла к Тому и в очередной раз села к нему на колени.
 - Алем спит? - спросила она.
 - Да, - ответил Том, приобняв девушку за талию и целуя её в шею.
 - Знаешь, Том, что это значит? - спросил Давид у своего друга.
 - Что?
 - Что нас уже пятеро, - негромко ответил Давид, поглаживая Грэйси по волосам, - и это число неизбежно будет расти. В идеологии нацизма нет Любви, поэтому сколько бы адептов они ни привлекли, их неизбежно ожидает поражение. Иначе не может быть. А что касается противоречий Ветхого Завета, то может быть я сам, а может быть, кто-нибудь после меня, но люди обязательно с этим разберутся. Разберутся, как только начнут жить так, как пытаемся жить мы — культивируя в сердце Божественную Любовь.
Рэйчел, глядя на Грэйси и слушая Давида, снова почувствовала, как её сердце наполняется невыразимым теплом. Ей стало так хорошо, что она обняла Тома и стала целовать его в губы.