The Renaissance Woman

В качестве эпиграфа:
"Человек эпохи Возрождения - это человек, обладающий навыками и знаниями в самых разных областях, особенно в искусстве и науке. Термин происходит от эпохи Возрождения (примерно с XIV по XVII век) - времени, известного культурным, художественным и интеллектуальным возрождением в Европе. В эту эпоху людей поощряли развивать свой потенциал в широком спектре дисциплин."
               

Каждый человек – это вселенная. Описание любого из нас может оказаться довольно непростым делом.  Как описывать эту вселенную, с чего начать? Как быть, если вселенная бесконечно велика и столь же многообразна? Тому, кто берется о ней рассказывать сложно решить с чего начать. Чтобы описать вселенную великого Леонардо из Винчи потребовался Джорджо Вазари. Я не собираюсь описывать Леонардо. Моя задача на первый взгляд проще, ведь речь идет не о гении человечества. И все же, вселенная есть вселенная, и кто я такой, чтобы ее описывать? Как мне начать рассказ о личности пусть не масштаба Леонардо, но все же выдающейся, по-своему чрезвычайно одаренной,  о той, кто неожиданно прожив очень долгую жизнь, оставила память о себе тысячам людей, которые когда-либо с ней соприкоснулись. Все это при том, что “публичной фигурой” она не была никогда: в жизни никуда не избиралась, на трибунах не стояла и ни в каких газетах или иных печатных изданиях имя ее не упоминалось . Впрочем, в последние шесть-семь лет жизни она самостоятельно публиковала свои стихи и прозу в Сети. Ее таланты были столь же многообразны, сколь неожиданными и яркими были ее увлечения. С чего же все-таки начать?
У меня не было ответа на этот вопрос. Я сел к компьютеру, еще не зная ответа и  намереваясь просто открыть редактор – чистая страница поможет. Второпях я ошибся, ткнул не в ту кнопку и… из колонок полилась музыка. Это была прекрасная музыка – как божественное откровение, как вмешательство высших сил, как знак того, что им,  этим силам, по душе мое начинание. Это было как раз то самое: музыка – давняя и никогда не покидавшая ее любовь. Рихтер и Бриттен играли ре минорную фантазию Шуберта. Тот самый Святослав Рихтер, на чей концерт в Киевской филармонии она пробивалась, рискуя быть затоптанной или задушенной напиравшей сзади толпой поклонников маэстро. Я почувствовал как зачесались глаза от подступающих слез. Вопроса о том, с чего начинать больше не было. Все начиналось музыкой.

У нее был безупречный слух и чистый мелодичный голос, которым она в молодости постоянно пела песни, арии из опер и оперетт – все, что можно было услышать из репродуктора. Так называли в годы ее юности примитивный воспроизводитель звука, представлявший собой  большую тарелку из плотной черной бумаги в сочетании с электромагнитом. В предвоенные годы иногда удавалось послушать пластинки, которые крутил на патефоне брат ее мамы, тогда еще неженатый,  веселый, еще не прошедший страшную войну. Дядя Владик учил Лесю танцевать фокстрот “Рио Рита”. Она вспоминала об этом через много десятков лет, лежа на больничной кровати, после только что перенесенного инсульта. Память у нее тоже была безупречная, в особенности память музыкальная. Впрочем, в юности все запоминалось без усилий, все давалось легко. Ей хотелось быть актрисой. Что тут удивительного – очень многие девушки мечтают об этом. Но в отличие от многих у нее были данные: внешность, голос… В годы войны, когда Леся с мамой эвакуировалась на Урал, она как будто приблизилась к своей мечте: танцевала и пела в кинотеатре перед сеансами. Это могло бы стать первым шагом к будущей профессии, но выбор сделан был за нее. Мама Леси была врачом и считала, что дочь должна приносить пользу обществу, а не вертеться на сцене. Врач и учитель – главные профессии. Таково было ее мнение. А слово мамы было для Леси законом.

Окончилась война и закончена средняя школа в Уральском поселке Сатка. Леся поступила в Свердловский медицинский институт. Училась легко и, хотя не слишком старалась,  сдавала на  “отлично”.  При этом успевала не пропускать спектаклей ни в оперном,  ни в драматическом театре. А еще она писала стихи. Маленький обтянутый красной материей блокнот с тисненной золотом надписью “Для стихов” каким-то непонятным образом сохранился по сей день. В нем были стихи которыми Леся и ее сокурсница и ближайшая подруга обменивались друг с другом. Этот блокнот прожил долгую жизнь и пересек огромные пространства от Урала до Украины, а потом и вовсе перелетел через Атлантический океан. К великому сожалению его хозяйка и автор стихов в какой-то момент  решила избавится от его содержимого и безжалостно вырвала почти все страницы, кроме последней. Вот эта тоненькая пожелтевшая от времени страничка и осталась – одинокая страничка с небольшим стихотворением в три строфы. Оно пережило ту, кто оставила на ней след своей руки и “отзвук чувств давно забытых”. Я не знаю писала ли она стихи в дальнейшем, в период активной профессиональной жизни, тот период, когда в ней так нуждались все вокруг – от больных и коллег-врачей до маленького семейного круга, который заключал в себе самых дорогих людей: мужа, маму, отца, и двоих детей. Думаю, что тогда было не до стихов – уж слишком много было забот связанных с семьей и работой, слишком уставала она, слишком много сил и времени отдавала внешнему миру и своим обязанностям. К поэзии ее вернула эмиграция. Прожив в Новом Свете один лишь год умерла Лесина мама – самый близкий ей человек. Мужа не было уже давно – его не стало за десять лет до того.  Сыновья жили своей жизнью. А она ещё была полна сил. К сожалению работать по специальности было невозможно. Друзья и коллеги, с которыми связывала на только профессия, но и годы самоотверженной работы – “жертвенного служения  медицине “, как говорил покойный муж, проживший яркую короткую жизнь  Богом отмеченного хирурга –  друзья и коллеги были теперь недосягаемо далеко. Появилось вдруг то,  чего никогда до тех пор не было в ее жизни: время и одиночество. Одиночество такое, что сами собой из глаз внезапно лились слезы. Наступила тяжелая затяжная депрессия. Те, кто пережили эмиграцию, поймут. В гости звали родственники из разных штатов и она принимала приглашения, пересекала континент с востока на запад и с севера не юг.  Но разве согреешься у чужого огня? Надо было что-то делать, как-то разорвать круг, остановить пытку депрессией.

Была у Леси давняя привычка: еще с юности она вела дневник. Записи делала не то, чтобы регулярно, а так – когда возникала потребность. Были и давние опыты с поэзией. И вот сейчас, в период тяжелой депрессии, это пригодилось. Излагая мысли на бумаге, она не только  “разгружалась”, облегчала душу, но и получала творческое удовлетворение. Стихи были бесхитростные, простые, технически несовершенные, но это не имело значения.  Она работала иногда ночь напролет, уставала, но уже под утро засыпала успокоенная, удовлетворенная творческой работой. Первые стихи она от руки записывала в тетрадь.  Показывать свои опыты было особенно некому, все шло “в стол”, но ей хотелось, чтобы эти листочки, эти осторожные попытки, смотрелись более профессионально. В доме появилась  печатная машинка, а потом и компьютер. Согласитесь, что осваивать такую технику самой на седьмом десятке должно быть очень непросто. Учение давалось с трудом, но упорства ей было не занимать, да и времени теперь было сколько угодно. Постепенно Леся осваивала компьютерный редактор, а затем и Интернет вошел в орбиту ее интересов.

Вместе со стихами появлялась проза. Такая же незамысловатая, невыдуманная. Леся просто рассказывала о том, что  она пережила в жизни, о своей семье и о своей работе. Это воодушевляло, давало силы, стимулировало интерес не только к прошлому, но и к настоящему.  У нее стали появляться рассказы, эссе, очерки, короткие повести. И пускай читателей можно было пересчитать на пальцах одной руки, реальные или воображаемые, они стимулировали, подталкивали к работе и к самосовершенствованию. Внимание Лечи привлекали события в мире. Она откликалась на все: от борьбы за демократию на ее бывшей родине, до открытий в науке и медицине. Леся умела увлекаться новым делом, и увлекшись шла до конца, добивалась совершенства или, во всяком случае максимума того, чего было ей дано достичь.

Зная ее музыкальность и любовь к пению, соседка-приятельница уговорила учиться игре на гитаре. Вот представьте, что человек на восьмом уже десятке, не знающий нот и никогда музыке не обучавшийся, начинает самостоятельно осваивать струнный инструмент. Тут одной музыкальности и безупречного слуха мало, нужна еще и моторика, гибкость и подвижность мелких суставов кистей. А если у вас далеко зашедший артрит, если больно делать даже обычные движения? Намучилась Леся с гитарой, потратила чуть ли не год, и в конце концов отступила. Она отдала гитару и самоучители сыну, а сама нередко сокрушалась и беззлобно заглаза корила соседку:
– И зачем Таня меня втравила в эту авантюру? Сколько сил, сколько времени и все напрасно.
Больше она к гитаре не возвращалась
–  Да, в молодости я мечтала петь и аккомпанировать себе на гитаре. Очень хотела научиться, но возможности не было, а сейчас уже поздно.

Она окунулась в рукоделие. Вышивание, вязание крючком и даже машинное вязание были ей знакомы давно. Умела она и кроить, и шить одежду, включая такие крупные вещи как пальто. В свое время в этом была практическая польза и даже необходимость. Сейчас нужды в “искусстве кройки и шитья” уже не было, и можно было экспериментировать и творить в свое удовольствие. И Леся начала творить. Появились удивительные платки-шали, головные уборы, покрывала и другие вязаные изделия и главное, необычно самобытные, ни на что не похожие аппликации, или как их теперь называли коллажи. Первая работа – “У самовара я и моя Маша” привлекает неожиданной композицией, изобретательностью и вниманием к деталям. На большом полотне изображены две уютные бабушки, сидящие перед самоваром и пьющие чай из блюдечек. Справа – Леся, а слева – ее ближайшая подруга Маша. У Лесиных ног трется черный кот – достоверная копия ее кота Матюши, которому суждено появиться лет этак через десять и стать Лесиной верной любовью. Вот такие чудеса – пророчество. Коллажей было создано много и на самые разные темы. Были среди них иллюстрации к литературным произведениям, как например “Объяснение Татьяны с Онегиным”, были и “вольные” работы. Особенно много было прекрасных натюрмортов. Ни один не был похож на другие ни по замыслу, ни по оригинальной авторской технике. Когда в клубе при доме, в котором жила Леся,  проводилась выставка самодеятельного творчества жильцов, она принесла около десятка своих работ. Возле ее столика люди задерживались. Как она потом рассказывала, двое мужчин, постояв, отошли, но почти сразу вернулись. Их внимание привлекла вышитая каким-то одной Лесе известным способом, ветка махровой сирени. Сирень казалось совершенно живой и почти-что источала аромат своих цветков.
  Видимо заранее предполагая какой он получит ответ, один из мужчин спросил:
– Простите, Вы могли бы нам продать вашу “Ветку сирени”?
Леся молчала. Она не знала как отказать этому явно искренне заинтересованному человеку, но и не могла расставаться с работой, которая отняла отняла у нее не один день и не одну ночь.
Он догадался:
– Извините. Я понимаю. Для вас это бесценно.
 
Следующим увлечением, новой любовью стала живопись и рисование. Думаю, что было вполне логичным переходом от рукоделия. Многие работы выполненные нитками и иголкой по сути своей были картинами, а иногда рисунками. Вот вышитый черной ниткой портрет Анны Ахматовой - одного из Лесиных кумиров. Вот тоже черно-белая сцена дуэли на снегу. Проработаны все детали, вплоть до черных стежков, изображавших следы шагов секундантов, уже отмеривших дистанцию между Онегиным и Ленским. Или, уже в цвете, портрет Леси Украинки –  тезки, поэтессы, в честь которой Лесе и дали такое нечасто встречающееся имя. У поэтессы на портрета ярко голубые глаза - цвет передан несколькими стежками тщательно подобранных ниток. Такие же глаза были в молодости и у самой Леси.
Итак началось новое “восхождение на Олимп”, на этот раз –  Олимп художественный. Леся теперь училась рисовать и писать картины. Делала она это всеми доступными способами. Были уроки Боба по телевизору. Художник Боб, с большущей наподобие шара шевелюрой и живой энергичной манерой изложения, вел уроки по телевизору на одном из познавательных каналов. Леся записывала уроки на видео-магнитофон, а потом прилежно изучала, стараясь повторять действия Боба на экране и выполняя его домашние задания. Но одних уроков по телевизору ей было недостаточно, и Леся начала посещать художественные занятия в клубе, который работал на первом нежилом этаже ее двадцати двух-этажного дома. Преподаватели были разные, каждый со своей манерой и со своим стилем. От каждого Леся что-то получала и добавляла к своему умению. Она готова была учиться у любого, у кого бы нашлось чем поделиться по интересующим ее вопросам. Покойный муж ее обладал способностями рисовальщика. Эти способности по наследству перешли к их младшему сыну.  У него был “острый глаз”: он отлично подмечал все детали и несовершенства, от исправления которых зависела точность передачи или эстетическая привлекательность портрета или пейзажа.   Несколькими краткими фразами, или штрихами, он в одно мгновение оживлял портрет. Леся схватывала моментально – обучалась на лету. У нее появилась серия портретов дорогих ей людей – это были те, кто уже ушел из жизни и к кому она  мысленно обращалась  в трудную минуту, или когда обступали воспоминания. Теперь они смотрели на нее с портретов, которые она создала своими руками.
Она работала неутомимо, с одержимостью, не обращая внимания на то, какое было время суток, не замечая усталости до тех пор, пока вдоуг осознавала, что силы исчерпаны, что нужно остановиться, дабы не испортить то, что уже было сделано. В ее одной комнате умещалась и мастерская, и выставочный зал, и гостиная. Комната была светлая, с большими окнами, на восемнадцатом этаже высотного здания, но все же это была всего лишь одна комната, и она не могла вместить постоянно растущую коллекцию картин, рисунков. вышивок, да еще и мольбертов, и бесчисленных баночек и тюбиков, кистей и карандашей. И Леся начала раздавать свои произведения. Не то, чтобы она стремилась с ними расстаться,  но с одной стороны не хватало места, а с другой люди просили подарить или нарисовать для них, и она никогда не отказывала. Таким образом, часть рисунков и картин перекочевала к знакомым, друзьям и родственникам: главным образом к старшему  сыну, который жил в одном с ней городе.
К юбилею невестки Леся выбрала самый большой формат картины и тематику, близкую привязанностям той, кому предназначался подарок. Это была, возможно,  самая дорогая по себестоимости работа. Леся работала долго и специально купила резную посеребренную  раму. Картина действительно оказалась внушительной, под стеклом. Она и по сей день украшает гостиную семьи сына.
 
Но постепенно и от этого занятия Лесе пришлось отказаться - болели поврежденные артритом пальцы, плохо видели глаза и, главное, сильно дрожали руки. Возраст, хоть и с опозданием, медленно, но все же неуклонно брал свое.  Она рассталась со столь дорогими ей инструментами ремесла. Все ушло за бесценок: мольберт, большой набор кистей, краски и многое другое, что она годами с любовью подбирала, за чем ездила в отдаленные магазины художественных принадлежностей. Она любила их –  ведь все они доставались с трудом, ценой поисков и усилий.  Небольшая часть отправилась правнукам –  у внучки в Израиле подрастали трое сыновей. Все они хорошо рисовали и были способны к живописи. Она никогда не узнала использовали ли они ее “сокровища” –  связи с внучкой почти не было.

Что же осталось почти до конца? Что было доступно почти что до последней минуты жизни? Остались поэзия и проза. Муза, с которой она несколько раз уже прощалась в своих стихах, не хотела ее покидать. Появлялись новые стихи, новые короткие заметки, статьи. Благодаря Интернету сохранялась связь с миром, с читателями, с разными людьми, разделявшие ее интерес и увлечение литературой. Каждый день, превозмогая  боль в позвоночнике, в суставах, преодолевая все усиливающееся дрожание рук, она, опираясь на ходунок подтягивала свое старое больное тело  к компьютерному столику и падала в  рабочее кресло. На время уходила боль, забывались обиды понесенные от жизни и от людей, разочарования,  на время она снова становилась самостоятельным гордым творческим человеком. Писать было невозможно –  слишком сильно дрожали руки, но выстукивать одним пальцем буквы на клавиатуре она могла.  Кровоизлияние в мозг настигло Лесю утром 5 января, когда она только что села к своему рабочему место, чтобы разобрать почту и открыть редактор. Что она хотела высказать в тот день мы уже никогда не узнаем.

Леся Самойловна Каплун ушла из этого мира утром 6 июня 2024 года. По сей день ее стихи и прозу читают и перечитывают десятки людей. Ее произведения не всегда совершенны, не всегда соответствуют канонам литературного творчества, но искренность, убежденность и глубина чувств автора заслужили признание тысяч читателей.

Приглашаю Вас познакомиться с альбомом работ Леси Каплун:
https://ggkaplun.wixsite.com/my-site

Стихи и проза:

https://stihi.ru/avtor/lesya28k
http://proza.ru/avtor/lesya28k

Шуберт Фантазия F minor - Рихтер, Бриттен
https://www.youtube.com/watch?v=sPmfi9u3zuo