Глава 4. Детектив

Хэйлань. Нижние уровни.

На экране вновь вспыхнула строка: «23:00–23:20 — профилактика узлов сети». Ровно в эту секунду девушка поднялась. Словно по часам. Шаг — в сторону дамской комнаты, спокойно, будто вышла ненадолго.

Минутой позже двинулся мужчина. Та же траектория, только смещенная: в обход, к мужской уборной, где очень удобно располагался выход «для персонала».

Если бы это была банальная страсть, им хватило и туалета: тесно, шумно, запах дешевого освежителя воздуха — идеальное место для романтики. Но они выбрали обходные пути и почти синхронное исчезновение, ровно в ту минуту, когда сеть уходит на профилактику и мощности снижаются. Слишком сухо, слишком выверено. Это больше походило на сделку, чем на свидание. Здесь прячут не чувства — прячут сам факт пересечения.

Я допил виски и поднялся. В таких делах важнее точность, нежели поспешность. Двум "любовничкам" тоже спешить было некуда — окна в двадцать минут хватало с головой. Я двинулся неторопливо в сторону выхода «для персонала».

На стене висела косо прибитая табличка «выход» - с таких деталей и начинается разруха. Дверь стояла в глубине коридора, от стойки ее не было видно — бармен не заметит, даже если захочет, что я свернул не туда. Дальше — дверь «для персонала». Замок мигал вялым зеленым цветом, щеколда работала. Если дверь обслуживала та же контора, что и импланты, неудивительно, что мы все ходим с поломками. Полуживая техника впустила полуживого человека. Профессиональная солидарность.

Внутри пахло хлоркой и кофе. Белесый свет не грел — холодный, как в морге: равнодушно подсвечивал все подряд, не добавляя жизни. На прорезиненном полу тянулись полосы от уборочной тележки — слишком похожие на следы каталок, что возят тела. Из боковых дверей доносился глухой шум кухни: металлический лязг, короткие команды, пар, удар ножа о разделочную доску. Жизнь кипела рядом, но в этот коридор ее не пускали.

Черный ход выводил в сервисный двор. Контейнеры стояли рядами — молчаливые, словно шкафы с телами, только без меток. Под навесом, где давно перегорел прожектор, темнела полоса. В момент профилактики единственная камера писала в локальный буфер. Потрепанная, старая, ее держали скорее для вида — чтобы пугать тех, кто слишком любит перекуры.

Охрана в такие минуты держалась у ворот с другой стороны двора — внутрь никого не пускали. Уборочные дроны ушли на подзарядку. На эти двадцать минут двор становился тише храма — пустота, выверенная по расписанию. Для тех двоих — идеальное место встречи.

Она пришла первой — встала в кармане тени, неподвижная, будто знала заранее: оглядываться не придется. Когда я тихо скользнул во двор за баки, он уже подходил с другой стороны. Я остался под навесом, в месте сгоревший прожектор оставил черное пятно мертвого света.

Оптику я держал в экономе: фильтр контуров и метка жестов. Лица не включал — дальность не моя, а сбой в неподходящий момент мне был ни к чему.

Ни приветствий, ни слов — только короткий кивок. Словно это не они еще пару минут назад ворковали в кабинке бара.

На край одного из контейнеров лег плоский матовый футляр. С расстояния он казался всего лишь темным прямоугольником, но оптика подсветила кромку и поймала короткий отблеск пломбы. По форме — тоньше визитницы, по жесту — явно не карманная безделушка. Он сразу прикрыл футляр , предмет исчез в рукаве одним выверенным движением. Обычный глаз ничего бы не заметили; старенький фильтр показал главное — ткань не дрогнула, легче перышка.

Я держался под навесом, на краю мертвого света. До них было метров десять, обычное ухо слов бы не взяло. Но аудиомодуль выжложился до предела: автоматически сделал слепок фонового шума, убрал все кроме разговора - звук шел с искажением, будто через вентиляцию. Хватило на отдельные фразы.

— …к девяти тридцати, — донесся ее голос. Ровный, будто диктует строку в расписании. — Верхний ярус… никаких «ожидается».

— …список будет? — глухо от него.
— …на месте. Не по сети.


Я сохранил встречу в буфер обмена. Отправлю себе на сервер позже, когда сеть перестанет дергаться. У других в такие минуты картинка просто сжималась, а у меня все шло сквозь хрип и рябь. Двадцать минут город обходился без подсказок. Для меня это было не новостью, а штатным режимом.

Я отступил глубже в тень, когда понял, что их настоящая встреча завершилась. Они разошлись так же сухо, как сошлись. Она вернулась в зал через «уборную». Он ушел вдоль контейнеров мимо меня.

Я подождал лишнюю минуту, пока его шаги растворились в коридоре, вернулся тем же ходом — через дверь «для персонала». Полуживое железо выпустило меня, будто знало, что мы друг другу обязаны.

Возвращаясь, я погасил навязчивую «помощь» тактильного модуля — тот упорно пытался подсветить свежие следы, будто дворняга, что тянется к ноющему шраму. На вязкой сети от такой заботы один шум. Модуль мигнул последний раз и смирился. Из боковых дверей все так же доносился кухонный гул: звон посуды, короткие выкрики, ритм ножа по доске. Жизнь кипела в соседних помещениях, но этот коридор оставался мертвым, как отрезанный кусок.

Но прежде чем вернуться за стойку, я свернул в мужскую уборную — она была совсем рядом с дверью «для персонала». Удобная маскировка. Поправил воротник, помыл руки и ополоснул лицо, задержался у зеркала. В таких заведениях чем хуже выглядишь, тем меньше к тебе вопросов - ко мне вопросов не должно было быть вовсе.

Я вышел из туалета и вернулся в зал. Двадцать минут тянулись вязко, как сигналы в перегруженной сети. Бармен протирал стойку — не ритуал, привычка. Я заказал еще один напиток — чисто ради алиби. Лучший поход в бар — тот, когда ты не можешь вспомнить даже свидания с виски, но бар при этом не помнит тебя.

В 23:21 сеть потихоньку стала отвисать и я понял, что пора уходить. Платеж завис на секунду, мигнул, словно решал, кто я. Потом система все-таки узнала и пропустила. Мы с барменом переглянулись и договорились без слов: сегодня здесь никто ничего не видел.

Когда я поднимался из-за стойки, взгляд зацепил знакомую пару. Они уже шли к выходу — легко переговариваясь, с той непринужденной игривостью, которую казалось бы не подделаешь. У дверей он приобнял ее, она улыбнулась, будто весь вечер был для них праздником. Я включил оптику и сделал пару снимков — именно такие кадры от меня ждала клиентка. Сеть уже ожила; я отправил ей три фото и короткий фрагмент. Без подписи. Фактам упаковка ни к чему. Для нее этого хватит.

А вот передача футляра во дворе — это уже из другой пьесы. Для нее этот факт был лишним. Для меня — главным. Лезть туда, куда тебя не нанимали, — верный способ снова оказаться выброшенным. Но если когда-то меня вышвырнули сверху, то теперь падать было все равно некуда: ниже только сточные воды и ржавчина.

На улице дождь не шел — он висел глухой тканью. Неон резал его на полосы, и каждая тянулась по стеклу. Садясь в машину, я сделал пометку: «09:30, верхний ярус, никаких “ожидается”».

Когда я завел двигатель, то вспомнил свой назойливый модуль, который недавно пытался высветить чужие следы. В чем-то он был прав... У меня собственных шрамов хватает, и они тянут туда, где разум велит отступить.

Может, поэтому мы и понимаем друг друга: полуживой я и мое полуживое железо.