За Гранью Понимания

Благодарить Вас за сердечные дары,
Или ценней поступки от величия,
Радушный стол от крабов до икры,
Или деяния с безразличием…



Мы оба постарели, поседели и густоту волос утратили… Оба прожили длинную жизнь, знали друг друга лет…  эдак с тридцати… И семьи у нас были, и романы на стороне были, чего уж тут скрывать, но черту красного света не переходили.

Что ещё у нас было общее, художники мы были, общая выставка у нас была когда-то она нас и познакомила.

Его картины, правда, отличались от моих тем, что он тогда соцреализм облюбовал, всех вождей маслом по головке гладил, по фотографиям писал и жил, как сыр в масле, обласканный властью.

Чесноков был высокий, красивый, рано женился на молодой, постарше его, вдове генерала и принят был в её богатым дом. Но дом открытым не был, не то, что друзей, даже нужных гостей приглашали в ресторан…

Я же был среднего роста, особо примечателен ничем не был, картины мои дышали осенью и с русской невзрачной красотой соперничали...

Я же, наоборот, отдав всю душевную грусть полотну, с детства рос добрым и весёлым парнем, с душой, как говорится, нараспашку. А став довольно популярным художником, женился на такой же бесшабашной однокурснице, с ней и прожили вольготную открытую жизнь и как всегда, после ресторана, всей компанией непременно к нам и до первых петухов.

Ещё Чесноков отличался тем от меня, что широким спектром полномочий владел и играючи мог всякому помочь, и больницу тому, кто попросит устроить, и путёвку по просьбе, неизвестно для кого, получить, хоть в Карловы Вары, хоть на Златы Пяски, словом, безотказный был и не заносчивый…

- И совсем неважно, - говорил он, - что мне ничего не стоит снять трубку и попросить, люди ведь этого не знают, а в памяти у народа, я остаюсь благодетелем, мои картинки народу не нужны, а выполненные просьбы, другое дело… А я что, трубку сниму и заикаясь скажу:

- Это академик Чесноков, понимаешь друг, - говорю я…, - а на том конце провода слышу улыбку, узнал меня… Надо бы  к парню..., к Власову, мамашу-то в тюрьму пустить, устроить ей свидание с сыном, старенькая она… Так-то оно так, но не бери грех на душу, пусти мать-то к сыну… Ну и что, что он кого-то убил, он за своё пусть отсидит, а мать-то тут при чём, она же не виновата, совсем ведь старенькая…, вот, вот, помрет, так грех-то на тебе будет...

- И не смог он мне отказать, дал свидание матери… Так ты что думаешь, ей мои картинки нужны, чтобы потом добрым словом вспоминать, нет Петя, она меня вспоминать будет добрым словом до самой своей смерти…, что успела в сыновьи глаза посмотреть…

- Понимаешь, Петя, времена меняются, вкусы, страны, настроение, да, если оглянуться назад, то меняется всё… Всё старится, обновляется, перекраивается… Сколько за нашу жизнь людей сменилось, - и он повернул голову вверх, - а мои портреты пока живы, и во всех кабинетах над столом висят, как Маркс и Энгельс когда-то… 

- Получается, что нет ничего постоянного, всё временное…, - спросил я и продолжил, - мне когда-то казалось, что главное – это любовь, которую ты даёшь и которую получаешь в ответ, на этом построена жизнь…

И умудрённый опытом, старик Чесноков сказал:

- Всё не совсем так. Есть на свете чувство постоянное…

Я подумал, что он согласен со мной и тоже имеет ввиду любовь…, но он, отрицательно покачав головой, сказал:

- Любовь, самое быстро меняющееся чувство. У меня была любовь, жена моя, но она состарилась вместе со мной и перешло это чувство совершенно в другое… Во что, спросишь ты, в старое перелицованное пальто, вроде то же самое, но душу не греет и глаз отворачивает… Потом я встретил молодую, весёлую, талантливую девушку, помнишь мой нашумевший в светских кругах роман… В моём сердце тогда весна проснулась… и пела много лет…, годы шли, она молча, терпеливо ждала, но я, как ты знаешь, от жены так и не ушёл, мне вышестоящие товарищи не советовали…, - и он поднял свой указательный палец к потолку…, - и она ушла к молодому, который влюбился и очертя голову, на завтра же на ней женился, а я скис… Быстро состарился и колени заболели, и очки надел, и тросточку не для красоты ношу. И уже ни на что не надеясь, похоронив свою старушку, вдруг в дверях союза художников встретил молодую женщину, мои глаза в какое-то мгновение оживились…, она такая дородная, статная, узнала меня, конечно, улыбается и мне на минуту показалось, что я вновь смогу влюбиться…, ну хотя бы увлечься…, Нет, брат, не смог… Сил чтобы любить, уже не было, и на ухаживание тоже не было… Так что нет Петя, не любовь постоянное чувство…

- Постоянное чувство – это то, с чем ты родился, это доброта, которую ты бескорыстно отдаёшь людям, ты, конечно, в ответ не получаешь должного, ожидаемого, но зато потом, когда ты уйдёшь в мир иной, все те, которым ты дарил любовь при жизни, вспомнят тебя непременно, вспомнят твоё содеянное добро, дела твои добрые, бескорыстные… И та, самая большая любовь моей  жизни, хоть и ушла от меня, и вышла замуж за другого, и живёт с ним счастливо, я проверял…, всё равно она меня добрым словом вспоминает… Я и на небесах её голос услышу, услышу с каким теплом она меня вспоминает… В конце жизни, единственное, что будет иметь для меня значение, - говорил он, - это воспоминание людей обо мне… Тех, чью просьбу я выполнил и мне там зачтётся, - смеясь и чуть заикаясь, говорил он…

Чесноков, заслуженный художник, академик не так давно ушёл в мир иной…

И прав ведь был, всё моё окружение помнит о его доброте, об оказанных услугах, и вслух произносят, - всем помогал безотказно… Какой человек был хороший…

А он на небесах слышит нас и улыбается, во всяком случае мне хочется так думать…

А ведь и правда, он раздавал своё доброе сердце, не думая о возврате. С какой бы просьбой и кто бы к нему не обращался, он легко помогал и шёл навстречу, и имени во след не спрашивал…

И я теперь, уже в своём душевном одиночестве, прямо скажем, расстроенно обсуждаю свою прожитую жизнь с самим собой…

 
Я с властью Думской не делил фуршет
И привилегий не сыскал,   
Друзьям сердечным накрывал банкет,
Картины всем со стен снимал…


Да что там картины, я же родился с таким тёплым сердцем, с такой трепетной душой, на моих полотнах даже ивы стоят в поклоне ко всему лесу, словно извинялись за свою неказистость, хотя их утончённым листьям, хвойные иголки, несомненно, завидовали, и разлапистые клёны тоже смотрели с жёлтой завистью на утончённые, серебристые “дамские пальчики”.
 
В течении жизни, все окружающие меня люди, видели от меня только мою открытую душу, красивый широкий дом с хлебосольной хозяйкой, радушно принимающий гостей, дарил картины, которые мне казалось, их радовали, только в отличие от моего приятеля, я получал в ответ ранимые обиды, а он, слова вечной благодарности…
 
С годами, все мои, так называемые друзья, раскрыли свою заносчивую суть…

Так почему же я, всё чувствуя, продолжал сердечно распахнув свою душу, принимать их… Почему я не щадил свою душу, терпел их обиды и старался забыть про свою душевную боль…
 
Получается, только после моего ухода в мир иной, увидев на стене мои подаренные картины, вспомнят меня и подумают, - добрый всё-таки был Петька...

А зачем мне ждать? Получается, что я в своё последнее путешествие единственное, что могу с собой взять — это боль и обиду от окружающих меня людей…

И получается, что смысл моей жизни улыбаться только на том свете, когда все мои обидчики будут любоваться моими подарками…

И за всё моё хорошее отношение они отплатят мне потом…

А пока что, прими жизнь такой, как она есть; плачь, страдай и обижайся… Если ты таким же дурнем остался, каким был в молодости и по-прежнему хочешь всех любить, обнять и накормить...

Чесноков любил себя, жил барином, услуги делал от своего величая, не затрагивая души, мимоходом и отдачи никакой не ждал, тотчас забыв об услуге.

А ты так много вкладываешь души в друзей, сам любишь делать добро, порой, когда они и не ждут…  Любишь дарить и, исподволь, надеешься на отдачу, и страдаешь, не получая…

Поэтому, степень людской благодарности за гранью твоего понимания…


Наташа Петербужская © Copyright 2025. Все права защищены.
Опубликовано в 2025 году в Сан Диего, Калифорния, США.