Оправдание. Глава 20

Время тянулось медленно, и каждая минута, казалось, образовывала в горле горький комок. Наконец, дверь скрипнула, и вошел Рикардо. Он ввел в комнату невысокую женщину тридцати лет, чьи темные волосы спускались до плеч мягкими кудрями. В ее карих глазах, похожих на два теплых янтарных камня, отражалась немая тревога. Но ее взгляд, скользящий по измученному лицу Седрика, был полон сострадания, и в нем читалась безмолвная клятва: она не оставит Майлза в беде.

— Привет, Седрик, — тихо произнесла она. Ее голос обволакивал, как шелковая ткань. В нем слышалась неуверенность, будто она боялась. Но не Майлза, а того, что может вырваться из нее самой при виде его раны.

Конечно, он мог вызывать в ней только жалость. И она определенно кольнула ее где-то под ребрами — не острой болью, а тупой и ноющей, от которой хотелось либо отвернуться, либо... Нет, отвернуться было уже невозможно. Но это не было тем унизительным чувством, которое низводит несчастного человека до жалкого зрелища, создавая образ беспомощности. Иное — возвышенное чувство — влекло ее к нему, заставляя бросить все силы на облегчение его мук. Такое милосердие, наполненное искренним участием и глубоким пониманием, зовется состраданием. 

Всегда проницательный, Седрик уловил эту грань. В глазах Селены он распознал не банальную снисходительность, а подлинное сопереживание. Он кивнул, и в этом движении было больше благодарности, чем в тысяче слов — кивок сломанного человека, который вдруг ощутил, как кто-то осторожно поддерживает его падающее тело.

— Селена позаботится о тебе, — сказал Рикардо. На его лице отражалась обеспокоенность, словно он обдумывал некое важное решение. — Послушай, Седрик, все-таки почему ты вернулся так рано? Ты успел узнать хоть что-нибудь о своей амнезии?

— Из-за родителей… Я просто не… не могу сейчас об этом говорить, — пробормотал Седрик, его взгляд блуждал по комнате, избегая встречи со взглядом лейтенанта.

Да и что он мог сказать? Что они когда-то навсегда сломали ему психику, вместо того, чтобы оказать реальную помощь? Об этом он не мог говорить даже с верным другом — слишком свежа была рана, слишком силен стыд, слишком болезненны воспоминания.

— Ладно, расскажешь позже… Когда будешь готов, — Рикардо смягчился. — Но я должен знать. Я ведь не ждал, что ты вернешься сейчас, понимаешь? Я надеялся, что у меня еще будет время на спокойные поиски его сына.

— Я вернулся не просто так, Рикардо! Для этого были причины. Ты думаешь, я бы это сделал, если бы знал, чем все обернется? — спросил Седрик дрожащим от волнения голосом. Его руки напряглись, дыхание стало частым. Еще мгновение — и накопившаяся ненависть готова была вырваться наружу.

— Успокойся, я не виню тебя, — быстро сказал Рикардо, поднимая вверх руки в примирительном жесте, будто показывая, что у него нет ни малейшего желания противостоять другу. — Я просто хочу понять.

— Мне вообще не стоило уезжать отсюда… даже на время. Это было такой ошибкой... — прошептал Седрик, скрипнув зубами от досады. Он отчаянно пытался сдержать подступающие слезы, но у него это плохо получалось. Они накапливались в глазах, как грунтовые воды перед прорывом дамбы. Даже его плечи задрожали под этим напором.

— Прости, — тихо произнес Рикардо, опустив голову. — Я тоже не предполагал, что все обернется именно так! Если бы я только знал…

Тишина между ними стала слишком плотной. Казалось, все трое могли задохнуться от повисших в воздухе слов, которые они боялись произнести. Наконец, приняв какое-то решение, Рикардо уверенно подошел к окну, взял стоящий рядом стул и поставил его у кровати.

— Посиди тут пока с ним, — сказал он Селене почти приказным тоном. — А мне нужно идти.

***

Небо над городом уже неумолимо светлело, словно кто-то капнул в него проявителем. Рикардо резко затормозил у дома Гэнджера. Капитан, облаченный в форменное пальто, направлялся к своей машине, держа спину по-военному прямой, будто все еще командовал взводом.

Лейтенант выскочил из машины. Его лицо исказилось от гнева, руки сжались в кулаки. Гэнджер остановился, губы его растянулись в ухмылке:

— А, лейтенант Родригес! Какая неожиданная честь!

Не говоря ни слова, Рикардо размахнулся и ударил Гэнджера в лицо. Капитан пошатнулся, но устоял на ногах. Его глаза вспыхнули яростью. И торжеством. По подбородку поползла тонкая струйка крови, а в уголках губ задрожала усмешка, намекающая: он давно ждал этого удара и теперь наслаждался гневом Рикардо.

— Разве я не предупреждал тебя: если ты еще раз его тронешь, будешь иметь дело со мной? — рявкнул Рикардо.

— Ты все еще защищаешь своего драгоценного друга? — Гэнджер сделал паузу, вытирая кровь с губ тыльной стороной ладони. —  А я, в отличие от некоторых, не собираюсь закрывать глаза на его преступления.

— У тебя нет доказательств!

Гэнджер сделал шаг ближе, его глаза зловеще блеснули:

— Они появятся. У меня будут показания от его соучастников. Они расскажут все о его связях с мафией... Фамилии Фицджеральд и Уоллес ведь тебе о чем-нибудь говорят?

Рикардо будто почувствовал под ногами подземный толчок. Лейтенант попытался сохранить невозмутимое выражение лица, но внутри все переворачивалось. Фицджеральд и Уоллес! Самые опасные свидетели, которые так много могут рассказать о Седрике...

Гэнджер, заметив его реакцию, усмехнулся:

— Да, Родригес, я знаю все. Твой друг убил моего сына и теперь он заплатит за это!

— Он изменился!

— О, изменился? Интересно, как? Может, начал помогать старушкам переходить дорогу?

— Седрик не убийца! — воскликнул Рикардо. Его напряженный голос был готов сорваться.

— Не убийца? — Гэнджер подошел почти вплотную, его лицо исказилось от ненависти. — Ты действительно веришь в эту чушь? Он работал на бандитов, выполнял их приказы! Думаешь, то, что он помог посадить своих боссов, все меняет? Нет, Родригес, он прирожденный убийца! И я докажу это. Признай, лейтенант, ты проиграл!

— Еще нет!

Рикардо развернулся и направился к своей машине. Гэнджер последовал за ним, его дыхание вырывалось паром в холодном воздухе, а голос разносился по сонной улице:

— Ты веришь в него, но совсем его не знаешь! Ты живешь в иллюзиях, Родригес! Ты правда думаешь, что он изменился? Я видел сотни таких, как он. Они никогда не меняются. Он убийца и всегда им останется!

Рикардо с силой захлопнул дверцу машины. Его руки тряслись, когда он поворачивал ключ в замке зажигания.

Гэнджер продолжал:

— Он преступник, Родригес. И этого уже не исправить!

Рикардо вдавил педаль газа. Машина рванулась вперед, оставляя за собой облако снега и пыли. Гэнджер стоял на тротуаре, его лицо искажала торжествующая ухмылка. Но в глубине его глаз читалась боль — боль отца, потерявшего сына.

***

В послеполуденной тиши квартиры Седрика устроившаяся у изголовья кровати Селена перебирала страницы книги с самодельной полки. Их шелест сливался с ее негромким голосом — она читала так, будто боялась потревожить зыбкую атмосферу спокойствия. Седрик изучал невесту Родригеса взглядом: жесты, похожие на перетекание речного потока, нежную ауру, окутывающую каждое ее движение. Где-то между строк романа в его сознании пульсировало забытое «мама» — всплывало, как воспоминание о мечте, затерявшееся в памяти и времени.

Эта умиротворяющая атмосфера в комнате убаюкивала, и Седрик провалился в сон. Когда у него с трудом получилось разлепить веки, он увидел под собой крышу многоэтажки, в которой жил — серый бетон казался бесконечным, продуваемый всеми ветрами. Снег падал на лицо и щипал рану, оставляя на коже ледяные следы.

Вдруг из клубящейся темноты выступила фигура. Высокая, черная, она двигалась к нему, как ночной ужас, ставший явью. Фигура наклонилась, и в голове загудел низкий, утробный голос:

— Я же говорил, что всегда буду рядом, Майлз! Тебе от меня не уйти!

«Почему? Почему это происходит именно со мной? Неужели никто не может помочь?» — кричало все нутро Седрика.

Почти невидимые руки сжали его горло. Боль. Невыносимая. Захватывающая. Она пробежала по нервам, как короткое замыкание по оголенным проводам. Он пытался дышать, но воздух не проходил в сдавленное горло.

Он проснулся, резко сев в кровати. Селена вздрогнула. Книга едва не выпала из ее рук.

— Что с тобой? — испуганно спросила она.

Он молчал, хватая ртом воздух и потирая шею. Холодный пот снова проступил на лбу. Во сне все было так реально…

— У тебя кровь идет, — прошептала Селена. Она встала одним движением и направилась в ванную. Зашумела вода. Потом Селена вернулась с аптечкой и влажным полотенцем. — Держи, — она протянула Седрику полотенце.

Седрик послушно вытер лицо. Селена осторожно приложила новую салфетку к его щеке.

— Как ты?

— В порядке, — ответил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Но глаза были прикованы к ее лицу. — Скажи, эта рана сильно меня уродует?

— Глупости! — фыркнула Селена. Она машинально поправила салфетку, ее пальцы слегка дрожали. — Это просто порез. А ты…

— Что — я?

— Ты красивый. Очень. — Она о чем-то задумалась, опустив голову. Затем спросила: — У тебя есть кто-нибудь?

— Была, — процедил Седрик сквозь зубы, его голос дрожал от едва сдерживаемой ярости. — Пока я не узнал, что она — дочь Уильяма Гэнджера. — Он отвернулся к окну, где за стеклом серый город, укутанный в пелену снега, казался таким же одиноким, как и он сам. Каждая клеточка его тела кричала от отчаяния, но он продолжал смотреть в сторону, не желая показывать свои истинные чувства даже этой женщине, которая, казалось, видела его насквозь.

Селена вздохнула:

— Энни Гэнджер… И ты больше не хочешь ее знать из-за этого?

— Мне теперь все равно. Все кончено!

Селена молчала, но в ее глазах читался немой вопрос: «А если нет?» 

Ей определенно было понятно: ему не все равно. Просто он был загнан в угол, и теперь отчаянно пытался убедить себя, что его чувства к Энни больше ничего не значат. Он словно запер их в глухой комнате без окон, но они все равно пробивались сквозь стены.

Он долго смотрел куда-то в угол, а потом вдруг снова почувствовал, как наваливается усталость.

— Не дай мне заснуть, — попросил Седрик, осторожно взяв Селену за руку.

— Тебе страшно?

— Мне снится один и тот же кошмарный сон… а потом… я чувствую боль, — он коснулся шеи. Слова застревали в горле. Как объяснить ей, что происходит потом? Она бы не поверила.

— Хорошо. Давай поговорим.

— О чем? — устало спросил Седрик. Он бы удивился, если бы Селена не заметила тень отчаяния в его глазах.

Селена поправила кудри, ее взгляд выдавал беспокойство. Но она явно старалась держать себя ровно. Она немного подумала прежде, чем предложить:

— О настоящей красоте.

Седрик взглянул на нее с сомнением. О какой красоте можно говорить сейчас? Любые слова покажутся пустой, абстрактной болтовней.

Но Селена начала говорить, и ее итальянские корни проявлялись в каждом жесте: быстрые, плавные движения, как изящный танец:

— Я считаю, что настоящая красота — внутри. Нужно только найти ее. Почувствовать. Развить. Например, человек делает что-то хорошее — даже просто думает об этом — и его душа расцветает.

Она улыбнулась теплой, естественной улыбкой, и в этот момент Седрик вдруг увидел именно то, о чем она говорила.

— А если он думает и делает плохое… что тогда? — Спросил он и его голос прозвучал почти вызывающе. Майлзу нужен был ответ. Ему необходимо было услышать, что она скажет.

Ее улыбка померкла, будто солнце скрылось за тучей.

— Тогда он теряет красоту, — тихо ответила она. Селена, определенно, поняла, почему он спрашивает. Она добавила: — Иногда человек хочет поступить правильно, но не может. Обстоятельства, окружение — мешают ему. Но это не делает его плохим. И это не значит, что он никогда не исправится.

— Тогда что же это значит, Селена?

— Только то, что судьба не дала ему шанса, — прошептала она.

Седрик кивнул, обдумывая ее слова.

— Знаешь, раньше я думал, что внутри меня есть что-то хорошее. Прекрасное. Но теперь… Теперь я знаю, что оно там было. Но сейчас там — пустота...

Позже, когда вечер накрыл город своим сумрачным одеянием, за Селеной приехал Рикардо. Его взгляд, обычно проницательный и твердый, теперь был полон безнадежной тоски. Седрик, измученный до предела, заметил его тревогу, но не мог найти в себе силы даже на то, чтобы задавать вопросы.

Уходя, Рикардо и Селена попросили держать их в курсе его состояния. Седрик, пошатываясь, закрыл за ними дверь, словно захлопнул крышку своего гроба. Обессиленно рухнув на кровать, он провалился в беспокойный сон, где реальность и кошмар слились воедино.

Снова эта проклятая крыша и давящая темнота, которая подобно живому существу обвивала его своими щупальцами. Почему он не может рассказать им правду? Это ведь так страшно: Гэнджер — его злейший враг — напал на него прямо на крыше его дома! Угрожал не только ему, но и Рикардо! А еще где-то добыл доказательства работы Майлза на группировку... Но где же капитан их взял, ведь только Хэнлонд обладал ими?

И что же теперь делать?..

— Ну почему, почему, почему?! — отчаяние, словно раскат грома, вырвалось криком. Седрик был измучен бессмысленной жестокостью Уильяма Гэнджера — человека, одержимого маниакальной целью сломить его. Гэнджер теперь преследовал его повсюду, даже во сне, не давая ни секунды передышки.

Собрав последние силы, Седрик попытался подняться, но его тут же охватил знакомый ужас. Тень приближалась, ее контуры искажались в темноте, предвещая нестерпимую боль. Он знал, что сейчас произойдет, но сопротивляться не мог. Тело отказывалось подчиняться, предавая его.

Но сначала раздался зловещий шепот, проникающий в самую глубь мозга:

— Итак, ты в порядке, Майлз? Я спорю, что нет. Ты ведь слишком долго прятал свою боль. И вот теперь она вырвалась, и ты бессилен, — шепот становился все громче, заполняя пространство гулом, похожим на приближающуюся бурю. Тьма заполнила собой все. — И чего ты ждал, Майлз? Верил, что кто-то придет тебе на помощь? Здесь никого нет. Ни души, кому есть до тебя дело! Глупо было даже надеяться!

Будто в подтверждение этих слов, полупрозрачные руки снова сжали горло Седрика, сдавливая его до хруста. Он дернулся и проснулся от пронзительной боли, задыхаясь, в холодном поту.

— Нет… Этого не может быть! Я схожу с ума! — прохрипел он, вытирая лоб.

Седрик встал и, шатаясь, направился в ванную. Ледяная вода должна была смыть липкий ужас, который, казалось, въелся в его кожу.

Включив свет, он взглянул в зеркало. Изможденное, бледное лицо, словно маска смерти... Марлевая салфетка, скрывающая рану на щеке, напоминала кусок белого савана... Тени под встревоженными глазами, глубокие, как черные дыры...

Зеркало будто издевалось над ним, показывая то, что он больше всего боялся увидеть.

Первым порывом Седрика было разбить его, превратить в брызги осколков, чтобы больше никогда не видеть этого отражения. Но вместо этого он лишь обессиленно прикоснулся к отражению кулаком, словно пытаясь достучаться до самого себя.

Слезы выступили внезапно, будто прорвало плотину, которую он пытался выстроить, и он в изнеможении опустился на пол. Какое-то время он сидел, обхватив голову руками и глядя в одну точку, пытаясь собрать воедино осколки своей разбитой души. Но затем какая-то кипучая, давно забытая энергия начала наполнять его, как последняя искра воли в умирающем костре.

— Раз так, — гневно произнес Седрик вслух, обращаясь к кому-то невидимому, в его голосе была и ярость, и решимость. — Тогда пусть они увидят, какой я на самом деле! — Он резкими движениями сдернул с лица салфетку, а с кистей рук — черные перчатки, до этого скрывавшие изуродованную кожу, словно сорвал последние покровы своей маскировки.

В этот момент что-то внутри него сломалось, но одновременно и освободилось. Он поднял голову, встречая бездну лицом к лицу.