Иван не царевич 12

— И давно он там сидит? — глянула на скрытую туманом верхушку горы лягушка, вернувшаяся с гостинцами от дальней родственницы. Когда ещё придётся мимо жемчужного болота проходить, а тут, такой повод.
— Пятый день пошёл, — ответил волк, помешивая разбухшую в котелке гречку, — пока не излечится, не спустится.
— Неужто влюбился? — поперхнулась комаром лягушка.
— Угу.
— И как это случилось?
— Да, как всегда, приворотное зелье, несчастный случай, полнолуние, кто ж разберёт? — махнул хвостом волк, добавляя в котелок корень лопуха.
— А она? — не сдавалась лягушка.
— Как водится, нет. Но фату уже четыре раза примерила, дважды перешила платье, вернула сапожнику двенадцать пар обуви и заказала тринадцатую, в общем, флиртует с Иваном на прополую, но замуж, сказала, не пойдёт!
— Ясно, — вздохнула лягушка, — захомутать хочет. И что теперь делать?
— Что, что, один леший сказал, как только царевич научится чихать на всё с высокой колокольни, тут же исцелится. Колокольню не нашли, а гора, вон, рядом. Так что сидит, чихает.
— А гречка зачем?
— Если кормить исключительно гречкой, то процесс ускоряется в разы, да и эффект держится дольше…

— Ядрилины сыроежки! — выругалась лягушка. — Вас, мужчин, ни на минуту оставить нельзя, тут же вляпаетесь! Ну какая гречка? Корень лапуха вообще мочегонное! А вот кикимору надо действительно на место поставить! Ишь ты, вздумала, чужих царевичей привораживать!
— Эк тебя задело! — прищёлкнул языком волк, и на всякий случай, отступил назад.
— Вот что, пойду ка я поговорю с кикиморой, как девочка с девочкой, может, что и удастся поправить. — Лягушка прихватила подарочную наливку из стрекозиных крыл настоянных на вытяжке белого мха и поскакала к подружке.

— О-о-о-о, сирота я горемычная! У-у-у-у… бедная я несчастная! Что ж за судьба у меня такая горькая!
; Надо же, ; заглянула лягушка в окошко кикиморовой избушки, ; уж замуж собралась, а всё несчастную из себя корчит. И девка-то вроде не страшная, только зелёная.

— Ничего ты не понимаешь, — хлюпнула носом кикимора, — я просто хочу обыкновенного бабьего счастья! Что, раз я кикимора болотная, то полюбить не могу? Или у меня кожа недостаточно зелёная? А может нос слишком короткий и картошкой?
— Ты прекрасного салатового цвета! — квакнула лягушка, подкладывая кикиморе особенно подрумяненную шляпку мухомора, — и нос острый, а какая ромашка на макушке!
— Вот именно, ромашка! — всхлипнула кикимора, — была бы россыпь поганок и бородавка вот здесь, — кикимора коснулась тонким пальчиком краешка губ, — леший бы женился! А он, он, представляешь, говорит, что засмеют, не поймут лешаки из других лесов, у них-то кикиморы все сплошь с бородавчатые!
— Ой, держите меня семеро! — расхохоталась лягушка, хватаясь за живот, — ну ты кикиморушка отожгла!
— Ничего я не поджигала! — обиженно насупилась кикимора, отправляя в рот засахаренный крендель. — Я замуж хочу! А за этого Ивана, или за кого другого, без разницы! Главное – чтобы любил!
— Ага, и цветы всегда дарил, тёщу мамой называл, огород тебе вскопал и при полной при Луне, сердце приподнёс тебе! — пропела старую присказку лягушка.
Новый приступ девичьего хохота заставил вороньё со старой яблони спасаться паническим бегством.

— Вот ты, — наклонилась к лягушке кикимора, — сама от жениха отказалась, сбежала за семь морей, пообещав папеньке, что останешься лягушкой, пока поцелуй истинной любви тебя не расколдует, вот и я хочу романтику, семью, деток. И любви неземной!
— Ик… — лягушка аж крякнула от широты размаха «хочу». — Кто ж её не хочет? — опрокинула в себя стопку наливки и занюхнула лежавшим на столе вяленым комариком.
— Дорогая, — осторожно спросила лягушка, — ну зачем тебе этот Иван, он же хилой! Хочешь, я тебе на настоящего суженого поворожу?! Мне как раз тётушка всяких чудес в дорогу дала! Авось твоего благоверного узнаем.
— Давай! — радостно захлопала в ладошки секунду назад лившая слёзы болотная красавица.

Облегченно вздохнув захмелевшая лягушка быстро притащила котелок, вывалила из него гречку, залила чистой водой, кинула пару щепоток истолчёной травы, пару мышиных хвостиков, шляпку мухомора, и медленно заводила лапками над подёрнувшейся дымкой поверхностью воды, хриплым голосом приговаривая:
— Водица-сестрица, жизни роженица, сквозь землю пройди, суженного найди.
Трижды перепрыгнула через котелок, сдула разноцветный дымок, оторвала лепесток ромашки, кинула в воду, и велела кикиморе внимательно смотреть, не моргать, всё замечать.

Долго они стояли над котелком, всматриваясь в горы, долины, моря и болота, успели приуныть, что суженный никак не покажется, да пошла вода рябью и показала…

— Ой, — плюхнулась мимо лавки кикимора, — это ж…
— Царь морской, — закончила за неё лягушка.
— Посмеяться надо мной решила? — разревелась кикимора, — он же в мою сторону и не взглянет! Он царь! А я? А я так, кикимора. Ни бородавок, ни прыщей, глаза как у стрекозы, губы карась завидует, а волосы? Это же вьюн ползучий! А-а-а-а… — заголосила кикимора, оплакивая свою загубленную жизнь.
— Лягушечка, а у тебя, случайно, не найдётся средство для бородавок? — состроила жалостливую мордашку, кикимора.
— Да, прав волк, — еле слышно прошептала лягушка, гладя подругу по голове, — похоже массовый несчастный случай на полнолуние. А мне теперь всё это распутать надо…