Машенька

Дорогой папа, полагаю, ты захочешь узнать причину, побудившую меня приставить к виску Smith&Wesson и спустить курок... прости, пистолет я украла.

Машенька отложила паркер с золотым пером и взяла круглый, словно апельсин, прозрачный бокал, в котором плескался лимончелло. Лед почти расплавился, и сквозь тонкие стенки приятно холодил кожу. Девушка подняла ликер в сторону окна, поймала солнечный луч, поболтала заблестевшую желтизну, поставила бокал перед собой, на белоснежный лист с гербовой печатью «Собственность Президента», полюбовалась серебристым ободком и внезапно расхохоталась от прилетевшей в голову мысли. Будь она писателем, то непременно посвятила бы целую страницу описанию игре света в янтарном месиве льда и горячительного напитка...

Увы, она не писатель, она образчик наивности, благодаря которому проблема мигрантов вновь стала острой.

Минут пять она изучала искрившийся бочок самого большого ледяного кубика, угодившего, как и растворившиеся сотоварищи, в плен «брата абсентовой феи» и... и почему-то ей расхотелось себя подбодрить. Еще минут тридцать-сорок, и от «последнего изобретения ученых мужей», о котором вспоминал ожидающий расстрела полковник Аурелиано Буэндиа, не останется и следа.

Бокал станет хранителем слегка разбавленного алкоголя, но главного - льда, не будет. Свет всему виной, но если зашторить окна, будет совсем тяжко - сумрак усиливает ту растерянность, с которой она так и не смогла совладать...

Машенька положила лоб на левую руку, согнутую под углом 36 градусов. Если взять три таких согнутых локтя, градус увеличится до 108 и станет углом пентаграммы. Пентаграмма. Витрувианский человек. Совершенный человек с идеальными пропорциями. У совершенного человека все должно быть красиво: и лицо, и одежда, и мысли. Мысли...

Только последнее можно было назвать «бедой», и, конечно, дочери Президента следовало держать их на привязи.

Взяв паркер, Машенька продолжила последнее письмо отцу.

Ты учил меня быть честной. Ты, папа, так и говорил: «Будь честной», избегая другой фразы: «Не лги мне!»... Беда, папа, кроется в этой частице «не»: она, право, страшнее самых страшных многоголовых чудищ. Когда слышишь ее в сочетании с повелительным наклонением, ты напрягаешься, или, как выразился любимый твой помощник, которого ты прочишь мне в мужья, «начинаешь думать пенисом» (спасибо, что приучил меня к жизни в мужском мире!).

Отрицание ломает в голове барьер, и человек перестает понимать, что - то, в чем ему отказывают, ему не принадлежит. «Мое» и не «мое» становятся равнозначными. Как в геометрии - угол 180 градусов это фактически прямая... и я уверена, что ты знаком с основами гипноза и нейро-лингвистического программирования.

Машенька в раздражении бросила ручку: опять она отвлеклась от главного... а солнечный луч, оставив бокал, переполз на портрет матери в отливающей свинцом рамке, прочертил овал ярко-белой сверкающей нитью - слишком толстой для полоски и слишком тонкой для полосы.

Девушка вновь согнула в локте левую руку, заставив и правую составить ей пару. Три угла по 36 будет 108. Угол пентаграммы. Два таких угла это 216. «Скрытое» число Левиафана, морского змея, наводящего ужас на моряков. Число хаоса...

И настроение мгновенно выровнялось - Машенька повеселела. А, повеселев, уподобилась солнечному лучу, и взлетела куда-то выше и украшенного лепниной потолка, и красной крыши, сделанной под «барокко».

Где-то вдалеке заиграл государственный гимн, поначалу показавшийся девушке зовущей трубой Архангела. «И ангелы не придут к тебе на помощь», - вспомнились слова ровесницы Лоры Палмер, киношной красотки из старого-престарого фильма, которую отец задушил собственноручно.

... Нет, папа Машеньки всегда был невероятно добр к ней, и этот случай, когда он накричал на нее, обвиняя в излишней сентиментальности был исключением. У президентов тоже бывает плохое настроение. Нечасто машины класса люкс попадают в пробки, нечасто правители водят автомобили... так сложились обстоятельства.

Гимн затих, и Машенька, оторвав голову от сцепленных рук, пристально посмотрела в фиалковые глаза матери, обрамленные длинными, пушистыми ресницами (Фи, какой банальнейший штамп!)... Дочь не  унаследовала от матери только характер. И, конечно, распознай отец в наследнице эти непримиримые черты борца за справедливость, не раскошелился бы на классическое образование, приглашая лучших учителей со всего мира, а отправил бы в закрытую школу. В семье Машенька считалась «блаженной»...

Она вернулась к письму.

Да, папа, было бы подлостью оставить тебя в неведении моего поступка, о котором я уже думаю, как о совершенном... Ты заслужил право знать правду, которую, однако, я более, чем уверена, ты не примешь как принимаешь горькие порошки, запивая их лимонадом - мою правду запить нечем... Ты отказал мне в естественном праве женщины пожалеть несчастного ребенка-азиата, случайно встреченного нами на том проклятом перекрестке в тот роковой день, когда ты повез меня к ювелиру, чтобы купить колье к новому платью от McQueen...

Ты, и тебе подобные - вы никогда не поймете, что я почувствовала, встретившись глазами с этим черноволосым «восточным» мальчуганом. Я не знаю, что срезонировало в душном июльском воздухе, и как такое возможно, но на небольшое мгновение я очутилась в его шкуре. Шкуре человека, попавшего в чужой мир, и это - обычное мое состояние.

Точно так же я стою в растерянности посреди огромной площади, которая кишит прохожими, где никто меня не замечает, где я не пытаюсь даже закричать - это бессмысленно. Не бесполезно, а именно бессмысленно. Ты, и тебе подобные, приведете тысячи причин, почему я не должна жалеть мигрантов...

Но вы забегаете,  как тараканы, когда станет слишком поздно. Ты будешь рвать на себе волосы, вспоминая как ты унизил меня криком за то, что я улыбнулась малолетнему бедолаге и помахала ему рукой - это был всего лишь жест, поддержка, надежда на то, что все в этом чужом ему мире будет хорошо... Ты сказал, что, нет никакой гарантии в том, что когда этот «милый мальчик» обзаведется бородой, он никого не отправит в «лучший мир»... Я согласна с тобой, и я не настолько неблагодарна, чтобы напоминать тебе о твоей несдержанности, но я достаточно любила тебя для того, чтобы скрыть причину моего внезапного отказа провести у ювелира несколько часов, выбирая драгоценности. Да, я понимаю, чего тебе стоило выкроить для меня послеобеденное время...

Но ты не понял, что я хотела тебе сказать... и...

Я тебе солгала. Я солгала тебе впервые в жизни, пролепетав, что у меня разыгралась мигрень и попросила отложить покупку подарка на более благоприятное время. Трогательные просящие нотки умилостивляют и сердца женоненавистников, но когда ты, извиняясь, похлопал меня по руке, словно сноровистую кобылку, и развернулся, чтобы взять направление во дворец, я поняла, что надо бежать.

Но бежать мне некуда. Имея все, я не имею ничего.

Не имея права быть сострадательной и не имея возможности сказать об этом, я умолкаю. Пусть говорит оружие.

Выведя дрогнувшей рукой число и подпись, Машенька в изнеможении откинулась на спинку кресла, обостренным зрением отмечая, что солнечный луч эдемским змеем ползет к ее постели...

Несколько минут, показавшихся вечностью, девушка с какой-то несвойственной юности обреченностью рассматривала все еще полный бокал лимонного ликера, который выглядел теперь словно жидкость для снятия лака без ацетона. Едва ли бы он мог пробудить чувства...

Через время Машеньку вывел из ступора заботливый голос помощницы, которая, дернув за ручку запертой двери, не решилась просить открыть ее, а, деликатно откашлявшись, передала просьбу отца. Он справлялся о ее самочувствии, выражая надежду, что сегодняшним вечером она будет в состоянии присутствовать на семейном ужине и, если ее не затруднит, пусть наденет то светлое платье канареечного оттенка, которое он привез из столицы мод.

- Да, я приду! - внезапно громко и отчетливо проговорила Машенька, так, что с другой стороны двери могло показаться, что это не комната школьницы, а штаб полковника. - Передайте отцу, что я непременно надену это коктейльное платье от McQueen, и обязательно подчеркните, что я восхищена его великолепным вкусом, и что я до сих пор не могу найти нужные благодарственные слова.

Когда шаги помощницы стихли, девушка разорвала письмо отцу в мелкие клочья и написала новое.

В моей смерти прошу никого не винить. Ты, дорогой папа, несомненно, захочешь узнать причину моего ухода из жизни. Она банальна, как и сама жизнь - ты не купил мне велосипед.

Затем Машенька опрокинула в себя лимончелло, взвела курок и поднесла Smith&Wesson к левому виску. Выстрел никого не напугал - пистолет был снабжен глушителем.