Альтруистка Честь 3 Глава 11

Ещё по дороге Нина почувствовала себя неважно: её слегка замутило, но она гнала от себя все страхи, связанные с самочувствием. Ей казалось, что кутаться в накидку её заставляет ночная прохлада и была абсолютно далека от того, чтобы признать, что недомогает. Когда она приседала на корточки и отодвигала тяжёлые камни, заныл низ живота. Выпрямилась: неприятные ощущения исчезли, и Нина, облегченно вздохнув, отправилась в обратный путь. Заключительные несколько метров до хижины она доковыляла уже еле-еле, полагая, что натрудила правую ногу, - во всяком случае, боль вернулась и теперь тыкала её в паховую складку. Нина не помнила, когда точно у неё должен был начаться цикл: возможно, именно в один из этих дней, - на него она и списала своё недомогание.

За пару дней до этого девушка уже чувствовала что-то вроде озноба и слабость, так, что ей даже пришлось прилечь. Но потом всё успокоилось, и Нина, считавшая, что для дворянки у неё было крестьянское (слишком крепкое) здоровье, которое никогда её не подводило, и на сей раз не придала своей malaise* большого значения. А теперь девушку охватило какое-то волнение. «Пойду поскорее лягу в постель - на завтра буду огурцом!» - подумала Нина, утирая со лба испарину. Ей больше не было холодно, а, напротив, становилось всё жарче, захотелось поскорее сбросить с себя накидку и платье.

Каждое движение, которое нужно было проделать абсолютно бесшумно, давалось Нине с большим трудом. Она выпила холодной воды и нырнула под покрывало, расслабила мышцы, - и наконец, почувствовала облегчение. Можно было скинуть напряжение и забыться живительным сном. Нина действительно досыпала вторую половину ночи с большим, если можно так выразиться, аппетитом, восстанавливая силы, позволяя каждой клеточке своего тела навести внутри себя порядок и гармонию. Так продолжилось до рассвета, однако, в тот день Нина не встала в положенное время, но будить её не стали, милосердно оставили отдыхать. Когда же диск солнца полностью выкатился на лазурную гладь неба и поскакал по ней, как упругий мяч, озаботившись, соседки вернулись проведать Нину и нашли девушку, мечущуюся на своей постеле в жару. Она была очень бледна: шрам и губы на её лице посинели. Она держала подушку, на которой должна была лежать голова, плотно прижатой к низу живота руками и подобранными под себя коленями. При этом княжна не говорила ни единого слова, и только слабо постанывала, стиснув зубы.

- Врача! Скорее врача! - переполошились женщины и побежали скорее за Александром.

Он ещё даже толком не понял, в чём дело, но, расслышав во всеобщей суете только два слова - «Нина» и «плохо» - тут же сорвался с места и побежал в спальню работниц. Он нашёл Нину лежащей на боку, при этом всяческие попытки перевернуть её на спину и осмотреть вызывали в глазах больной яростный протест, а с губ срывалось только мычание, переходящее в стоны.

- Где больно? - властно и громко спросил Александр. - Справа?

Нина «кивнула» взглядом. У него не было времени думать о всём том, что не покидало и мучило его до рассвета, обо всех сомнениях и вопросах, которые он готовился ей задать. Ожидая восхода солнца, Александр не сомкнул глаз, снова и снова прокручивая в голове разные формулировки, подбирая самую подходящую, при этом старясь справиться с переполнявшими его чувствами. Он готовился спросить Нину обо всём том, что казалось ему странным: о её одиноких прогулках, ночных отлучках, о сумасбродном бесстрашии, о причине её рыданий в одиночестве в горах (да-да, пусть для этого ему нужно было даже признаться, что он бессовестно наблюдал за ней раздетой!). Он хотел утешить её и сам успокоиться. Ему необходимо было прогнать всех призраков, которые стояли между ними! Но в данную минуту Александр забыл обо всём и принялся хлопотать вокруг Нины.

- Принесите спирта! Да налейте же его в таз! Руки - в спирт! Вам, да, вам! Вы отвечаете за то, чтобы всё было стериль… чисто!

Александр постарался выровнять своё дыхание. Ему нужна была ровно одна минута, чтобы выстроить алгоритм своих действий и не тратить время на лишнее. Он понял, что у Нины - воспаление червовидного отростка, и, судя по её состоянию, - уже перитонит. О том, чтобы вызывать квалифицированного хирурга из Нячанга, даже вопроса не стояло, - время шло на минуты. Александр мгновенно перебрал в памяти свою врачебную практику; в самом начале своей карьеры он был педиатром, потом стал вести разновозрастных пациентов. Ему не так часто выпадала возможность делать хирургические операции, к тому же, они были не такие серьёзные по степени вмешательства, как удаление аппендикса, и проводились с участием квалифицированного медицинского персонала в оборудованных операционных.   Судоходная компания «Messageries Maritimes», на которую он работал корабельным врачом, после его письменного обращения в администрацию, оборудовала для него один из самых передовых и оснащённых медицинских постов на судне. Там он проводил, в том числе, поверхностные операции, сшивая разбитые и рассеченные раны. Ему приходилось ассистировать хирургу, как раз на удалении аппендикса, - и вот тот опыт Александру сейчас и предстояло вспомнить во всех деталях.

Ему нечем было анестезировать: ни эфира, ни хлороформа на станции не было. Александр успел подумать, что неплохо было бы обзавестись и здесь этими средствами, надобность в которых может возникнуть, как теперь, неожиданно. А пока он взял стакан спирта и почти силой влил его в рот Нине, надеясь, что неискушенная в винопитии девушка мгновенно «потеряет сознание». Она действительно впала в забытьё, притихла, сначала лежала и странным, ничего не выражающим взглядом водила по стене, потом вообще закрыла глаза, - для Александра это был знак, что нужно начинать.

Всё это время Нину потихоньку раздевали. Надо отдать женщинам должное - они старались не причинять княжне боль своими манипуляциями. Александр отвернулся и пока занялся тем, чтобы приготовить покрывало, которым можно было бы накрыть Нину во время операции. Он принёс чистую простынку и примерно в центре сделал небольшой надрез. Потом накрыл, при этом отчего-то зажмурившись, тканью нагое тело Нины с головой. Выровнял покрывало, чтобы надрез оказался в нужном месте. К тому моменту Нина уже пребывала в том состоянии, что позволила уложить себя на спину без всяких возражений.

Кровать была неудобная, слишком низкая, - пока женщины обрабатывали руки и нож, который должен был послужить хирургическим скальпелем, Александр опустился перед Ниной на колени и приготовится оперировать в этом положении. Уже потом явится осознание, что можно было бы положить пациентку на стол в лаборатории, - он и достаточно высок, и его поверхность легче обрабатывается, - но это осознание приходит только, когда проясняется сознание, а сейчас оно, прямо скажем, находилось в смятении и легкой панике.

Александр впервые замешкался и почувствовал лёгкую дрожь в руках, а в душе - сомнения. Он никогда не испытывал особых сантиментов перед операционным столом и вообще перед видом болезней. Чрезмерная чувствительность - то, что только мешает в его профессии, заставляет колебаться, испытывать страх, а болезнь - это как дикий шакал, который, как только учует, что ты его боишься, нападает не раздумывая, и на пациента, и на врача. Врач в этой тройке должен быть, вне всякого сомнения, самым сильным и выдержанным, схватить и держать превосходство в своей мускульной ладони. С пациента спрос маленький, - тот обезоружен своей болью и слабостью, - ему требуется сохранять силы и ни в коем случае не терять волю к жизни. А врач - именно тот вооруженный и беспристрастный воин, который выходит на поле боя с поганым чудовищем.

Юному Александру нравилось рисовать в своём воображении такие картины, - для него это был некий эпос медицинского ремёсла, - но с годами, познав не только удовлетворение от побед, но и горечь поражений, он не мог не признать, что далеко не всё и не всегда зависит от врача, - и уж тем более не он решает, кому жить, а для кого вышел срок. Довольно часто поганое чудовище нападало и перегрызало человеку глотку, - а врача кусало за руки так, что у того развивался паралич. Сила, которая на самом деле могла победить  исчадье ада, стояла на запредельном , далеко не человеческом, уровне, - а тщеславные врачи впоследствии покрывалам только себя лаврами победы. 

Наличие этих сил, неподвластных человеку, которое Александр, однако, в своё время прочувствовал очень глубоко и тонко, сейчас как никогда напомнило о себе, - и он содрогнулся. К тому же резать тело Нины было совершенно не одним и тем же, что резать тело любого другого пациента. Ему следовало абстрагироваться от того, что перед ним - Нина, но он, обрабатывая хлопковым тампоном, смоченным в спирту, то место, где должен был заглубить импровизированный скальпель, как будто бы всё не решался это сделать. Александру помогла мысль о том, что перед ним - не только и не столько живот, загорелый, с аккуратным углублением пупка, к которому он желал бы прикоснуться с совершенно другим чувством, - а что под этой небольшой мышечной стенкой спрятался-скрывается страшный нарыв, который, ещё минуты промедления, и может навсегда забрать Нину…

… Когда девушка очнулась от своеобразного наркоза (во время операции её пришлось «допаивать», потому как чувствительность и ощущение реальности начали возвращаться к ней раньше времени), она была, конечно, разбита и лишена всяческих сил. Казалось, что она даже схуднула. Аппендикс лопнул в руках у Александра через несколько мгновений после того, как был извлечён из брюшной полости. Если бы содержимое отростка пролилось внутри, то трагических последствий было бы не избежать.

Александр выглядел бледным и уставшим, но при этом глаза его, обращённые на Нину, лучились тихим и радостным светом. Опасность миновала, впереди было только хорошее, потому что он знал, что уже не выпустит Нину из своих объятий, хотя ещё пока не говорил ей об этом. Как-то потихоньку, незаметно ассистирующие ему женщины покинули комнату, почувствовав, что в наступившем моменте они уже лишние. Когда Нина пришла в себя, они остались только вдвоём. Александр сел у изголовья её кровати и легонько поцеловал её в лоб, потом в переносицу, потом, наконец, в самые губы, сухие и обескровленные, которые потихоньку остывали от проходящего жара. У неё не было сил противостоять этим ласкам.

- Прости, я оставил на твоём теле ещё один шрам, - тихо сказал девушке Александр и принялся уже более настойчиво целовать её губы.

- Ты сам оперировал меня? - слабым голосом спросила Нина.

- Я не мог дать тебе умереть.

- Я имею в виду, помогал ли тебе кто-нибудь?

Александр громко рассмеялся.

- А, я понял, ты спрашиваешь, не воспользовался ли я твоим состоянием и не целовал ли тебя нескромно, пока ты спала?

- В общем-то, да…

- Не беспокойся, - Александр наклонился к самому уху Нины и перешёл на шёпот, - я предпочитаю, чтобы ты была в сознании, когда я целую тебя…


*Malaise (f) - недомогание


Продолжить чтение http://proza.ru/2025/08/29/873