Айсберг в тундре

Я открыла глаза, но пронзительный взгляд старухи с портрета снова нацелился на меня и заставил покрыться липким потом. Что за хрень! Думала, это во сне на меня ведьма смотрела, а тут…
- Лёлька, ты спишь?
Тьфу ты, какая Лёлька, я ж на даче у дяди Лёлькиного друга. А Лёлька, то есть Алёна, моя сестра - дома. С Кириллом. Пока мама в командировке.
Так, с локацией определилась.
Стараясь не смотреть на стену, где хозяин дачи, Иннокентий Иванович, дядя Кеша, оборудовал выставку, я прошлёпала на кухню.
Этот добрейшей души человек и раньше подбрасывал Кириллу ключи от дачи, когда с супругой отправлялся в летние турпоездки по родному краю. Привозил картины, купленные у местных художников, в основном – пейзажи и зарисовки достопримечательностей. И пополнял свою коллекцию. Я была тут месяц назад. Кирилл нас с Лёлькой привозил, когда знакомил с будущими родственниками. Помню, дядя Кеша, маленький лысый толстячок, мёртвой хваткой вцепился в мою руку и целый час проводил экскурсию по своей галерее. Но этого портрета я не видела. Тут вообще не было портретов.
На кухне, не включая свет, в предутренней сумятице бликов и теней, нашла компот и начала пить из кастрюли с остервенением верблюда, дотащившегося до арыка.
Потом выплёвывала косточки винограда. Потом дышала воздухом, напитанным запахами пробуждающейся земли, цветов, укропа и мяты. И только когда солнечные лучи прорвались через пелену тумана, чётко обозначили предметы и отрезали от них тени, я решилась вернуться в спальню.
Портрет был на месте, а вот старухи не было. Или я её не увидела. Потому что в глаза бросился другой. Женщина средних лет в элегантной пелеринке придерживает рукой, затянутой в кружевную перчатку, голубую шляпку. И щурится от солнца.
- Пить надо меньше, - сделала я вывод, вспомнив банку вчерашнего тоника, и скользнула в мягкую благодать. Досыпать.
Но сон не шёл. Наверное, тоник всё же имел пролонгированное действие. В голову потекли воспоминания о вчерашнем дне.
 Всё закрутилось с того, как мама утром, во время совместного завтрака, получила по телефону обычный нагоняй от начальства, а также приказ выехать в двухнедельную командировку прямо сегодня. Билет и документы получить в бухгалтерии, и только попробовать отказаться! Меня несколько удивила реакция двух действующих лиц в этой сцене. Мама, вместо того, чтобы начать посылать начальство куда подальше или хотя бы жаловаться на судьбу, быстро загасила блеск глаз и улыбку, вытащила из шкафа объёмную сумку и, картинно пожав плечами, пошла к себе собираться. Даже не вспомнила, что я ещё не определилась с поступлением, что документы уже все выпускники отправили, что нельзя быть такой безответственной и профессию получить непременно надо в наше время, а не метаться между химией и литературой, что посмотри на сестру, она уже и профессию получила и шьёт… Говорить, что Лёлька – красавица и умница, а я в кого такая долговязая уродилась, мама перестала года два назад, когда, остановившись на метке сто восемьдесят сантиметров, я перестала расти. Тогда, оборзев от такого счастья, я напомнила ей, что мой папаша тоже не гномик, всего-то сто девяносто три, но когда-то это её не остановило. И, если я тут лишняя, могу и к отцу уехать, поживу на берегу океана, вдали от ценителей стандартной женской красоты. За это и получила затрещину. Ну и что? Совсем не больно, зато результативно: тема моей внешности больше не обсуждалась! Одноклассницы к тому времени тоже подтянулись и постепенно перестали приглашать с собой в качестве несуразной дылды, некрасивой подружки. Стали просто приглашать. Потому что со мной – прикольно! Но вот осадочек в душе остался. Иногда я ловила себя на мысли, что, будь я другой, пониже, поокруглее в некоторых местах, или хотя бы не рыжей, было бы… Что было бы, я никак не могла придумать.
Кстати, а что это у мамы щёки горят, как у девицы перед романтической встречей? Неужели это то, что я думаю? Нет, я не против, она же совсем не старая, и очень даже ничего. Просто не повезло. Первый муж, Лёлькин отец, на мотоцикле разбился, а мой смотался в Таиланд, там в хижине живёт и деньги на удалёнке зарабатывает. К себе звал, но мама не поехала и нас не пустила. В общем-то он и не муж ей, а просто отец совместного ребёнка - меня. Но материально поддерживает неплохо. Не жадничает. Теперь, когда я закончила школу, маме можно и личной жизнью вплотную заняться!
Ох уж эта личная жизнь! Ну вот почему вокруг меня – море волнений, любовных переживаний и страстей, а я - как айсберг в заснеженной тундре. И не таю, и плыть некуда? Даже с профессией не определюсь никак!
Лёлька сиянье глаз скрывать и не думала, она посмотрела на меня так, будто именно я могла сделать её счастливой. На целых две недели. Всё понятно. Лёльке уже двадцать, она на два года старше меня и последние пять лет я помню её в перманентном состоянии «влюбилась; он – самый лучший; что-то в нём не то; господи, какая я была дура», и так – по кругу. Разумеется, с разными персонажами. Но полгода назад состояние самым неожиданным образом застряло на отметке «влюбилась, он – самый лучший». Конечно, отношения просили выхода на новый уровень, и вот - командировка мамы.
- Оленька, - начала льстивую речь мой домашний изверг и тиран, - Олюшка, милый дружочек, сестрёнка единоутробная, поживи пока на даче у дяди Кеши, всего две недельки!
- А почему бы вам самим не пожить у будущего родственника? – холодно осведомилась я.
- Ну ты же знаешь, малыш, Кирилл работает, а до дачи - сто с хвостиком! Да и кто ко мне на примерки в такую даль поедет?
- Сто с хвостиком – это те несчастные двадцать? Не знаю! Гробить свои лучшие летние дни вдали от цивилизации…
- Две недели уборка в доме и завтраки – мои! Договорились?- сменила лесть на пряник единоутробная.
- Я подумаю!
Как это, оказывается, приятно. Быть в роли тирана!
Через пять минут после отъезда мамы я уже открывала дверь Кириллу. Белобрысому верзиле с серыми, как у меня, раскосыми глазами. Улыбаясь во весь рот, он пытался изобразить удивление, когда сестра, порхая от счастья, объясняла ему ситуацию. Совершенно случайно ключи от дачи дяди оказались в его кармане, а такси ожидало меня внизу. Тоже совершенно случайно! Ну и темпы у этих влюблённых!
- Да, тут ещё… чуть не забыл, если Иван, это сосед, который работает у дяди на участке, запьёт, то надо будет грядки поливать и теплицу. И пропалывать.
Кирилл отвёл глаза и насупился.
Я пробуравила в сестре два гневных отверстия и чётко отрезала:
- Три недели уборки, завтрак и ужин!
- Да, - выронила сестра, и, уже не обращая на меня внимания, потащила обалдевшего от счастья Кирюху в мамину комнату.
А я уехала. За двадцать километров. На чужую дачу с картинами вместо обоев.
Кажется, мне удалось заснуть, потому что тихие голоса в спальне не очень испугали. Просто подумала, что это – сон.
- Думаешь, она - из наших?- приятный женский голос чуть дрожал от возбуждения.
- Нет, скорее, она из тех, кто слышит! - глухо ответили ему, - да и что с того, что слышит, вон Иван тоже слышит, а спьяну подумал, что померещилось. Продал нас этому любителю дешёвых «шедевров».
- И всё же я хочу попробовать!
Я приоткрыла глаза, через ресницы оглядела комнату. Никого. Резко поднялась и рявкнула в пустоту:
- Хочешь - так пробуй!
- Ой, ой, ой - прошептали - прокряхтели собеседники.
Я сидела на кровати, чувствовала, как от страха льдинки пота стекают по позвоночнику, и пялилась на портреты. Их было два. На одном изображена старуха с пронзительным взглядом, который испугал меня ночью, на другом – женщина в голубой шляпке.
- Ну, что ж, позвольте представиться, - в моей голове заскрипел старческий голос, - балерина Мариинского Императорского театра Елизавета Пирогова.
Губы на портрете не двигались, лицо не менялось, но чувство страха и унижения будто перелилось через щелки старческих глаз и застыло на раме.
- Солистка того же театра, Мария Головатова, сопрано, - лёгкой ноткой отозвался другой. В нём было столько мольбы, что мне на миг стало стыдно.
Я слегка ущипнула себя за ухо и продолжила нагло и агрессивно. Как и положено долговязой девице в пубертатный период.
- Ольга, выпускница среднего общеобразовательного учреждения, абитуриент ещё не решила чего. И что же вы от меня хотите, уважаемые деятели искусства?
- Помощи! Милосердия! – более дисгармоничного дуэта мне не приходилось слышать.
- Прошу прощенья, мне придётся ненадолго отлучиться, никуда не уходите! Мы скоро продолжим, - я величественно удалилась на кухню.
Льдинки на спине растаяли, но меня била мелкая дрожь. Если это – глюки, то надо быстрее вспомнить, чем они лечатся.  Алису спросить! Или попытаться включиться в игру. Последнее понравилось мне больше, я допила компот и пошла общаться с пришельцами. Или – пришелками.
Следующие полчаса я сидела и слушала. С открытым ртом. И чем больше я слушала Марию и Елизавету, тем больше жалела, что в голове нет диктофона. Ведь вот сейчас проснусь и всё забуду. А тут – целая опера с кордебалетом!
В общем, поначалу всё дело свелось к банальному желанию юных прелестниц запечатлеть свою неотразимую красоту навечно. Для этого понадобился художник. Хороший. Недорогой. Чтобы написал портрет. Кто-то порекомендовал начинающего гения живописи Николая Дулова. Интересным было то, что балерина Елизавета Пирогова озаботилась увековечиванием себя в 1926, в свои семнадцать, а Мария Головатова – в 1964, в двадцать два года . А художник был тот же и такой же – милый молодой человек с застенчивыми серыми глазами, в пёстром от краски халатике и маленьком берете.
Моя помощь, на их взгляд, должна была заключаться в поисках. Необходимо было найти этого гения дешёвой живописи Николая Дулова, а также балерину Елизавету Пирогову и сопрано Марию Головатову.
- Щас! Разбежалась кобыла перед финишем! - пришли на ум фирменные отговорки моего прадеда из Забайкальского села с колоритным названием Убур-Иля, -  Нашли шизанутую! Одним – с профессией определяйся немедленно, другим – вон из дома, пошла срочно на чужую дачу, третьим – ищи то, не знаю, что! А меня спросить не пробовали, мне-то что хочется? Молодость, старость, да эти темы вообще не из моего кейса!
После полученных вводных мне пришлось взять тайм-аут и опять уйти, на этот раз в огород. Ближе к земле. Не успела я поставить босые стопы на прохладную дорожку, как в голове начался галдёж.
- Ты, Лизка, кончай темнить, она – девка нормальная, может, что и получится! – звонким колокольчиком разливалось сопрано.
- Да, расскажем, как есть, - скрипел старческий, - а у неё, как это у них называется, чердак снесёт, или крыша поедет, что тогда делать будем? Опять на стенках висеть? Или в папке лежать?
- Ну, найдёт она их, и что?
- А ничего, что мне всё слышно?- не выдержала я.
Голоса замолкли, а я обулась и пошла в спальню.
- Колитесь, пришелки из прошлого! Только без фокусов, а то соберусь и уеду!
- Оленька, ты не сердись, - интонации напомнили мне сестру Лёльку и я успокоилась. Подумала, как им тут всё обрыдло – на стенке висеть и чужую жизнь наблюдать. И ведь нисколько не виноваты, просто так вышло… Я вспомнила, как однажды попала в комнату, которая называлась САНБЛОК. Пока готовились результаты анализов, подтверждающие, что я здорова и могу общаться с детьми, нужно было посидеть в этом самом блоке минут двадцать. Всего ничего. Мне было почти семь лет, я спокойно вошла в небольшую комнатку с панорамным окном. Окно выходило на площадку, где играли дети. И куда так хотелось поскорее попасть. Сначала они не видели меня, потом одна девочка показала на окно пальцем и мальчики начали строить рожицы и смеяться. А я стояла и смотрела. И уже не хотела играть с ними. Через двадцать минут меня позвали на площадку. 
Я думала, что забыла об этом. Оказалось - нет. Наверное, поэтому не уехала, а продолжила играть непонятную мне роль в этой пьесе абсурда. Ведь почему-то я их услышала!
 Откровения портретов теперь не сводились к банальному, а уже тянули на захватывающий фантастический сюжет. Николенька Дулов, тот самый художник из прошлого, создав автопортрет, каким-то образом сумел вложить в него неизбывную идею: сохранить собственную  молодость и красоту. А портрет должен был стареть. Наверное, прочёл детина «Портрет Дориана Грея» не до конца и попал… неизвестно куда. В общем, получилось у него сделать так, что портрет стал стареть, а Николай оставался внешне неизменно молодым. Но! Об этой своей шалости он забыл, а стал подозревать что-то непонятное лет через пятнадцать, когда заметил, что его сверстники заматерели, обзавелись брюшками, званиями, семьями и мастерскими, а он так и оставался начинающим и перспективным. Неожиданно увидел тот автопортрет в простеньком буклете и обомлел: он это, его манера, его колорит, его лицо, но - постаревшее. Он сначала даже сам себе понравился: мужественный, взгляд осмысленный, чёткая линия рта, молодой бесшабашный огонёк в глазах. А потом…  Понял то, что его в последнее время царапало, спокойно жить мешало. Получалось, внешне он не менялся, а вот внутри - даже очень. А портрет жил своей жизнью: внешне – старел, а душа оставалась молодой и задорной.
Николай хотел сначала сделать на этом своём «даре» деньги, но вовремя спохватился. Свой портрет подарил давным-давно знакомой пассии, а она замуж уехала. Где теперь это издание, которое буклет напечатало – непонятно, адреса нет. В других своих шедеврах он уверен не был. Да и сколько их было? Ну, найдёшь, и что? Спрашивать заказчика, не чувствуете ли вы себя моложе сверстников, не выпадают ли волосы, а зубы все целы?
 Жениться пробовал. Вообще ад кромешный! Как представит, что скоро будет выглядеть сыночком при своей жене, так вся любовь куда-то исчезает! А тут настало время для других напастей: пришлось шифроваться, документы подделывать, себя сперва за сына выдавать. А потом – за внука, теперь – за праправнука. Менять города, квартиры, друзей. И как объяснять желторотым «сверстникам», что не хочется ему по кабакам и девушкам, а хочется покоя и тишины. Со старыми друзьями вспомнить молодость, романсы попеть душевные. Опыт молодым передать. Да где они, эти друзья? В общем, жуть это всё - вечная молодость! Неправильно!
- Бред сивой кобылы! – пришли на ум слова того же прадеда из Забайкалья. Однако, этот бред уже успел захватить меня своей несуразностью. И я включилась в поиски.
Подтверждение этого бреда я получила в тот же день, когда нашла следы пребывания Николая Николаевича Дулова в областной клинике. Тут сперва тайский папаша помог. Крутой хакер, респект и уважуха! Молодец, даже не поинтересовался, для чего мне это надо. Через два часа прислал ответ, что пациент с подобным именем находится в нашем областном центре. А потом и Иван, сосед по даче, вспомнил, что портреты эти, которые говорящие, он добыл в той клинике, куда его бывшая благоверная сдала от алкоголизма лечить. Туда парнишку доставили молоденького, он папки в руках держал. Из них эти портреты падали. И тетрадки. Иван подобрал, не пропадать же добру! Эти тетрадки они всей палатой читали, там типа дневников кто-то описывал свою тяжёлую судьбину. Вроде, фантазия, а так душевно! Коле, несмотря на цветущий вид, доктора опасливо поставили диагноз «старческое слабоумие», деменция то есть. Под вопросом. Кстати, тетрадки эти санитар забрал, он их медсестре читал, чтобы она плакала и к нему понежнее проникалась. Иван помнил их содержание так, будто выучил наизусть. Правда, были они без начала и конца.
А вот интересно, почему некоторых юнцов по имени-отчеству с молодых ногтей величают, а Иван, которому хорошо за пятьдесят, отчества так и не заслужил?
Когда срок моей первой высылки закончился, я вернулась домой, но ещё продолжала искать по соцсетям портреты, написанные кистью Н. Дулова. Не нашли. Да и были ли они? А вот портреты Лизочки и Машеньки переехали к Ивану. Украшают его унылый быт. Он их назад у дяди Кеши выпросил, как плату за работу в огороде. Об этом я узнала во время моей второй высылки. Он шепнул, что  девки они клёвые, с ними и за нынешнюю жизнь поговорить можно, и послушать, как про всякие амурные делишки в своих театрах рассказывают. Особенно, когда выпить. Кто там у них выпить должен, я не уточнила. Со мной они больше не разговаривали. Или обиделись, или боятся за мою неустойчивую психику. Или это всё тоник с пролонгированным действием виноват, а ничего и не было.
Ясность внёс Иван.
- Ты ж ещё молодая, не понимаешь смыслов жизненных, - говорил он, прилежно вырывая сорняки, заполонившие грядку с морковью, - им, думаешь, этих фифов надо было найти, ну, с которых их писали?
- А что? – я попыталась помочь соседу, но он отклонил мой порыв.
- Не тронь, а то всю грядку оборвёшь, тут навык нужен, - и продолжил. – Им же внимание надо, кураж, скандалы, страсти, ну, то, что у вас движухой называется! Вот они и придумали такую тактику-стратегию.
- А нельзя было просто объяснить, что поговорить хотят?
Иван недоумённо посмотрел на меня, почесал грязным мизинцем кончик носа и разочарованно махнул рукой.
- Вот далека ты от творческих порывов, Ольга! Ну стала бы ты с ними общаться? Ты бы их и не заметила! А вот, ежели напугать, взбудоражить, вызвать волну чувств запрятанных, тогда человек сам потянется к общению. Это ж закон всех произведений искусства! Вот почему люди песни поют? А книжки читают почему? А в галереи ходят зачем? Чтоб проникнуться! И - откликнуться! Они, видно, меня искали, как воплощение мечтаний о родственной душе.
- Иван, а вы… - я даже заикаться начала от неожиданности, - вы кто? Ну, по профессии или по жизни?
- Человек я, - грязный палец торжественно поднялся к небу, - творенье Господа нашего! Ну и электриком-осветителем в нашем театре работал. Теперь - на заслуженный отдых жена сослала. Пока не исправлю сломанную алкоголем линию жизни!
Во вторую мою высылку из родного дома, которая случилась очень скоро, потому что мама неожиданно взяла отпуск и укатила в тот самый город, куда недавно ездила в командировку, Иван Алексеевич объявил, что они с девочками придумали новую сюжетную линию. Лично для меня. Как подарок. Или – шанс. Почувствовать родственную душу. Поэтому отправил меня на соседнюю с ним дачу лампочки отнести. Энергосберегающие. К Ларисе Викторовне. А мне что, я - всегда пожалуйста, лишь бы не морковку пропалывать!
На звон колокольчика, прикреплённого к калитке и мои истошные вопли сначала никто не реагировал. Потом я услышала весёлый щенячий визг и прямо под ноги вывалился собачий ребёнок. Белый и вислоухий. Родителей малыша не наблюдалось и я смело вошла на участок. На открытой веранде сидел спиной ко мне и, похоже, ко всему миру, парень в наушниках и тыкал в планшет. Рядом лежали костыли.
В общем, познакомилась я с Алексом. У него обалденные татушки и золотистые глаза. Он баскетболист, недавно травму получил. Здесь, у бабули, завис типа на реабилитации. Гипс сняли, разрешили на костылях ходить, но ногу не утруждать. Это я узнала, пока мы вкручивали лампочки. Потом он показал хлебопечку и попросил с ней разобраться. Это он купил, чтобы за хлебом не гоняли. Когда тетя Зоя, мамина подруга, говорила, что среднестатистическому мужику легче разобраться с принципами управления межзвёздным кораблём, чем овладеть навыками стирки белья в машинке, я не верила. А тут, смотрю, - точно, тупит по полной! В общем, пока хлебопечка работала, мы соревновались в дартс, смотрели видосы, снятые другом Алекса в Китае, где они вместе недавно были с товарищескими матчами, и дрессировали Снега, так щенка зовут. Потом незаметно съели всю булку хлеба. Он получился просто супер. Пришлось загружать новую порцию. Потом пришла бабулька с молочкой, принесла сливки и творог, наругала нас, лбов бесстыжих, что малину не собираем, скачки устроили и хихиканья, а бедная Ларисонька с работы явится, и, вместо того, чтобы прилечь с устатку, пойдёт в малинник. В общем, мы устыдились, сварили на ужин гречку с тушёнкой, нарезали салатов, собрали малину, полили грядки. И, кажется, уже были готовы понять самоё себя. Когда Лариса Викторовна с работы вернулась, Алекс пошёл меня провожать. На костылях. И, хотя до дачи, которая дяди Кешина, было всего метров триста, я успела услышать, как зазвенели быстрые ручейки с самой вершины моего тающего айсберга и увидеть, как плывёт он по безграничному океану звёздного июльского неба. Может быть, это было просто запоздавшее облако? Нет, пусть будет Айсберг Имени Меня! Так - романтичнее.
Уже ложась в постель, я вдруг вспомнила, что за весь день меня ни разу не посетила мысль о том, что я – рыжая дылда с сорок вторым размером обуви.
А утром решила, что поступать я буду в медколледж, там, кажется, есть отделение травматологии.